"Королевский роман"

— Уважаемые дамы! Первым вопросом у нас сегодня прием в клуб новых членов. Да-да, я не оговорилась, — предваряя вопросы, уточнила госпожа Председатель. — Принц-консорт недавно получил чин полковника, и Ее величество Василина-Иоанна просит оказать ей честь и принять ее в клуб.

Дамы оживились.

— По вашим возгласам я понимаю, что никто не против, — продолжила Люджина. — Тем не менее, прошу голосовать.

— Единогласно, — подвела она итог, оглядывая поднятые вверх веера. — Второй вопрос так же касается членства в клубе, но здесь дело очень деликатное. Впрочем, я убеждена, что все мы обладаем должной широтой мышления и не страдаем предрассудками и условностями. — Госпожа Дробжек выдержала интригующую паузу. — Итак, выношу на рассмотрение заявление господина Аристида, мужа полковника Арамиди. Его жена занимает этот пост в секретной службе царицы Иппоталии и стоит ли говорить, что...

Шум заставил госпожу Дробжек прерваться и дать время утихнуть эмоциям. Однако через некоторое время дамы были в состоянии здраво и разумно проголосовать.

— Благодарю вас за понимание, — удовлетворенно заключила Люджина. — Прошу нашего Ответственного секретаря пригласить на следующее заседание вновь принятых.

Матушка полковника Тандаджи величественно кивнула от своего стола.

7. Анна Пугач. "Клуб взаимопомощи полковничьих жен"

Объявление.

Ваш муж полковник?

Вы не видите его дни и ночи напролет?

Ваши дети спрашивают, глядя на своего отца: "Кто этот дядя?"

Вы серьезно задумываетесь об анонимной кляузе на мужа его начальству?

Мир в семье на грани?

Тогда вам сюда!

Приглашаем вас на первую встречу в Клуб взаимопомощи полковничьих жен уже в эту среду.

подпись — психолог, капитан Люджина Дробжек

Среда.

— Добро пожаловать, Тарья! Рада вас видеть, Таби!.. А вот и гостьи из Инляндии и Блакории пожаловали. Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Мой дом — ваш дом. Нет-нет, мы никого не побеспокоим. Мой муж приедет только к ужину... завтрашнего дня.

6.

Матвей с Поляной после многочисленных неудачных попыток наконец-то стабилизировали Зеркало, и Матвей, нагруженный, как дракон, прошел навестить сестру. Родители ее сами извелись, и родню извели.

Света выбежала ему навстречу, с писком кинулась на шею, расцеловала.

— Ну, Светик, ты как тут? — пробасил Матвей, с любопытством оглядываясь, и вдруг застыл, не слыша, что там Света отвечает.

На ступеньках дворца двое чистили котлы и сковородки. Один, высокий тонкий йоллоувинец, был ему незнаком, но второй!

Света перехватила его взгляд, сказала жалостливо:

— Ученики. Провинились вот...

Профессор Тротт со всей любовью к чистоте наводил глянец на пригорелый противень.

5.

— Это ж надо так уродить, — Анежка Витановна тискала толстенькую голенькую внучку. — Ниче от тебя нет, чисто папенька. От тебя если только попа богатая.

Бабуля звонко чмокнула эту самую попу. Внучка недовольно закряхтела.

— Дай ее мне, мам, она уже есть хочет, — протянула Люджина руки. — Вы тут сидите, я в спальню уйду кормить, — велела матери и Стрелковскому.

— Что это ты выдумала, при своем мужике кормить стесняться, — разворчалась теща.

Люджина вспомнила что-то, взглянула на Игоря Ивановича, и начала краснеть неровными пятнами. У того на скулах проступил румянец.

— Вон оно как... — прониклась старшая Дробжек.

4.

В первый день каникул было морозно и ветрено. Не смотря на это, соскучившаяся по Матвею Алинка (в сессию они почти не виделись) уговорила его задержаться в городе до завтра и утащила гулять. Они бродили по улицам, и он все спрашивал: 'Не замерзла?' и косился на покрасневший нос и грел в своей лапище то одну, то другую ее ладошку, пока Алинка не чихнула. Матвей решительно открыл окно и они вернулись в ее комнату. Он мялся в нерешительности — уйти сразу или посидеть с ней еще полчаса, а она снимала перчатки и шапку, разматывала шарф, расстегивала и аккуратно вешала куртку, и что-то рассказывала. Что б он не ушел.

— Ты как? Не замерзла? — спросил ее в сотый раз Матвей, все-таки скинувший куртку и усаженный Алиной на диван. — А то будешь болеть все каникулы.

— Согреюсь, — держась за ее руку, ответила та. Ее почему-то начало знобить, трясти крупной дрожью, и он, помедлив, все-таки решился — обнял ее, и она благодарно прижалась к нему, как к печке. Они немножко посидели так, молча, она все дрожала и...

— Малявочка? — тревожно забасил Матвей. — Ты что это?!

— Мне холодно. Я голодна, — глухим не своим голосом ответила Алина. Зеленые глаза светились в сумраке, как у кошки, она повернулась к нему всем телом, он поднял руки, защищаясь, закричал. — Малявочка, нет! Не надо!

— Я хочу! Мне надо! — чужим властным голосом говорила пятая Рудлог, впиваясь в него.

Потом был большой шум, срочно вызвали королеву, суровый Мариан смотрел на плачущую Алинку, все повторявшую: 'Я виновата! Я виновата!' и Василина увела ее к себе, запихнула под душ, а потом поила горячим чаем. Алинка, по уши закутанная, рыдала и рассказывала, что ничего не помнит, ничегошеньки, и спрашивала — что же теперь будет, Вася? Василина едва сдерживала гнев и окна уже покрывались инеем не снаружи, а внутри. В дверь постучали и в комнату вошел Святослав Федорович.

— Не думал, что мне придется вести этот разговор со своей дочерью. Но это необходимо, — начал он тяжело. — Нет, Василина, останься. Ты тоже должна узнать... это. Про Ирину...

В тот же вечер, позднее.

Покои третьей Рудлог.

— Вася, почему Алинке можно, а мне нельзя?! — кричала Марина, швыряясь подушками. Бедный Бобби при первых признаках грозы забился под кровать и тихонько там подвывал. — Это неправильно! Мне ты запретила, а ей?!

Общежитие. Комната Поляны и Ситникова.

— Дмитро, у тебя когда-нибудь было, что бы девчонка тебя бросила на диван и от... отымела как хотела и сколько хотела?

— Неееее, не было, — протянул друг, заинтересованно глядя на мечтательно улыбающегося Матвея.

— А у меня было...

3.

Последний день зимы владыка Нории провел на берегу, там, где он был с Ней. Волны ластились к нему, как тер-сели, он зашел в воду и долго плавал, позволяя воде утешать и баюкать грызущую боль. Накануне он облетел Пески, долго говорил с хмурым Четери, заглянул к Энтери, разделил с ним поздний ужин. Таисия, посидев недолго, попрощалась и ушла в спальню, смешно шлепая босыми ногами, а они сидели — разговаривали, молчали. Это утро он встретил здесь, а наступающее собрался встретить далеко, далеко отсюда. Он вышел, отряхнулся, посмотрел на тонкую алую полоску на горизонте, обернулся и взлетел.

Приземлился на том месте, где Она стояла, когда остановила песчаников, усмехнулся, глядя на стеклянную гладь и уселся, глядя на едва видневшиеся в дали Милокардеры.

Потом лег, вольно раскинувшись, смотрел в светлое небо, которое снилось там, в горе и чувствовал, как изливается из него сила, ломает стекло и сметает пески живая зелень.

Ангелина, как обычно, прошла порталом в свой рабочий кабинет в Теранови, как всегда, спокойная и деловитая. Отказалась от предложенного секретарем кофе, открыла папку со свежей почтой. Обычное рабочее утро.

За спиной порывом ветра распахнуло окно. Принцесса нахмурилась — окно она вчера сама запирала, поднялась. Ветер пах морем, розами, и...

— Люблю, — шептал ветер. — Прощай... Я прощаю...

Она замерла, окаменела, не дыша. По полу, по стенам, мебели, вымораживая, потек, потрескивая, узорчатый лед.

На зеленом роскошном лугу лежал, вытянувшись, изможденный высохший старик. Белые волосы, перламутровая прозрачная кожа. Дождь осыпался плачущей женщиной, ветер взревел в тоске и ярости.

— Последний раз, отец... — беззвучно шепнул Нории, оборачиваясь. Вихрь подхватил седого дракона с серым сухим гребнем, поникшими бессильными крыльями, поднял, унося...

Зловещая Гора шевельнулась, загрохотала, неохотно выпуская добычу.

2.

Последнее, что она помнила — яркое солнце и абсолютное счастье. Потом солнце выключили, а она все падала и падала куда-то. Не было ни прошлого, ни будущего, даже пространства не было. Какие-то голоса звали кого-то, но она не понимала ни звука. Ей казалось, что она расточается в это никуда.

Детский голос позвал совсем рядом, очень настойчиво

— Полина! Полина!

Полина подумала: 'Я же могу видеть, наверное' и посмотрела. Ее держала за руку маленькая и очень сердитая девочка. Девочка совершенно точно ей кого-то напоминала. И носик с гобинкой. Она вспомнила, как мама говорила, глядя на четвертую малышку Рудлог: 'У всех младенцев носики, как у крольчат, а нее, поди ж ты, уже профиль!'

— Ты — это я? — на всякий случай спросила Полина у малышки.

— Ты — Полина! А я — Ирина! — сердито сказала девочка. — Я тебя зову, зову! Мне уже родиться пора, мама там мучается, и папа с ума сходит, а ты меня все не слышишь и не слышишь! Идем! Идем уже!

— У вас чудесная дочка, господин полковник! — задушевно сказал старый доктор Стрелковскому. — А орет-то как! Душевно!

Далеко на севере, в Бермонте, усталый Демьян, не спавший уже 36 часов — ночь накануне, сам Михайлов день и следующую ночь — и все это время звавший жену, на мгновение закрыл глаза, гоня отчаяние. Неясный звук и движение заставили его поднять голову. На вытоптанной медвежьими лапами полянке у озера лежала девушка.

1.

Далеко за полночь, а скорее, ближе к утру, Стрелковский убрал документы в сейф, погасил лампу и повернул ключ в замке на два оборота. В коридоре тускло светила дежурная лампочка и Тандаджи закрывал кабинет. У выхода на лестницу полковники встретились. На вопросительно-насмешливый взгляд начальства Игорь Иванович невозмутимо ответствовал

— Три дня дома не был, а Люджина последнее время стала несколько нервозна. Грозится взорвать управление. Как ты понимаешь, у нее больше шансов.