Альтернативная реальность

— Болел я, Грыцю, долго болел. Вот и зарос. Ну что, согласны? Если да, то седлайте коней. Они ваши. Так сказать, в счет будущих заслуг.

Похоже, все-таки не телепатия, а моя последняя фраза окончательно склонила чашу весов.

— Згодни, згодни, панэ! — первый раз подал голос Даныло. — Я визму того, що побильше.

Более рассудительный Грыць еще колебался, но Даныло уже оседлал коня, не оставив брату выбора.

— Добре, панэ. Але гайдамакамы нэ будем...

Я не знал, кто такие "гайдамакы". — Не будут и не надо. Там разберемся. Сейчас меня беспокоило совсем иное — внешний вид и речь.

Если бороду можно сбрить, а волосы подрезать, то, что делать с речью. И Улита и Грыць сразу обратили на нее внимание. Так не годится. Языковой подготовке в проекте отводилось достаточно времени. Но "предки" говорили на суржике, использую старославянские и в современном понимании украинские, русские и польские слова. Быстро освоить их выкрутасы мне вряд ли удастся. Оставалось одно — автоматически внушать собеседнику и всем окружающим то, что я говорю также, как они. Заставить не замечать разницу. Ладно! С этим, пожалуй, справимся. Но существует еще одна, весьма насущная и животрепещущая в любом мире проблема — нужны деньги! Много денег: экю, червонцы, злотые, рубли. Черт бы их подрал! Без них — никуда. А теперь, когда нас трое, и подавно!

Одеть, обуть, накормить. Да и телепатия может сгодиться не везде. Ну а золото... Его магия всеобща...

А дела грядут великие!

Почему-то вспомнились Марсианские рудники. Здесь правда намного попроще, проворуюсь — голову отсекут и всех-то делов...

Дела, заботы, думы... — а время близилось к обеду.

Солнце уже минуло наивысшую точку небосклона, а у меня с утра не было во рту, как говорят в народных сказках от Жаклин, — "маковой росинки". "Узрев" с одной стороны "шляха" деревушку, а с другой — озерцо с прилегающей к нему жиденькой рощицей, решил сделать привал. Заодно привести себя в порядок и перекусить. Дав пару серебряных злотых Грыцю и отправив его за провиантом, свернул к "ставку". Здесь у воды расседлали и отпустили пощипать зеленую травку лошадей. Раздевшись по пояс, обмылся в воде, намочил лицо и волосы. Вытянув из ножен острую саблю, протянул Даниле.

— Брей!

— Да Бог з вамы, панэ... Зроду...

— Брей, говорю... Сам говорил, на "бусурмана" похож. Только усы, казацкую гордость — усы оставь.

— Знамо дело... Залышу...

— Вот и давай, постарайся...

Даныло и сопел, и кряхтел. Только цирюльник из него получился неважный. То и дело мне приходилось смахивать капельки крови. Что, похоже, его нисколько не смущало. "Вот бы Жаклин такого парикмахера" — подумал я.

Зато появившийся с "кошыком харчей" Грыць, похоже, был другого мнения.

— Оце да! Тепер бачу — наш. Справжний козак! — широко улыбнулся он, выкладывая на серую холщевую тряпицу: житний хлеб, сушенную рыбу, сало, два кольца колбасы, яблоки, огурцы и бутылку с буряковым квасом.

Честно говоря, местная кухня особой радости мне не приносила. Да вот только деваться некуда. Все-таки не черствые сухари. Какой-никакой, а прогресс.

Скоро мы вновь отправились в путь. Шлях понемногу оживал. Помимо пеших "селян" уже попадались запряженные волами телеги, ехавшие верхом казаки.

"Похоже, Полтава не далеко", — подумал я, и не ошибся.

Весь городок, если селение, что я увидел, можно было считать городком, уместилось на плато достаточно высокого холма. По местным меркам даже, наверное, горы. Его окружали деревянные стены в два человеческих роста высотой, насыпной земляной вал да еще неглубокий ров с водой.

У открытых ворот на страже стояли казаки. Вид у них был строгий, серьезный. Не желая вступать в лишнюю полемику, что-то объяснять, убеждать, я телепатически внушил, что не стоит на нас обращать внимания, а после того, как проехали — и вовсе забыть.

