Кладбище надежд

Была и другая причина, не менее веская: ведь тогда, получается, он не доверяет арднаровцам, почитая их за бандитов. А они полагают себя почти что законной властью, и такое вряд ли простят. Да и не голь он перекатная, третий человек в деревне после жреца и старейшины. Не станут они вот так, при свидетелях...

Он так задумался, что пропустил решающий момент.

— А знаешь, что я думаю, — не сводя с груди Беккарды жадного взгляда, произнёс предводитель рыцарей. — Кого-то мне твоя жена напоминает. И жена ли она тебе?

Эгинар похолодел. Невзирая на героическое имя, последние годы он жил в страхе, как и вся страна. В страхе перед алками, храмовниками, арднаровцами, повстанцами разных мастей, просто бандитами, которым наплевать, кого грабить и чьих девок портить. Он знал, что значат слова главаря: тот положил глаз не только на зерно, но и на главное богатство.

— Я ведь видел Эвинну, дед, — обидно ухмыльнулся рыцарь. — Она — как эта женщина, один в один. Эльвар, ну-ка возьми её!

Дальнейшее произошло практически мгновенно. Беккарда уже почти донесла варево, когда молодой парень, повинуясь предводителю, пружинисто вскочил на ноги, одновременно хватая её за платье.

Вернее, попытался вскочить и схватить.

Потому что в этот миг горшок в ухвате перевернулся — и прямо в лицо рыцарю выплеснулся кипяток.

Отчаянный, полный муки вой — а Беккарда, уклонившись от сверкнувшего лезвия меча, метнулась к двери. Быть может, она бы даже смогла вырваться, пока рыцари хозяйничают в крестьянских домах, добежать до леса, а там — ищи ветра в поле. Но как раз в этот миг в дом вошёл один из оруженосцев, собиравшийся всего-навсего сказать рыцарям кое-что, о чём, оставшись без присмотра старейшины, тут же разболтал поп. Беккарда натолкнулась на него прямо в дверях. Замахнулась ухватом, метя ударить по шлему — не убить, так хоть ошеломить и проскочить сбоку — но опытный воин не сплоховал. Рука перехватила "оружие" и одним движением вывернула его. Вторая опрокинула Беккарду одним тяжёлым ударом в живот. Оруженосец навалился всей тяжестью, выкручивая ей руки.

Схватившийся за секиру предводитель рыцарей, увидев, что противница лежит с заломленными руками, ухмыльнулся — и неспешно подошёл к Эгинару. Всё так же выл и корчился на полу рыцарь Эльвар с обваренным лицом, и с первого взгляда видно: вряд ли сохранит глаза. Остальные, образовав вокруг своего предводителя ощетинившуюся сталью дугу, уже вбрасывали оружие в ножны. Поставил на пол секиру и предводитель. Вместо неё он обнажил кривой, жутковато блестящий кинжал — и шагнул к мельнику.

— Ой, катэси рыцари, пощадите, пощадите меня! — бухнувшись на колени, запричитал Эгинар. — Я ж не виноват, это же она всё, как есть она! Я всё отдам, только не убивайте, Справедливым Стиглоном заклинаю, не убивайте. У-у, Ирлифово отродье, — замахнулся он на Беккарду. — Пригрел змею на груди!

В первый миг Беккарде показалось, что она ослышалась. Муж, тот самый, что восемь лет назад клялся её беречь, как самое драгоценное сокровище, говорит такое. О, разумеется, он не рыцарь, и рождён не для боя — но есть вещи, общие для всех людей. Отказавшись от которых, человек перестаёт быть человеком, а мужчина — мужчиной и мужем. Воспользовавшись тем, что прижавший её к земле оруженосец на миг отвлёкся, она приподнялась — и плюнула в лицо Эгинару. Тот побагровел от ярости, он дёрнулся к Беккарде — но остановился, когда обнажённый клинок коснулся жирного подбородка, проколол кожу, оставив крохотную капельку крови.

— Ну вот, — почти весело сказал один из рыцарей. — Всего твоего добра не хватит, чтобы расплатиться за свою жену. Должок на тебе: чем отдавать-то будешь?

— Тихо! — раздался голос предводителя рыцарей. Воин уже понял: опасности нет, зато хозяева теперь в полной его власти. Почему бы не покуражиться? — Фламмер, ты что-то хотел сказать? — обратился он к оруженосцу, не давшему Беккарде убежать.

— Да, катэ, — отозвался оруженосец. — Здешний жрец говорит, видел, как род этого ... копал тайный подвал. Думаю, самое ценное — там. Надо ещё раз простучать стены.

— Фламмер, Этьен, Теоннат — быстро вниз, и этого с собой возьмите. Будет упрямиться, отрежьте что-нибудь! — Дождавшись, пока оруженосцы спустятся в подвал, главарь повернулся к связанной и избитой жене мельника. — А мы, катэси рыцари, пока отдохнём. Я первый, дальше по старшинству родов.

— Сир, — внёс предложение один из них. — А давай отвезём её Арднару. Он давно мечтал заполучить в руки Эвинну, а эта дура — вылитая ведьма. То-то повеселится старшой...

— Мысль, — одобрил командир. — Но отдохнуть, надеюсь, никто не откажется?

И тут Беккарда закричала — страшно, жалко, безнадёжно. Правда, она ещё не знала, что самое страшное ещё впереди. Это самое страшное имело имя — Арднар.

Караван избитых, опозоренных, связанных одной длинной верёвкой девушек и молодок поплёлся к осаждённым Макебалам. Как они молились Богам, надеясь, что те проснутся, увидят непотребство и воздадут убийцам по заслугам! Каждую ночь, после того, как натешатся потерявшие всякий страх бандиты, заставляющие исполнять самые позорные свои желания. Но Боги в своих небесных чертогах и в ус не дули, будто и не Они устанавливали Закон, что превыше любого человеческого закона.

А вот жреца и его родню — пощадили. Он всегда был таким: вальяжным, недоступным, до простого селянина не каждый раз и снизойдёт. Держался так, будто все остальные — просто грязь под его ногами. Но кто ещё справит обряд рождения, обряд первой стрижки, свадьбу или похороны, кто принесёт жертву, чтобы выздоровел больной ребёнок или не случилось недорода? А ведь за любой обряд жреца надо отблагодарить, и не словами, а чем повесомее. Даже род её мужа не был настолько богат, чтобы позволить себе такой дом, как у семьи жреца. Двухэтажный, со множеством просторных, светлых комнат, стоящий на пригорке — дворец, а не дом! Больше он был только у помещика — старого, сколенского, а потом нового, алкского.

Когда жгли деревню, мучили и убивали её жителей, жрец не сделал вообще ничего. Ладно, вооружённого сопротивления от него никто не ждал: не жреческое дело поднимать меч. Но мог бы попросить пощадить невинных именем Справедливого. Мог бы пригрозить тем, кто посмеет приставать к женщинам, божьим гневом. Нет, ничего не сделал. Только стоял на пороге храма, готовый в случае чего юркнуть внутрь, под защиту божества, — и смотрел. Пленницы ещё успели увидеть, как он благословляет "благородного Арднара, меч Справедливого, ниспровергателя проклятой мятежницы, бесстыдной рабыни и осквернительницу храмов". Сначала ей казалось, что Справедливый сейчас покарает богохульника, благословляющего убийц и грабителей. Но нет, ничего не случилось. И рыцари-каратели всё так же складывали у стен храма пожертвования жрецу и божеству: награбленное тут же, в селе.

Из предпоследнего дома, у которого уже занялась крыша, вырвалась чумазая фигурка. Растрёпанная, простоволосая, в непривычно разодранной юбке молодка лет шестнадцати. Ухмыльнувшийся бородатый всадник пришпорил коня, торопясь ухватить за длинную, толстую косу, вздёрнуть в седло, и уж потом повеселиться с товарищами по десятку. Лишь в последний момент девчонка пригнулась, и руке не хватило какой-то пяди. Наблюдавшие за погоней дружки обидно захохотали.

— Ах ты, ...! — выкрикнул рыцарь, вынося из ножен меч. Он снесёт голову девке, выставившей его дураком! Но она уже подбежала к дверям храма, бросилась в ноги жрецу, моля защитить. Рыцарь только плюнул: разорять храмы, даже если там прячутся мятежники, запретил Арднар. А он — не тот человек, чьими приказами можно пренебрегать. Ему только дай повод — сам пытать не гнушается, а от воплей истязаемых как пьяный становится...

Но жрец не открыл ворота храма, нарядные, украшенные позеленевшей от времени бронзой. Даже калитку с чёрного хода, которой входили в храм жрецы, и ту не открыл. Только скорчил брезгливую мину и отпихнул девчонку ногой.

— Справедливый не защищает тех, кто дал мятежнице воинов, — сказал, как плюнул, жрец. — Возьми её! — велел он рыцарю, и в этот миг жрец и воин прекрасно друг друга поняли, обменявшись маслеными усмешками.

...Когда вечером караван избитых, заплаканных женщин в разодранной одежде двинулся к Макебалам, той девчонки в нём не было. Она смогла разозлить их так, что её убили? Сейчас все они завидовали тем, кто уже отстрадал. И неслись к небу безмолвные, но отчаянные проклятия, но Справедливый не вмешался и тогда. Только тихий шёпот дождя, посвист ветра в ветвях деревьев — да звяканье лат и оружия беспощадных конвоиров.

В лагере Арднара их сортировали: кого продать прибывшим по такому поводу кетадринам-работорговцам, кого оставить вождям, кого отдать на потеху простым рыцарям и оруженосцам. Порядки в войске Арднара были, как в огромной разбойничьей банде — каковой, в сущности, оно и являлось. Самых пригожих Арднар оставлял себе. Почему среди них, большей частью девчонок не старше семнадцати, оказалась и она — разменявшая третий десяток, успевшая родить мужу четырёх сыновей? Уж не оттого ли, что она похожа на Эвинну? Да, до настоящей предводительницы восставших сколенцев ему не дотянуться, Боги, небось, пожаловали её за беспримерный подвиг освобождением от круга перерождений. Вот Арднар и жаждет отыграться хоть на подобии своей противницы. Что ж, это льстило той, кого лишили всего. Если её хотя бы так приравнивают к императрице и избраннице Богов, значит, она прожила свой век не зря.

Выпив вина и своего мерзкого зелья, они накинулись на неё с новой силой. Наверное, она всё-таки понесёт от кого-то из мерзавцев... Когда оба угомонились, сил не осталось вообще ни на что. Скорчившись на холодном земляном полу, она чуть приоткрыла глаза, и по-женски, из-под сомкнутых ресниц, оглядела шатёр. В этот вечер Арднар решил разделить любимую наложницу с послом храмовников, и слуга Отца Богов принял предложение с радостью. Что ж они такие лицемеры-то, а? Как кто-то ещё распутничает, так он грешник, ату его, а как сами...

...Храмовник оказался на удивление неутомимым, будто и не изнурял себя постом и молитвой, да и воображение у него оказалось богаче, чем у её прежнего мужа. Видать, не первый раз развлекается, и если даже женат, брачным клятвам значения не придаёт. Ещё и поиздевался в перерыве между "ласками":

— Ну чисто Императрица Сколенская! Слушай, а может, тебя за Эвинну выдать? И показать макебальцам? А, Арднар?

Предводитель рыцарей отвесил ей такую оплеуху, что голова лишь бессильно мотнулась вперёд.

— Точно! — засмеялся Арднар. — Скажу, Амори не казнил её, а мне передал, в знак особой милости. И если макебальцы не откроют ворота, её посадят на кол у стен города. Чтобы все могли увидеть, как их, так сказать, Императрица корчится в дерьме и крови... А ты прикажешь им сложить оружие. Тогда и поймём, как они повинуются своей Эвинне! Слышишь, тварь? Ха, если всё получится, я тебя пару дней бить не буду!

— Это очень щедро для такой потаскушки, — внёс свою лепту храмовник. — Арднар-катэ, а давайте ещё по разу?

— С удовольствием, катэ, — с шутовской серьёзностью произнёс главарь. — Только после вас!

Разумеется, два раза храмовник себя упрашивать не заставил...

Потом они пили, потом снова распутничали. Скоро "императрица" им наскучила, и Арднар распорядился привести новую невольницу, помоложе... А вот она никак не могла понять: они что, вообще не боятся Богов? Особенно храмовник. Потом что-то им не понравилось, и били их обеих... Потом снова пили...

