Часть первая. Искусство прясть нити.

— Здравствуйте, господин Ответственный Секретарь. Относительно интересующей вас темы я запросил соответствующие инструкции, и она признана интересующей руководство страны.

— Здравствуйте, Ваше Превосходительство. Не будете ли любезны объяснить... Характер вашего интереса?

— Не моего, Роертах, — басовитый голос хихикнул, — интереса Империи.

— Наш интерес к подробностям от этого не меняется.

— Я, разумеется, всецело доверяю защите ваших линий, но ведь кто-то же вас контролирует? Полученная мной инструкция однозначно и определенно требует, чтобы имеющаяся у нас для вашей стороны информация носила пока сугубо неофициальный характер.

— Понимаю, и черт бы побрал ваши непостижимые бюрократические соображения. Сказать так, чтобы никаких следов сказанного и в любой момент можно было бы откреститься. Слушай, Рогульник, — давай видеоканал включим? Терпеть не могу разговаривать, не видя собеседника...

— Спасибо, — нет. Что-то не хочется. Предлагаю встретиться, так сказать, лицом к лицу в консульстве. В ближайшее удобное для вас время.

— Сейчас. А почему это — в консульстве? Никаких других мест нет?

— Ох... Да потому что вам-то ведь все равно! Ну, — запишу, ну, — отчитаюсь, — вам-то какая разница?

— А что, — Роертах, невидимый собеседником, по привычке пожал плечами, — такого ты можешь записать, если мы ничего сверхъестественного не собираемся говорить?

— А, так ты там не один?

— Не один. Со мной Его Высокопревосходительство адмирал Тэннейре. Вы, к сожалению, незнакомы...

— О, господи! Святая заступница Гривастожская! Ты что, — предупредить не мог?!! Этот... Этот... Позвольте вас поприветствовать, господин адмирал!

— Здравствуй, дружок, — медовым голосом отозвался Тэннейре, — как твое драгоценное здоровье?

— Роертах, вы совершенно уверены, что участие господина адмирала в беседе является совершенно необходимым?

— Сожалею, — оч-чень официальным тоном ответствовал Ответственный Секретарь, — дело прямо относится к ведению господина адмирала уже в силу своего характера.

— Что ж... Видимо, судьбу обмануть действительно нельзя, — замогильным голосом проговорил атташе, — жду...

Полчаса спустя военный атташе Империи Орест Селивановичич Рогульник, расхаживая по комнате, размеренно разглагольствовал:

— Выяснилось, что суть стоящих перед нами проблем чрезвычайно близка. В самое последнее время откровенному рэкету подверглась компания "Ляпун и Дульник"...

— Океанская нефтедобыча.

— Совершенно верно... Далее, — "Вурц — Восход", занимающаяся железо-марганцевыми конкрециями, и, наконец, — "Ти-Талла"

— Та, которая копает титан под Святой Марой.

— Опять-таки верно, но при этом нет ровно никакой необходимости тыкать мне в нос свою осведомленность... Это просто— напросто ваша профессиональная обязанность...

— А почему тогда такая идиотская секретность?

— Потому что у нас нет привычки широко извещать мир о своих неприятностях. Никак не могу взять в толк, — почему, но у Империи в мире существует довольно много недоброжелателей. Так зачем расстраивать друзей и радовать врагов, оставляя равнодушными — равнодушных?

— На-адо же! — Вслух восхитился Тэннейре. — Какое афористическое, философическое, идейно выдержанное, законченное обоснование цензуры! Ей-богу, — оно кажется абсолютно непробиваемым! Мои поздравления, атташе!

— Бросьте. Зато у вас тут такая пресса, что можно вовсе не тратиться на агентов! Вот попомните: погубит, погубит вас когда-нибудь эта распущенность!

— Не могу оспорить, хотя и очень сильно сомневаюсь... А каков общий ущерб? Включая таковой от спада и невложения?

Рогульник назвал. Роертах присвистнул.

