Ленинград-34

Глаза друга наполнились ужасом.

-Один китаец научил в Ташкенте— восточная медицина.— Не стал я вдаваться в подробности, оглядываясь по сторонам и считая про себя: "и пять, и шесть".

"Это было нашим с Олей последним средством, подстраховкой на случай если не сработает таймер. Мой не сработал, похоже, из-за контузии. В конечном же счете, завершив свой план, который был только отложен на время, я тоже сделаю перезагрузку. Вглядываюсь в любины глаза: "и пятьдесят девять, и шестьдесят"."

Опускаю руки и поднимаюсь с колен.

"Неужели, всё? Ничего не вышло"?

-Лёша? Где мы?— любины слова, не олины.

Василий начал оседать на снег, я хватаю его за воротник. Скашиваю глаз налево и в трех метрах от себя вижу пожилую сиделку, позабывшую своего вертлявого подопечного, переводящую иступленный взор с Любы на меня и мелко крестящуюся .

"Бл..., ну теперь я— чекист— орденоносец, лечащий наложением рук"...

Впрочем, несознательную гражданку в следующую минуту оттерли от меня три, неведомо откуда взявшиеся, санитарки внушительных размеров и, светясь от счастья, стали поздравлять меня с орденом, желать здоровья, время от времени проверяя содержимое карманов своих халатов ища в них что-то.

"Бывает, видно мобильники забыли дома. Ну тогда обойдемся без сэлфи".

Всеобщее ликование длилось недолго, появившаяся старшая медсестра быстро и решительно отправила больных в палаты, а посетителей на выход.

-Никому ни слова, что видел,— суровым голосом отвечаю на немой васин вопрос.— Мне может сильно влететь, если начальство узнает. Говори, если будут спрашивать, что не было ничего такого. Просто стояли, просто смотрели...

Василий молча кивает головой, а его губы расплываются в улыбке...

-Я бы чего-нибудь съел,-тоже настраиваюсь на позитивную волну.— У нас сейчас в больнице макароны дают.

-Я ж тебе получку принес!— Хлопает себя по лбу друг и лезет в карман.— Двести пятьдесят рублей! Зайди завтра в кассу распишись. А я сейчас на "Светлану" в отдел кадров...

Ленинград, Проспект Красных Зорь ,

31 декабря 1934 г. 16:30

"А большой палец в правом сапоге начал неметь... примораживает... ничего, вон уже показалась темная на фоне серого неба громадина— наше общежитие. Наше общежитие— в одном из лучших зданий во всём городе! Хотя, все правильно— не при капитализме живем. Не хочу назад. Нет, не то. Я нужен здесь. Стоп! Это значит молодого, здорового парня в канаву, потому что старому хрену снова понравилось флиртовать с молодыми медсестрами? Не хорошо... Давай-ка, друг, передавай скорее знания и у.ё. Вологдин с Бергом как потенциальные получатели информации, правда, отпадают. Ну, какое может быть доверие между мной и ними после моей фотографии в газете и их допросов в НКВД?

Ничего, найдем других"...

-Серёжа?— от стены отделилась маленькая худенькая тень.

-Оля?— ответил я оглядываясь. Вокруг никого.

-Так и не придумали условного слова,— Оля подошла обняла меня и, почему то, заплакала.— хвоста нет. У тебя есть хлеб?

-Нет. Пошли в общагу, в коммуне через два часа ужин,— начал я, но поняв что сморозил глупость, продолжил.— здесь, недалеко, фабрика-кухня, пошли на трамвай.

-Я знаю, быстрее пешком через ботанический сад и по Гренадёрскому мосту— Оля взяла меня под руку и решительно свернула на Песочную улицу.

-Видела тебя сегодня... во второй больнице. Молодец... Два дня пыталась попасть вовнутрь,... но очень грамотная и дисциплинированная... охрана у них.— Голос Оли стал заметно прерываться.

-Позже, позже поговорим...— подхватываю её под локоток.

Ленинград, улица Карла Маркса 45,

Выборгская фабрика-кухня.

31 декабря 1934 г. 17:00

Через парк и молочный павильон попадаем в столовый зал. Оля сразу находит укромное местечко в углу и садится спиной к залу. Я спешу к раздаче. После пяти, когда заканчивается отгрузка ужина на предприятия и до закрытия кухни в шесть, есть час, когда свободно реализуются остатки. Не дешево, конечно, но иногда оголодавшие студенты могут себе это позволить. Сегодня всего осталось необычайно много, поэтому быстро хватаю поднос и беру два рассольника, две перловые каши с мясной подливкой и два компота. Хлеб закончился. Плачу три рубля и спешу к Оле. Хватаем ложки и всё отступает на второй план...

-Ну, с наступающим.— Поднимаю стакан с компотом.

-С наступающим.-Эхом вторит Оля и начинает рассказывать свою историю без особых подробностей, но и не упуская ни одной важной детали.

Выходя из кинотеатра в толпе, Оля услышала, что произошло на их сеансе: обрыв плёнки, крик, шум, включение света. Рассказывающая женщина обратила внимание на молодую девушку с остановившемся взглядом, сидящую в странной застывшей позе. Попыталась её растолкать, не получилось. Крикнула контролёров и девушку вынесли в фойе. Сеанс продолжился. Уже на площади Оля заметила карету скорой помощи и двух санитаров с носилками заходящих в кинотеатр. В этот момент к ней подошёл верзила, грубо схватил за руку и потащил в подворотню соседнего дома. Кричал, что её послали "зарачить бобра или биксу" а она "шухер" устроила и если б она не была "марухой" Креста, он бы замочил её прямо здесь. Но всё-таки сдержался, даже не ударил, видно, Крест был в авторитете. В это время в подворотне ворвался наряд милиции, вызванный администрацией кинотеатра на происшествие. Верзила сбежал, а её задержали. Милиционерам она оказалась хорошо знакомой Манькой-наводчицей и её, без разговоров, кинули в камеру.

У Оли появилось время собраться с мыслями и покопаться в памяти Мани, впрочем, радости эти копания принесли не много. Пятнадцатилетняя девочка была из ранних: три судимости, две отсидки в колонии для малолетних под Харьковом и убийство два года назад (не раскрытое, без свидетелей). Черная душа. После этого сбежала в Питер и прибилась к шайке Креста, которая промышляла кражами, грабежами и разбоями, не останавливаясь перед убийствами. Наутро, когда её вызвали на допрос, по суете в коридорах и обрывкам разговоров, поняла, что в Ленинграде вводится усиленный режим службы, прибывает полк НКВД на усиление. Все урки залягут на дно, вот это дно бы и почистить. Сразу же заявила, что хочет сделать чистосердечное признание и рассказала о наиболее крупных преступлениях, его участниках, малинах и притонах, а также сбытчиках награбленного. Вышло всего человек сорок, большинсво из которых было взято с поличным, а на Креста, не было ничего кроме её слов. Взяли его на улице без оружия. Пришлось Оле основательно, под микроскопом, перетряхнуть каждый уголок маниной памяти и нашла она в ней бахвальство Креста о том, что он лично пристрелил из своего нагана одного "бобра", бывшего нэпмана. Где находится тайник, следствие выяснило самостоятельно, расколов одного из подручных Креста. В ту же ночь одна из сокамерниц бросилась на Олю с заточкой и только благодаря своей "бессоннице" удалось отразить удар и обезоружить нападавшую.

В тот же день Олю перевели на "шпалерку" в одиночную камеру, где она и находилась до 28 декабря, когда утром следователь зачитал постановление Прокурора СССР об её помиловании.

"А назад-то ей теперь пути нет: ведь если вернуть Маньке сознание, она, как ни в чем не бывало, попрётся к своим блатным... Застряла, похоже Оля здесь надолго. Отсюда следует, что пока я тут, надо приложить максимум усилий, чтобы её легализовать. Неудачная, однако, стартовая позиция— бывшая уголовница"...

-Я вот что подумала,— продолжила она, невесело улыбаясь.— Надо мне менять имидж, а заодно документы, ну и род занятий, конечно...

"Синхронно мысли заработали"...

-Сестра у меня была на два года старше. Маленькой умерла от тифа когда они с матерью в восемнадцатом бежали от белых.— Оля начала машинально накручивать локон волос на палец.

"Точно как "моя" Оля! Это что, выходит и привычки передались? Так..., надо поакуратнее со спиртным здесь"...

-Мне надо ехать в Пермь на Урал, брать выписку, получать паспорт. Нужны деньги, рублей двести.

"Тут, я смотрю уже и план готов, узнаю олину хватку".

-Эй, молодёжь, тут вам, чай, не ресторан,— весело засмеялась своей шутке пожилая подавальщица.

Ленинград, Проспект Красных Зорь 67,

Общежитие-коммуна ЛЭТИ.

Позднее этим вечером.

-Девчонки, надо приютить на одну дочь Нюсю. Наш человек. Из моего детдома.— С трудом удалось вклиниться в многоголосый хор наших коммунаров, когда первый восторг от моего триумфального появления дома стал спадать.

— Конечно, приютим,— закричали вместе несколько девчат.— Любина кровать свободна.

Женское меньшинство коммуны с энтузиазмом подхватило Олю и повлекло на свою половину.

-И это, Фима,— обращаюсь к казначею коммуны.— прошу выделить Нюсе денег на дорогу, её обокрали в поезде. А, кстати, вот— получай, моя зарплата.

Ефим привычным движением раскрывает свою тетрадку— талмуд, с которой не расстаётся ни на минуту, и молча начинает процесс зачисления полученных средств на счет.

-Так что, Ефим, как насчет денег для Нюси?

— Рассмотрим, рассмотрим...— наш казначей морщит лоб и отмахивается от меня как от назойливой мухи, не смотря на возмущенный ропот ребят.

— Лёха, тебе телефонограмма— протискивается ко мне дежурный по вахте и протягивает осьмушку тетрадного листка.

Т. Чаганову А.С. прибыть в 9:00 первого января 1935 года по адесу Литейный пр-т д.4 кабинет 17. Дежурный Лернер.

Глава 5.

Ленинград, Проспект Володарского 4,

здание ОГПУ-НКВД

Кабинет начальника отдела кадров.

1 января 1935 г. 9:00

-Ну, покажись-покажись, каков ты есть, наш герой,— из-за большого, заваленного бумагами, письменного стола показался невысокий, лет сорока пяти человек в форме ОГПУ с двумя ромбами в петлицах.— садись-садись, Алексей, в ногах правды нет. Зови меня Иван Иваныч.

"Итак, передо мной Молчанов И.И.— начальник отдела кадров, согласно табличке на двери у входа в приемную. На Леонова похож. Добродушное лицо, открытая улыбка, мягкие неторопливые движения. Глаза , однако, жили своей жизнью и добродушия, отнюдь, не выражали. Быстро, не задерживаясь ни на чем, мазнули меня с ног до головы и сосредоточились на лице".

-Как здоровье?— поднимает трубку телефона.— Гена, организуй нам чайку.

-Так грех в двадцать лет на здоровье жаловаться,— поддерживаю полушутливый тон Молчанова.— а что подзабыл кое-что, так врачи говорят, что еще через двадцать лет я ничем не буду отличаться от всех.

-Что верно, то верно,— Иван Иваныч заливисто смеётся.— только вот корреспонденты из газет, что сегодня прибудут для встречи с тобой, вряд ли будут этим довольны.

-Ну, значит, мы должны помочь нашей советской прессе, не так ли Иван Иваныч?

"Аж крякнул от удовольствия. Ясно, что не без твоего участия осуществилась эта афера".

-Поможем-поможем,— расцветает Молчанов, как бы говоря: "Заметьте, не я это предложил".

Без стука вплывает в распахнутую секретарём дверь миловидная девушка с подносом в руках. На приставном столике передо мной появляются два чайника побольше и поменьше и вазочка с сушками. Иван Иваныч перемещается на стул напротив меня.

-Посмотришь там у Гены, чего мы накумекали для газет,— руки Молчанова сноровисто разливали чай по чашкам.— через полчаса подойдёт наш портной подогнать тебе форму. Встреча с корреспондентами у тебя в двенадцать. Жаль, конечно, что ты пропустил награждение с нашими в день чекиста, двадцатого декабря. Теперь придется с военными. Но, ничего, будешь и так выглядеть молодцом.