— Подъём, "императрица"! — и пинок грязного сапога в рёбра.

Болело всё тело, особенно спина, по которой вчера обильно прошлась плеть. Что-то им вчера не понравилось, то ли одному, то ли другому, или просто захотелось разнообразить "развлечения". К своему-то коню Арднар ласковее. Голову ломило, подташнивало: последствия оплеух. А может, в ней уже зародился ублюдок Арднара, или ещё кого из этих? От одной этой мысли её чуть не вырвало. Сможет ли она встать? Если не убрать в шатре следы попойки, утром ей мало не покажется. Если б была надежда, что убьёт сразу, не станет мучить, она бы обязательно довела его до белого каления. А так...

— Тебе мало вчерашнего? — жизнерадостно поинтересовался душегуб, присаживаясь на постель. Храмовник ещё спал. "Притомился, бедняжка!" — с бессильной ненавистью подумала Беккарда. Она бы с удовольствием отдала душу Ирлифу в обмен на жизнь любого из двух мерзавцев, а уж за двух-то согласилась бы стать самой гнусной тварью в тысяче следующих рождений. Но демонам, как и Богам, не было до простой сколенской женщины ни малейшего дела.

А вот Арднару, несомненно, было. Арднар был весел и доволен жизнью — похоже, он уже проспался, да и опохмелился. Сейчас пару раз вытянет плетью, может, захочет сладенького — а потом и поедет по делам. Работы, конечно, хватит на весь день — одни жирные, грязные котлы в ледяной воде оттереть песком чего стоит — но хоть бить в это время некому. Да и передохнуть немножко, пока никто не видит, можно. Главное, чтобы сейчас избежать побоев.

Кое-как она поднялась, держась за опору шатра и молясь всем Богам разом, чтобы не стошнило, и не настиг обморок. Что будет в таком случае, она знала слишком хорошо.

— А ты выносливая, сучка, — лениво протянул Арднар. — Всю ночь тебя пялили, а тебе хоть бы хны. Интересно, сама Эвинна так могла?

Плюнуть бы в злую, бледную с похмелья рожу — может, сорвёт меч со стены, да и оборвёт все мучения раз навсегда? Но во рту пересохло, чувствовался только мерзкий, медный какой-то привкус. Да и храмовник, вон, лежит — хитрый он, сволочь, наверняка не даст просто зарубить, что-нибудь похуже придумает.

— Ну всё, слушай сюда, — отбросил шутливый тон Арднар. — Мне тут неплохую идею подали. Сейчас позовёшь рабынь. Они тебя накрасят, отмоют, принарядят. Синяки пусть как-нибудь закрасят, а то ведь не узнают. И скажи, чтоб шевелили своими задницами, а то отделаю по-настоящему. А как закончат, пусть девка прибежит, скажет, что всё готово — дальше скажу, что делать.

— Узнают... меня? — сквозь боль и усталость пробилось удивление.

— Кому ты нужна, сучка? — сплюнул мучитель. — Эвинну узнают. Императрицу. Мы проведём тебя под стеной, чтобы увидели горожане. Скажем... Ну, это тебя не касается. А ты призовёшь горожан сдаваться. Скажешь, что я — снова твой сторонник, и потому моих людей надо впустить в город. Что мы не причиним горожанам ни малейшего вреда. Что ты приказываешь от имени Императора Карда, как его жена — думаю, они ещё не знают, что он убит мятежниками.

— Но Эвинна же... в Алкрифе, — тихо произнесла женщина. Измученное, отупевшее за ночь издевательств сознание никак не могло воспринять суть идеи хозяина. На лице Арднара отразился гнев, и Беккарда сжалась, ожидая жгучей боли удара плети — но удар не последовал. Арднар лишь мерзко усмехнулся. Но разъяснить соизволил.

— Многие до сих пор думают, что это слух, который Эвинна распространила, чтобы её не искали. Или его распространили алки. На самом деле Эвинна — то есть ты — жива и на свободе. Ты снова заставила меня повиноваться — скажем, пообещав стать наместником Алкии, когда Алкия будет завоёвана... Хе, точно, так и скажи! Забавно выйдет!