Спасатель. Книга третья

Витомир и Короб приглянулись мне сразу. Еще когда эти двое входили в шатер вместе с прочими вожаками ополченцев, я заприметил, как они подняли глаза, машинально проверяя, не сидят ли на крыше пращники. Такая привычка ясно свидетельствовала о немалом боевом опыте, и дальнейший разговор это подтвердил. Поэтому, подбирая командиров для двух конных ополченских сотен, я остановил выбор именно на них. И похоже, что со своей задачей они справились. Еще с вечера ополченцы, зачисленные в команду Витомира и Короба, подготовили коней, порубили мечами в воздухе и, кажется, были вполне готовы и к походу, и к битве.

На пешцев же я особых надежд не возлагал. Поспеть к началу сражения они все одно не успеют. Поохраняют наш тележный обоз с второстепенным имуществом, и то хорошо. Поэтому об организации пеших сотен, куда мы распределили менее боевитых пропонтидцев, я почти не заботился, попросив давеча Пьетро проверить, как они сформировались. Генуэзец все равно довольно долго расспрашивал местных греков, словно ища знакомых, и хотя, кажется, не нашел искомого, но зато перезнакомился со всеми вождями ополченцев.

И вот, получив доклад от всех отрядов о готовности к маршу, Ярик, формально командовавший экспедицией, немедля отдал приказ выступать. Он раздраженно елозил в седле, и еле удерживался от того, чтобы не погнать коня вскачь, так ему не терпелось освободить Царьград. Меня же пока больше заботила иная проблема — как довести войско в назначенный район в целости и сохранности, да еще и точно в срок. Организация марша — дело непростое, но при отсутствии у противника средств воздушного наблюдения и радиосвязи, а также высокоточного оружия, задача облегчается невероятно. Что еще радовало, планируемая глубина марша составляла всего сорок миль, и мы вполне могли одолеть это расстояние за один переход. Пусть маршевая подготовка большинства наших ратников оставляла желать лучшего, но при должном контроле эта задача была нам вполне по силам.

Полк двигался по дороге в заранее оговоренном порядке, высылая вперед дальние и ближние разъезды. Постоянно вдоль колонны сновали посыльные от авангарда, арьергарда и разведдозоров, докладывая, что все в порядке, и отчитываясь о прохождении контрольных точек. Шли мы довольно споро, но горячие половецкие йигиты все равно ворчали, что едут слишком медленно, хоть пальцем в носу ковыряй.

Ничего примечательного на марше не происходило, если не считать того, что прямо в дороге, на большом полуденном привале, епископ Григорий перекрестил Пьетро Генуэзца в православие и нарек его новым именем Афанасий.

Новокрещенный принял от меня дарственную чашу, и задумчиво почесал затылок, растерянно пробормотав:

— Мне отчего-то казалось, что имя оставят прежнее, только переиначенное на греческий лад.

— Эх ты, неуч, — добродушно проворчал я, — "Петр" это как раз греческое слово, которое италийцы перековеркали, смягчив его до "Пьетро".

— Да знаю, — смущенно улыбнулся новоиспеченный Афанасий, — но как-то непривычно. Окликни кто меня так, я и не отзовусь. И прозвища, чтобы отличаться от прочих Афанасиев, у меня пока нет. Генуэзцем-то меня уже звать перестанут.

Войско шло быстро, и в сумерках передовой дозор уже достиг указанного рубежа, подскакав к Пигийскому монастырю Живоносного источника. Повязав католических монахов, которые незаконно использовали старинную православную обитель, дозорные доложили, что все тихо, и к монастырю подъехала дружина Прони. Постепенно подошли и другие отряды, причем, к моему удивлению, даже сотня Контофре не отстала и не выбилась из графика. Спешившись, воины первым делом принимались охаживать коней, а после обтирали их соломенными жгутами и чистили копыта.

Когда подтянулся и арьергард, я велел командирам собраться в трапезной монастыря для обсуждения дальнейших планов. Доселе посвящать всех подряд в свои сокровенные помыслы я остерегался, но теперь время для откровений настало. Дождавшись, пока все рассядутся и затихнут, я кратко обрисовал коллегам ситуацию:

— Господари, как вы уже все знаете, почти все силы крестоносцев отправились из Константинополя восвояси, отплыв на остров Тенедос. Наиболее опытные и суровые рыцари покинули город, а на страже остались лишь неумелые и расхлябанные, да и тех немного. А мы вот загодя связались с православными константинопольцами и надеемся получить от них подмогу, хотя, конечно, всецело полагаться на них не собираемся. Но проводник, ждавший нас здесь в монастыре, уверяет, что все идет по плану.

На лицах стратигов так и читались вопросы, но младшие командиры ждали, пока выскажутся старшие. Самый старший — наш восьмилетний великий князь Ярослав про мою задумку уже знал, и с расспросами не лез, и потому первым высказался мегадука.

Поднявшись во весь свой немалый рост, бывший франк, глядя то на меня, то на Ярика, прогудел так, что, наверно, было слышно даже на улице:

— Если горожане не сумеют открыть ворота, то как нам быстро и незаметно проникнуть в Город через два ряда стен? Давеча мне так и не ответили на этот вопрос.

— Сейчас объясню, — как можно более таинственно улыбнулся я.

Раскатав на грязном столе пергамент со схемой города, я показал на нем прямые линии, идущие к стенам, и прокомментировал чертеж:

— В былые времена, когда в Константинополе обитали сотни тысяч душ, для снабжения города водой в него протягивали большие водоводы. Один из них, ныне пересохший, проходит севернее Пигийских врат и питает цистерны под храмом святой Анны. Настоятель этой церкви взялся нам помогать и загодя отправил строителей проверить акведук. Они выломали решетку, препятствующую проходу, и исследовали водовод на протяжении нескольких стадий, найдя большую дыру, видимо, проделанную еще крестоносцами во время осады. Вот через нее мы и пролезем. Вернее, не мы сами, потому что этот акведук не из самых больших, а стройные отроки. Списки достойных кандидатов я наготовил заранее.

— А возглавит их пусть Афанасий, — предложил епископ Григорий. — Из всех наших командующих он самый субтильный, да и как моряк, умеет хорошо лазить.

Господи, ну что за стереотип — если генуэзец, так обязательно моряк. Когда мы плыли в Пропонтиду, я никаких особых умений у Пьетро не заметил, а укачивало его ничуть не меньше сухопутных товарищей.

Пока я так про себя возмущался, Ярик задумался, какого Афанасия имеет ввиду епископ, а потом, сообразив, что речь идет о Пьетро, досадливо скривился. Конечно, у всех людей обязательно имеется крестильное имя. Оно важно, потому что дает человеку персонального небесного защитника. Но в обыденной жизни большинство вятичей пользуется именем обиходным. Конечно, церковь постепенно, исподволь, но достаточно твердо гнет свою линию, уговаривая паству использовать только освященные имена. И многие поддаются на уговоры. Уже немало князей и их гридней отказались от обычая давать детям языческие имена. Вон даже великий князь Ярослав Всеволодович старшего сына назвал Александром, да и в Козельске правит князь Василий. Правда, получать дополнительные прозвища, особенно почетные, не возбранялось. Вот, к примеру, боярина Василия Дмитриевича прозвали Проня, по речке, на которой он первый раз повел в битву свой отряд. К этому прозвищу так привыкли, что, верно, теперь всех его потомков будут именовать Пронями. Но вот самого городецкого князя все называют Ярославом, а как его крестили никто и не помнит. Так что и Пьетро Генуэзский для всех останется Петром.

— Петр, — важно нахмурив брови, начал отдавать свой боевой приказ великий князь, — поручаю тебе возглавить отроков. Пойдете в одних поддоспешниках, без щитов и копий, лишь с ножами и мечами.

— Веревки и инструменты для вскрытия ворот наготовлены, — добавил я.

На сборы много времени не ушло, и вскоре проводник подвел команду отроков к опоре акведука, рядом с которой должен был находиться пролом. Все задрали голову вверх, но на фоне темного неба дыры было не видать. Хотя мне перед забросом в прошлое закапывали в глаза капли для улучшения ночного зрения, но по прошествии полугода их действие ослабло, и я тоже ничего не мог разглядеть. Однако, сверху послышался какой-то шорох, и я гаркнул во тьму:

— Хвала императору Никеи!

В ответ из пролома вылетел толстый клубок, с шуршанием размотавшийся, и, уже сильно уменьшившись в размере, упав нам под ноги. Афанасий-Пьетро, которому предстояло идти первым, придирчиво подергал веревку, повис на ней, попрыгав, и решительно полез наверх. На канате через каждый фут были завязаны крупные узлы, и карабкаться по нему, тем более налегке, было нетрудно. У Пьетро, как и у каждого отрока в его отряде, с собой были только минимум оружия и котомка за спиной. Правда, протиснуться в узкое отверстие в полу водовода оказалось довольно трудно. Но Петру подали руку, помогая забраться, и он кое-как влез внутрь, чертыхаясь и поминая крестоносцев, не сумевших пробить дыру побольше.

Глава III

Пока полусотник лез наверх, наверху зажегся огонек масляной лампы, и внутри акведука стало достаточно светло. Встретивший Пьетро пожилой грек в потертом кожаном фартуке поднял с пола глиняную плошку, в которой горел фитилек, и посветил на юношу.

— Кто такой? — неприветливо спросил он пришельца.

— Петр я, в православии Афанасий, — торопливо представился генуэзец. — Со мной полсотни воев — больше греков, но и русичей немало.

С сомнением осмотрев Афанасия, большое напоминавшего ломбардца, чем грека, строитель все же соизволил представиться:

— А я Феофан. Ну, кликни своих, пусть лезут.

— Погоди-ка.

Пьетро взял из рук строителя лампу и осмотрел крепление веревки. Ее привязали к двум прочным деревянным распоркам, сколоченным крест-накрест и упертым в выступ стены, являющийся продолжением опоры акведука. Сделано все было на совесть, но вот только распорка преграждала путь в сторону города, а перешагнуть ее из-за низкого свода было невозможно. Только после этого полусотник наклонился над проломом и прокричал:

— Давай, по одному, поднимайся.

Потянулись минуты ожидания. Не все юные воины карабкались ловко и уверенно, как матросы, а взобравшись наверх, они еще должны были отступать назад, чтобы дать место новым товарищам. Наконец, в чрево акведука влез последний отрок — Алексий, сын платамонского эпарха, назначенный на эту ночь десятником, и шедший замыкающим.

— Все наверху, — прошептал Алексий, и Феофан, облегченно вздохнув, сложил свои деревяшки и положил их поверх дыры. Путь к городу стал свободен.

Строитель шел первым, с маленькой лампой в руках, едва освещавшей ближайшие стены акведука, а последним в колонне было совсем темно. Воины шли осторожно, согнувшись и медленно ступая на носок, чтобы в любой миг отдернуть ногу, и на каждый шаг требовалось время. Труднее всего пришлось лучникам. Свои налучья и тулы со стрелами они несли в руках, чтобы не задевать потолок, и не могли держаться за плечо впередиидущего. Но любой путь когда-нибудь заканчивается, и стадии через три последовала переданная по цепочке команда остановиться.

Спуск оказался куда легче подъема. Здесь и высота акведука над землей была меньше, и дыра была большой, с аккуратными краями, а лестница наготовлена деревянная и со ступеньками.

Намаявшись в темноте и тесноте, воины спешно скатывались вниз по лестнице, с наслаждением вдыхая свежий воздух, расправляя затекшую спину и оглядываясь по сторонам.

Отряд оказался в небольшом дворике, с трех сторон окруженном глухими стенами высоких домов, а с четвертой ограниченном опорой акведука, рядом с которой оставался узкий проход. Здесь едва ли могло поместиться человек двадцать, и потому Феофан не стал поджидать всех, повелев Пьетро идти дальше.

Гуськом пройдя по узкому переулку, никейцы вдруг очутились на, как им показалось, широченном проспекте. Алексий, и в акведуке шедший сразу за командиром, и на улице державшийся за ним, удивленно вскрикнул:

— Это Меса? — благоговейно прошептал Алексий, доселе не видевший городов крупнее провинциальной Фессалоники. — Дорога императоров?

— Нет, это второстепенная улица, узкая и запущенная, — фыркнул Пьетро — А вон и стена с нашими воротами.

— Да, это Пиги, — проворчал Феофан. — И покуда вы плелись по акведуку, ворота уже открыли без вас.

Алексий возмущенно ахнул, но Пьетро факт захвата ворот горожанами ничуть не расстроил, и он бодро улыбнулся:

— Лично я и не собираюсь попадать в хроники как освободитель Константинополя. Окрыли врата — ну и славно.

Впрочем, и Алексий долго не мог огорчаться, и десятник вновь принялся восторгаться сложившейся ситуацией:

— Мы в Константинополе, Пьетро! Мы проникли в Город! Нет, не зря я советовал отцу перейти на службу к никейскому василевсу. Ватацу благоволит удача.

Вскоре выстроенная ровной колонной полусотня замаршировала к воротам, и стало видно, что идут регулярные войска. Ратники, как учил Проня, шагали в ногу, и потому отроки, пусть и легко вооруженные, производили впечатление бывалых вояк.

Остановив отряд в двух десятках шагов от ворот, Пьетро оставил его под надзором Алексия, а сам подошел ближе разведать обстановку. Как выяснилось, Феофан оказался не совсем прав. Внешние ворота пока еще не отворили.

Пока он оглядывался, стоя на месте, вожди ополченцев сами поспешили подойти к сотнику и доложить обстановку. Пьетро даже стало немного совестно. Почтенные люди, много старше его, и подходят с докладом, словно к какому-нибудь эпарху. Но, с другой стороны, во всем Константинополе он сейчас самый главный представитель базилевса и его полномочный представитель.

Выслушав высокого навклира, показавшего, где он расставил своих пиратов и наиболее боеспособных ополченцев, генуэзец благосклонно кивнул. Он вполне одобрял благоразумные распоряжения Пиргоса, и лишь усилил его посты своими людьми, оставив половину у самих ворот в качестве резерва.

Алексий, ставший со своим десятком справа от ворот, с любопытством оглядел поле недавней битвы. Прямо рядом с ним лежало два латинянина — в кольчугах, шлемах, и с длинными ножнами на поясе. Сами мечи венецианцев, как и щиты, теперь находились в руках константинопольцев, но ничего больше у убитых не забрали, потому что такого приказа никто не отдал.

Махнув рукой, чтобы поднесли поближе факел, юноша склонился над ближайшим телом, и с любопытством, свойственной молодости, осмотрел павшего. Насколько можно было разглядеть при тусклом мерцающем свете факелов, кольчуга нигде не была разрублена, да и на лице никаких ран не видно.

Задумчиво подняв голову, Алексий повернулся к константинопольцам:

— Кто его убил?

Горожане дружно указали на своего вожака, по виду, моряка или разбойника.

— Чем это ты его?

Предводитель ополченцев — паренек еще моложе, чем Алексий, хотя и заметно повыше ростом, охотно продемонстрировал свой кинжал, коротко пояснив:

— Вот этим.

Увидев короткий клинок, Алексий недоверчиво хмыкнул. Нож он считал подходящим оружием в толкучке, когда в тесноте боя нельзя вытянуть руку с мечом. Но для поединка с полностью оборуженным рыцарем кинжал совершенно не годится. Уловив его сомнение, молодой пират тут же показал пантомиму, как он быстро перемещается за спину противника и колит его сзади.