Метелица (текущая глава)

Полотно Огражденного мира дрожит и тянется.

Полотно стремится исторгнуть прочь чужеродное кружево.

На тропах расцветают прорехи.

Яркая засека, венцу Пустяка жерловину оболочить.

Однодневкам следовало воздать должное: пусть даже никто из сих недоразвитых созданий и не ждал сошествия Перелетных Птиц в свой мир, от нападения себе подобных они укрепились более чем достойно — вряд ли ведая о том, что их жалкие чары оказались пустяковой, но все же преградой на пути воинства Ласточкиных Крыльев. Сторожевые поля были смехотворны в своей силе — ни одно из них не сумело бы, наверное, сдержать атаку даже пары венцов — но их наслоения, погребавшие под собой остров, спутывали тропы так, как не поступали со своими аллеями даже Нетленные сады. Тропы, наведенные прежде — а по меркам Огражденного мира, время которого бежало со скоростью бешеного зверя, и вовсе беспредельно древние — расслаивались и частично отмирали раньше, чем Леженка, лучший ткач соцветия, успевала наложить самую простую из заплат. Тропы, пущенные течь не так давно, не успевали толком прорасти — тонкая нить их путалась, петляла, угрожая в любой момент порваться.

Ни одно сторожевое поле само не сдержало бы их само по себе — но эта чудовищная мешанина, сотканная безо всякого лада, без толики истинного умения, принуждала сходить с троп, срываться на первичный слой — и распутывать клубок вручную.

Однодневкам следовало воздать должное — они сумели ее разозлить.

Ранний котел в стежке, затворить перебор, в лад с оттенком.

Постройка однодневок представляла собой приземистый куб пепельно-серого цвета, притаившийся под снежной шапкой. Грубой конструкции машина, отливавшая уже болотной зеленью — внушительных размеров антенна топорщилась, словно обгорелая до черноты ветвь — была вкопана в землю у самой стены, несколько сутулых, низкорослых фигур копошились в грязном снегу неподалеку.

Заря! Разинуться!

Они сошли с троп отточенным, плавным рывком — шесть полнокровных венцов, изголодавшихся по вражьей крови. Череда негромких хлопков обозначила конец первых однодневок: оружие, едва только начавшее было подыматься, разлетелось по ветру хлопьями окисленного металла, руки, что держали его, в считанные мгновения иссохли, осыпаясь в снег могильной перстью. Застигнутые врасплох, немногие из них успели даже такую малость, как удивиться — к той же секунде, когда воздух прорезали первые тревожные вопли, а следом и грохот выстрелов, воины соцветия уже нырнули вовне, закладывая первые стежки смещения. Сложный узор, что начался с резкого погружения, завершился привычным мягким выходом: два венца — за спинами стрелков, два других — в слепых пятнах уже начавшей было поворачиваться орудийной башни. Дарители Осени плюнули белым светом: истощенные останки умирающих от старости однодневок и проржавевший, распадающийся на куски остов машины, внутри которой не осталось ничего, сумевшего избежать распада, еще только начали свой путь к земле и снегу, когда воины последних двух венцов выскользнули на первичный слой, приступая к базовым движениям собственного танца. Двигаясь к зданию — нырок и выпуск, погружение на более высокий слой и немедленный обратный ход — они исчезали как раз вовремя, чтобы все снаряды, пущенные однодневками из окон, встречали один только ледяной, колючий воздух, выскальзывали обратно в реальность точно в срок — для очередного выстрела, что обращал в пыль воина-однодневку, а прочные стены, что должны были, по мыслям сих скудоумных существ, дать им защиту, заставлял выглядеть так, словно на своем месте они простояли многие тысячи лет. Венец Ранки — сегодня легат-провозвестник примкнула к нему, влекомая нуждой приглядывать покрепче за своим помощником — пробился к сооружению прежде прочих: отвлекшись единственно для того, чтобы срезать мелькнувший в окне силуэт небрежным выстрелом, Ласточка скользнула в пролом, образовавшийся, когда часть стены осыпалась внутрь сухой крошкой.

Снаружи уже почти не стреляли. Венец Пустяка — импульс, уловленный легатом, был короток и чист — определил, наконец, основные узлы, занявшись вспарыванием сторожевого поля, воины Крапивы и Огарка добивали последних уцелевших. Освободив разум от всего, что не относилось непосредственно к лишению однодневок их кратких и тусклых жизней, она потратила пару мгновений, чтобы направить жезл в сторону медленно смыкающихся бронированных дверей — суетящиеся по ту сторону создания спешно занимали позиции для стрельбы. Преграда захлопнулась, но тягаться с хваткой энтропии ей было не по силам: следом за отслоившейся краской чудовищной толщины створки принялись расплетаться на отдельные ржавые клочки. Зазияла прореха — пара однодневок, занявшая позицию слишком близко к дверям, еще несколько секунд в ужасе таращилась на собственные седые волосы, сбегающие с головы вместе с сухой, пошедшей старческими пятнами кожей, когда два новых плевка Дарителя Осени помогли им завершить путь — до пожелтевших костей, что раскрошились под сапогом легата.

На изрытых пулями стенах корчились тени. Однодневка, стоявший в дверном проеме, качнулся, заваливаясь назад — верхняя половина тела, разложившись и истлев, оставила в целости только присыпанные прахом ноги в тяжелой обуви. Другому созданию сопутствовала удача — пара точных выстрелов выбила из жемчужно-белого доспеха замешкавшегося Щелчка несколько крупных осколков. Сбившись с ритма, воин покачнулся, ныряя прочь со слоя — развить свой небольшой, но все же успех однодневке помешали Ранка и Недотрога, чьи клинки выпотрошили и стрелка, и двух его сородичей. Обвалив кусок ближайшей стены — грохот шагов привлек ее наравне с теплом живых еще тел и всплесками неосторожных мыслей — Ласточка кинулась в дыру: однодневок, повернувшихся к Ранке и его воинам, прикрывал со спины лишь один боец. Послав короткий импульс в Даритель и метнув его, словно копье, легат скользнула вниз, к полу, в следующую секунду уходя уже вовне. Вынырнув рядом со стрелком — жезл, пробивший насквозь тлеющее на глазах тело, тревожно мерцал — она потянулась к поясу: отозвавшись на сложенную из пальцев комбинацию, доспех поспешил воплотить в жаждавшей того руке меч. Затейливые письмена, покрывавшие клинок, пришли в движение, когда она вспорола первого однодневку вдоль спинного хребта — Бархатный Червь радовался крови. Влажные алые капли оросили маску — подрезав второму однодневке коленные сухожилия, легат сдвинулась чуть в сторону, всаживая и тут же вырывая прочь клинок из груди последнего стрелка. Вспомнив о раненом — слабый стон окровавленного однодневки, пытавшегося воссоединиться с утраченным оружием был тому виной — Ласточка в два коротких шага вернулась к нему, ленивым взмахом разделив голову и тело.

Яркий лов. Хрустальность состоялась?

Короткая мысль Ранки, вошедшего в коридор, ответа не дождалась — раскаты взрывом, донесшихся с верхнего этажа, яснее ясного дали понять, что до конца еще далеко. Уловив частью сознания бесконечно знакомый отпечаток на тропах — фомори, утомившись своим ожиданием, сорвался в бой без повеления свыше — Ласточка лишь легонько качнула головой, когда до нее добрался очередной беззвучный вопрос.

Литься вынут рост, раскол расцветит.

Распотешим на тоны?

Вперекор выгрызания, колосись.

Убедив Ранку, что спешить уже вовсе некуда — равно как и в том, что наблюдать за работой Инея было бы притягательной, но все же тратой времени, легат-провозвестник меланхолично отсчитывала секунды. На исходе десятой выстрелы, еще доносившиеся откуда-то сверху, наконец, умолкли — спустя еще пять и малую долю шестой затихли и последние вопли. Потянувшись сознанием к натянутой меж воинами соцветия сети, Ласточка удовлетворенно кивнула — венец Пустяка справился со своей работой в два раза быстрее, чем ожидалось. Оставалось лишь коснуться иной, куда менее приятной, пряди — первый координатор Соой, чье изрядно поредевшее из-за неудачного схождения воинство следовало в арьергарде соцветия, отозвался далеко не сразу, вынудив легата выжидать, пока будет сформирован достаточно четкий мысленный ответ.

Спешу известить, грозный легат. Это был последний сорняковый узел связи в данном секторе. Вы выиграли еще времени...

И желаю потратить его с пользой. Вы готовы к продвижению?

Должно бы обождать еще малость, грозный легат. Совещание...

Будь ваша воля, вы бы тонули в своих совещаниях до конца времен. Венец Крапивы уже восходит — они будут вашими проводниками. Все осколки получили цели?

Все до единого, грозный легат. Но я желал бы предложить...

Свои предложения оставьте при себе. Мне нужны чистые тропы, а ваша задача — занять делом мошкару, что вьется вокруг. Выполняйте повеления Крапивы и не тревожьте меня без веских причин — в ином случае я принуждена буду помыслить, что даже столь жалкий враг оказался вам не по силам.

Связь была разорвана прежде, чем слуа успел разродиться ответом: касаться его спутанного в грязный клубок сознания дольше положенного ей отнюдь не хотелось.

Венцу Крапивы бремя затекших отростков, выплеснуть поперек, ожечь и хмурым охватом. Зной, Огарок — стечь с венцами, три стежка на цепи, Иней — строго толочь бессонное, таять кроме звона...

Тишь нарывает. Сбавляемся?

Ранка вновь напомнил о своем существовании краткой мыслью — к великому счастью для него, легат уже успела завершить разброс повелений.

Вразрез, игольная утеха, прежде трава не снята.

Талый кружным, простерши промах?

Вопрос Ранки остался без ответа — и в самом деле, чем можно было отбиться от справедливого замечания, что в здании не осталось уже решительно ничего, представляющего хоть самый малый интерес? Позволив доспеху поглотить не нужный более меч и подхватив терпеливо ждавший хозяйку в груде праха Даритель Осени, Ласточка еще немного помедлила, посылая равно взгляд и легкие чары вверх по растрескавшимся стенам в поисках малейших признаков чужеродной жизни. Ощупав полуистлевшее, грозившее вот-вот рухнуть под гнетом в одночасье навалившихся на него веков сооружение, заклятье легата вернулось ни с чем — кроме, разве что, легкого разочарования. Следовало оставить одного или даже двух в живых, сбросив на тропы — помимо удовлетворения желаний третьего принца, охотно платившего за здоровые, неповрежденные образцы для научных изысканий, она могла бы заодно и напитать свой собственный интерес. До сей поры однодневки Огражденного мира мало чем успевали впечатлить — но были же вручены ей предупреждения Инея, дорожившего каждым своим словом, было же с ней знание судьбы, что постигла под здешним небом кронпринца и самого Короля! Не страх, но спокойная уверенность в наличии сокрытой до поры силы, не беспорядочные и бессистемные опасения, но терпеливое ожидание ответного хода — для нее, под чьим началом Перелетные Птицы расклевали дочиста шесть миров и пожали обильную добычу во множестве иных, склонившихся в конце концов пред величием Королевы, все это было насущнее дыхания. Дитя Огражденного мира проложит дорогу к победе — честь же вручить его Королеве, выпадет, несомненно...

Легат, рой лучами в младшем полуцикле!

Резкий импульс, посланный Топью, заставил Ласточку вздрогнуть — и, едва угроза, сообщенная провидцем соцветия, была осознана в полной мере, нырнуть на тропу: не удовлетворившись одним из первых слоев, легат, разбрасывая приказ по соцветию, скользила все глубже и глубже. За время, которого едва хватило бы на вдох-другой, здание опустело — отголосок накрывшего равнину артиллерийского залпа достиг слуха Ласточки даже на самой дряхлой из троп. Где-то там, на первичном слое, вихрь огня и металла рвал в клочья все, что оставили после себя Перелетные Птицы.

Лицо под маской тронула тихая улыбка.

Ответный ход, наконец, был свершен.

-Итак, Корона проиграл.

Голос, влажный и шелестящий, прокатился по грузовой кабине вертолета, коснулся тонущих во тьме стен, отлетев от них слабым эхом. Источник его — невысокого роста фигурка, укутанная в кожаный плащ с подкладкой из мягких металлических чешуек — потер руки, запрятанные в черные, серебряного шитья, перчатки. Тонкие пальцы едва заметно подрагивали — хозяин их, казалось, замерзал и превыше всякого отчаяния пытался высечь хотя бы самую ничтожную долю тепла.

-Он еще жив, — иной голос — тяжелый и грубый, словно подобранный у пыльной дороги камень — заявил о себе, сорвавшись в какой-то момент на кашель. — Он все еще...

-...носится где-то в образе крысы, блохи или еще чего-то схожей для нас полезности, — создание в кожаном плаще чуть склонило голову, увенчанную шлемом с высоким гребнем и гнутыми полями — в темных глазах, что едва виднелись за прорезями бесстрастной металлической личины, заплясали насмешливые огоньки. — Вот радость-то, сейчас расплачусь. А ты чего молчишь, Ларгель? Или, быть может, осознал, наконец, что возлагать столь серьезные надежды на ущербное дитя мира было ошибкой?

-Ошибкой было не поддержать его, — в игру включился третий голос — чистый, словно вырвавшийся из оков льда весенний ручей, резкий, словно отточенное лезвие, секущее воздух. — Ошибкой было сидеть здесь и ждать у моря погоды, пока она вконец не разладилась. Ошибкой было не дать мне покончить с Вертом, когда я предлагал — и когда в нашем распоряжении был более чем подходящий момент. Ошибки мы множим сейчас, продолжая этот бессмысленный разговор...

-Желаешь пойти против приказа? — голова в шлеме вновь чуть дернулась.

-Нужды в том нет, — второй голос завершил очередную фразу коротким грубым смешком. — Его отменят с минуты на минуту.

-И откуда такая уверенность, хотел бы я...

-Успели заскучать, господа?

Удары тяжелой армейской обуви о вываленную на палубу вертолетную рампу оборвались с последним торопливым шагом. Откинув с лица капюшон, она остановилась ровно у самого края — молодая с виду женщина в мешковатом, сером как асфальт, балахоне. Коротко стриженные светлые волосы, светлое же, чуть резковатых черт лицо с широко посаженными белесыми глазами. Застывшая на том лице улыбка — тонкая, будто наспех прочерченная карандашом. Улыбка неприятная и вся какая-то неправильная — такая никого не может ни развеселить, ни успокоить.

-Русские дали прекращение огня, а Его Хоронящееся под Столом Преосвященство — добро на вылет, — улыбка-черточка чуть растянулась. — Готовы порезвиться?

Сухой щелчок переключателя потонул в утробном гуле вспыхнувших ламп — вертолетная утроба, омытая искусственным светом, ныне являла без утайки все, прежде сокрытое.

-Признаю, я уже успел предоставить приют опасениям, что это время никогда не наступит, — Сборщик, третий агент похоронного класса, медленно поднялся на ноги, оправляя кожаный плащ. — Пожалуй, сейчас именно тот редкий момент, когда мне без меры приятно осознавать свою неправоту. Все мои чучелки в строю и ждут приказа.

-Рада слышать, — тихо кивнув, женщина сделала пару коротких шагов вглубь отсека. — Ларгель?