— Так это значит, что по сравнению с вами у нас, можно сказать, проблем и вовсе нет?

— Очень может быть. Только я бы, на вашем месте, не обольщался: у нас говорят: "Лиха беда — начало" — так что вполне можете догнать. Но самое интересное даже не это...

— Слушаю.

— Из хорошо информированных источников нам стало известно, что ряд компаний, имеющих центральные офисы в Республике Рифат озадачены весьма сходными же проблемами. В тех же районах океана. Среди них есть даже компании со значительной долей казенных денег.

— Как и у вас?

— У нас — в значительно меньшей степени. И вы это отлично знаете...

— Что можно сказать, — нагловатые ребята! Так ведь и нарваться можно!

— Если хотите знать мое мнение, то, пожалуй, наоборот... Да, они играют на грани фола, но, должен сказать, исключительно точно... Не тонко, заметьте, а именно точно. С очень правильным пониманием того, что из заинтересованных сторон каждая в данном случае напоминает парализованного гиганта: Конвенция, Договор, собственные бюрократии, — и в итоге мы совершенно бессильны. И еще это усугубляется тем, что страны Большой Тройки наблюдают друг за другом ревностно, руки друг друга держат, — в дружеском, разумеется, рукопожатии, и, при случае, друг другу не то, чтобы гадят, а...

— Да, вы правы, для действий такого рода адекватных терминов ни в одном языке просто нет...

— Предлагаю оперативно решить, что бы мы хотели видеть в идеальном случае.

— Совместную санитарную операцию флотов Большой Тройки либо же двух любых стран с согласия третьей.

Адмирал хмыкнул, вмешиваясь в разговор после длительного перерыва:

— Господин Рогульник, Ваше Превосходительство, ну вы же, в отличие от этого штафирки, когда-то — умели! Когда эти вшивые, безмозглые дикари потопили "Кранах", я сразу же узнал почерк, а потом еще и подтверждение получил... Объясните вы ему, что это даже в чисто— военном отношении — крайне сложная задача! Если взять Океанскую Войну, интенсивность боевых действий снизить раз в семь, а длительность — раза в четыре увеличить, как раз и получится то, чего лично я ожидаю. И нет никаких гарантий, что вся эта гадость не кончится, как обычно, наказанием невиновных, награждением непричастных и отстрелом свидетелей...

— А даже за срок, равный половине Океанской Войны, общественность нас раздерет в кровавые клочья и сожрет. Я — прямо-таки вижу многотысячные демонстрации, а перед ними — пламенных трибунов от оппозиции, которые все понимают, но гадят просто власти для взыскуя...

— Ага. "Плата кр-ровью за игры грязных политиканов..." — да: "Готовы отдать жизни наших сыновей за корыстные интересы толстосумов..."

— Ладно вам, господа! Для нас это все настолько очевидно, что и говорить не о чем... Мой учитель говорил: "Первое, что бросается в глаза профессионалу, столкнувшемуся со сложной проблемой, — это явные, каждому дураку известные, отчетливые причины ее принципиальной неразрешимости."

— Это не тот случай, потому что здесь решение есть, причем самое что ни на есть простое: мы, все трое, прямо сейчас решаем на все на это плюнуть, ничего предпринимать не будем, а господин Рогульник сотрет записи.

— Ага. А мои дорогие коллеги немедленно донесут по начальству, что я беседовал с контрагентами без свидетелей и без записи. Изменить хотел наверное. А этот ваш скандалист и склочник Ваззон показывает те самые картинки по телевидению, на всю вашу Конфедерацию, и хрен вы это дело как прикроете...

— Тогда чуть сложнее: создадим комитет по борьбе с пиратством, придумаем ему какое-нибудь веселенькое, — лучше в цветочек, — название, будем "изучать вопрос", писать отчеты, и все будут довольны.

— А пираты?

— Как и положено в случае комитетской деятельности. Не испытают никаких неудобств. Может быть, даже и не узнают.

