Звери пламени. Часть первая

— И чем это тебя? Или упала?

— Меня упали. Картом.

— Это тот шест, который ты все время с собой таскаешь? — уточнил Андрис и, получив в ответ кивок, спросил: — По руке попали?

— Если бы мне им по руке попали, руку бы отскребали от пола. С ним же на шенн ходят, охотники ведь оружия больше не носят. Обычно. Вот и представь, с какой силой им бьют, чтобы раздробить шенне кости. А кости у них, я тебе скажу... почти стальная арматурина.

— Ну, положим, у тебя тоже ничего. Да и у меня, если уж на то пошло... Только, честно говоря, никогда не видел в этой тактике особого смысла. Ну сломаешь ты ей кости — и дальше что?

— Смотря что сломать. Если шею — тогда все. А вообще... Кости ломают, чтобы обездвижить, потому что больше ты этого не сделаешь никак: малейший порез — и все, везде витают дивные зеленые и оч-чень ядовитые облачка. Называется "душка". Учителя говорят, витают они почти всегда, только жидковатые, на них у нас почти иммунитет, не зря этой ерундой дымим, — Таэс вытащила очередную "юлу" и сунула в рот, закуривая. Едкий дым заполнил легкие и жить стало полегче, — А вот если рана чуть побольше — все, приехали. Пошло испарение крови, а там... Химический ожог третьей-четвертой степени и конец поединку. Для самой шенны этот газ — неслабый допинг, так сказать, для финального рывка, поэтому если кровь все-таки пустили, лучше сразу валить, — Того, что вся Ширра-не сидит фактически на наркотиках, Таэс никогда Андрису не говорила, и говорить не собиралась, но фактов это не изменит... Убить охотника на самом деле не слишком сложно — заставить сражаться и не давать курить. Организм сгорит за неделю: не получая нужного типа энергии извне, клетки сожрут сами себя. Все-таки они слишком далеки от шенн... Можно еще заковать в колодки, но это дольше: месяц-два. Таэс потерла нос и скомкано закончила: — Учебные карты — это ерунда, хотя тоже убить могут. У боевого на концах максимальное напряжение почти на восьмерку, гравилету можно устроить короткое замыкание, что уж там шенна... Они к электрическим разрядам очень чувствительны, чувствительнее, чем нормальные... То есть, солы те же, например. Им и убивают.

— Ты тоже нормальная.

— Ага, — Таэс тяжело вздохнула. — Как я эту нормальность сегодня прочувствовала — дальше некуда. До сих пор зубы стучат.

— То-то я чувствую, что тебя колотит всю, — теплые руки пробрались под пальто, ласково скользнули по спине. — Признавайся, с кем подралась опять? Слишком сильный противник попался?

— Не напоминай. Каймея угораздило притащиться в тренировочный зал. А меня угораздило упасть ему под ноги. Толкнула же какая-то сволочь... И как парализовало, встать не могу. Ну, он меня и поднял...

— Что, на руках? — Андрис шутливо дернул ее за ухо.

— А зачем ему руки, — Таэс выдернула ухо из-под его пальцев. — Для каймея вся Ширра-не — куклы на веревочках. Только дерни — и мы все его.

— В каком смысле?

— В прямом. Только это, в некотором смысле, цеховая тайна. Никто физически не может ослушаться его прямого приказа. Скажет — "не двигайся", и ты ни одной мышцей не сможешь шевельнуть. Вообще. Так и замрешь, как статуя, что стоя, что сидя, что в воздухе. Это как-то на генетическом уровне закладывается, при мутациях. Нам об этом, конечно, знать не положено, но все равно все знают.

— Зачем? — коротко и удивленно спросил он. Действительно, как это понять-то нормальному...

— А мы потенциально крайне опасные для разумного сообщества живые существа. Даже опаснее шенн, наверное... В ошейниках и на цепях нас ходить не заставишь, специфика работы, что ни говори... А так — тотальный контроль и полная уверенность, что какой-нибудь свихнувшийся экземпляр будет быстро и эффективно уничтожен. Ну, или пара сотен таких экземпляров. Или даже если мы сойдем с ума все вместе...

— Но так же не должно быть... — тихо и как-то растерянно проговорил Андрис.

— Ага, — Таэс качнула головой. — Но есть. И даже, наверное, оправдано. Я просто думаю... Если вдруг что-нибудь произойдет... ну, например, Лицо Мира станет непроницаемо для шенн, или договорятся с ними наконец, или еще что-нибудь, и мы станем не нужны... Что тогда? — она вздохнула. — Вот поэтому, на самом деле, ни один охотник не хочет окончания Конфликта. Потому что тогда нас попросту ликвидируют. Всех.

— И ты считаешь это справедливым?

— Справедливым — нет. Нас никто не спрашивает, прежде чем превратить неизвестно во что. Да и что вообще в трехлетнем возрасте можно спросить?... Сирот в Империи много, и кажется мне, никого особо не волнует, какой там у нас процент отторжения организмом "чужеродного генного материала". Разработали технологию, пару шенн притащили с Изнанки для этого самого "генного материала" — и вперед. Мы живем по сто лет, а не по триста, у нас не может быть детей, с нами могут сделать, что хотят, но мы сильнее, быстрее и выносливее нормальных в несколько раз. Потому что наверху кто-то решил, что меньшинство должно жертвовать собой, чтобы большинство жило в безопасности. Знаешь, раньше обидно было. Теперь, кажется, уже все равно. Правильно Папаша говорит — все равно уже ничего не изменишь.

Она уткнулась ему в шею и все-таки заплакала, слишком часто сегодня хотелось это сделать. Андрис гладил ее по спине, согревая дыханием встрепанную макушку, и молчал.

Через десять минут запиликал таймер. Таэс подхватилась, и, торопливо попрощавшись и вытирая красные глаза, убежала на следующую практику — Андрис едва успел сунуть ей в руки так и не доехавший до казармы в прошлый раз портрет.

Шейр стоял у заснеженных ворот и, глядя, как она скрывается внутри, думал о том, что его проблемы, в общем-то, мелки и несущественны.

Но от одной мысли о том, что рано или поздно случится, сердце болело все сильнее.

Закинув папку на плечо, Андрис медленно зашагал по переливающейся огнями улице. Рано или поздно... Через несколько лет, скорее всего.

Через час Таэс снова нашел дежурный и сказал явиться уже в казарму. Молча удивившись, что ее снимают с занятий, она перебежала двор и, распахнув дверь, замерла на пороге. А потом, завизжав, как маленькая девочка, бросилась вперед и повисла на шее поднявшегося из-за стола дежурного мужчины. Выдохнула:

— Сеширо!...

И внезапно откуда-то издалека, наверное, прямо из детства, вернулась вера, что нет ничего невозможного, пока он рядом.

Глава четвертая

— Твое мнение? — бесцветно поинтересовался стоящий у окна мужчина, едва заметно кивая на считыватель, лежащий на столе.

— Ты его знаешь, — его собеседник пожал плечами. — Это только все подтверждает. Есть в администрации и младше, а такие способности на дороге не валяются. Он способный мальчик, Венсен.

— Посмотрим, — мужчина вздохнул, скользнул взглядом по второму считывателю. — Но по второму... ученику... Я не понимаю твоей уверенности. Не вижу ничего особенного.

— Даже после...

— Тем более — после. Откуда такая убежденность?...

— Годы практики, — смешок. — Сила духа — тоже конвертируемая валюта, и она поднимает куда выше, чем тебе кажется. Проверим?...

— Ну и как там дела, в наших провинциях? — невнятно поинтересовалась Таэс, увлеченно хрустя чем-то круглым, шипастым, странного зеленого цвета и с такой интересной серединкой... — Слушай, а можно мне еще такую штучку?

— Ешь, конечно, — сидящий напротив молодой мужчина ласково улыбнулся. Синие глаза, яркие, как летнее небо, смотрят сквозь очки в тонкой оправе с привычной теплотой и пониманием. И к демонам всю эту непонятную флору, в самом деле... Ты вернулся. Учитель... Таэс замирает и в который уже раз безотчетно касается его рукава — всего лишь убедиться, всего лишь напомнить себе — нет, не сон. Настоящий.

Глубоко вздыхает, вбирая в себя все — запах, звук, вид этой комнаты, знакомого до последней трещинки стола из настоящего дерева, городской шум за окном... Все то, чего нет и не будет за глухой трехметровой оградой, среди казенных казарменных коек. Дом. Место, где выросла.

И тот, кто вырастил, заменяя не виденного никогда отца.

Пусть по обязанности, пусть потому, что в Ширра-не все должны брать учеников, но какая разница...

— Знаешь, мне первые полгода постоянно снилось, что ты возвращаешься. Смешно, да?

— Нет, не думаю. Даже мы скучаем по близким, — он снова улыбается. Узкая ладонь с длинными пальцами ласково ерошит волосы. — Даже если это всего лишь учитель. А меня еще и отозвали почти на два года раньше.

— "Всего лишь", сказал тоже... Кто мне ближе, по-твоему?

— Роан. Фрей. И, как я подозреваю, некий молодой человек, о котором мне настучали первые двое.

— С этими "первыми двумя" я познакомилась только в шесть. А без тебя я вообще себя не помню. Когда меня повесили тебе на шею?

— Когда и у всех — в три. И "повесили на шею" тут несколько неуместно. Я сам тебя выбрал. И по-прежнему считаю, что мне повезло.

— Ага. Повезло тебе. На психованную истеричку, которая чуть что — лезет в драку, и потому предсказуема, — Таэс запустила клыки в очередной колючий шар и пояснила: — Это мне тут недавно Мара психоанализ провел. Он это дело любит. Хорошо, хоть его самого не стукнула, а то на меня иногда как понесет... Сам знаешь.

— Мара... Ширануи? — Сеширо задумчиво посмотрел в окно, перебирая пальцами по столешнице. Полицейский, зависший над перекрестком на открытой платформе стайера, приветственно махнул ему рукой. Сеширо кивнул в ответ. Таэс сощурилась, и через секунду вспомнила: сосед, живет в квартире напротив.

Это ее учитель умел — выглядеть обычным. Не светиться перед соседями, не носить формы на людях, выглядеть настолько нормальным, чтобы позволить себе жить нескольких секторах от центра не только с финансовой точки зрения. Насколько бы вменяемым не казался охотник, жителям хороших, чистых, безопасных районов совсем не улыбалось жить с бомбой замедленного действия под боком, о которой никогда не знаешь, когда она может рвануть. "Веселые" окраины были темны, грязны, и отнюдь не так щепетильны, другой вопрос, что жили там только самые опустившиеся.

Ширра-не никогда не была резервацией, но и выбор был не слишком велик.

— Ты пирокинетик, для них вообще типично вспыхивать по любому поводу, — наконец сказал Сеширо. — Так что не переживай, с тобой все в порядке. И — да, повезло. Ты хорошая девочка. Просто не знаешь, какие бывают.

— А ты — знаешь? — Таэс коварно подобралась к последнему, шустро елозящему по тарелке шарику. — Ты же никогда не говорил, сколько у тебя было учеников, и кто.

— Таэс, мне сто два года. Сколько, по-твоему, у меня могло их быть?... — он приподнял брови. — Ты — вторая. А кто... Разве ты не помнишь? Вы же года на четыре пересеклись.

— Ну... — Таэс задумчиво почесала нос и честно попыталась вспомнить, жил ли кто-нибудь у Сеширо кроме нее. И внезапно в памяти всплыл черноволосый встрепанный затылок — почему-то именно затылок с пушистыми, завлекательно помахивающими ушами, которые так и хотелось ухватить. — Вроде был какой-то парень... Чернявый, с ушами развесистыми, сол, наверное... Уши эти помню, меня еще все время тянуло их потискать, что б я еще помнила, почему... А, — она неожиданно улыбнулась — одинокий затылок в воспоминаниях начал постепенно обрастать подробностями, — он меня на плечи сажал и рассекал так по квартире. Знаешь, кажется, это у нас называлось "самолетики". Еще подбрасывал под самый потолок — а мне казалось, что я летаю. И всегда ловил, даже когда я, по-моему, свалилась с той галереи на пятом этаже... Как же он меня поймал тогда... Крылатый он, что ли, был? — смешок застрял в горле. Внезапно перед глазами встала стремительно несущаяся навстречу земля и чиркнувшее где-то совсем рядом бурое полотнище. Таэс медленно подняла взгляд со столешницы. — Сеширо, только не говори мне, что Йенерис называл меня в пять лет "прикольным пупсом" и играл со мной в "самолетики".

— А ты таскала его за уши, и, между прочим, была безутешна, когда ему исполнилось тридцать и его официально освободили от моей опеки, — Сеширо безмятежно улыбнулся. — По крайней мере, когда он на среднем курсе переезжал в казарму, рыдала так, что слышно было на всем этаже. Уж не знаю, что вы не поделили во взрослом состоянии, но детей он любит, особенно маленьких, его ученик, кстати, тоже не жалуется. А тебе еще повезло, что он потом к нам заходил — иначе пересчитала бы головой все кусты под окном.

— Можно подумать, умерла бы я от этого, — буркнула Таэс, разом помрачнев.

— Нет. Но все равно было бы... неприятно, — мягко заметил он.

— Ну и ладно. Знаешь, Сеширо, нет у меня никого желания его обсуждать, — она неохотно отвела взгляд, рассматривая столбы небоскребов за окном. Вот уже и стемнело... Соседние дома были облиты огнями ночной подсветки. Девушка бездумно скользила взглядом по яркой голорекламе, зависшей над трассами — десятками перекрещивающихся в воздухе ленточек из летящих гравилетов. Ярких, юрких как капельки... Одна проходила прямо под окном, и на лицо то и дело всполохами ложился свет фар. Она щурилась и молчала.

В сердце Таэс вели ожесточенную борьбу два желания — или, скорее, два порыва: сказать или нет. Мысль свалить проблему с заявкой или хотя бы с зачетом на плечи учителя выглядела слишком соблазнительной, особенно в свете внезапно всплывшего факта... Он не откажет — что бы ни говорили, невозможно вычеркнуть из сердца ребенка, которого водишь за руку тридцать лет вместо собственных детей. Может, поэтому учитель — единственное живое существо, которое будет с тобой до конца — хотя бы в мыслях.

И Йенерис вряд ли сможет отказать — кому угодно, только не своему учителю. Ему отказать так же трудно, как собственному отцу, если бы он у тебя был.

Но. Но. Но... Сколько ей лет?... Бегать к учителю жаловаться на банду старшекурсников, зажавших на каких-то задворках и отпинавших до переломанных рук и ребер за то, что им не понравилась твоя физиономия, можно было в десять лет. Теперь на старшем курсе она сама, а к ее собственной "банде" очень немногие рискуют прицепиться, и это результат того, что все свои проблемы она решала сама. Очертя голову бросалась на заведомо сильнейших и дралась до победы, до кровавых чертиков в глазах. Все средние курсы не вылезала то из госпиталя, то из карцера, но добилась своего — больше ни одна сволочь не смела ни отыграться ночью в казарме, ни устроить засаду на задворках ни ей, ни ее парням. И была благодарна Сеширо, за то, что, видя все, он ни во что не вмешивался.

Ее считали больной на голову, ее позывными стала "Бесноватая", а руки автоматически и предсказуемо сжимаются в кулаки в ответ на любое слово, но приобретенный хрупкий авторитет стоил таких жертв. Чужая помощь его разрушит — на исход вопроса с зачетом начинают уже втихомолку делать ставки. Будь все тихо, незаметно... Но слишком велик риск потерять все, ради чего несколько лет безжалостно гробила свое здоровье. Да, до выпуска осталось не так уж много, и тогда все эти проблемы вообще не будут иметь никакого значения, вот только будучи взрослым охотником, она вдвойне, втройне будет вынуждена решать свои проблемы сама.