— Слышь..., Солдат!! И че нам теперь делать-то? Ну в смысле, драться будем, или как?
Сказавший это голос принадлежал тому самому Врагу(?), мужику, или, (Злыдень его знает как называть). Говорил он вполне по-человечески. Только смотрел при этом куда-то мимо меня. (А впрочем, у врагов наверно так принято). Ну да мне же и лучше, не больно то охота на него глядеть.
— Может и драться, а может и как! — ответил я ему, сам поражаясь тому что делаю. — Погодить надо, посмотреть что да как, а потом и решим. — Говорить вот так вот, на полном серьезе, было странно и как-то нелепо. Словно с лошадью или собакой говоришь. И не просто говоришь, но и ждешь, что она тебе ответит. Я даже засмущался немного, оглянулся по сторонам, поглядеть есть ли свидетели моего сумасшествия? Свидетели были. Свидетелей было полно. Вся лощина была свидетелем нашего разговора.
Но что удивительно, — никто не смеялся, никто не крутил пальцем у виска и ни бежал вязать буйнопомешанных. Скорее наоборот, — все смотрели на нас с чувством безграничного удивления и восторга. Словно мы клад нашли.
Так и сидели мы какое-то время, недоуменно пялясь друг на дружку. Наконец молчание начало нас угнетать, и поскольку желание подраться так и не вернулось, мы продолжили разговор.
— Слышь — снова обратился ко мне мужик. — А может, того, — поглядим, — может помощь кому тут нужна. Ну, в смысле раненные.., и все такое.
— Может кому помощь, или у кого в карманах чего лишнего завалялось, — поможем облегчить? — от сильного волнения, на меня навалилась волна цинизма.
— А что, — ответил мужик, глядя на меня глазами обманутого ребенка. — Мы всегда после боя карманы проверяем, — не пропадать же добру!
Мне даже стало немного стыдно, и я сказал, — Да мы тоже всегда карманы шерстим, если возможность есть. Только чур, — проверять и шерстить только своих, чужих не трогать.
— Заметано, — ответил мне изрядно повеселевший мужик, — Смотреть своих, чужих не трогать.
Мы разбрелись по лощине, переворачивая и осматривая лежащие на обгорелой земле тела. Я тоже начал бродить, уделяя однако больше внимания не мертвым, а живым бойцам своего отряда. ...Когда у них появилось дело, они сразу повеселели. Но растерянность и непонимание, продолжали светиться в их глазах. К Врагам(?), они относились без особой злобы, но все-таки предпочитали обходить их стороной, и держались настороженно.
Прислушался к настроению, — общему и отдельных бойцов. (Есть у меня способность, — чувствовать, что твориться на душе у других людей. Иногда, даже мысли начальства умудряюсь читать. Если бы еще умел держать свои мысли за зубами, — мог бы сделать на этом карьеру).
Настроение у всех в целом..., странное какое-то Не то не се. Точнее сказать, — настроение у всех какое-то никакое. Словно у деревенского олуха, попавшего на пир в господский замок. Бродит такой олух по замку, и не знает что делать, да как с кем разговаривать, и к какой стене прислониться можно.
Вот так и мы все сейчас, бродим по лощинке, вроде и делом заняты, а сами.... Но хотя бы желания в драку лезть нету. Ну разве что пара-другая вояк, в основном из молодых, пребывала в ненужной задумчивости. Да у Куренка глаза блестели нехорошим блеском.
— Эй, Рыжий, Куренок а ты, как тебя — Длинный, — ну-ка, залезьте наверх и посматривайте что там и как. Большая Шишка, ты тоже с ними, — проконтролируй!
Спустя пару мгновений и мой давешний собеседник отправил кого-то на противоположный склон. (Похоже он у них тоже навроде командира). Надеюсь тоже не просто первых попавшихся на глаза. Командир должен "чувствовать" своих бойцов, а иначе какой же он командир.
