Истории, рассказанные в темноте

— И?

— Господь покарал меня вдвойне. Во-первых, моя жена, Ева, скончалась. Но перенести это мне более легко, поскольку я знаю, что сейчас она пребывает с сонмом угодников Божиих, и с ними ее духу общаться легче, чем со мною, ибо я был недостоин ее. Ведь она даже называла меня, грубияна, нежными, ласковыми именами. Она гордилась, Дэннисон, моей грубой силой, моим большим ростом. И я даже рад, что она никогда не увидит того, что произвела на свет. Потому что она была гордой женщиной, при всей ее мягкости, каким был я до сегодняшней ночи, когда Богу было угодно сломить меня и обратить в прах. И эту мою вторую кару, я тоже должен нести. То, что находится наверху, я возьму и воспитаю; это кость от кости моей и плоть от плоти моей; только, по возможности, скрывая от людей, чтобы ни один человек, кроме вас, не узнал о нем.

— Это невозможно. Вы не сможете держать его дома так, чтобы никто не узнал. И женщины спросят: "Где ребенок?"

Сэр Эдрик выпрямился, его сильные руки лежали на столе, на его лице была видна мука, но он уже обрел прежнее самообладание.

— Что ж, если об этом нужно будет сказать, об этом следует сказать. Это моя вина. Если бы я раньше поступал так, как говорила Ева, этого не случилось бы. Но теперь... Я воспитаю его.

— Прошу вас не сердиться на меня, сэр Эдрик, если я скажу совсем не то, что должен был бы сказать, увы! я плохой советчик. Но, во-первых, позабудьте слово стыд. Все случившееся можно объяснить естественными причинами; если женщина хрупкого телосложения, впечатлительна, плюс совпадение некоторых обстоятельств, — в некоторых редких случаях все это способно привести к подобному результату. Уж если и использовать слово стыд, то вовсе не по отношению к вам, но к природе, а к ней было бы весьма непросто его применить. Тем не менее, не подлежит никакому сомнению, что несведущие люди припишут вину за происшедшее вам. Но, что гораздо хуже, тень будет брошена и на ее память.

— В таком случае, — произнес сэр Эдрик низким, твердым голосом, — этой ночью, во благо Евы, я нарушу данное мною слово и тем погублю окончательно свою душу.

Спустя примерно час сэр Эдрик и доктор Дэннисон вышли из дома. Доктор освещал дорогу фонарем. Сэр Эдрик нес в руках что-то, завернутое в одеяло. Миновав длинный парк, они проследовали садом, расположенным в северной стороне поместья, затем через поле к маленькой купе деревьев, известной как Хэл Плентинг. В самом центре ее есть несколько пещер, доступ к одной из них чрезвычайно труден и опасен, и чтобы попасть в нее требуется мужество и искусство альпиниста. Когда они покидали заросли, руки сэра Эдрика были пусты. Занимался рассвет, раздавалось пение ранних птиц.

— Господи, ну почему они не могут помолчать хотя бы этим утром? — устало произнес сэр Эдрик.

Всего лишь несколько человек были приглашены на похороны леди Ванкверест и ее ребенка, который, как утверждалось, пережил ее всего лишь на несколько часов. И всего лишь три человека знали, что похоронено в действительности было только одно тело, тело леди Ванкверест. Эти трое — сэр Эдрик Ванкверест, доктор Дэннисон и медсестра, которой решено было оказать доверие и посвятить ее в случившееся.

В течение последующих шести лет сэр Эдрик жил почти что затворником, жизнью великого праведника, большую часть времени отдавая воспитанию подрастающего Эдрика, сына от своей первой жены. В течение этого время в округе стали распространяться слухи о странных событиях вокруг Хел Плентинга, местные жители старались обходить его стороной.

Сэр Эдрик лежал уже на смертном одре, окна в его комнате были распахнуты, как вдруг донесся хриплый вой. Врач, находившийся при умирающем, не обратил на него никакого внимания, полагая, что он исходит от сыча, нашедшего себе убежище в ветвях росшего неподалеку дерева. Но сэр Эдрик, услышав его, приподнялся на постели прежде, чем кто-либо успел воспрепятствовать его, всплеснул руками и воскликнул: "Волки! Волки! Волки!" И, мертвый, упал лицом вниз.