— Это — более зрело. Но вот только что будет, если в состав комитета, — с названием в цветочек, — глупые люди, не понимающие, что по-настоящему комитеты создаются именно для того, чтобы ничего не делать, введут нас? А на господина примат-капитана О.С.Рогульника аналогичная ответственность будет возложена, к примеру, именным рескриптом Его Императорского Величества? Тогда что?

— Вот тогда-то мы как раз и скажем, что изучаем вопрос.

— Предлагаю прекратить этот поток пустословия. Я знаю, что вы все циники, но я знаю также его границы, и вы, старые, испорченные, хитрые люди сами себя измучаете, если по вашей вине не будет сделано ничего конкретного... А что касается изучения вопроса, то почему бы нам не начать изучение прямо сейчас? Своим правительствам порекомендуем создать узкую рабочую группу международного состава, а там, чем черт не шутит, вдруг что-нибудь прояснится настолько, что можно будет действовать.

— Если где-нибудь на побережии Конфедерации, то эту группу можно оснастить суперкомпьютером со среднеразвившейся Базовой с Безусловным Основанием.

— Чтобы за нас думала, — поморщился атташе, — граф Данило Корец сожрет меня с потрохами, если оборудование будет чисто вашим... У него достаточно дикие представления о государственном престиже...

— Так ведь нет же у вас Малоусловных! Только идеи да мечтанья смутные.

— А мы сделаем так: вы просите предоставить в распоряжение комиссии "Киклас— 6" и тогда уже фаршируете ее чем угодно. Граф будет счастлив и горд, как павлин в брачную пору.

— Что— то я не слыхал про такую марку.

— Удивительно было бы, если бы слыхали...

— Ничего хоть? — Безнадежно спросил адмирал. — Работать— то будет?

— Не богохульствуйте. Отец машинки, — между прочим, небезызвестный вам Богорат Накитка, — клянется, что это шедевр по идее, по исполнению, по проработке, по удобству. Даже не рекламировали.

— Ладно, может быть, наконец, у вас вышло что— то приличное. Но срав...

— Господин Роертах, я, конечно, не эксперт, но то, что ни в одном вычислительном устройстве Конфедерации не используется принцип Интегрального Поля, я знаю достоверно. Накитка сказал, что в связи с этим нововведением понятие "быстродействие" в обычном его понимании к данной модели попросту неприменимо... А потом сказал, что принцип Малоусловности созданный... У вас, короче, чуть ли не специально создан для его детища, начал ныть, что у нас совершенно выродилась чистая математика, потом без переходов спросил, чем у нас, собственно, занята разведка, если не может спереть хотя бы идею, а там бы он сам, хотя, строго говоря, это и не его дело, потому что математик он только постольку-поскольку и т.д.

— Ладно, мы отвлеклись. Короче, — решено начать с квалифицированной разведки. Кто из нас возьмет на себя связь с Рифат?

— Пожалуй, удобнее будет нашей стороне. Есть определенный задел...

VIII

А в это время на обглоданном ветрами берегу одного из бесчисленных Семи Тысяч Островов толстый, смуглый, подвижный, как ртуть, островитянин допрашивал незаметного человечка с незначительным лицом.

— Докладывай!

— Что интересует господина?

— Как вел себя в деле новый лейтенант, ты, пустой орех!

— А... Высадка, подход, — все прошло безукоризненно, а потом он приказал нам держаться в сторонке и в два счета, без шума положил наружную стражу, позвал нас и мы расправились со слугами. Но потом...

— Что?! Ну что еще?!

— Не осмеливаюсь говорить, — уныло кланяясь, однообразно бубнил человечек, — могучему господину моему...

— Я приказываю...

— Он... он отказался выполнить прямое распоряжение моего господина и не стал убивать этого червя Каи Ленхемои. И нам не позволил.

— Та— ак... Продолжай.

— Никому не позволено нарушать прямой приказ моего господина. И я был против этой его затеи...