Время от времени, как я заметил, тот или иной боец касался своего Знака, словно бы проверяя его. Коснулся и я. Тот был удивительно холодным, словно мертвым. И это даже несмотря на то, что будучи за пазухой, должен был нагреться от моего тела.
Мысль что мой Знак мертв, — просто ужаснула. Потому что Знак, — не просто отличительная деталь мундира, или передатчик приказов. В первую очередь, — Знак это защита от Зла. Никогда, с тех пор как мне его надели, я не снимал его с шеи. И никто, ни один, самый распоследний дурак, — не делал этого.
У лагерных костров ходили рассказы о безумцах, по глупости или неосторожности снявших Знак. Про то, как в оставшегося без защиты человека немедленно вселялось Зло. Как он начинал бросаться на своих же товарищей и командиров. И бросался, не слушая убеждений и увещеваний до тех пор, пока его не добивали из жалости. Или, что еще хуже, попав под влияние Зла, человек терял рассудок и сидел потерянный и несчастный, задавая окружающим бессмысленные вопросы. К таким приходилось звать полковых магов, они забирали несчастного на "перевоспитание". Но больше этого "перевоспитанного" никто не видел.
А может мы тоже оказались, как эти... Может нас охватило Зло и мы его пленники?
Тут мой взгляд упал на лежащие посреди груды наших трупов тело. Судя по доспехам это был Враг. Враги его не видели, а наши ребята, строго соблюдая договор, обходили стороной. Почему-то оно привлекло мое внимание. Видно потому, что было еще живым. Есть у меня, и такая особенность, — с первого взгляда отличать живого человека, от мертвого. (Чувствую я их по-другому, как иначе сказать, — не знаю). И этот, почти бездыханный полутруп, все-таки был наполовину жив.
— Эй, слышь, — окликнул я, стоявшего в десятке шагов Мужика, — Тут ваш лежит. Кажись еще живой.
Он постоял мгновение, словно бы вслушиваясь в мои слова, поглядел на нас.., на своих.., о чем то подумал. .. И пошел на меня, словно клином раздвинув, шарахнувшихся в стороны, "моих" бойцов. Опустился на колени возле раненного, и ловко содрав с него остатки доспехов, стал перевязывать рану.
Длинный, узкий разрез от левого плеча, через всю грудь до правого бедра, "украшал" хилое мальчишеское тело. Видно было, что самый кончик меча, раскроив не слишком надежный панцирь, успел чиркнуть по телу, почти не причинив боли. И горе-вояка сам не заметил, как истек кровью.
Мужик приподняв тело одной рукой, второй попытался перевязать рану. Но скользкое от крови тело, выскальзывало из его рук, а конец грубой оторванной от чьего-то плаща тряпки никак не желал оставаться на одном месте. Посмотрев на эти мучения несколько минут, я неожиданно для самого себя подсел и придержав одной рукой плечо парнишки, второй прижал тряпку. Играя в "четыре руки", мы мгновенно забинтовали рану.
— Спасибо, — по-прежнему не глядя на меня, сказал мужик.
— Незашто, — ответил ему я, внимательно изучая прохождение облаков над краем лощины, — Парнишка-то твой похоже, Злыдень ведает, все равно не жилец.
— А меня это, — Кудрявым зовут, — сказал внезапно мужик, и покраснел, будто девка на смотринах.
— Полтинник, — тоже чувствуя какую-то неловкость, сказал я.
— Ты у них командиром?
-Ага. А ты, — типа тоже?
— Да.
Посидели, помолчали. Говорить с Врагом стало попроще, но все еще дико. И чувствовал я себя при этом, страшно глупо.
— Да, не жилец, — вдруг повторил мои слова Кудрявый, — он явно не придумал новых тем для общения и решил пока вернуться к старым. — Но все равно, — спасибо.
— Звали то хоть как, — спросил я, тоже торя уже привычную дорогу выяснения прозвищ.
— Даже и не знаю. Перед самым боем прислали усиление. Усилили, ...ити их мать, — говно соплею. Пацан пацаном, и таких пол отряда.
— Кому рассказываешь?! У самого так же. Дожили, — дети воюют.
— Да-а, кабы не это, кабы мне нормальных вояк, — хрен бы вы нас.......
— Может и хрен бы, а может и не хрен. (Вроде и поспорили, можно сказать поругались, а желания подраться никакого).
Мы продолжали сидеть рядом с телом. Расходиться почему-то не хотелось. Словно встав на ноги, мы разорвем какую-то едва заметную, но очень важную для нас обоих нить.
Я оглянулся по сторонам. И с увидел что оба наших отряда собрались вокруг. Присмотрелся, — пытаясь понять, что осталось от моего командирского авторитета. -Удивительно, но на нас продолжали смотреть, с удивлением и даже каким-то восхищением. Может, если подумать, все это не так дико, как мне самому кажется? Может теперь(?), — говорить с врагами, — не так уж и невозможно. А может они теперь и не такие уж и враги? — Все это слишком странно, и с панталыку такие вопросы не решаются.
— Чего столпились, — перевязывать учитесь? — внезапно окрысился я на своих вояк, — Научились, — идите тренируйтесь. Вон, сколько еще тел валяется....
МАЛЫШ
Прошел почти год, как мне пришлось уйти к людям. В общем-то, я среди них прижился, хотя сказать что мне здесь нравилось, не мог.
Меня взял под крыло тот самый жалостливый вожак встретившегося мне обоза, по кличке Хромой. Почти все время мы разъезжали по окрестностям, занимаясь мелкой торговлей. Продавали крестьянам разный необходимый в хозяйстве скарб, от горшков и мисок, до серпов и топоров. Весь наш товар, производился в Городе У Трех Дорог, или как называли его сами горожане — "Трехе". Туда же, в город, мы везли выменянные у крестьян продукты, полотно и воск.
Правда, как частенько говорил Длинный, один из стражников нашего обоза, — "В Городе У Трех Дорог, — есть три дороги, но нет города".
Не знаю, прав он был или нет, но этот город я искренне и от всей души ненавидел. Когда я впервые в него попал, — то чуть не умер. Вонь, теснота построек и толпы людей.
Но самым ужасным было то, что все эти люди думали, и Что они думали. А я ведь тогда еще не умел закрывать разум, от лезущих в него чужих мыслей.
Меня, способного переваривать камни, мухоморы и змеиный яд, — тошнило и выворачивало всю первую неделю моего пребывания в городе. Я возненавидел само слово "город" и все что было с ним связано. Потому самым большим удовольствием в моей новой жизни было покидать город, а самой большой мукой, — в него возвращаться.
Только безумные существа могли придумать собираться огромными толпами, чтобы жить на головах друг у друга. — Почему? Зачем это им было надо? — Очередная загадка, которую поставили передо мной люди. Впрочем я не слишком-то старался разгадывать эти загадки, поскольку счел что бесполезно стараться понять безумцев построивших города. Где они, живя в тесноте и нищете, занимались лишь тем, что ненавидели и завидовали друг другу.
Город у Трех Дорог, — образовался, как и следовало из названия, на пересечении двух больших проезжих трактов и дороги, которую протоптала армия какого-то Врага во время своего вторжения. Населяли его в основном беженцы из окрестных земель, хотя встречались и люди пришедшие откуда-то издалека. Между этими "дальними людьми", и теми кто считал себя "местными", шла непрекращающаяся вражда. Впрочем, — вражда в этом городе была самым обычным явлением. Враждовали соседи, которым было тесно рядом друг с другом. Враждовали кварталы плотников с кварталами кузнецов или ткачей, враждовали разные концы города, враждовали посетители разных кабаков..., враждовали по любому поводу, или вовсе без повода.
Никто, из населяющих Треху жителей, даже те кто жил здесь с самого основания города и успел нарожать тут детей, не собирался задерживаться в нем надолго. Все искренне верили, что когда-нибудь они обязательно вернуться в свои родные места. Соответственным было и отношение к жизни. Зачем строить нормальный дом, — если не собираешься жить в нем долго? Зачем пытаться ужиться с соседом, — если он скоро перестанет им быть? Зачем добиваться уважению людей которых больше никогда не увидишь? Зачем соблюдать законы, — если никто этого не требует? — И поэтому жили они в лачугах и хибарах слепленных из мусора. И зарезать соседа, из-за сгоряча брошенного слова, или слишком тугого кошелька, было самым обычным делом. Пойманный с поличным убийца или вор, — отделывался штрафом в городскую казну, и намятыми боками, (если находились желающие их намять).
Управлял городом Совет Старейшин, в роли которых выступали главари наиболее сильных банд. Им, уже вволю награбившим, было выгодно поддерживать видимость порядка, заботясь о своей безопасности и безопасности своих детей, которым они надеялись передать наворованное. Впрочем, этим надеждам не всегда суждено было сбыться, и время от времени, в руководстве происходили замены, методом вспарывания животов, и разрубания черепов. Такие вот "веселые нравы" царили в месте моего нового пребывания. И неудивительно что я был счастлив покидая его. Что мое сердце сразу начинало петь, когда Хромой приказывал готовить лошадей к новой поездке.
Кстати Хромой приставил меня именно к ним. Не сразу я понял, какого огромного доверия удостоился. Ведь лошади для моего хозяина были основным способом заработка. Погибшая лошадь для него была большей потерей чем разграбленный караван. Ведь почти всех лошадей забирала какая-то там Великая Война со Злом, и эти животные были буквально на вес золота. И владевший четырьмя и арендовавший трех лошадей Хромой, — считался очень и очень зажиточным человеком.
И почему-то именно мне, слабоумному мальчишке, (как все про меня думали), он доверил свое главное богатство. Случилось это конечно не сразу. Поначалу он, заметив на первом же привале, что я держусь подальше от людей и поближе к лошадям, с которыми мгновенно наладил контакт, как и с нашими матерыми сторожевыми псами, всегда готовыми растерзать чужого, но "без разговоров" принявших меня в свою стаю, сказал. — "Дурачок, он к животному ближе, чем допустим я или ты, или он.... Ну, то есть — нормальный. И скотине с ним спокойнее, и ему самому с ней веселее. Так что пусть Умник, (так они меня прозвали), — при лошадях пасется. Пусть заботятся друг о друге".
И я полностью оправдал его доверие. Никогда у Хромого не было более здоровых и ухоженных лошадей и собак. И даже соседские кошки и крысы обитавшие в конюшне, с моим появлением стали чувствовать себя намного бодрее и радостнее. Поскольку только в отношении животных, я осмеливался нарушать запрет Наставника на занятия магией. Но разве можно не подлечить страдающее от болезни, усталости или раны животное? Или не "поколдовать" с кормом, если в нем обнаруживался недостаток необходимых для нормальной жизни веществ.
Так что вскоре я стал кем-то вроде его официального конюха. Заняв должность, которая раньше распределялась между всеми возничими обоза. Как я уже говорил, после этого лошади приобрели настолько ухоженный вид, что Хромой заметив мои успехи на данном поприще, решил поставить меня на полное довольствие и даже платить деньги.
Полное довольствие я принял, но от денег отказался. Сказав, — "что все равно не знаю, что с ними делать". ...Я и правда не знал что делать с деньгами и зачем они вообще нужны. Я конечно знал, что в жизни людей деньги играют огромную роль. И тихонько подслушивая их мысли по этому поводу, пытался понять в чем секрет этих денег. Но только сильнее запутался. Почему-то с этими простенькими металлическими кружочками, эти странные люди, ассоциировали и свой жизненный успех, и счастье, и обладание властью и безопасность, и даже, (что совсем мне не понятно), свои сексуальные успехи.