Делаю небольшой глоток чая: А что, ничего... Ароматный.

-Наш, грузинский, с новых плантаций!— Молчанов остался доволен моей реакцией.

-Иван Иваныч, разрешите спросить вас о моём месте на службе.— Подвожу разговор к наиболее интересующей меня теме.

-Смотри, Алексей,— Молчанов с хрустом ломает сушку.— оперод, после выявленных московской комиссией недостатков, будет переформирован. Его начальник ещё не назначен и все должности вакантны. Но без начальника я не могу заполнить ни одной вакансии.

-С другой стороны, ты же— радиоинженер, правильно?— оживляется он, поймав какую-то мысль.— Сейчас в особом отделе создаются несколько отделений на военных предприятиях, в том числе на "Светлане". Там требуются люди со знанием техники, чтобы выработать режим секретности. Так, может, пойдешь на помощника начальника отделения? Учти, сразу назначить начальником отделения не могу, нужен хотя бы год стажа в особом отделе, но будешь выполнять его функции, а через год займёшь эту должность. Людей овладевших техникой у нас не хватает. Ну как, согласен?

— А сколько сотрудников будет в отделении?

-Пока один и будешь. Плюс одна ставка вольнонаёмного. Соглашайся, должность седьмой категории, шпала в петлицах, оклад 350 рублей, место в общежитии. Я понимаю, что как инженер ты легко найдешь место с окладом 450 рублей, но я слышал, что выходит постановление о доплатах для сотрудников с высшим образованием.-Молчанов испытующе посмотрел на меня.

"А что, вполне может и подойти. Как раз для Оли место— вольнонаёмная в особом отделе. И всему научит Алексея, а, в крайнем случае, и сама всё сделает, когда придёт время мне возвращаться. Впрочем, сама пусть решает".

-Иван Иваныч, денег скоро вообще не будет, к коммунизму идём. Я согласен.

— Ну, молодец, обрадовал так обрадовал. Звоню начальнику ОО.

Ленинград, Проспект Володарского 4,

здание ОГПУ-НКВД

1 января 1935 г. 14:00

"Выхожу из Большого Дома, поскрипывая сапогами, с вещмешком со старой одеждой, выданным вещевым довольствием и улыбаюсь бледному пятну у горизонта. А что, ведь правда, хорошо в стране советской жить"!

-Товарищ Чаганов?— высокий широкоплечий парень в кожаных куртке и фуражке со звёздочкой преграждает мне путь.— Комиссар Васин, из охраны товарища Кирова.

-Что-то я вас не припомню,-пытаюсь напрячь память.

— Прикреплённый из Москвы.— комиссар показывает свой мандат.— Товарищ Киров прислал за вами свой автомобиль и приглашает на встречу. Давайте ваши вещи.

"Шикарный "Бьюик"! Никогда не ездил на таком. Наверно бронированный, так двигатель заревел при троганье с места. А ход мягкий, как кожа салона. Не машина, а песня, которая, к сожалению, быстро закончилась— Смольный. Ну, что ж, с удовольствием пройдусь по местам боевой славы. До третьего этажа нахожусь под постоянным обстрелом женских взглядов, как какой-нибудь Стас Михайлов, впрочем, без фанатизма, смотрят застенчиво, украдкой. Мужчины, в военной форме и без, жмут руку, стучат по плечам. Любят значит Сергея Мироныча здесь. На третьем этаже малолюдно— режим сильно ужесточен".

-Лёша, ты?— молодой командир армеец со шпалой в черных петлицах с синим кантом распахнул свои объятия.

-...

"Опять, что ли, провалы в памяти начались"?

— Это же я— Ощепков Павел, Шалашинская школа-коммуна.— моя грудная клетка явственно хрустнула.

-Пашка-профессор?— всегда подозревал, что массаж улучшает умственную деятельность.— Что ты здесь делаешь?

-Да, вот, понимаешь, записался на приём к товарищу Кирову,— погрустнел Ощепков.— а его секретарь сейчас всё отменил.