Остров Луга

Эвенк с некоторым удивлением и в то же время одобрительно покачал бородой:

— Быстро, однако, мудрости набираешься, земляк! Что касается твоих родичей, то кое-кто в ведунах или колдунах, безусловно, хаживал — не из ничего же твоя Сила поднялась! Чем меньше их было в твоем древе, тем лучше, земляк.

— А ты это точно знаешь? Иди так — из области предположений?

Гнев сверкнул в желтых кошачьих глазах шамана. Сверкнул и пропал. Кротким, едва ли не просительным тоном прозвучал ответ грозного Илчина:

— Забыл с кем говоришь, землячок, а?

Мглистый, сумрачный день со скоростью сверхзвукового истребителя приближался к концу. Серо-синие облака, застилавшие небо, прямо на глазах превратились сначала в синие, потом в темно-лиловые...

Ведуны как-то незаметно притихли. Ужин поглощали молчком, сбившись в тесный кружок у костра, Тойво тянул до последнего, не желая включать "солнце" раньше крайней необходимости.

После урока фехтования на мечах, преподанного Двойным Персом, Якудзой и Патриком, Ярослав с наслаждением воспринял резкую вечернюю прохладу. Мышцы разогрелись, в жилах будто не кровь текла, а жидкий огонь.

Он почти не боялся наступления ночи, обнадеженный Илчином, и не прочь был поболтать.

— Отойдем в сторонку, братушка, — попросил он охочего на беседы Стояна, не желая нарушать общего сосредоточенного молчания.

Стойчо с готовностью выбрался из круга. Отойдя, они сели у стен кузни. Закурили.

— Я вот что хотел спросить у тебя, — начал Ярослав. — Почему сторонники Зла не нападают до ночи? Боятся, что ли?

— Нет, — спокойно ответствовал ведун, щурясь от табачного дыма. — Им солнечный свет мешает. Фотоны создают помехи резонансу зловредных излучений. Конечно, простейшие действия, вроде порчи и сглаза, возможны и днем, но, во-первых, в пределах видимости, а во-вторых, результат чрезвычайно ничтожен. Впрочем, и борьба с колдуном как таковым днем малоэффективна.

— Это почему же?

— А ты думаешь, нанося вред какому бы то ни было живому существу, мы пользуемся излучениями добра? — хмыкнул болгарин. — Фотонам без разницы, кто создает злокачественные поля — ты или Маркуша. Они их разрушают только потому, что такова их природа. Ночь одинаково способствует и колдуну, и ведуну. Точнее — не препятствует. Вот как, по-твоему, почему сегодня день такой сумрачный?

Ярослав молча пожал плечами.

— Зло наступает. Резонанс настолько силен, что почти не пропускает пучки фотонов. Ты заметил — твой талисман не холодит? По той же причине: вокруг нас очень враждебное поле. Но это еще полбеды. До того, как люди приучились сжигать себе подобных на кострах, даже огонь затруднял злодейские воздействия. Введя его в свой арсенал, злое поле приспособилось к нему.

— Погоди-погоди! — Ярослав почувствовал, что здесь что-то не сходится. — А лазеры?

— Что — лазеры? — не понял Борев.

— Ну ведь лазеры тоже созданы для убийства. Помнится, еще Архимед жег линзой римские корабли.

— Это верно — корабли, а не людей. И лазеры еще не участвовали в уничтожении людей. Кроме того, существует критическая точка, некий предел, после которого злодейское поле начинает подстраиваться под новую помеху. Нынешней ночью ты увидишь, каких чудовищ наготовят для нас лучшие колдуны мира. И чем тусклее будет светить наш "торшер", тем страшнее и зловредней будут становиться эти твари. Держись в световом круге, братушка! Держись в круге! Но не забывай — твой меч должен разить все, что появится у черты Света и Тьмы, ибо само присутствие творений Зан-Гу и Нгумы воздействует на подавление "Солнца Девятерых". Даже если тебя станет выворачивать наизнанку, даже если в штаны наложишь, рази без устали!

Ярослав уже видел Стойчо в веселье и гневе, сейчас узнал его и в страхе. Когда он произносил завершение тирады, пальцы его, сжимающие сигарету, дрогнули два-три раза.

— Не приведи Бог увидеть, как свет погаснет, — добавил он тихо.

Громовой вопль вонзился в барабанные перепонки Ярослава в то же мгновение. Резко обернувшись, он увидел, как, касаясь самых туч, понеслась на остров громада волны. Изогнувшись в позе атакующей кобры, мчался на гребне Левиафан — неистребимое Зло мира.

— Началось! — ахнул Стойчо, и Ярослав вдруг понял, что и болгарин в душе не верил в истинность Испытания. Но, как бы то ни было, Стойчо Борева недаром призвали на остров! Вскинув руки, он "выхватил" из подпространства блистающий изумрудами меч и бросился к краю обрыва, крикнув на ходу:

— За мной, братушка!

Точно горсть гороха, брошенная умелой мошной рукой, рассыпались ведуны по периметру Острова. Торжествующе треснув молнией разряда, вспыхнуло "Солнце Девятерых", осветив берег и воды метров на сто вокруг него. Волна, натолкнувшись на эту границу, рухнула вниз, осыпав остров крупными брызгами, и тут же покатилась назад, вновь собирая зловещую силу.

Ярослав бегло осмотрелся. Справа, шагах в восьми, огромной статуей застыл Свен, слева — Стойчо. У чаши энергопередатчика виднелась согнутая фигура Илчина. На крыше кузни, прикрывая ладонью глаза от сияющего шара, встал Магистр. Сегодня была Его Ночь. Волна ударила снова, потом еще и еще... Левиафан пришел в неистовство. Его рев сотрясал жалкий кусочек суши, врезался в мозг людей, осмелившихся противиться его неодолимой жажде могущества и неутолимому голоду. Но Илчин все так же сидел у чаши, попыхивая длинной шаманской трубкой, и Волна по-прежнему дробилась о границу света.

Пока все шло нормально, несмотря на атаки Червя, но Ярослав с нарастающим чувством ужаса вдруг заметил, что сама Граница потихоньку отступает все ближе к острову. Камни на цепочке и мече становились все ярче, шее стало тепло от нагревшегося оберега. Пришлось окружить себя зеркальной сферой, но страх нарастал. Нарастало и нетерпение. Ярослав уже почти желал открытой схватки с силами Зла, не зная того, что схватка уже идет. Только вместо мечей Границу держит еще соединенная воля ведовской цепи.

Но уж таково и было Испытание, что с каждой минутой усиливалось злодейское поле, увеличивая могущество Левиафана. Соответственно слабела и воля Добра. За полтора часа Граница передвинулась почти к самому острову.

— Если дело и дальше так пойдет, мы и до Часа Быка не продержимся! — крикнул Стойчо.

— Твердь меньше подвержена резонансу, — раздался справа обнадеживающий голос Свена. — Держись крепче, Яро!

Тень медленно, словно нехотя, вползла на берег... В то же мгновение ударила Волна... Чудовищная облезлая обезьяна с оголенным черепом, пылающими красным огнем зрачками и клыками, точно у кабана, бросилась на Ярослава. Не столько испугавшись, сколько удивляясь — откуда взялась-то, — Ярослав судорожным движением выставил острие меча на вытянутую руку. И ощутил сильный толчок, будто бревно отразил. Обезьяна исчезла, но секунду-другую спустя на ее месте возник высоченный, плоский, как доска, "гуманоид" с перепончатыми лапами, снабженными острыми когтями, и пустыми глазницами. Он неуклюже, но достаточно уверенно увернулся от взмаха ведовского меча, и его внезапно удлинившаяся уродливая рука едва не впилась Ярославу прямо в лицо. Содрогнувшись от омерзения, новоявленный ведун, в свою очередь, отклонился и полоснул руку клинком. Чудовище тут же растаяло. Впрочем, передышки не последовало — сверху, пронзительно крича, спланировала гигантская летучая мышь, пришлось разбираться с ней. Да еще нужно было следить за тем, чтобы не оказаться за чертой света.

