Чужой

Первым уроком была физика, и вошедшая классная руководительница первым делом пристально посмотрела на него. Владик отвернулся к окну.

В последнюю неделю все стремились подтянуться — кому-то нужно было исправить двойку, кому-то вместо тройки получить четверку, а кто-то помышлял и о большем. Обычно Владик тоже хотел выглядеть не хуже других, но сейчас почувствовал полное безразличие к этой суете, и мечтал уже о лете.

Надо сказать, что летом для него наступала несколько другая жизнь. Они уезжали в подмосковный поселок Жаворонки, где из года в год снимали дачу. У Владика там была компания друзей. Игры, походы, купания, долгие теплые вечера, песни под гитару... Только здесь доморощенный мальчик, идущий по жизни на коротком поводке, получал какую-то каплю свободы. Здесь родители даже могли лечь спать, не дождавшись его возвращения. Правда, они знали, что он никуда не уйдет от дома, поскольку сам побаивается местной шпаны, и были уверены в его старших покровителях, производивших на них самое благоприятное впечатление, как и их родители. Опять родители. Их родители на его родителей, но не они сами...

-Поляков, — вывел его из размышлений голос учительницы.

Поняв, что его вызвали, Владик пошел к доске.

-Решаем задачу...

Задача была несложной, но Владику было трудно сосредоточиться, и решение не шло. Он обернулся, ища поддержки от Сережки Симонова, но неожиданно поднял листок с подсказкой Чекмарев. Наконец, трижды исправив ошибку, он справился.

-Садись, Поляков, — равнодушно сказала учительница, — Я, честно говоря, тебя вызвала, поскольку у тебя пятерки были — мог бы пятерку в четверти получить. Четыре я тебе поставлю, но сегодня ты, считай, мне не ответил.

И, когда он уже садился на место, добавила:

-С тобой, Поляков, последнее время что-то странное творится.

-Весна действует, — усмехнулся вслух Мишка Криводуб.

-На кого там еще весна подействовала? Криводуб, к доске. Посмотрим, как на тебя.

Под пробежавший по классу смешок, Мишка встал из-за парты.

-Чего же ты? Такая легкая задача. Пятерка бы была, — сказал Женька, его сосед по парте.

-Да ладно, — отмахнулся Владик, — Нужна она мне.

Женька внимательно посмотрел на него:

-С тобой и правда что-то происходит.

На перемене они переглянулись с Андреем и разными путями спустились вниз, уединившись на первом этаже под лестницей, чтобы обсудить ситуацию.

-Я одного боюсь, -признался Владик, — что они до твоих родичей доберутся. Отец у меня такой — если сказал, сделает.

-Не переживай. Мои родители думают своей головой, и даже если это произойдет, то сумеют ответить. Ну, а про остальное знаем только мы с тобой. Жаль, что теперь встречаться труднее будет. Я думал, еще попутешествуем. В той книге есть про многие интересные места в Подмосковье...

-Ты сказал, что не выдал меня, -перебил Владик, — но тебя же спрашивали, наверное, что это за друг?

-Конечно. Я сказал, что из школы, а назвать не могу — дал слово. Мама сказала, что ей это не нравится, но раз дал слово, то дай и мне слово, что такого больше не будет. На этом и порешили. Мы с тобой с самого начала ошибку сделали. Тебе надо было придти ко мне открыто, познакомиться с родителями, а про то, что там между нами — это наше дело.

-Ладно, чего теперь говорить? Я у тебя еще книжку не дочитал.

-Булгакова?

-Ну. Совсем немного и на интересном месте. Где они в Торгсин пришли...

Андрей замялся немного и сказал:

-Я принесу тебе ее завтра. Но, смотри сам. Найдут — это уже все.

-Не надо, -подумав немного, ответил Владик, — Подожду. Может, получится когда. Я с Чекмаревым насчет отмазки договорился. Мои его почитают за то, что у него отец шишкарь, и матери наши знакомы.