Сменилось четыре поколения.

II

Почти в самом конце девятнадцатого века, Джона Марша, старейшего жителя в окрестностях Манстейта, еще можно было уговорить поделиться своими воспоминаниями. Два сына служили опорой его старости, благодаря чему он почти ни в чем не нуждался, и в кармане у него постоянно водились денежки; а потому воспоминания свои он оценивал в одну пинту пива, которую выпивал от случая к случаю в гостинице Олень. Иногда пиво оплачивал фермер Винтвайт, в другой раз мистер Спайсер из почтового отделения, в третий — расходы на обеспечение старика выпивкой брал на себя сам хозяин заведения. В свою очередь, Джон Марш заявлял, что расскажет все без утайки; что он будет доброжелателен, но беспристрастен, после чего вспоминал о том, кто из бывших Винтвайтов страдал несдержанностью, и кто из предков Спайсер был нечист на руку, потягивая пиво с их прямыми потомками. Он мог поведать вам, обхватив кривыми старческими пальцами оловянную кружку, вами же и поставленную, что дед ваш был бедняком, ничтожным человеком, место которому в придорожной канаве. Он был груб, но искренне верил в то, что говорил правду.

Особой грубостью он отличался, рассказывая о семье Ванкверест, которую называл "дьявольской"; казалось, он до бесконечности мог рассказывать истории, передававшиеся о них из поколения в поколение. Было бесполезно говорить, что последний представитель рода, сэр Эдрик, приятный в общении молодой человек, был начисто лишен присущих семейству вспыльчивости и приступов ярости. Равно как и отрицать его вину в том, что Хел Плентинг населен привидениями — а в то, что они там обитают, верил не только каждый житель Манстейта, но и многие за его пределами. Джон Марш не желал слушать никаких оправданий ни для него, ни для кого бы то ни было из его предков; он говорил о пророчестве, изреченном по поводу семейства одной старой полубезумной женщиной накануне ее странной смерти, и выражал пылкие надежды дожить до того часа, когда это пророчество свершится.

Третий баронет, как уже говорилось, остаток жизни, после смерти второй жены, провел в мире и спокойствии. Про него Джон Марш, конечно же, ничего не помнил, кроме нескольких обрывочных историй. По его словам, этот сэр Эдрик много путешествовал и некоторое время держал волков, собираясь обучить их подобно собакам, что эти волки содержались не в надлежащей строгости и спустя время стали грозой округа. Леди Ванкверест, его вторая жена, часто просила его уничтожить этих зверей, но сэр Эдрик, как утверждалось, хоть и любил вторую жену больше чем ненавидел первую, был чрезвычайно упрям, когда дело касалось его прихотей, и ограничивался пустыми обещаниями. Но вот однажды леди Ванкверест и сама подверглась нападению волков; она не была покусана, но сильно перепугалась. Это наполнило сэра Эдрика раскаянием, и, когда спустилась ночь, вышел в ту часть двора, где содержались волки, и расстрелял их всех до единого. Спустя несколько месяцев леди Ванкверест умерла при родах. Это тем более странно, подчеркивал Джон Марш, что после этого события о Хел Плентинге и начали распространяться слухи, один другого ужаснее.

Четвертый баронет, по утверждению Джона Марша, был самым худшим из всех в роду; это ему было произнесено пророчество старой сумасшедшей женщиной, чему он, Марш, был самолично свидетелем в раннем детстве, но что помнил достаточно живо. Баронет, на старости лет, являл собой меланхоличное существо, — следствие бурно прожитой молодости; тяжелый взгляд, седина, опущенные плечи, он проводил остаток жизни словно во сне. Каждый день он выезжал верхом, всегда шагом, словно похоронив себя самого в прошлом. Однажды поздно вечером он ехал вверх по деревенской улице, в то время как упомянутая старая женщина шла ему навстречу. Имя ее было Энн Рутерс, она пользовалась в деревне особым статусом, поскольку, хотя все и считали ее сумасшедшей, но многое предсказанное ею сбывалось, а потому и относились к ней с уважением. Мрак сгущался, на деревенской улице было почти пусто, только в нижней ее части, возле дверей гостиницы, стояла группа мужчин, освещаемая падавшим из окон тусклым светом. Они взглядом проводили сэра Эдрика, медленно проехавшего мимо них и никак не отреагировавшего на их приветствия. В верхней части шли двое. Энн Рутерс, высокая, тощая старая женщина, с головой, покрытой платком, и Джон Марш. Тогда ему было лет восемь, и чувствовал он себя немного испуганным. Он возвращался из похода на отдаленный пруд, наполовину заполненный черной зловонной грязью, где обнаружил живых тритонов, трех из которых нес сейчас в своем кармане; это до некоторой степени радовало его, но с каждым шагом радость улетучивалась, ввиду неизбежности наказания за слишком позднее возвращение домой. Он не мог идти быстрее или бежать, потому что Энн Рутерс шла прямо перед ним, и он не смел обогнать ее, тем более в ночное время. Она шла, пока не натолкнулась на сэра Эдрика, и тогда, остановившись, назвала его по имени. Он остановил коня и обратил на нее тяжелый взгляд. Тогда она, громко и ясно выговаривая каждое слово, заговорила с ним, и Джон Марш услышал и запомнил каждое сказанное ею слово, и это было пророчество о смерти леди Ванкверест. Сэр Эдрик слушал молча. Когда она окончила говорить, он все так же молча поехал дальше, а она осталась стоять, глядя на звезды. Джон Марш не посмел обойти сумасшедшую старуху, развернулся и пошел назад, стараясь держаться поближе к лошади сэра Эдрика. Совершенно неожиданно, без предупреждения, словно охваченный внезапным приступом ярости, сэр Эдрик развернулся и ударил мальчика стеком по лицу.

На следующее утро Джон Марш — точнее, не сам он, а его родители, — получили компенсацию в виде некоторой суммы денег; но и шестьдесят лет спустя он не простил того удара, рассказывал об этом Ванквересте как о сущем дьяволе, самом ужасном в роду, надеялся и молил Господа, чтобы он удостоил его стать очевидцем сбывшегося пророчества.

Он рассказывал также о смерти Энн Рутерс, которая последовала той же ночью или же рано утром после произнесения ею пророчества. Она часто ночами бродила по окрестностям, но в тот вечер отдалилась от главной дороги и блуждала по землям Ванквереста, где нарушителей, особенно ночью, ждал прохладный прием, но никто не видел ее, и оказалось, что никто бы и не мог ее увидеть, потому что никто не отправился бы к Хел Плентинг ночью. Ее мертвое тело было обнаружено в полдень следующего дня, лежащим в зарослях папоротника, но без малейших признаков насилия. Было признано, что причиной смерти стал припадок. Это, естественно, добавило мрачных красок к репутации Хел Плентинга и вызвало пересуды в деревне по поводу ее смерти. Сэр Эдрик послал слугу к замужней сестре покойной, у которой она жила, с предложением взять все расходы по погребению на себя. В этом ему, как с удовлетворением припоминал Джон Марш, было отказано.

О последних двух баронетах он мало чего мог сказать. Пятый баронет обладал семейным нравом, но поведение его ничем особенным не отличалось, поговаривали даже, что он не чужд некоторому романтизму. Он был человеком дела, посвятил свою жизнь приумножению состояния, иногда позволяя себе, в отличие от предшественников, расходы на всякие экстравагантности. Его сын, сэр Эдрик, нынешний владелец усадьбы, был прекрасным молодым человеком и вызывал интерес деревенских жителей. Даже Джон Марш не мог сказать о нем ничего плохого, что же до людей в деревне, то многим он нравился. Поговаривали, что жену себе он нашел в Лондоне — ее звали мисс Гордон — и... нужно было видеть, как изменился Манстейт в ожидании скорого бракосочетания, долженствующего состояться в конце лета. Современность убила дух романтизма. Трудно было поверить, что этому сэру Эдрику, молодому человеку передовых взглядов, красивому, яркому, энергичному, хорошему спортсмену, грозит гибель, предсказанная роду Ванкверестов. Он знал об этом проклятии, и смеялся над ним. Он носил платья от лучших лондонских портных, дышал здоровьем, весело улыбался, и даже, чтобы унять горячие головы, провел ночь в одиночестве в Хел Плентинг. Этот аргумент мистер Спайсер использовал в споре с Джоном Маршем, на что тот ответил своим привычным презрительным "пустой человек". Не он должен был быть причиной краха рода Ванкверестов; но когда существо, кем бы оно ни было, живущее в Хел Плентинг, покинет его и явится в Манстейт Холл, это и будет концом рода Ванкверестов. Так предсказала Энн Рутерс. Иногда мистер Спайсер спрашивал, знает ли Джон Марш, что в действительности обитает в Хел Плентинг? Спрашивал он это не потому, что не верил, но потому, что хотел лишний раз услышать мнение Джона по этому поводу.

Ответы хоть и были многословными, но никакой ясности не добавляли. Однажды ночью Джон Марш по делу — слуги сэра Эдрика назвали бы это дело совсем другим словом — случайно оказался поблизости от Хел Плентинг. Внезапно он услышал крик, и помчался прочь со всех ног, как не бегал никогда в своей жизни. Все, что он мог сказать о крике, было то, что, услышав его, любой самый храбрый мужчина потерял бы голову от страха. Каждый раз Джон Марш принимался убеждать своего слушателя пойти в Хел Плентинг и разузнать, что такое там скрывается. В этот раз Джон опять намекнул, поджав тонкие губы, что был бы не прочь воплотить свою затею в жизнь в ближайшие же дни. После чего мистер Спайсер глянул поверх своей трубки на фермера Винтвайта и многозначительно улыбнулся.

Незадолго до возвращения сэра Эдрика из Лондона, внимание обитателей Манстейта опять было привлечено происшествием в Хел Плентинг, правда, не имевшим к мистике никакого отношения. Совершенно неожиданно, тихим безветренным днем возле пещеры в центре зарослей гулко упали два дерева, обнажив вход в большие подземные помещения.

Это вызвало толки в гостинице Олень. Там есть подземные воды, пояснил фермер Винтвайт, предполагавший, что это не последний подобный случай, а если не последний, что будет потом?

— А? — отозвался Джон Марш. Он поднялся со стула и указал пальцем в сторону усадьбы. — Что потом будем там?

Он подошел к камину, задумчиво посмотрел на огонь и сплюнул.

— Поживем — увидим, — сказал фермер Винтвайт, когда Джон Марш взглянул на него.

III

В курительной комнате Манстейт Холла сидели сэр Эдрик и его друг и будущий зять др. Эндрю Гордон. Оба мужчины были одного возраста, разница составляла около года. Тем не менее, Гордон выглядел старше своих лет, возможно, потому, что носил короткую черную бородку, в то время как сэр Эдрик был чисто выбрит. Гордон считался успешным человеком. Отец его сколотил состояние в фирме Гордон, Гордон и Бирд; фирма еще сохраняла старое название, хотя Гордона в ней давно уже не было. Эндрю унаследовал красоту своего отца и приличное состояние матери. Он получил степень доктора медицины, и хотя не был практикующим врачом, не оставил научных занятий, особенно в малоизученных областях. Он не был женат, обладал крепким здоровьем, жизнерадостностью и пользовался некоторой известностью. С сэром Эдриком их связывала дружба еще со школьной скамьи. Последние несколько лет он провел в ожидании свадьбы сэра Эдрика и своей сестры, Рэй Гордон, хотя помолвка была объявлена только-только. На бюро в углу комнаты были разбросаны планы и какие-то бумаги. Сэр Эдрик склонился над ними, нахмурив лоб и время от времени стряхивая сигарный пепел, затем раздраженно отшвырнул их, отодвинулся на стуле и повернулся к Гордону.