Сердце Ярослава продолжало трепетать от страха и брезгливости, но постепенно душой его все больше завладевало облегчающее чувство ярости и своей полезности. Здесь действительно очень пригодилась его служба в десанте — по числу уничтоженной нечисти он далеко обошел многих ведунов, и в том, что Граница несколько замедлила свое отступление, была и его заслуга. Одно было худо — с каждым разом чудища становились все гнуснее и свирепее. А главное — увертливей. Летучие мыши-вампиры досаждали особо. Набрав высоту, они с молниеносной скоростью набрасывались на Границу и, скользнув по ней, тут же уносились прочь невредимыми. Волна Левиафана била и била по Острову, порождая новую нечисть. Спустя три или четыре часа после начала Испытания Граница просто кишела самыми кошмарными по виду и сущности тварями. Несмотря на то, что окружность Света уменьшилась едва ли не вдвое, так, что до соседей оставалось не больше трех шагов, ведуны не успевали уже очищать ее от нечисти.

Впрочем, были и потери... Из сорока восьми бойцов Остров Луга потерял почти половину. Кто-то вовремя не отступил, кто-то в запале сам высунулся в сторону Тьмы, кого-то зацепили и уволокли за Черту... Не видно было Мустанга, Якудзы и Салмата; буквально на глазах у Ярослава несколько тварей на части разодрали Аршака, до последнего мгновения размахивавшего мечом. От десятка ядоносных ран выродился в мутанта Чезаре Даниано; хорошо еще Ван Ши вовремя перехватил его и испепелил, но и сам изнемог в схватке — одна из крылатых мышей выбила китайца из Круга... Рыча от ярости и досады, ведуны пятились вдоль отступающей Границы... Пал Парьяхауна, страшный семиметровый упырь выхватил из цепи Парджу и утащил во мглу. Обезумевший от гнева и безнадежности Шимон сам выпрыгнул за пределы Круга и сразил не менее десятка фантомов, прежде чем умертвили его.

Левиафан бесновался у берега, но неодолимая сила удерживала Зверя на месте — Илчин, истративший последний запас табака, грезил наяву, откинув голову назад и блуждая невидящим взором по светоносному куполу, над которым кружил трехголовый дракон. Это был не "киношный" эффектный "летающий ящер", а уродливое порождение Абсолютного Зла, разящее орудие Тьмы. Никто не знал, создано ли оно волей чародеев или просто пробудилось от древнего сна. Никто не знал, почему оно медлит. Казалось, Дракон высматривает кого-то. А может, просто выжидает подходящего момента.

Круг сужался. Звенели от напряжения камни талисманов, пылая в сумерках, точно близкие звезды. Мерцали ведовские клинки. Ломило плечи и спины, соленые струйки стекали по истомленным телам... Уж пали Девятеро, лишь Чаупья по-прежнему держал Границу, но изнемогал и он. Пал Туа, раскушенный пополам чудовищем, которое не поддавалось никакой классификации — даже ведовской. Тварь эта весьма досаждала защитникам Острова. В конце концов Годо сумел так раздразнить ее, что она забыла о всякой осторожности, ворвалась в Круг и исчезла... оставив после себя зловонную лужу, испарившуюся несколько минут спустя.

Круг сужался. Разя направо и налево, Ярослав потерял счет времени и избитой нежити. Он не мечтал о победе, все чаще и чаще его посещало навязчивое желание умереть, чтобы избавиться от Испытания. Единственное, что его еще удивляло в этом кошмаре — почему его не тошнит! Каким-то внутренним чутьем он понял причину исчезновения первых незамысловатых и довольно ординарных порождений Мрака и, поняв, потерял всякую надежду на благоприятный исход. Твари прогрессировали не по воле Зан-Гу и Нгуму либо еще какого чародея, они самосовершенствовались в резонансе Абсолютного Зла. За этими чудовищами маячила куда более могущественная Сила, возрождавшая и направлявшая их. И эта мощь черпала энергию в самой себе.

Ни исполинская воля Илчина и Тойво, ни разящие мечи не могли остановить Черту: единственное, на что были направлены их усилия, — замедлить ее продвижение.

Светоносный шар становился все меньше; даже в самом Круге свет поблек, потускнел, будто съежился. Ведуны отступали, сам Тойво слез с кузни и перешел к Илчину.

Они сидели напротив друг друга и молчали, сосредоточившись; крупный алмаз сверкал на груди эвенка, и синий огонь сапфиров сиял на финском колье. Ведуны отступали. Из сорока восьми человек в Круге оставались всего двенадцать. Двоих Ярослав не знал, иди, если точнее, знал плохо — кариба и индонезийца Умо. Прочих он числил в своих друзьях, хотя это определение не очень-то подходило к Тойво, Илчину и Двойному Персу. До энергетического канала было рукой подать, когда Крылатая Тварь с беззвучным воем, отдавшимся дрожью в почве, ринулась сверху, целя на Чашу передатчика. На груди Илчина вдребезги разлетелся алмаз, десять молний сорвались с пальцев шамана и ударили в дракона, отшвырнули и подожгли его ослепительным зеленым огнем. В то же мгновение мерзкий оборотень в облике волко-ящера полоснул отвлекшегося Ярослава по плечу когтями, сочащимися желтоватым ядом. Сказать, что это было больно, — значило ничего не сказать! Казалось, от плеча к сердцу и мозгу не спеша стали вонзать ледяные иглы, он не мог кричать дыхание перехватило, не мог даже сознание потерять, оставалось лишь ожидать самого худшего. А худшее означало не просто обычную смерть, а перерождение в нежить.

Но друзья не бросили Ярослава: Стойчо и Патрик подхватили его под руки и отвели к Чаше энергетического канала. Их места тут же заняли Свен и Дитрих. Годо и Чаупья тоже расширили свои участки обороны. Лечение было молниеносным и не менее болезненным, чем само ранение: Стойчо прижал к порезам клинок Ярославова меча, отчего "иглы" из ледяных превратились в раскаленные, а Патрик, пробравшись сквозь защиту Ярослава, обрушил на него полтора десятка заклинаний, от которых молодого ведуна заломало в сильнейших судорогах. Кто знает — вынес ли бы он подобную терапию, если бы самозваные лекари не приняли на себя часть его страданий?!

К тому времени, когда Ярослав смог немного отвлечься от боли и окинуть взглядом поле боя, он увидел, что дела вовсе плохи. Уже кузня скрылась за непроницаемой стеной Тьмы, уже за пределами Черты остались все деревья Острова. Обняв друзей за плечи, Ярослав поднялся. Его шатало, будто стакан принял. Стойчо, переглянувшись с ирландцем, вынул свой меч из подпространства и поспешил на помощь Чаупье, отбивавшемуся от полудюжины творений Зла самого отвратительного образа. Ярослав прислонился к горячему плечу Патрика и терпеливо ждал пока восстановятся силы: жар, источаемый телом молодого ведуна, постепенно утихомиривал его собственную зябкую дрожь. Свен и Дитрих бились как древние исполины, описание которых Ярослав встречал в старинных легендах, их клинки беспрерывно кромсали наступающую нечисть, сверкая ослепительными белыми молниями. Сегодня им позавидовали бы и Вельсунги!

— Что там Вельсунги! — хмыкнул Патрик. — Этих парней я не поменял бы на самого Кухулина!

Слабый вскрик прозвучал бедой. Ирландец и рус, обернувшись на звук, ахнули в голос — там, где сидел белый шаман эвенков, не было ничего, кроме маленькой кучки костей, перевитых серебряной цепью. Из Чаши энергоканала вилась тонюсенькая красная нить, "Солнце Девятерых" тускнело на глазах. В течение нескольких секунд, пока друзья осмысливали происшедшее, погибли Рустам и Кариб.

Умо, выставив длинное копье с мерцающим наконечником, первым принял натиск ворвавшегося на остров Левиафана. Одним ударом гигантского своего хвоста Зверь перешиб пополам и копье, и индонезийца. Его пасть широко распахнулась и нависла над Дитрихом. Патрик — единственный из всех — успел метнуть в Червя молнии с правой руки, и это задержало того на какое-то мгновение; разрезаемый зубами-шильями богатырь-германец двумя руками вскинул над собой блистающий меч, вонзил его и, умирая, выкрикнул из последних сил: "Дану, дану обере Харр!"