Poison

...Дом стоял на пригорке, и слева к нему подходил густой лесок или рощица. Косогор резко обрывался в широкую полосу из песка, щебня и гальки, а дальше валуны терялись в белом кружеве пены и гребни волн неутомимо резали берег, разбегаясь от далекой черты горизонта, разделяющей сине-стальную бесконечность моря и густую голубизну неба над ним...

Рин даже не ощутил, как от его бессознательного движения сдвинулся замок на деревянной рамке прозрачной двери. Зачарованный откровением вселенского чуда, он шел навстречу обманчиво манящему и грозному торжеству стихии, пока не уперся в перила, вцепившись в них до судороги...

— Увидел?

Юноша круто развернулся на внезапно хлестнувший его, — будто упругой ветвью хвои по лицу — голос, но только встретившись глазами с небрежно прислонившимся невдалеке офицером, осознал, что похоже до сих пор так и не сделал ни единого вздоха.

Манфред оттолкнулся плечом от стены, сдержанно усмехнулся в расширенные до предела, как от дурмана, невероятные блестящие глазищи, смерил взглядом всего натянутого тетивой эльфеныша... и одним слитным движением оказался вплотную, впиваясь в его нежные губки властным, требовательным поцелуем. А Рин...

он не что смирился, подчинялся, стыдился, робел, — это поцелуй выдался вдруг, как недозрелая, розово-зеленая крепкая клюква, раскушенная на морозе! Твердая, кисло-горькая. Царапающая язык высохшим "венчиком". Нужная.

Как холодный поморский ветер пополам с солеными брызгами вместо слез, когда уже не можешь заплакать. Как стремительно скатывающиеся из-под ног камешки — на меру весов того, что не сбудется, пока вторая их чаша устремляется ввысь...

— Одевайся, — Манфред так же резко отстранил юношу от себя, без перехода кивнув на его босые ноги. — Сходи погуляй. Время у тебя час.

"Пусть, на 20 километров вокруг, здесь все равно никого не бывает" — закончил про себя мужчина, отстранено наблюдая за ошарашенным эльфенком, который очнувшись от потрясения, спешил воспользоваться неслыханным разрешением и отчаянно-торопливо пытался распотрошить стандартную упаковку доставленных для него новых вещей в поисках хоть чего-то, что напоминало бы обувь.

Привязка закреплена успешно...

Точнее было бы сказать замещение. Для подсознания Рина офицер уже не полностью владеющее его судьбой чуждое жуткое существо, источник мучений, а тот, кто забрал его от солдатни, кто ласкает и заботится, кто привез его к морю... Страх перед близостью еще остался, но стал более простым и конкретным — вполне оправданный страх боли, ведь ни бравые ребята Дженсена, ни горе-женишок с ним не церемонились.

Но и с этим страхом юноша довольно успешно справляется, уже не балансируя на грани безумия, и даже сам ответил на поцелуй...

Манфред усмехнулся, бросив еще один взгляд на одинокую фигурку на берегу: а ведь в чем-то господа офицеры правы, он действительно забрал себе лучшее. Идеальный любовник: нежный, чувственный, отзывчивый и при том абсолютно не искушенный. Прекрасный телом и кроткий нравом, не избалованный, к тому же со стопроцентным иммунитетом к изменам... Само совершенство!

И это даже если не брать в расчет прочие его способности и достоинства. Сокровище, а сокровища следует хорошенько беречь. От него не потребовалось никаких усилий, но результат между тем на лицо: мальчишка воспрянул духом и уже не воспринимает жизнь как одну сплошную трагедию. Да и на счет постели, мужчина не кривил душой, что его не прельщают стоны боли и трясущийся от ужаса партнер. Человеку, не страдающему ярко выраженным комплексом неполноценности, нет нужды утверждать свою силу подобным примитивным способом.

Занимая себя неторопливыми размышлениями, Манфред любовался увлеченно-завороженным юношей и откровенно наслаждался тихим теплым вечером. Отведенный час давно миновал, но загонять эльфенка обратно он не спешил: чем длиннее поводок, тем меньше хочется его оборвать.

Так и есть, Рин опомнился сам, с видимой неохотой повернув к дому, вздрогнул и залился смущенным румянцем, заметив расположившегося на террасе мужчину.

— Поднимайся. На закат можешь смотреть и отсюда, — невозмутимо уронил Манфред.

Щеки юноши запылали еще гуще от понимания, что этот человек как всегда читает его будто открытую книгу. Но восторг от подаренной встречи с чудом еще переполнял его целиком, и Рин не замечал даже, что брюки внизу и легкие сандалии вымокли, а волосы растрепались ветром и в беспорядке спадают на плечи. Дыхание теснило грудь, юноша был не в силах подобрать какие-либо слова, ясная улыбка осветила его тонкое лицо, а серебристые глаза буквально сияли.

"Был бы романтиком, — влюбился!" — хмыкнул Манфред, но преображение оценил по достоинству, а вслух заметил:

— Завтра еще прогуляешься.

— Правда? — сбивчиво вырвалось у Рина, он все еще никак не мог придти в себя.

— Разумеется, — мужчина пожал плечами. — Можешь гулять сколько хочешь. Только, хотя кроме нас здесь никого нет, но я все-таки предпочел бы знать, где ты.

— Хорошо, — юноша согласно кивнул, опускаясь в кресло напротив.

Повисшее затем молчание не было в тягость обоим. Легкий ветерок перебирал длинные кудри эллери, и относил в сторону дым сигареты офицера. Рин поймал себя на мысли, что давно уже не чувствовал себя так спокойно, почти безмятежно, словно никакие угрозы больше не могли его коснуться.

— Спасибо вам, — внезапно проговорил юноша. — За все. Вы не обязаны были ничего для меня делать, лечить, кормить, покупать вещи и оформлять документы и тем более привозить к себе домой, чтобы поделиться такой красотой... Достаточно было взять после анализов, я бы не посмел сопротивляться. Я ведь теперь всего лишь игрушка, шлюха...

Он мог ожидать всего, но не того, что офицер начнет смеяться. Успокоившись, Манфред поднялся и подошел к нему, цепко беря за подбородок:

— Шлюха? Маленький, шлюха это не столько род занятий, но в некотором смысле склад характера. Так что ты — просто до нельзя наивный мальчишка, по которому война ударила именно так. Из всего что ты сказал, верно только одно: теперь ты мой, и сопротивляться у тебя действительно не получится.

В ту ночь Рин почти не сомкнул глаз. Сидя на широком подоконнике, он смотрел на убегающую вдаль полоску берега, слушал размеренное дыхание моря и думал, пробовал понять...

Как бы жестоко не прозвучали его слова, но потом мужчина опять был с ним удивительно мягок. Целовал, ласкал, успокаивая точными аккуратными прикосновениями, и от него неумолимо обволакивающей, согревающей и расслабляющей волной — шло только уже хорошо знакомое ощущение уверенной силы.

Силы, которую он не станет тратить на пустяки без веской причины.

Юноша опустил голову, обнимая колени руками, но взгляда от горизонта не отвел: кажется, он получил ответ на так тревоживший его все это время вопрос, и сейчас попросту силился уместить его в сознании, не определившись которое чувство владеет им больше — удивление, недоверие, или же признательность и восхищение. Рин все же прикрыл глаза на мгновение...

Он — опозорен. Осквернен и запятнан, а груз вины и совершенного предательства несмываемым клеймом жег душу изо дня в день. Но о своем решении он все же не жалел! Во всяком случае, не в том смысле, который первым приходит на ум, потому что разве можно жалеть о том, что Лалвэн смогла наконец спокойно заснуть, зная, что ее новорожденный сын тоже спокойно спит рядом с ней, Нейрет впервые поднялся на ноги и даже пел, думая о том, что у его брата появился шанс прожить еще несколько дней и призрачный шанс превозмочь раны, а личики Ориэнн, Тальдо, Аэни, Нервэнн порозовели и уже не кажутся такими прозрачными, и Иллет ругает расшалившихся сорванцов, за то, что те испортили драгоценные записи Кьертира на поделки... Юноша не замечал безмолвно текущих по щекам слез, думая о том, что они живы. И сейчас, тем более, когда база перенесена, вполне возможно уже вернулись в долину или если снег достаточно сошел, присоединились к ахэнн в Хэлгор. Нет, об этом он не пожалел ни разу!

А что до всего прочего, то изменить прошлое невозможно, а его поступок не из тех, которые исправишь обычным извинением. Рин понимал ярость своего бывшего нареченного, и с легкостью мог представить взгляды остальных, полные брезгливого недоумения, смешанного с отвращением, когда правда открылась бы всем. Он смирился с этим и принял последствия, как принял и согласился на условие их выживания. Как точно так же согласился платить своим телом уже Гэлерону за возможность поддержать в сородичах затухающий огонек жизни... Его тело, все что у него было, все, что он мог отдать, — ничего больше... хотя оправдывать себя Рин не пытался.

Зато, как оказалось, есть кто-то, кто вовсе не видит в оправданиях необходимости, потому что всерьез считает его не распутной тварью, а наивным юнцом, нуждающимся в какой-никакой заботе и защите, особенно после пережитого... насилия?... Невероятно. Как будто мир перевернулся в его глазах!

Разумеется, офицер не скрывал своих намерений относительно случайно попавшего в его руки "эльфа", но видимо таковы все люди, и нечто подобное принято у них совершенно спокойно. По крайней мере, этот человек не смотрит на него, как на приспособление для сиюминутного утоления похоти, не имеющую собственных чувств и стремлений, подстилку, годную и предназначенную лишь для траха, да и несколько раз прямо дал понять, что брать силой не собирается. Значит ли это, что юноша может попробовать сказать "нет"?

Рин с горечью улыбнулся, мысленно отвечая на свой вопрос. Про это Манфред тоже уже сказал ясно, и поводов сомневаться, что тот всегда добивается поставленной цели, у юноши не было. Хорошо хоть мужчина показал, что будет осторожен и ласков с ним... Эльф против воли залился смущенным румянцем, вспомнив, сколько раз офицер уже заставлял его буквально плавиться в умелых и опытных руках, и ощутил, что страха, вымораживающего душу, стоило подумать о любых чьих-нибудь прикосновениях — с ним — больше нет.

А мысль, что он чем-то нравится этому жесткому человеку, — именно он, Рин, какой есть, а не доступная куколка-для-постели или наоборот Аэрин-будущий-супруг, — тронула сердце, отогревая его чуть-чуть.

Встречая рассвет, юноша улыбался навстречу восходящему солнцу: какая бы она не была, но его жизнь не кончена, и в ней еще есть место не только стыду и боли.

Позднее утро нового дня выдалось сияющим, а дом встретил выбравшегося из спальни юношу уютной тишиной, разбавлявшейся приглушенным звоном посуды, писком кухонной аппаратуры внизу, бормотанием новостного канала, поскрипыванием половиц под легкими шагами эльфа... Заспанного Рина приветствовала только деловитая Ирэна, и хотя заслуженная экономка не позволила себе ни одного бесцеремонного взгляда или пренебрежительного жеста, рядом с этой строгой дамой юноша чувствовал себя несколько неловко, и сбивчиво поблагодарив за в 2 минуты готовый завтрак, попросту сбежал снова на пляж.

С одной стороны, они даже не были знакомы, принадлежали к разным народам, и вообще большую часть времени хозяйничала и смотрела за домом именно она. И в этом доме юноша был гостем (?)... Внезапным, как бы свободны не были нравы людей.

Однако даже смущение меркло перед возможностью вновь испытать восторг от встречи со стихией!

Нет, больше — непередаваемым убогими словами любого из языков единением стихий... Простором вод, гребнями волн неутомимо взбирающимся на земную твердь, хранящую в себе ростки новой жизни, чьи старшие дети уже расправили свои зеленые ветви и иглы, устремляясь к согревающему их светилу на вечно изменчивом занавесе неба, что закрывает собою бездну, заполненную мирридами далеких звезд, в тепле которых купаются и возрождаются, — быть может даже в этот миг — сонмы живых сердец...

Собственное сердце чуть колыхнулось, сбиваясь с привычного ритма.

Галька и песок мерно шуршали под подошвами в такт дыханию волн, и только споткнувшись о вросший в берег сучок давно остывшего и выбеленного временем скелета древесного ствола, Рин растерянно замер, понимая, что довольно далеко ушел от дома.

Да и пляж заканчивался здесь, переходя в нагромождение валунов, о которых разбивались пенные брызги. Песок был теплым, как и ветер. Юноша сбросил сандалии и шагнул на один из камней, — словно по своей воле ступни обняли влажный прохладный камень... брызги воды равномерно оседали на обнаженной коже, усеивая крапинами легкий лен брюк... Рин прикрыл веки, запрокинув лицо к солнцу и глубоко вдохнул грудью воздух чужого мира.

Мира, в котором тоже живет истинная красота...

И он раз и навсегда твердо ответил себе, что ему стоило жить, чтобы увидеть и ощутить все это.

...А потом в лесу он нашел сладкие красные ягоды, с благодарностью приняв послание. Совсем заплутал среди ласково касающейся его листвы. Он бы наверняка потерялся, но по левую руку властно звало море, а где-то вдалеке словно холодное железо входило в землю надежным маяком.

Он вошел в дом уже вместе с закатом. Опустился у ног мужчины, отложившего книгу при его появлении, и протянул руку к язычкам пламени, танцевавшим на поленьях в камине:

— Не думал, что так соскучился по живому огню...

Каким-то образом Рин оказался в крепких объятиях человека, и беспомощно вздохнул, опуская враз закружившуюся голову ему на грудь:

— Что со мной?

— Шшш, все хорошо, маленький, успокойся, — Манфред осторожно поглаживал затылок захмелевшего от свободы эльфенка. Ччерт! Нужно было догадаться, насколько он сейчас восприимчив!

Хотя, глупо упускать, что парень раскрылся полностью, и настолько уязвим сейчас. Мужчина тщательно и мягко собрал с приоткрывшихся навстречу губ вкус земляники, чуть переместился, подхватывая эльфа на руки, и поднялся с ним, направившись к лестнице.

Задуманное требовало немало усилий и от него. Первое и самое простое: не допустить собственных эмоций, чтобы мальчишка окончательно не захлебнулся в ощущениях, он и так на грани. Второе: умудриться не свести все к элементарной физиологии процесса — восприятие Рина предельно обострено, то что им опять воспользовались как обычной дыркой, он почувствует. Как и фальшь.

Но тогда как раз из практически нереального сочетания трех вышеперечисленных условий получится решение поставленной задачи. Итак, сначала ванная: эльфеныш весь извозился в песке, траве и рассадил ноги, где-то потеряв по дороге туфли. Тем более что нечто похожее у него уже было, и ассоциации должны пойти параллельно: доминант, безопасность, приятно, никаких оскорблений и унижения. Судя по тому, как дрожащий Рин ухватился за его плечи, выводы были верными.

— Мне нехорошо...

— Знаю.

Теплая вода, немного ароматизированной соли с любимым запахом. Юноша позволяет снять с себя одежду, даже не осознавая, что делает, но движение рук по коже не замирает и не меняется. На это вовсе не требуется усилий: мозг еще не перемкнуло от спермотоксикоза, а эльф действительно красивый, особенно такой — золотые кудри потемнели, толстыми извилистыми росчерками акцентируя соразмерно-хрупкую невесомость черт... Прямую линию брови в полоборота, изысканный изгиб заостренного ушка, беззащитно открытую шею... по ключицам вниз до твердой ягоды соска, а мальчик уже возбужден. Самое время.