Городишко представлял собой несколько не слишком ровных улиц с круглой площадкой в центре. Именно здесь возвышалось единственное каменное здание — церковь. Остальные строения, включая дом сотника, сотенного писаря, шинок, шпиталь и, конечно же, тюрьму, по-местному, острог — были деревянными. Главенствовали серые цвета. Улицы не блистали чистотой, отсутствовало какое-либо освещение и покрытие мостовых. Не виднелась привычная моему глазу зелень.

Но, тем не менее, жителей в нем было достаточно. Крестьяне, ремесленники, торговцы, казаки сновали туда — сюда. Короче — вокруг кипела жизнь. Дорогие наряды, серебро оружия и украшений "заможных", домотканое полотно, лычаки "сиромах", лохмотья нищих — все смешалось в едином человеческом водовороте.

"И где они только ночуют? — почему-то подумалось мне. — Если грубо прикинуть, то получалось по десятку-полтора на одну "хату-дом".

Наконец я увидел и то, что интересовало в первую очередь: лавки торговцев и ремесленников. Значит можно сменить одежду и амуницию. Но прежде, нужно определиться с ночлегом.

Ворота в постоялый двор были приоткрыты. Несмотря на то, что внутри суетились слуги, навстречу нам никто не спешил. Видать особого впечатления мы не произвели.

— Хозяин! Позовите хозяина! — спешиваясь, крикнул я.

Никакой реакции. Да, похоже, сервис здесь не слишком навязчив. Понятия о пятизвездочных отелях столь же далеки, как светящиеся ресницы Жаклин или Марсианские рудники.

Придется попробовать по-другому. Поймав за шиворот проходящего мимо "наймыта", одной рукой приподнял его над землей. Холстина жалобно затрещала, а глаза "хлопця" вылезли из орбит. Он испуганно завизжал, задрыгал ногами. Краем глаз я увидел открытые рты Грыця и Данылы. Зато, теперь нас заметили...

Отпущенный на волю "бранэць" мигом шмыгнул в дверь. В глазах прочей прислуги сразу появилось напрочь отсутствующее до наглядной демонстрации силы уважение. Кажется, подход найден верный...

— Чого пан бажають?

На пороге стоял... вол. Ну, конечно же, не в прямом смысле тягловая скотина, которую парами запрягали в телеги. Нет. Но хозяин постоялого двора, несомненно, напоминал это животное.

Черты лица, глаза, нос, шея, массивный торс и руки — все было под стать. Разве что не хватало рогов, да еще кольца в носу. Хотя об этом, с первого взгляда, судить тяжело. Зато сомневаться в оном не приходилось: силы, упрямства и самоуверенности — с избытком.

На нем была домотканая роба, потертый кожаный передник, растоптанные сапоги. Надень еще маску — ну что твой палач!

— Так чого пан бажають? — повторил он свой вопрос, повысив голос. — А?

— Мне бы, хозяин, комнату на пару ночей.

Я сразу понял, что сказал что-то не так. Оказывается, у быка бывают изумленные глаза. Именно такими на меня смотрел хозяин. Как на "круглого" и безнадежного "дурныка".

— Яку комнату? Шо пан хоче?

Похоже, он начинал злиться. Почувствовали это и мои "слуги", потихоньку отодвинувшиеся в сторону.

Пришлось на полную задействовать телепатию и внушение. Подкрепив их "магией" серебра я все же получил желаемое. Пусть это была всего-навсего небольшая каморка с деревянными нарами и настилом у печки, с небольшим столом и двумя табуретками — но по меркам местного отеля она вполне могла считаться люксом.

Ведь с тех пор как "коллеги" заслали меня погостить к предкам, только раз с Улитой я ночевал под крышей. Но то был случай особый. Вот бы мне оказаться сейчас рядом с ней!

В памяти сразу всплыли ее руки, губы, полная упругая грудь, запах "мускатного ореха"... Я неожиданно поймал себя на мысли, что именно мускатного ореха, а не серебряная окантовка сосков и светящиеся кончики ресниц. Улита, а не Жаклин! Что со мной? Вживаюсь в образ или потихоньку схожу с ума?

— Панэ, нам бы чогось перейисты, — вполголоса сказал Даныло, прервав мой бессмысленный самоанализ.

— Хорошо. Грыць, сбегай-ка, глянь, как там устроили наших лошадей, и подходи в шинок.

Шагая в харчевню, я уже думал не о женских прелестях, а о том, что на глазах тает мой золотой, в смысле серебряный, запас. Нужно срочно что-то предпринять...

У двери шинка вяло спорили подвыпившие казаки:

— Дожылыся, хай йому грець! Вже й тут мисця нэмае...

— Якого биса дратував Кочергу... Що, не бачыв, вин и бэз тэбэ злый...

— Та пишов ты!.. Танцюе падло биля панив.., а мы...мы для нього останне гивно...

Протиснувшись между ними, я отворил тоскливо скрипнувшую дверь. В нос мигом ударил тяжелый дух дешевого табака, алкоголя, жареного мяса.

Ступая в полутьму, огляделся по сторонам. Даныло робко шагнул следом. По идее, я должен был чувствовать себя здесь хозяином, вершителем судеб, поскольку мог легко "околдовать" присутствующих, но почему-то вел себя, словнр юнец, впервые переступивший порог борделя.

Так дело не пойдет! Отогнав робость, взял себя в руки.

В полутемном, освещаемом несколькими свечами зале с низким, давящем на мозги потолком, стояло с десяток грубо сколоченных столов, с таким же, топорной работы, табуретами.

Пол зала пустовало. Я облюбовал себе место у стены. Отодвинув, на удивление, тяжелый табурет в сторону, опершись спиной о грубо отесанные доски, уселся, небрежно закинув, нога на ногу. Рядом, едва дыша, опустился Даныло. Видать в шинке он тоже был впервые.

Увидев на столе дурно пахнувшие глиняные "чарки", крошки хлеба, огрызки недоеденных огурцов, по которым неторопливо ползали жирные, зеленые мухи, не выдержав, я брезгливо наморщил нос. Аппетит заметно поубавился. Не желая лишиться его окончательно, подключив телепатию, стал разглядывать посетителей.

Кроме подвыпивших казаков и мастеровых, больше налегавших на горилку чем на закуски, чуть в стороне, почти в углу, сдвинув столы, расположилась довольно таки любопытная компания.

И чем больше я к ней "прислушивался", тем интереснее становилось.

Помимо "горилки", кваса, жареных гусей, колбасы, квашеной капусты, хлеба — на столе лежали карты. Но игроки прежде решили перекусить. И надо сказать, отсутствием аппетита не страдали.

Всего их было шестеро: два польских шляхтича, свысока поглядывавших на прочих, русский купец и три казака, один из которых выделялся важным видом и более богатыми одеждами.

Здесь же, рядом, крутился худой высокий шинкарь и две его раскрасневшиеся, полногрудые помощницы.

— Многие лета Государю нашему Петру Алексеевичу! — стоя поднял "настоящий" стеклянный стакан, длиннобородый купец. — Виват! Виват! Виват!

Звали его Иван Смирнов... Он торговал пушниной в Киеве, Лубнах и Полтаве. Здесь, так сказать, находился по долгу службы. Надеялся, дав взятку сотнику, "скостить" часть налога. Тот, вытирая, длинные усы и поглядывая на купца из-под густых бровей, вроде и не против. Но с одной стороны — хочет денег побольше, а с другой — побаивается, чтобы дело не дошло до ушей полтавского полковника Жученко.

— Храни, Святая Дева, короля нашего Станислава Лещинского! Виват! — тост произнес младший из двух поляков, Михась Волевски.

Старший же, не только по возрасту, но и по чину, Анжей Вишнегорски хмурился и в основном помалкивал. Ему не нравилось ни место, ни собравшаяся компания. Пришел он сюда по приглашению сотника Искры, желая поиграть в карты. Была у него такая слабость, да и потребность тоже...

Поглядывая на окружающих, в том числе и на меня, сердито скрипел зубами, слал безмолвные проклятия:

— Быдло! Пся крев! Кругом одно быдло! Черти б вас побрали...Холопы!

Но проклятия его, меня особо не впечатляли. Намного важнее было то, что выудить из его мозгов оказалось не так уж просто. От напряжения у меня на лбу выступила испарина. Похоже, и Анжею пришлось не сладко. Он то и дело, жмуря глаза, касался рукой разболевшегося затылка. Лечил внезапно напавшую "хворь", как положено знатному господину — горилкой.

Но муки мои того, несомненно, стоили. Шляхтич был фигурой далеко не праздной. Служил он самому королю — Станиславу Лещинскому и ехал в Батурин к самому гетману Мазепе с тайным посланием. А в Полтаву черти занесли по просьбе старшего брата, задолжавшего местному ростовщику двести золотых червонцев. В залог Тадеуш, очевидно, будучи не в себе, кроме долговой расписки оставил фамильную драгоценность — перстень с голубым крестообразным бриллиантом. Привезенный еще прадедом из крестовых походов, звался он "Печать Иисуса" и передавался из рук в руки, от отца к старшему сыну. Больше того — как Священная Реликвия находился в розыске Ватиканом. Похитителям грозило вечное проклятие и отлучение от католической церкви.

Двести червонцев — деньги не малые. Расписку, подкупив слугу, удалось выкрасть. А вот перстень — перстень до сих пор оставался у Маниши. Что делать дальше, Анжей никак не мог придумать. Полторы сотни червонцев у него было, но где взять остальные? В долг просить — засмеют, да никто и не даст. Оставалась слабая надежда на предстоящую игру. Русский медведь Смирнов — богат. Перепьет — смотри и проиграет... Да и сотник Искра далеко не беден!

— ...панэ, панэ, вам зле? — дернул меня за рукав уже вернувшийся Грыць.

— Да нет же! Все в порядке. Не мешай, я думаю...

Отвечая, душой я не кривил. Действительно напряженно соображал. Вынашивал план предстоящей кампании.

— Доброго здравия и долгие лета гетману нашему Ивану Мазепе! — произнес тост, выставив вперед свой огромный живот, полтавский сотник.

Все, кроме продолжавшего упорно молчать Анжея Вышегородского, дружно его поддержали.

— Здравия... здравия...

— Чого вам, хлопци? Йисты? Пыты?

Наконец и к нам подошла пышногрудая, в расстегнутой красной безрукавке поверх не особо чистого, вышитого цветами, платья и спрятанными под платочек волосами, молодка.

— ...Тилькы плату упэрэд! — глянув мне в глаза и немного смягчившись, словно оправдываясь, добавила:

— Хозяин так вэлив... Багато вас тут бродыть...

Я заказал гуся, квашеную капусту, пироги с мясом и пиво. Расплатился одной из немногих оставшихся в кошеле серебряных монет.

Молодка ловко смахнула ладонью на земляной пол крошки, собрала со стола грязную посуду. На этот раз ждать пришлось не особо долго. Вскоре перед нами красовалась зажаренная птица, листы квашеной капусты в глиняной миске, пироги и три большущие, тоже глиняные, кружки местного пива.

Гусь, как по мне, хоть и был жестковат и недосолен, однако вполне съедобен. Капуста и пироги — того лучше. А вот пиво нисколько не походило на привычный для меня напиток. И как только такую дрянь можно пить? Однако же пили! И, похоже, с удовольствием.

Столовых приборов здесь не полагалось вовсе. Единственная деревянная ложка в миске с капустой не в счет. Ели руками, пальцы облизывали, вытирали об одежду.

Невольно пришлось согласиться с мнением пана Анжея: "Быдло, дикий народ". Ну, ничего, время придет — научимся. И вас, просвещенных" поляков еще не раз побьем.

Да что это я? Совсем рехнулся! Польской крови во мне тоже четверть! И о том, кто из предков ближе — можно долго спорить. Так что ты уж извини, пан Анжей. На войне, как на войне. Уж больно мне нужны твои бумаги...

— Так, хлопцы, "пэрэйилы" — теперь марш на боковую! — скомандовал я, когда на столе остались одни кости.