-Ты ему веришь?

-Я так понял, что ему самому это нужно.

-Пошли? — спросил Андрей, взглянув на часы, — Звонок через минуту.

Владик смирился с неизбежным. Ровно в половине второго, едва он успевал придти из школы, раздавался телефонный звонок. Отец проверял его присутствие и задавал один и тот же вопрос: что он собирается делать? На что получал один и тот же ответ: ничего, сидеть дома. Такой же звонок следовал спустя полтора часа. Потом приходила мать, и Владик уходил в маленькую комнату. Он или включал телевизор или перечитывал свои книги. Общение с родителями не доставляло ему удовольствия. Он знал, что они роются во всех его записях, прислушиваются ко всем телефонным разговорам, и если раньше он хоть чем-то с ними делился, то теперь они стали для него чужими людьми.

Так же безрадостно прошли каникулы. Правда, на два дня ему удалось вырваться из-под "домашнего ареста", благодаря Чекмареву. В первый — он пришел к Андрею и дочитал Булгакова, а на второй они совершили поездку на Новодевичье кладбище.

Владику запомнился этот день. Помимо того, что он побывал на могилах людей, о которых лишь читал в учебниках или видел только по телевизору, Андрей, бывавший здесь ранее, рассказал много интересного. Это было еще одним прикосновением к живой истории. По пути домой они строили планы будущих путешествий. Интерес, возникший после того счастливого лыжного похода, обернувшегося несчастьем, объединил их.

Наступила весна. Постоянное сидение Владика дома стало раздражать уже не только его, но и родителей. Особенно мать, переживающую, что "ребенок без свежего воздуха". Надзор стал постепенно ослабевать. Тем более, что ничего компрометирующего за весь период за ним замечено не было. Владик уже мог приходить к Андрею, не прибегая к помощи Чекмарева. Они могли даже куда-то вместе съездить, как, например, в стоявший в руинах Донской монастырь с его уникальным некрополем. Владик опять почувствовал вкус к жизни и с нетерпением ждал лета. Прерывать связь друг с другом они не собирались, договорившись о встречных визитах в Жаворонки и в Кратово. Они предвкушали лето, сулившее быть таким интересным, а общая тайна даже придавала жизни остроту, как хороший соус вкусному блюду.

Беда подкралась, как всегда, когда меньше всего ее ждешь...

7.

Тот солнечный теплый день конца мая начался для них с приятного сюрприза. Классная руководительница до начала первого урока собрала дневники и сообщила, что сегодня на последнем уроке раздаст их с выставленными годовыми оценками. Завтра в школу уже приходить не надо. Три дня они будут окапывать деревья на пришкольном участке, после чего — свободны до первого сентября.

-Благодарите Валентину Павловну! — перекрикивая ликование, завершила она, — У вас практика должна была быть в июне, и не три дня, а две недели! Вы не знаете, что стоит директору добиться сокращения учебного года!

На перемене друзья сошлись обсудить новость.

-Во сколько нам окапываться? В четыре? Значит, утром свободны?— спросил Андрей.

-Предлагаешь рискнуть? — догадался Владик.

-Природа шепчет. Двинем куда-нибудь? В Архангельское например...

-Это, где русский Версаль?

-Ну. Мы там были с родичами. Парк, усадьба, лестница парадная прямо к Москве-реке спускается...

-Ладно, там все расскажешь. Как ехать, знаешь?

-На автобусе от Сокола. Пойдем прямо с утра, как в школу, а к четырем вернемся.

-Ну, да. Могли мы не понять, что уроков не будет? — улыбнулся Владик.

На всякий случай он заручился поддержкой Чекмарева. Тот великодушно согласился, пропев с нагловатой ухмылкой:

-Эх, что-то с памятью моей стало... Что уроков нет, совсем не помню...

На следующее утро Владик, выйдя из дома, как всегда, в восемь утра, тихонько положил портфель в ящик пожарного крана на лестнице и помчался к метро, где уже ждал Андрей. До усадьбы добрались быстро. Пришлось даже подождать немного до открытия. Природа порадовала девственной красотой, когда зелень еще не набрала своего сочного цвета, как летом, и все вокруг выглядит совсем свежим, источая неповторимый аромат под многоголосье птичьего хора.

Они побродили по парку — и по дорожкам среди высоких деревьев, и по регулярной части, где широкое пространство замыкалось зданием дворца, являясь как бы одним целым с ним, и террасами, украшенными мраморной скульптурой. С них открывался живописный вид, а внизу поблескивала в лучах солнца извилистая лента реки.

-Красиво умели жить, да? — сказал Андрей, уже успевший рассказать о Голицыных и Юсуповых, которые владели усадьбой.

-Но, ведь не все же так жили, — скептически заметил Владик.

-А ты знаешь, что почти все здесь создано руками крепостных? -запальчиво спросил Андрей, — А дошло до нас потому, что этим владели люди, умевшие ценить их ремесло и их труд. Многих посылали учиться за границу за свой счет, были меценатами. Они только для себя это делали?

Владик не решился возразить.

-Нам с тобой все преподносят не так, как было, — понизив голос, добавил Андрей, — А на самом деле... Помнишь, как тот мужик в Остафьеве сказал нам: убирайтесь вон? А тогда даже в Петергофский парк, царскую резиденцию, вход в определенное время был открыт для всех, кто прилично одет и не пьяный.

-Ладно, пошли на речку, — примирительно сказал Владик, и они устремились вниз по лестнице.

Ребята подошли к самой воде и окунули в нее руки.

-Холодная, — поежился Андрей.

-Если тепло будет, как сейчас, недели через две купаться будет можно, — сказал Владик.

Однако, соблазн искупаться был настолько велик, что отойдя подальше, они скинули брюки и залезли в воду ногами выше колена, стремясь не замочить трусы.

-Класс! -воскликнул Владик, впервые, после зимы, чувствуя, как речная вода обтекает ноги.

Андрей поддержал его восторженным возгласом, слегка брызгаясь.

-Эй! -закричал Владик, отвечая тем же— Что ты делаешь?!

Они обдали друг друга водой пару раз и выбрались на берег, потому что от холодной воды сводило ноги.

-Поль, попробуй только ко мне на дачу не приехать — урою на месте,— сказал Андрей, разваливаясь на траве и смотря на Владика смеющимися глазами.

-Я тебя сам урою. Прям сейчас, — ответил он, наваливаясь руками на плечи Андрея и залезая ему коленками между голыми мокрыми ногами.

Тот залился смехом, а Владик продолжал елозить туловищем, пока не положил его на обе лопатки, широко разведя в разные стороны согнутые в коленках ноги.

-Насилуют! — закричал Андрей театральным шепотом.

Они были уже оба возбуждены, и останавливало только то, что в любой момент на тропинке вдоль берега могли появиться люди.

Побарахтавшись, они оделись и направились обратно. По дороге их внимание привлекло полуразрушенное строение, относящееся к ансамблю усадьбы. Похоже, что его реставрировали, поскольку оно было окружено дощатым забором. Ребята подошли ближе. В одном месте доски отставали от перекладины. Владик раздвинул их и заглянул внутрь. За забором никого не было, только лежали сложенные в кучу доски и стояло несколько заляпанных известью бочек. Напротив была дверь, ведущая в помещение. Они пролезли сквозь щель в заборе, и подошли к двери. Она оказалась не заперта.

Внутри все было в запустении. Высокие, местами обвалившиеся потолки сохраняли следы имевшегося когда-то декора, рамы — где были затянуты целлофановой пленкой, где сохранили мутные стекла, через которые проглядывал окружающий ландшафт. В углу стояли сколоченные из досок леса, и одна стена за ними была заново оштукатурена. Очевидно, строение начали реставрировать, и на этом все кончилось или отодвинулось на неопределенное время.

Они подошли к окну и посмотрели наружу.

-Эх, Поль, скажи, тебе никогда не было обидно, что ты родился так поздно? — спросил Андрей, — Ведь родись мы лет сто назад, мы бы прожили с тобой совсем другую жизнь.

Он обернулся, и они оказались лицом к лицу. Желание, возникшее еще на берегу, вновь напомнило о себе. Они обнялись и полезли друг другу под одежду. Скоро их школьные пиджаки и рубашки оказались брошенными на прогнивший пол, а брюки спущенными до щиколоток покрасневших от холодной воды ног. Некоторое время они ласкали друг друга, а потом возбужденный Владик стащил зубами с Андрея до колен трусы и уткнулся лицом в его промежность. Андрей блаженно застонал. Вместе со стонами до слуха Владика донесся отдаленный шум с улицы, но опьяненный моментом, он не придал ему значения, решив, что это птицы. Как он потом горько сожалел об этом! Но, если б знать...

Неожиданно дверь в помещение распахнулась, и входящие замерли на пороге в немой сцене.

То ли какая комиссия решила нагрянуть сюда в разгар рабочего дня, то ли заинтересованные товарищи пришли наметить план работ, но на пороге возник седой мужчина в плаще нараспашку поверх отутюженного костюма, и рядом с ним молодой, тоже в костюме, державший на изготовку блокнот с ручкой. Завершали процессию три женщины — одна лет сорока, делового вида, и две пенсионерки, судя по всему, из той самой вездесущей общественности. От представшей их взорам картины, они застыли в шоке.

-Вы что здесь делаете? — резко спросил мужчина, хотя увиденное вряд ли вызывало сомнения — что?

-Какой ужас! — воскликнула пенсионерка.

-Если бы не увидела своими глазами, не могла даже подумать, что такое бывает! — проговорила вторая дрожащим голосом.

-Вызывай милицию, — придя в себя, сухим деловым тоном распорядился мужчина, и молодой опрометью кинулся наружу, забыв спрятать в карман блокнот.

-Приведите себя в порядок, — потребовал мужчина, глядя на них таким брезгливо-ненавистым взглядом, что Владик запомнил его на всю жизнь.

-Вот наша молодежь! -заговорила первая пенсионерка нравоучительным тоном, — Сколько мы средств тратим на воспитание, сколько сил кладем!

-До чего же нужно дойти, чтобы вытворять такое? Да разве я могла себе это даже представить? — все еще не отойдя от шока, верещала вторая.

-Нет, скажите, для кого мы все делаем? — опять подхватила первая, — Реставрируем памятники, храним культурное наследие?

-Починовский умер в больнице с ключами от дворца в руках, — сухо вставил ни к кому не обращаясь, мужчина, — Когда видишь такое, руки чешутся прибить на месте.

-Нет, вы представляете, хотя бы, в каком месте находитесь? Где вы это вытворяете?! — по петушиному наскакивая на ребят, воскликнула первая, едва не выплевывая соскочивший с нижней челюсти зубной протез.

-Таких убивать надо, — пренебрежительно вынесла приговор "деловая женщина",— а родителей к ответственности привлекать. Вот они — плоды либерализма.

-Так родители, небось, ничего и не знают, — вставила тоненьким голоском вторая пенсионерка, — Как же вам не стыдно?

-Нечего с ними миндальничать — перебил мужчина, -Разберутся без нас.

С улицы вошел молодой в сопровождении милицейского сержанта, который тоже брезгливо посмотрел на них и скомандовал:

-На выход...

Все дальнейшее слилось для Владика в какую-то унылую череду сменяющих друг друга мрачных картин...

Милиция. Человек за столом в капитанских погонах и с непроницаемым лицом, задающий грубым голосом беспощадные жестокие вопросы. Комната, отделенная от коридора решеткой, куда их затолкали и где сидела на скамье не обращавшая на них внимания цыганка, иногда подавая голос: