Моя Валуа

'Атланты поднимутся гордо, лицом к европейским собакам, вот только к обрезанным мордам, ко всяким арабам — раком'. Кругом опасность! Планов громадьё! А ума так мало, опыта так немного, тяжела и неказиста жизнь попаданца-террориста.

И клиент попался Зубрикову привередливый, все ему не то и все ему не так:

— Граф, а может, вы меня отравите? А противоядие я заранее приму! — юлил буржуй, и строил жалостливую морду. Но до кота из Шрека ему было далеко, Лешка не сдался.

— Только кровь! Членовредительство! Калека — это будет солидно. Аккуратно все сделаем. Соглашайся Жан, без кисти левой руки прожить можно. Жену, конечно, не так удобно баловать, но какие ваши годы, вы уже спокойней должны тискаться.

— Не трожь мою семью, граф! А почему не ногу? Ступню можно левую раздробить, у меня хороший лекарь.

Зубриков сморщился, 'хороший лекарь' все болезни от движения планет и зловредных миазмов выводил, не мыл руки перед операцией, и имел все шансы угробить пациента.

— Нога это серьезно. Нога это только видимость комфорта. Купца ноги кормят! Хомо хомини люпус эст — человек человеку волк!

— Оно так, но... как бы чего не вышло. А вдруг промахнутся твои люди?

— А ты не маши руками! Все будет чисто! Я приобрел у атлантов немного их пороха! Только тихо, это тайна. Я с верным человеком пытаюсь узнать секрет их пороха. Хотя он давно не секрет. Но никому нельзя доверять. Все необходимо проверять.

У мэтра Безе сразу исчезло с лица всякое скорбно жалостливое, и наружу выглянул зверь, опасный зверь, который таится в каждом человеке — хитрый и коварный хомяк.

— Порох атлантов, это великий секрет.

— Уже не секрет. Венецианцы выкрали рецепты, скоро эти мерзавцы совсем обнаглеют. Жди большой беды с юга, Безе. Итальянские торгаши проиграли все свои позиции в партии с оловянным островом. Теперь они пойдут путем Рима — сушей — скоро во Франции будет неспокойно.

— Да когда у нас было спокойно! Помоги нам святой Денис, — перекрестился старый Жан и продолжил гнуть беседу в интересующую ему сторону. — А граф много пороха смог раздобыть. Возможно, старому купцу не стоит терять надежды на новые хорошие сделки?

— Безе, с тебя одна услуга. Порох я не продам, но ты останешься доволен сделкой.

Жан Безе, торгаш из рода торгашей, сразу понял — сделка будет выгодной. Граф, хоть и был итальянец, а значит искусно владел мастерством коммерции, и не стеснялся прибегнуть ко всем своим умениям для достижения поставленной цели, — но граф оставался чванливым аристократом! Купец перекрестился и чуть склонил голову:

— Я весь внимание, граф.

— Безе. Секрет пороха атлантов прост. Они добавляют в него неведомую нам добавку. И во всей Европе нет ничего подобного тому, что нашли атланты в своей проклятой Атлантиде.

— И ты знаешь, что это за добавка? — даже наклонился к собеседнику купец.

— Да. От своих вассалов они не скрывают этого, — ДиКаприо, наоборот, откинулся в удобном кресле и прищурил левый глаз. — Ты должен услугу, будущий прево.

Граф протянул руку, наполнил кубок вином, отпил, и только тогда перестал томить собеседника неведением:

— Все находятся в странном заблуждении, что Атлантида находиться на западе от Европы и Африки. Да! Древние мудрецы многих стран указывают в том направлении и поминают страну Атлантов. Вот только эти атланты — не из Атлантиды, Безе! Ты видел в Париже мерзких англичан? Я тоже их видел. И никому ведь не приходит в голову утверждать, что Париж — столица Англии?

— Но... как? А что же тогда получается, — промямлил старый купец, которого слова графа совсем сбили с толка.

— Жан, ты многое знаешь, много слышал, еще больше слухов ты купил. Кто такие есть эти 'атланты'? Вспомни, — ДиКаприо отпил вина и махнул рукой на недотепу. Лицо Леонардо приобрело то выражение брезгливости и снисходительности, которое Жан Безе ненавидел. Как и всех аристократов, удачливых зазнаек и бездельников.

— Атланты на каждом углу кричат о себе: 'Мы потомки Римлян!' Они не атланты! Они... часть войска великого Рима, которое ушло в дальний поход. Куда? Ты догадываешься, Безе?

И вот в этот момент мэтр Безе все сообразил. А ведь верно! Да как же это в голову ему не приходило! Какие они атланты? Стоп, они могли найти сокровища древних атлантов, но сами они — европейцы, они потомки римлян! Вот ведь пройдохи кучерявые. Вот всегда эти итальяшки всех на сопливой улитке обгонят, в любую щель залезут, мерзкие конкуренты, гореть им в аду!

— Я понял, — расплылся в улыбке купец.

— Ничего ты не понял, — восстановил справедливость граф. — Это я тебе сказал. Ты услышал! А теперь главное, Жан Безе. И вот об этом знать лишним не следует. Совсем не следует знать лишним об одном важном моменте. Проверим твою сметку купец. Подумай хорошо, просто отбрось все лишнее и вспомни — кого тебе напоминают эти римские атланты? Они несут черты Рима, они следуют заветам Рима. Но они выдают свою мерзкую натуру, природу этого проклятого народа не спрячешь.

— Норманны, — прошептал парижанин. — Проклятые язычники с севера.

Такое не забывается. Века дерзких набегов, когда не просто рушились города — рушился мир. Столетия жизни в страхе и ненависти — парижане ничего не забыли. Они просто спрятали страхи так глубоко, чтобы не вспоминать, что покой стал их врагом.

— Верно, купец, — довольный сообразительностью собеседника кивнул головой граф. — Они с севера. Их предки, воины великого Рима зашли далеко. Слишком далеко, чтобы суметь вернуться. Я не вызнал еще тайны их прошлого. Но видящему достаточно. Они стали искуснейшими мореплавателями, легионеры-викинги — они разобрались с англичанами, как с дитятей. Отшлепали и отобрали игрушку.

Ты знаешь их слово: 'Иисус сказал: Я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его, пока он не запылает'. Им нужен мир в Европе. Но вот что они потребуют взамен от нас? Этого никто не знает. Несомненно, они нашли города Атлантиды. И там, на севере они нашли этот минерал, среди снегов и льдов, при страшных холодах образуется их 'мендель'. В нем сила их пороха. И кто знает, купец, кто знает, какие еще тайны они хранят. Рядом с ними 'кровь дьявола' покажется нам сладенькими крошками медового пирога.

— О, красный перец, это хороший товар, жаль, что эти язычники не ведут дела с честными христианами, — скорбно поник головой мэтр Безе.

— Ведут, купец, — рассмеялся граф. — В том-то и дело, что ведут. Разделяй и властвуй! Вот их заповедь! Нам они дают олово, а арабам — перец. Согласись, Безе — к нам они благосклонны.

— Но не к англичанам, — усмехнулся купец.

— Поделом! Нон вис дефекатос — нон анус круциатос!

— Не можешь срать — не мучай анус, — быстро перевел мэтр Безе и рассмеялся. Но быстро успокоился под порицающим взглядом графа. И даже позволил себе бросить камешек в сторону негодяев. — Латынь этих заблудших совсем груба.

— Они и сами грубы, порой эти легионеры ведут себя как их предки, а не как подобает цивилизованным людям нашего времени. Но нас с тобой должно волновать одно. Безе — с их помощью я изведу весь твой род. Я не пожалею никого. Знай это. Тебя ждет славное будущее, твоих потомков ждет славное будущее. Но атланты не прощают предательства. Им нужен покой во Франции. И сильная Франция им нравится. Мать не навредит сыну. Сын не поднимет войска на мать. А всякие трупные черви и падальщики: бургундцы и арманьяки подавятся своими кишками. Париж будет стоять вечно. Французский Париж. Не бургундский, и не вотчина арманьяков. Таково условие этих жестоких людей. Но тебе — это выгодно. Только это. И еще немного забот на благо процветания французской торговли — будет, чем заняться парижскому купеческому прево мэтру Безе, верному сыну Парижа.

И мэтр Жан Безе согласился — без пальцев левой руки жить можно, а со старушкой Гретой им пяти пальцев хватит. Не молодые — скромны в желаниях.

* * *

Как это ни странно, парижанам было, за что не любить римлян. Прежде всего, римляне не уважили древнее поселение на острове, обозвав его 'Грязнулей'. Лютеция, это от слова 'грязь — лютум'. Жившие на острове кельты паризии, были славные парни, совершенно безбашенные — когда они поняли, что нет никакой возможности отстоять свои дома, паризии просто подожгли мост и город, и убрались на правый берег. Но римляне прекрасно понимали оборонительную ценность поселения на острове Сите — и заново там все отстроили — это было отлично — все в классическом римском стиле: дороги, бани, храмы, виллы. Народ паризиев только через двести лет выжил римлян, и взял свое массой, город наконец-то стали называть Паризием. Всего в километре к югу от собора Богоматери, через Сену, в левобережной части города, стояло старое аббатство святой Женевьевы — покровительницы Парижа, со своей церковью, очень популярной в южной части города. Собор и другие церкви острова Сите были для людей высокого полета. А святая Женевьева было для всех — в эту славную церковь ходили на воскресную мессу много достойных парижан.

Воскресенье у католиков было 'первым днем недели' — напоминало, что как восьмой день, следующий за субботой, оно означает новое творение, начатое Воскресением Христа, и просто воскресением времени для простых смертных. Воскресная месса — служба — была более торжественной, с дополнительными песнопениями, раздачей хлеба и вина — по кусочку, по глоточку, но зато для всех. Это хорошо объединяло народ, было в этом нечто напоминающее чистоту и наивность детского праздника.

Зубрикову католические мессы были не в тягость. На них довольно прилично пели, играли на органе, а он обожал музыку превыше всех других искусств. Архитектуру он вовсе не понимал, ничто не трогало его душу, когда он пытался понять и проникнуться величием памятников зодчества — ведь знал, что это памятники, а все одно — рассматривал здания спокойно, с интересом скорее милитаристским: насколько здание годно для обороны. Еще он научился рассматривать здания и с целями диверсантскими — это вообще его не красило.

Наносить большой урон не входило в его планы, поэтому он тщательно проработал с парнями детали покушения. А потом отправился в собор Богоматери, в компании с Катрин, чтобы создать себе алиби, послушать песен и полюбоваться красивыми стеклышками витражей.

Отзвучали звуки молитвы 'Ave Maria' — это песнопение Лешка уважал, хоть все подрывался залезть своими грязными лапами в святое, и подкинуть попикам пару новых музыкальных идей, чтоб еще более украсить гимн Богородицы. На душе было покойно и светло, середина апреля выдалась славной — мало дождей, тепло и чудесно для прогулок по старому городу.

Когда верные стали покидать здание, после службы, Зубриков пристроился к свите Валуа и вышел, не выдавая никакого волнения. Хотя он волновался — всегда волновался, когда ребятишки действовали без него. Два дебила это сила — а два легионера — конец любой карьеры. Или начало вступления в должность нового карьериста.

Самое неприятное было в том, что над городом стоял колокольный звон — все живое праздновало славный день. Это было удобно для устройства пакости. Пакостники знали об этом и действовали смело и нахраписто. Вот из отворившихся дверей церкви святой Женевьевы вышли фигуранты операции. И атланты нанесли удар. Николас с наглой мордой, тщательно загримированный под венецианского торговца изящной посудой — всеми нелюбимого ворчуна Джакопо Леронозо — шел навстречу выходящим из церкви. Мэтр Робер Фламан и мэтр Жан Безе шли не спеша, в кои-то веки, беседуя без споров и разногласий, что всех еще более умиляло и радовало в такой день. Когда на венецианца обратили внимание, было уже поздно. Николашка с двух рук бросил в людей два кожаных мешочка, которые до этого прятал в широких рукавах яркого халата, после чего развернулся и пошел в сторону от Сены, до знакомого дома, подвал которого вел в катакомбы, а там они уже ориентировались отлично.

Раздались негромкие хлопки взрывов — в разные стороны полетели кусочки железа, которые не могли серьезно поранить человека. Увы, они могли убить, при попадании в глаз, в висок, в незащищенное горло. Но ребята постарались уменьшить свой список жмуриков — заряды были слабые. Им был нужен именно переполох и смятение, во время которого и под шумок колокольного звона Алый мог пару раз прицельно нанести урон. Стрелял он тщательно подготовленными болтами. Яд на болтах и меткость легионера-диверсанта это было не единственным приветом, болты были похищены у главы арбалетчиков из охраны Турского подворья. Южане вели свои дела в Париже с осторожностью. Не любили они попусту являться во враждебный им город. Охрана всегда была отличная. И в этот раз она была хороша. Вот только средневековые воины жили странными привычками: на посту, на дежурстве они могли быть дисциплинированными и достойными служаками. А после работы — словно черт вселялся в людей — будто у себя в родимом Туре могли начать беспутствовать беспечные мужчины. И вели они себя иногда как захватчики, преодолевшие осаду города. Пьяного вдрабадан арбалетчика упокоили без шума, позаимствовали с его трупа пару болтов и спустили труп в сточную канаву. У большинства арбалетчиков была отличная привычка — всегда таскать с собой пару болтов на поясе. Кстати, болтом можно было работать ничуть не хуже, чем стилетом, и с успехом нанести смертельный укол врагу.

Мэтр Робер Фламан схлопотал пару отравленных болтов, и песенка его была спета. А вот Жан Безе легко отделался. Он не знал, что в коробочке, которую ему вручил граф, но он знал другое — точность и аккуратность есть залог хорошей сделки. Коробочка была очень похожа на ту, в которых достойные люди держат благовоние или ароматную присыпку. Жан взял коробочку в руки сразу после того, как вышел из церкви. Он молился, грустно улыбался Роберу, мысленно проклиная этого самодовольного осла. И когда ему в грудь ударился мешочек, брошенный 'венецианцем', он не испугался, он все сделал так, как они повторяли у него в доме. Николас бросал мягкий тряпичный мячик, купец падал на бок. Николас бросал — купец падал. Жан был крепкий мужчина, хоть и пожилой, синяков он себе наставил, но был спокоен — он готов. В церковь он оделся очень скромно, но очень плотно, в осенний плащ с пелериной, в тунику из довольно грубой шерсти. Сказался простывшим, и никто не удивился, а только пожелали скорого выздоровления. Безе упал на бок и чуть назад и сжал в руке коробочку — раздался хлопок, и он закричал от боли! 'Будьте вы все прокляты! И атланты, и ты граф ДиКаприо! Как же больно!' — успел еще подумать мэтр, прежде чем к нему не подскочили охранники из его людей. Граф предупредил Жана, что все будет 'в шоколаде', то есть оплачено звонким золотом — не надо беспокоиться. Из толпы выскочило несколько человек, которые принялись хлопотать над пострадавшими. Бедных жертв коварного нападения отнесли в церковь, из которой они только что вышли. Один из хлопотливых оказался старым воином, который немало пролил английской крови на полях войны, и толк в ранах он знал. Коротким ремнем, сдернутым с пояса, он сразу перетянул пострадавшую руку купца и покачал головой — дело плохо — быть купцу калекой. Подоспели стражники, подоспели дознаватели, подоспели свидетели — так продолжился этот воскресный денек семнадцатого апреля.