Закат

— Что, хороши? Детки небось будут — загляденье!

Закат недоверчиво хмыкнул — ему не верилось, что Светозар в самом деле женится на селянке, оставив орден, но старуха уверенно покивала:

— Будут, будут! Увидишь еще после Костревища, как он ее замуж позовет.

— А когда это Костревище?

— Сегодня же! — рассмеялась Лужа, — Экий ты ненаблюдательный! Вон, видишь холм? Мальчики дров натаскали столько, что огонь до небес будет! Как парень сноп сожнет, так и пойдем праздновать.

На холме и правда высилась куча дров, такая огромная, что ее можно было принять за небольшой сарай. Когда только успели принести, сам Закат все дни жатвы ничего кроме поля не видел.

Медведь затянул низким басом песню, одновременно похожую на ту, первую, и в то же время совсем иную — не начало, завершение. Бессловесное гудение наполнило одну глотку за другой, вплелись в него высокие, пронизанные сладкой тоской девичьи голоса. Взмахнул серпом Колос, вскинул над головой пучок пшеницы, и в ответ мелодия взвилась, оборвалась, зазвучала вновь — топотом ног, вскриками, воплями, хлопаньем ладоней.

— Беги! — крикнул Гвоздь, переживая за нерасторопного сына, но тот уже и сам помчался зайцем на холм, удирая от девичьей ватаги. Как успел разобраться Закат, первая догнавшая должна была его поцеловать, заполучив взамен пучок колосьев, который потом хранила бы, как оберег, до следующего урожая.

Хмыкнула стоявшая рядом Лужа, крикнула, сложив ладони рупором:

— А ну прекратить поддавки!

Обернулась на бегу Дичка, махнула сорванным с головы венком, покраснел будто маков цвет Светозар. Толпа медленно взбиралась на холм, по которому метался еще не загнанный в угол Колос, подгоняемый боевыми криками девушек. Улыбнулся Медведь, все еще задававший своим басом фон мелодии, привлек к себе жену, которая сначала игриво хлопнула его по рукам, а потом поцеловала, оборвав песню.

— Эх, молодежь... — вздохнула Лужа, глядя не то на убегающего Колоса, не то на Дичку, не то вовсе на целующихся Медведя с Горляной. Откатила себе бревнышко от груды дров, села. Закат устроился рядом, прямо на земле.

— А ты чего уселся? — удивилась старуха. — Ну-ка брысь! Здесь у нас места для немощных старух, а не для холостых мужчин! Вон Колосу лучше помоги, небось многие девчонки променяют его поцелуй на твой.

Закат не ответил, откинувшись на спину и закрыв глаза. Ему было хорошо и без девичьих поцелуев.

Прошелестели рядом чьи-то шаги, губ коснулись чужие губы. Закат подскочил, как ужаленный.

— Ну что ты словно нецелованный? — удивилась едва успевшая отстраниться Ежевичка. Весело хихикающая Лужа хлопнула по плечу помолодевшую к ночи травницу:

— Вот это правильно! Костревище же, сегодня одному оставаться нельзя, — потянулась, взъерошила волосы Закату, застывшему памятником самому себе. — Не сердись ты, ну. Сам посмотри, что творится-то.

В самом деле, по парам разбились все. Кто-то целовался, кто-то говорил, кто-то сосредоточенно разводил огромный костер — и все равно видно было, что это не шесть человек трудятся, а три пары. В стороне остались только дети, одной ватагой бегающие по холму, и они — вдовая старуха, травница и Закат. Даже Пай смущенно хихикал с какой-то милой рыжулей.

— Повезло, — улыбнулась Ежевичка. — Если б ты с мальчиком не пришел, Осинка одна бы осталась. А так точно все, один к одному. Не каждый год так выпадает.

— Повезло, — подтвердила Лужа. Закряхтела, потирая спину. — Сейчас еще через костер прыгать начнут. Урожаев двадцать назад я первой прыгуньей была, помнишь?

Травница присела рядом с постаревшей подругой, припомнила какого-то чурбана — Закат не понял, имя это было или оценка сообразительности. Женщины шушукались, вспоминая дела минувших дней, кто кого догнал в каком году, как глупый ревнивый Щука не дал Рыбке догнать Березника, промаялся целый год, а на следующий, вот точно за день до Костревища, позвал наконец ее замуж.

— Чтобы не пришлось опять сторожить на холме, ага!

Старушки покатились со смеху, улыбнулся Закат, снова улегшись на траву и глядя в небо. Разгорающийся костер подъедал звезды, оставляя только самые яркие, но и их хватало. Можно было легко проследить Большую корону, Меч и Чашу. Закат попробовал найти созвездие Героя, но то полностью заслонил костер.

Веселый визг заставил его поднять голову. Через костер перескочила первая девушка, следом тот, кто вместе с ней разводил огонь. Празднующие посыпались гурьбой, поджимая ноги, придерживая полы рубах. Горляна плескала водой на прыгающих в первый раз или неуверенных в своих силах. Жмурясь и крепко сжав зубы прыгнул Пай, чуть-чуть не долетел, наступив в угли, но промокшая одежда не успела загореться. Бывшая с ним рыжуля уговаривала попробовать еще раз. Прыгнул Светозар, следом, не подождав и мгновения, Дичка. Она бы свалилась в огонь, если бы он не поймал ее — впрочем, судя по довольной улыбке, девушка на это и рассчитывала. Когда пламя чуть пригасло, из желающих прыгать выстроилась целая очередь, тут же сомкнувшаяся в хоровод, закружившийся вокруг костра. Кольцо все ширилось, пока не захватило и Заката тоже. Он бежал вместе со всеми, подхватывая родившиеся в этом беге песни, перед глазами плясал огонь и чередой мелькали лица прыгающих и кружащихся на той стороне хоровода. В какой-то момент круг вытолкнул его в центр, и Закат сам не понял, как разогнался и прыгнул, взвившись над пытающимися достать его языками пламени. Он вновь раздвоился: одна его часть приземлилась за костром, влилась в хоровод, а другая словно бы взлетела на столбе дыма вверх, в звездное небо, устроилась меж созвездий — не то там, где складывался из мерцающих огней Темный властелин, не то...

— Мама!

Хоровод замер. Кричала торопливо взбирающаяся по крутому склону Шишка, испуганно оглядываясь на лес. Добежав, уткнулась в живот Горляны. Детская гурьба, без надзору растянувшаяся едва не до опушки, теперь испуганно жалась к родителям, а во тьме между деревьев начали появляться огни.

Разорвался круг, разъединились дружески сомкнутые ладони. Сжались бессильно кулаки, кто-то тыкал пальцем, силясь пересчитать надвигающиеся факелы.

'Обманка', — вдруг понял Закат. Добрался сквозь беспокойную толпу до Медведя, сказал негромко:

— Их не больше двух десятков. Часть факелов не двигается, а остальные по парам. Их несут в обеих руках.

— Нам и два десятка не одолеть, — нахмурился староста. Но все же отмер, велел зычно: — Все в деревню! Не бежать! Отходите спокойно и тихо. Кто не умеет драться, запритесь в домах, остальные соберитесь у забора.

Крепко сжала мужнину руку Горляна, привлекла к себе младших дочек:

— Слышали? Пошли домой.

— Но мам, мы умеем... — попыталась возразить обычно тихая Щепка.

— Надо будет, и я сумею, — оборвала ее женщина, подталкивая в спину. — Но пока не надо, так что идем. Скорей, дети!

Только что праздновавшие люди стекали с холма тихой темной толпой, отступали от пламени костра и надвигающихся факелов. Медведь стоял, щурясь в ночь. Заметив, что Закат не уходит, только фыркнул:

— Не много ли им будет чести, два переговорщика, — но прогонять не стал. Ждали, староста сложив руки на груди, Закат — отчаянно жалея, что нет меча, оголовье которого привычно искала ладонь. Пришлось заменять его выдернутой из костра веткой, не пылающей, но светящейся багровым жаром.

Наконец из темноты вынырнула невысокая фигура, откинула капюшон, открыв худое лицо, наполовину занавешенное волосами, кажущимися огненными в отблесках пламени. 'Девушка', чуть удивленно подумал Закат. Он не так часто встречал вооруженных женщин, хоть среди рыцарей, хоть среди собственной стражи. С разбойниками же ему раньше видеться не доводилось.

Она на миг задержала на нем взгляд, перевела на старосту. Дернула уголком губ. Факелы за ее спиной остановились, скрывая в тени тех, кто их нес.

— Мы пришли за зерном, — голос у разбойницы оказался высокий, хриплый, будто она когда-то застудила горло, и оно так никогда больше и не оттаяло.

— Вы не похожи на сборщиков подати, — возразил староста. Женщина хмыкнула.

— Верно. Но у нас есть мечи и стрелы, так что лучше отдайте все по-хорошему.

Староста помедлил, раздумывая, и Закат вдруг отчетливо понял — он сейчас ее вызовет. Как когда-то вызвал его самого. И умрет, потому что видно было сразу — эта женщина прирожденный боец. Ее не одолеть крестьянину, даже тому, кто когда-то целый день учился у Темного властелина.

Закат шагнул вперед, опустив пылающую ветку, умышленно став так, чтобы осветить снизу лицо, а огонь костра мог создать иллюзию короны.

— Эта земля — моя. Ты смеешь бросать мне вызов?

Ему пришлось приложить усилия, чтобы голос прозвучал пугающе. Он так старательно отучался от того, что раньше выходило само собой, и теперь возвращаться к тону Темного властелина было сложно. Помогало то, что за ним действительно была его деревня, и от одной мысли, что ее могут разграбить, перед глазами вставала багровая пелена.

Разбойница неуверенно всматривалась в его лицо, Закат чувствовал ее колебания. Поэтому шагнул вперед, напирая, рыкнул, нависнув над ней:

— Ты бросишь вызов Темному властелину?

Она не отступила, только выставила вперед факел, не позволяя подойти ближе. Тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Буркнула, глядя ему в лицо, но не в глаза:

— Завтра утром мы вернемся. Если ты тот, за кого себя выдаешь — попробуй нас остановить.

Она ушла, а Закат стоял, чувствуя, как по спине пробегают волны дрожи. Подошел староста, хлопнул по плечу:

— Хорошая попытка. Посмотрим утром, достанет ли им смелости вернуться.

Закат покачал головой. Он знал — с рассветом страх перед его словами развеется дымом, даже если атаманша и донесет их до остальной банды.

Этой ночью мало кто лег спать. Гвоздь с помощниками до утра точил найденные по сараям мечи и копья, вытачивал новые древки. Кто-то принес вилы, предлагая использовать их, Закат со Светозаром торопливо учили крестьян основным выпадам и стойкам. Спать их отправил Медведь незадолго до рассвета, решительно заявив, что не спавший перед дракой воин — худший воин, тем тот, кто учился еще немного.

Закат ожидал, что не сможет заснуть, но провалился в вязкую темноту, едва голова коснулась подушки.

* * *

Ворота сотрясаются от ударов, кряхтит, но еще держится старый засов. Темный властелин сидит на троне, обнаженный меч лежит на его коленях. Остатки гвардии, не пожелавшие бросить своего господина, выстроились перед дверьми полукругом, готовые принять на мечи тех, кто первыми ворвется внутрь. Прячется за троном Пай, наложив на тетиву первую стрелу.

Темный властелин встает навстречу трескающемуся засову.

* * *

Он проснулся спокойный и жесткий, раньше, чем кто-либо пришел его будить. Встал в предрассветных сумерках, размял так и не расслабившиеся за время сна плечи. Выглянул в окно. Внизу уже собирались люди, не то не сумевшие заснуть, не то, как и он, проснувшиеся до срока.

На кухне сидел Медведь, помешивающий кашу в горшке. Увидев Заката, приложил палец к губам, пояснил шепотом:

— Пусть девочки еще немного поспят, Горляна полночи учила их камни метать. Они все хотят попробовать зверями стать и так нас защищать. Не понимают, что два волчонка — куда меньшая сила, чем добрая дюжина удачно брошенных камней.

— А еще волков убьют точно, а двух девочек могут не тронуть, — закончил Закат. Староста пожал плечами:

— И это тоже, — он черпнул ложкой, посмотрел на стекающую с нее кашу. Усмехнулся криво. — Вроде и поесть надо, и кусок в горло не лезет.

— Не надо. Если ранят в живот, на голодный желудок шансов выжить больше, — мрачно поделился Закат опытом. Староста молча отодвинул от себя еще больше потерявшую в аппетитности еду.

Из дома они вышли вдвоем. На улице уже собрались все, кто хоть более-менее умел держать в руках оружие, и теперь с тревогой поглядывали на розовеющее на востоке небо.

— Выходим к воротам! — зычный голос старосты всколыхнул толпу. Светозар рассказал им о строе, и сейчас они построились так, как ночью — более крепкие люди с мечами и щитами впереди, длиннорукие парни и несколько женщин с копьями и вилами сзади. Замыкали строй охотники с луками.

— Я попробую напугать их еще раз, — догнал старосту Закат. — А вы действуйте как договаривались. Станете за воротами, и, когда прорвутся, не наваливаетесь толпой, мешая впереди стоящим, а бьетесь рядами, заменяя раненых.

Медведь отрывисто кивнул. Они оба понимали, что если разбойники нападут, пойти не так может все что угодно. Из голов вылетит большинство вдолбленных за ночь правил, уповать придется только на случай и команды Светозара. Тот как раз подтянулся к ним:

— Как ты собираешься их пугать? Ты сильный боец, если тебя поставить в первый ряд...

Закат оборвал его едва слышно:

— Если дойдет до ряда, хоть первого, хоть третьего, Залесье обречено.

Светозар сначала побледнел, затем побагровел. Бросил взгляд на людей, на старосту, который должен был слышать эти слова. Тот только коротко кивнул, подтверждая: драка — это крайний случай, и надежды практически нет.

— Но зачем тогда ночью...

— Чтобы им было не так страшно, — спокойно признался Закат, обернувшись и глядя в глаза пораженному рыцарю. — Чтобы был хотя бы крохотный шанс выстоять. И за это отвечаешь ты. А я постараюсь сделать так, чтобы до сражения не дошло.

Когда он вышел из закрывающихся ворот, никто не спросил его, почему он не остается внутри. Только выскользнул следом Пай, пошел рядом, набычившись так, что Закат даже не стал пытаться его прогонять.

На другом конце поля уже стояли разбойники. Молчала атаманша, глядя на остановившегося напротив нее человека — серая рубаха, серые штаны. Он не мог позволить ей начать удивляться, чего она испугалась вчера.

— Вы осмелились прийти?

Голос раскатился над полем, напитал ощутимой всем телом угрозой. Зашевелились, переглядываясь, разбойники. Кто-то тронул атаманшу за рукав, но та резко вырвалась, наклонила голову, как готовое атаковать животное. И, не тратя времени на слова, пошла вперед.

Закат смотрел, как разбойники наступают. Еще опасливо, настороженно, готовые в любой момент сбежать. Он знал — это не продлится долго. Еще несколько мгновений, и волна обозленных собственным страхом людей захлестнет деревню.

Он решился.

— Пай, корону!

Ожидал, что тот помчится в избу, заранее сожалел, что не подумал раньше, а теперь им наверняка не хватит времени. Но верный шут просто шагнул к своему господину, вытаскивая из котомки сверток. Упала на землю ветхая тряпица.