— Какой, — голос Шареарехи сразу обрел змеиную вкрадчивость, — затеи?

— Привести Каи сюда живым, — голос соглядатая перешел в трудноразличимое бормотание, — он заявил, что вы не проявите неудовольствия...

— Так Каи?..

Соглядатай безмолвствовал.

— Так где сейчас находится Каи-Полукровка, ты можешь мне ответить, глупец?

— Ничтожный, весь опутанный узловатыми веревками, как бледный червь-шелкопряд, — часто-часто кланяясь, начал излагать человечек, — со штанами мокрыми и зловонными от ужаса, осознающий свою малость и знающий мерзость свою... Проклинает себя и день, когда ему в голову пришла поистине достойная шелудивой улитки мысль... Противостоять моему господину... Он проклинает себя в зале старого Мужского Дома... Но я был против, господин, я был против...

У его хозяина чуть было не сорвалось:"Против чего против, о глупейший из отпрысков тухлой свиньи?" — но он сдержался, поскольку формально соглядатай был прав. Сдержался он, однако, и от довольной улыбки, сурово нахмурившись:

— Прикажи лейтенанту быть здесь. Незамедлительно.

Когда человечек, хороший соглядатай, но все равно — не сподвижник, все равно — ничтожество, легко заменимый исполнитель, часто кланяясь, покинул комнату, Шареареха сосредоточился, лихорадочно просчитывая и продумывая варианты предстоящего разговора с новым лейтенантом. Он ждал его, но все-таки вздрогнул, осознав, что уже какое-то время смотрит на молчаливую, неподвижную, темную фигуру подручного. Он совершенно не заметил момента, когда проклятый бегр появился перед его столом. Черные, как вороненая сталь, волосы неряшливо выбиваются из-под наголовной сетки из пальмового волокна, от густой щетины темное лицо кажется нечистым и утомленным, но щетина по крайней мере отчасти скрывает уродливый шрам на левой щеке, стягивающий угол глаза книзу. Сами глаза, как всегда, опущены. Шареареху, который никогда в жизни не допустил бы, чтобы подручный прямо глядел ему в глаза, ибо это было недопустимой, древнейшей и непростительнейшей дерзостью, тем не менее, парадоксальным образом злила манера Насла прятать свои глаза. Будто у него нечиста совесть. Будто она чиста хоть у кого-нибудь другого.

— Как понимать твой поступок, Султан? Почему вопреки моему категорическому приказу полукровка еще жив?

— Мне казалось, что вы сочтете целесообразным допросить и использовать его. А потом — казнить наиболее справедливым способом, господин.

— Тебе ничего не должно было казаться, если ты слышал мой прямой приказ — уничтожить.

— Чем худо то, что Каи— Полукровка лежит, опутанный вервием, в твоем доме, господин? Одно твое слово, и он будет мертв.

— Это ничем не плохо, плохо неисполнение моего слова, сказанного ясно. Скажи, хорошо будет, если все мои люди, начиная от Допущенного К Устам и кончая последним наемником, начнут рассуждать, что из сказанного мною следует выполнить, а что — нет? Будет нехорошо. Оттого ты подлежишь наказанию. Что ты еще можешь сказать?

— Если господин изволит вспомнить, — приказывая, он не произнес слов: "убить", "умертвить" или что— то в этом роде, но сказал: "уничтожить". И когда обстоятельства сложились так, как они сложились, я осмелился подумать, — можно ли считать войска, полностью плененные, — уничтоженными? Если бы господин сказал "убить", или в том были бы какие— нибудь сомнения, кровь полукровки уже успела бы остыть...

— Кажется, я и впрямь сказал уничтожить, а потому можешь пока считать себя оправдавшимся, казуист. Мы пойдем и посмотрим на ублюдка с нечистой кровью, а потом призовем Патана Безъязыкого с огнем, шильями, крючками, маслом и прочими инструментами. Насла тихонечко вздохнул и облизал губы тонким розовым кончиком языка: