Вершина мира 2. Часть 3

Проводив взглядом ковыляющего по коридору мужчину, сгребла с полочки станнер, злясь на свои подрагивающие пальцы, запихала машинку в карман, не спеша с ней расставаться. Очень захотелось потереть глаза, но я пересилила себя, борясь с этой нехорошей привычкой. Трель видеофона заставила подпрыгнуть. Первая мысль была о полиции, вторая о герцоге... Звонил Зак, сообщить, что добрался нормально. Я кивнула и приказала ему ложиться спать. Мальчишка привычно скорчил рожу и попытался поторговаться. Не вышло. Я отключила связь и все-таки с силой потерла глаза. Тьфу, истеричка! И как вы с такими-то нервами взялись чужое имущество расхищать, а, доктор? Нормально. Вот только... я посмотрела на часы, черт! Времени у меня на все про все от силы часа три.

Иван нерешительно застыл в освещенном прямоугольнике дверного проема, беззащитно моргая на слишком яркий свет.

— Заходи, — пригласила я, закалывая волосы. Парень сфокусировался на мне и инстинктивно сделал шаг назад. Я оглядела себя, в попытке понять, что могло его напугать. Вроде ничего особенного — голубая хирургическая пижама, тапки...

— Иван, Ваня, — терпеливо позвала я, сдерживая себя, чтоб не поторопить бедолагу, — иди сюда. Не бойся.

Меня кольнули предсказуемо возмущенным взглядом исподлобья, но Иван тут же поспешил погасить незваную искру, едва заметно передернул плечами, словно отгоняя унизительные подозрения в трусости и шагнул через порог.

— Вот и хорошо. Для начала я посмотрю твою спину, ладно?

Я не стала укладывать его на стол, рассудив, что парень уже достаточно времени провел лицом вниз, к тому же такая поза не способствует налаживанию отношений с такими людьми, как Иван. Парню необходим хоть какой-то кусочек контроля.

Попросив его повернуться к свету, я приступила к осмотру. Все было не так уж и плохо. Ран, действительно требующих внимания не было, так, несколько воспаленных из-за грязи ссадин. Надо отдать должное нынешним хозяевам — при достаточно жестком обращении настоящей жестокости к парню не проявляли и он зачастую отделывался синяками. Судя по старым шрамам, Иван знавал куда худшие времена... мышцы спины рефлекторно дернулись, когда обильно смоченный антисептиком тампон коснулся раны. Я вспомнила Явора и, улыбнувшись, подула на ссадину. Выдавив на ладонь гель от синяков, принялась наносить на кожу, двигаясь от шеи и ниже, старательно обходя поврежденные места.

— Теперь тебе придется лечь, — я вытерла руки и похлопала по столу, — нет, на спину.

— На... на спину? — переспросил он, в голосе прозвучала обреченность. Еще бы, стоит только представить себе букет ощущений.

— Ну-ну, не стоит так мрачно. Обещаю — больно не будет, — в мужском взгляде смешались недоверие и уверенность в моей умственной неполноценности, — Иван, не валяй дурака, ложись. Времени очень мало.

Заслышав нетерпение и призрак угрозы в моем голосе, парень сжался и поспешил выполнить приказ. Черт! Извини. Но у нас действительно нет времени. Иван вытянулся на столе, глядя в потолок, украдкой поерзал. Нет, не показалось.

— Я же тебе говорила, что больно не будет, — с легкой укоризной заметила я и не преминула похвастаться, мимоходом устанавливая рамку томографа, — будто на облаке, да? Обычно этот режим используется для ожоговых больных, чтоб они были как в невесомости и не травмировались... впрочем, это неважно. Главное, что тебе сейчас хорошо, могу поспорить, ты уже давно не лежал на спине, так что лови свой кайф и не шевелись. Это займет пару минут.

Едва слышное гудение возвестило, что прибор готов к работе, я отвернулась от распростертого на столе человека и сосредоточилась на изображении, выведенном на монитор. Сейчас я доберусь до всех твоих секретов. Увижу все твое прошлое, по которому смогу сказать, как ты рос, как с тобой обращались и что тебя ждет в будущем. Сейчас я чувствую себя почти ведьмой, раскинувшей гадальные кости на бордовом цветастом платке. С той лишь разницей, что гадалка может только напускать туману, а я знаю точно. К примеру, года четыре назад уронил что-то тяжелое и потом долго не мог ступать на левую ногу потому что у тебя была трещина плюсниевой кости. Что у тебя побаливает правое бедро — небольшое скопление жидкости в суставной сумке, кое-кому не идет на пользу спать на земле и не мешало бы вздернуть иммунитет. Если не вмешаться можно доиграться до операции. По внутренним органам все в пределах нормы, пусть кое-где и по нижней границе, но в пределах, ты рос впроголодь, что неудивительно при твоем образе жизни, хотя улучшить меню не помешало бы, да и кормить чаще... В ребре трещина и гематома обширная, вскрывать надо. Болит небось. Но легкое без повреждений, это уже радует. Оп-па, а это у нас что за новообразование под левой лопаткой? Ха! Я себе такого не позволяла. Это ж надо — в живого человека чип всунуть! Как не стыдно-то? М-м-м! О, да твой хозяин еще больший засранец, чем можно было предположить! Перелом руки сросся не более двух месяцев назад, а он тебя уже... Голову открутить герцогу и не заморачиваться. А вот и наша голова. Хорошая такая голова и замечательная киста в кармане Ратке, та самая, что вызывает головные боли и давит на зрительный нерв. Поздравляю, доктор, хотя про часы вы все же погорячились. Пара-тройка недель у нас еще есть. Пока парень окончательно не ослепнет.

Я скрупулезно описала отснятое, внесла в карту и сохранила. Предстояло решить, что делать дальше. Диагноз. Обычно это семьдесят процентов успеха. Когда установлен диагноз дело за малым — выработать план лечения и строго ему следовать, тогда выздоровление пациента лишь дело времени и немножко внутренних ресурсов больного. Ну, доктор, у вас есть ваши семьдесят процентов, и мы утыкаемся в уже поднятый вопрос — что дальше? Обычного пациента я бы уже начала готовить на стол, попутно вызывая коллегу-нейрохирурга. Но Иван не обычный пациент. Иван тот, кого никто не примет. Самого последнего бомжа по бюджету примут, а Ивана — нет! Так, стоп! Романова, угомонись. Это — не твой пациент. И не твоя проблема, что бы ты себе там не думала. У тебя есть сиятельный герцог, точнее, он есть у Ивана и пусть эти двое сами решают этот ребус, а я займусь тем, что мне под силу. Прямо сейчас.

— Ваня, у тебя очень нехороший синяк на боку, его нужно вскрыть и убрать затекшую кровь. Вот увидишь, сразу станет легче.

Развернув опоры для рук, продела мужские запястья в мягкие манжеты. Он не возражал. Вот за что люблю работать с людьми типа Ивана — никаких лишних вопросов и нытья. Я присмотрелась к пациенту и задумчиво прикусила губу. Ни шприц, ни скальпель, ни степлер, разложенные на столике на уровне его глаз, впечатления не произвели. Обычно люди так или иначе реагируют на медицинские инструменты. Как правило это волнение, страх, реже паника. А тут — пусто. Его взгляд будто остекленел, как у приговоренного, сознающего, что выхода нет, и от того смирившегося со своей участью. Парень больше напоминал безвольный кусок мяса, а не разумное существо. Итак, ты боишься хирургической робы и впадаешь в ступор при виде инструментов. Ты словно падаешь в колодец, даже не пытаясь зацепиться за выступы на стенках. Нет, дружок, так не пойдет.

— Давай, рассказывай, — потребовала я, прокалывая его кожу и вводя обезболивающее.

— Рассказывать, госпожа? — голос бесцветный и глухой, почти со дна.

— А-га, рассказывай. Как ты докатился до жизни такой, — скальпель привычно лег в ладонь.

— Надо было напоить коня, я вошел в денник, — монотонно заговорил он, — я не заметил...

— Коня и он тебя лягнул, — перебила я его, решительно рассекая кожу, из разреза поползла густая капля, застоявшейся крови, — не то.

— Не то, госпожа? — в голосе проскользнула тень растерянности.

— Не то, — подтвердила я, — давай сначала. Как ты попал на конюшни?

Иван замялся, я не торопила, зная, что он ответит, даже если не захочет. Остатки нурдана, все еще бродящие в его крови не позволят промолчать.

— Я наказан, госпожа.

— Наказан за что?

— Я хотел сбежать, госпожа, но мне помешал охранник, мне пришлось ударить его заточенной ложкой, — речь парня была отрывистой, словно через силу. Впрочем, не словно, это известный эффект, когда человек разрывается между тем, чего он не хочет и тем, что от него требует химия.

— Да ты негодяй, — беззлобно хмыкнула я, отсосом тщательно вычищая из-под кожи сгустки крови, — а чего бежал-то? Было так плохо?

— Нет, у нового хозяина было не плохо, госпожа, — с некоторым удивлением ответил он. Конечно, не плохо, раз ты сумел не только раздобыть, но и наточить ложку!

— Тогда чего бежал?

— Было страшно, госпожа.

— Вон оно как. А чего страшно?

— Не понимаю, зачем меня купили, госпожа.

— М-м-м. Рассказывай.

— Я плохой был, очень больной. Моя бывшая госпожа думала я украл ее кольцо, требовала вернуть. Я сказал, что не брал кольца. Она сказала — врун. Меня стали бить, требовать вернуть. В руке хрустнуло. Я говорил, что не брал. Думал, все — убьют. Пришел господин и забрал меня, я идти сам не мог, а господин приказал в машину меня занести. Я в крови был, в грязи, все запачкал, когда понял, совсем струхнул, что добьют, а потом все равно стало, почти в бреду был, так худо... а потом совсем темно стало, наверное, отключился. В себя пришел, так не понял сперва ничего. Я на кровати лежал, простыня, подушка, рука не двигается. Решил, что опять в бреду. Оказалось не бред. Мне потом рассказали, что это ла... лаз...

— Лазарет?

— Да, лазарет. Я там долго лежал. Иголками кололи. Вставать не разрешали, когда попробовал — привязали. Не били даже, только отругали и привязали. Потом, когда лучше стало в другое место отправили. Комната небольшая, сухо, тепло, кровать была, двери не было — стекло. Кормили. Из комнаты выходить можно. Днем. На ночь запирали. Другие, такие же как и я были. В комнатах жили в соседних, тоже не понимали, что происходит, но говорили хорошо. Дураки. Я им говорил, что бежать надо, что плохо будет, а они надо мной смеялись. Они не знали, а я знал. Я в такой комнате был уже. Давно, еще до последней хозяйки. Сначала тоже думал — хорошо. Там, правда не выпускали вообще. Хозяева были в такой же одежде, как ваша, госпожа. Приходили, иголками кололи, кровь брали. Много. Потом плохо было. Тошнило. Есть не хотел совсем. На животе пятна были. Красные. Чесались. Спать не мог. Сказали, дрянь совсем. Слабый и чего-то в крови не хватает. Побили. Вниз, в подвал отправили. Там хуже стало — кроватей не было, холодно, кормили плохо. А потом я понял — не плохо это совсем. Хорошо. Меня работать водили. Наверх. Где раньше был. Там убирать надо было. Кровь. Части. Мертвых. С ними не так все было.

— Не так? — нахмурилась я, откладывая отсос и пододвигая бутылочку с физраствором.

— Да, не так. Они больные были, совсем. Пятна, волдыри. Раздутые. Кричали сильно. Их резали мертвых уже, а я убирал. Поэтому у нового хозяина, когда в комнату поселили я понял все. Жить хотел, поэтому бежал. А тут охранник. Он не плохой, не бил. Но... — Иван зажмурился и задышал тяжело. Пришлось отложить инструменты, пережидая накрывшую истерику.

— Но ты хотел жить, — тихо проговорила я, успокаивающе погладила его по груди, пальцами ощущая мелкую дрожь, бившую парня и даже не пытаясь представлять, в каком ужасе он жил, ожидая, когда его в очередной раз определят в лабораторные крысы и снова начнут проводить эксперименты. Или что там делали те мрази у которых был раньше.

Я поднялась и, достав из шкафчика поилку, наполнила ее водой, поднесла к его губам трубочку. После нескольких судорожных глотков Иван успокоился и задышал ровнее. Я промокнула его лицо полотенцем, убирая выступившую испарину.

— Тебя поймали? — я потормошила его, не давая снова слететь в колодец.

— Да, госпожа, почти сразу. Охранники меня схватили, когда я уже на улице был. Побили, понятно. И посадили в... подвал. Все так быстро, даже думать не успел, а потом, когда дверь закрыли — испугался и удивился. Должны были сильнее за охранника. А потом решил, что хозяина ждут. И я ждал, когда придут убивать. Никто не приходил. Кормили через дыру в двери. А потом меня отвезли к хозяину. В город. Хозяин не кричал. Только спрашивал, как и вы, госпожа, зачем. Я понял, что если не сейчас, то потом поздно будет. Я разозлился, будто они все не знают — зачем! На хозяина напал... а он меня в ковер мордой... смеялся. Сперва сказал — продам. А потом передумал. Велел раздеться и выставил вон. Вообще — вон. Я пошел. Вниз по ступенькам. Я уже почти вышел, когда меня Тая нашла. Сказала — дурак. Куда пойдешь? Голый. Все клейма видят. Поймают — хуже будет. Я говорил — надо уходить. А она сказала, далеко не уйду. Не знаю, куда идти. Как буду жить? Где? Сказала, что нужно вернуться, что хозяин хороший, убивать не будет. Мы ругались, а потом дверь открылась и нам сказали, что охранников вызовут, если не уберемся. Тая перепугалась, схватила за руку, наверх побежала. Я за ней. Потом остановился. Сказал, что возвращаться не буду. Она уговаривала. Говорила, что сама к хозяину пойдет, за меня попросит. Ага, будто ее слушать кто-то будет. Не знаю, как — уговорила. Я вернулся. Хозяин принял.

— А Тая? — заинтересовалась я, делая косметические стежки.

— Она в подъезде осталась. Сказала, к хозяину придет, когда меня уведут...

— А, понятно. Так что дальше было?

— Хозяин сказал, что отправит меня на конюшни, наказание. Вот я и...

— Ну, как видишь, Тая оказалась мудрой девушкой. Тебя действительно не убили.

— Не убили, — уныло согласился он, — высекли кнутом и отправили на конюшни. Госпожа Констанция очень строгая, наказывает часто. Я путаю все, забываю, пальцы сами разжимаются и голова болит.

— Я поговорю с твоим хозяином о твоей голове, — пообещала я, — думаю я знаю способ, чтоб она перестала болеть.

— Отрубить?

— Вот же глупости! А у меня ты ничего не хочешь спросить?

— Где я? Как я здесь оказался?

Я помолчала, ну, что ж, доктор, вполне законный вопрос и отвечать на него придется честно. Парень, между прочим, вывернул перед вами душу. Ага, как же! Ой, да ладно. Ты бы его все равно выпотрошила, будь у тебя чуток больше времени — нурдан всего лишь ускорил процесс.

— Ты на космодроме, на моем корабле. Я... позаимствовала тебя у твоего хозяина.

— Позаимствовала?

— Одолжила, если так будет понятнее.

— Когда одалживают, то возвращают? — пришлось подтвердить, да, возвращают. — И хозяин не знает где я? Черт! — он болезненно поморщился, — Меня опять высекут.

— А ты-то тут при чем? Я тебя выкрала. Сделала это гадко и нечестно — вколола тебе наркотик и ты делал все, что приказывали. Так что технически ты ни в чем не виноват. Ты даже тревогу поднять не мог, понимаешь?

— Иногда ночью голова совсем раскалывается, — шмыгнул он носом, попытавшись разъяснить одной самоуверенной дурочке всю глубину трагедии, — в амбаре душно, запах сильный, я вышел, на воздухе чуть лучше, мне же не запрещали выходить ночью! Я прошелся, а потом заблудился, темно же. Решил, сяду, дождусь утра, а потом вернусь, но госпожа решила, что сбежал... Меня высекли и госпожа Констанция сказала, что если такое повторится, она мне ногу сломает, а со сломанной ногой меня останется только пристрелить...