— Да, — говорит один.
— Да, — подхватывает второй.
— И молчите, ради всего...
Звуки режут по ушам.
Заворачиваюсь в плащ, застегиваю его на все молнии и кнопки, вжимаюсь в стену.
Восход ударяет по всему организму, как пневматический молот. Чувства расплываются, смешиваются.
Ощущаю, как пульсирует мироздание.
Инстинкт запрещает шевелиться. Любое неконтролируемое движение может оголить тело.
Но сжимать кулаки — можно.
Прихожу в себя не скоро.
Расстегиваю капюшон, оглядываюсь.
Солнце уже давно миновало горизонт.
Ладони изодраны ногтями в мясо.
Голод сводит с ума.
Выбираюсь поближе к выходу.
"Объекты" рассматривают потеки крови. Оборачиваются ко мне и меняются в лице. Видимо, выгляжу я вовсе неприглядно.
— Цыц, — говорю. — Не трону.
Отдираю с лица ошметки латекса.
— Вы кто? — повторяет вопрос самый смелый.
— Я же говорил, — устало отвечаю. — Дед Пихто.
— Какой дед Пихто?
— В полосочку! — рявкаю так, что они едва не падают вниз.
Отворачиваюсь от них.
Видели когда-нибудь американские мультфильмы, где оголодавший персонаж гоняется за другим персонажем-животным? Облачка-мысли, в которых объект охоты предстает то в виде жаренного на вертеле, то в виде супа?
У меня почему-то возникают именно такие ассоциации, глядя на "объекты".
— Вечером приду, — бросаю им бесцветным голосом. Сил на контроль голосовых связок нет.
Подпрыгиваю, цепляюсь за какой-то камень и резво взбираюсь по склону вверх от входа в пещеру.
То, что я умею летать, им знать незачем.
Нахожу еще одну пещеру. Она хуже, меньше размерами и направлена не очень удачно. Когда солнце будет восходить, то внутри будет многовато света.
Убийственного света.
Но мне надо дождаться заката.
Меня снова рвет. Выплескиваю на склон горы остатки крови.
В голове полный бред из личностей выпитых, вдобавок разрозненные куски той, что выпил несколько дней назад.
Питаться часто — опасно.
В мысли вползает ощущение обреченности, соблазн добыть еще еды.
Влезаю в пещеру, укутываюсь в плащ. Солнце косыми лучами заливает мое жалкое убежище.
Погружаюсь в транс, свойственный моему виду. Сознание двоится, делится, и каждая из частей начинает перемалывать чужие личности.
Полезное умение.
"Форсированный пищеварительный процесс", так сказать.
Главное в этом — чтобы не случилось наоборот.
Чтобы меня не съели.
* * *
В себя прихожу ночью.
Не заметил захода.
Это, в принципе, возможно. Транс — очень специфическая вещь.
...Сижу в пещере, пытаюсь выполнить указания Наставника, который висит над полом на высоте двух ладоней.
— Неверно, Шеш, — в голову прилетает удар силой. — Освободи мысли. Нет ничего — только ты — и ты.
Жмурюсь от напряжения.
— Балбес, — Наставник ударяет рукой по стене, откалывая куски. — Чтоб тебя спалило раньше, чем ты одичаешь!
Вылетаю из пещеры, добираюсь до места, где оставил "объекты". Чувствую себя отлично. В голове — полный порядок.
Слышу, как в пещере разговаривают.
— Как думаешь, что с ним могло произойти?
— Понятия не имею. Кто это вообще такой?
— Думаешь, я знаю?
— Третьи сутки пошли. Пить хочется...
Третьи сутки? Подзадержался я, однако.
Поднимаюсь вверх, мягко спрыгиваю перед входом.
"Объекты" шарахаются прочь.
— Все в порядке?
— Думали, ты не вернешься, — один из них пытается улыбнуться.
Пожимаю плечами.
— Я вернулся.
— У тебя есть вода?
Прохожу в глубину пещеры, достаю бутылку из сумки. Слышу, как облизывают сухие губы.
— Пошарить было не судьба?
Пьют, чихая.
Достаю консервы и хлеб.
— Почему не нашли? — снова спрашиваю.
— Мы не знали...
Едят торопливо.
Что-то не похожи они на шпионов.
* * *
— Когда за нами прибудут?
— Скоро будем в пути, — отвечаю уклончиво. — Но вначале мне нужно вколоть вам кое-что.
— А от этого нас опять коллективные глюки припрут?
Это он, по всей видимости, про мой укус.
Придаю голосу веселости.
— Обязательно, без этого никак.
И добавляю серьезно:
— Глаза закройте.
Послушно жмурятся.
Кусаю одного, затем второго. На этот раз делаю по небольшому глотку их крови, чтобы наиболее точно рассчитать состав и дозу.
Отключились.
Вешаю на руку сумку, собираю пустые банки.
Подхватываю "объекты", вылетаю в сторону России.
* * *
Лететь тяжело. Не в том смысле, что тяжело нести двоих — в пределах объема — невесомость. А в том, что лететь приходится низко и медленно, удерживая большой объем.
Главное — не дать себя догнать рассвету.
Внизу — Тихий океан.
* * *
Приземляюсь в каком-то городишке на Сахалине.
Укладываю "объекты" рядком на крыше ближайшей пятиэтажки. Проснутся не раньше, чем через пару часов.
Спускаюсь на землю.
Небольшой посыл силы — и продавщица в ближайшем магазине с любезностью предоставляет мне телефон.
Мой звонок ждут.
Говорю, где лежат "спящие красавцы", называю номер счета. Собираюсь вешать трубку.
— А куда доставить детей? — останавливает меня вопрос.
— Никуда. Я передумал. Дети не нужны, — говорю и нажимаю "отбой".
Мне действительно не нужны эти дети. Я поставил такое условие лишь потому, что хотел проверить, насколько важно было решение проблемы для "службы". Если бы они отказались предоставить мне детей, я бы их послал подальше.
Продавщица улыбается, предлагает заходить еще.
На ближайшие десять минут я для нее — лучший друг.
* * *
Улетаю в сторону Хабаровска.
Татарский пролив преодолеваю, словно в тумане. Голод путает мысли. Тело стремится завернуть в сторону ближайшего населенного пункта.
Нельзя.
Приземляюсь посреди тайги. Устраиваюсь в бывшей медвежьей берлоге. Лицо самопроизвольно изменяется.
Яд капает на одежду.
Укутываюсь в плащ и погружаюсь в транс.
Силы есть, но предыдущие две выпитые жизни "раздразнили аппетит", и голод накатывает сильнее, чем обычно.
Слышу, как разбегаются животные.
Прихожу в себя после заката.
Еще одни сутки.
Голод прячется где-то глубоко.
* * *
Домой прилетаю через несколько часов. Приземляюсь в темном углу двора, отряхиваюсь.
В одном из окон на втором этаже слабый свет. Похоже на ночник.
Дергаю ручку входной двери. Заперто.
Нажимаю звонок.
Слышу, как слуга буквально скатывается по лестнице. Открывает дверь через минуту.
— Здравствуйте...
— Привет, — говорю. — Как дочь?
Расцветает.
— Все хорошо, привез ее вчера. И... спасибо вам.
Киваю.
— Я рад, что все хорошо.
Подбегает кошка.
Наклоняюсь, глажу ее по спине.
* * *
В комнате ожидания — какое-то барахло.
Зову слугу.
— Убери.
— Простите... — суетливо вытаскивает наружу сумки.
— Не складывай сюда больше ничего, — поясняю ему, пока он возится с вещами. — Эта комната мне нужна.
— Я не знал, — оправдывается.
Киваю.
— Понимаю.
Захожу внутрь и запираюсь.
Восход пережидается легче, чем обычно.
* * *
Из кухни воняет чем-то горелым.
Андрей суетится у плиты. От плиты валит сизый дым.
— В чем дело?
Вздрагивает, едва не роняет сковородку.
— Я... готовлю завтрак.
На сковородке — что-то черное.
— Ты собираешься это есть?
Сует сковородку под кран, остервенело отскребает угли.
— Нет, просто... пригорело.
Бросает сковородку в мыльной пене, достает маленькую кастрюльку. Из холодильника достает несколько сосисок.
Заглядываю в холодильник через его плечо.
Пакет с дешевыми сосисками, на дверце — несколько яиц. Кетчуп, немного майонеза. Полтора помидора. Несколько яблок.
Открываю морозилку.
Пельмени.
Закрываю морозилку, сажусь на стул у окна.
Слежу за суетой.
Андрей варит сосиски, запаривает сублимированную лапшу. Заваривает чай в пакетиках.
Мое присутствие его напрягает.
Мой слуга не умеет готовить.
Накладывает две порции. Вопросительно смотрит на меня, но я качаю головой.
— Папа!
В кухню проскальзывает Маша. Видит меня, останавливается.
— Здравствуйте, — в голосе небольшая растерянность.
— Привет, — отвечаю девочке. — Как ты?
— Хорошо.
Подходит ближе, взбирается мне на колени.
— А когда вы сказали, что я скоро к папе поеду, я вам не поверила. А вы правду сказали.
Андрей не знает, как реагировать на наглость дочери. Замирает в растерянности.
Глажу девочку по волосам.
— Мне незачем было обманывать. Обманывают те, кто боится правды.
Понимающе кивает. Серьезна не по годам.
— Меня зовут Маша.
— А меня Марк Витальевич.
Андрей указывает Маше на тарелку с сосисками. Девочка послушно сползает с моих колен и усаживается за стол.
Голова на уровне столешницы.
Выковыривает сосиски из пластиковой оболочки.
— Дай телефон, — приказываю слуге.
Андрей хлопает себя по карманам, затем убегает из кухни.
— Папа волнуется, — подмечает Маша.
— Волнуется, — подтверждаю детское наблюдение.
— Он вас боится. Вы, наверное, очень строгий начальник.
Раздвигаю жалюзи, выглядываю во двор.
— Наверное. А ты меня не боишься?
Маша молчит и жует сосиску.
— Нет, — отвечает под конец. — Вы же не мой начальник.
Улыбаюсь детской логике.
— Любишь творог?
Девочка кивает.
Дверь в кухню снова открывается. Андрей протягивает мне сотовый.
Набираю номер ресторана, делаю заказ.
Слуга смущен.
— В этом нет необходимости...
— Нет? — перебиваю. — Кормить ребенка после рака синтетическими сосисками — это необходимо? Или "бомжпакетами"?
Андрей молчит и смотрит в пол.
— А мне вкусно, — вмешивается Маша. — В больнице такого не давали.
* * *
Комната Маши — на втором этаже. Небольшая, уютно обставленная. Книжки, стол, маленькая кроватка.
Чувствуется женская рука.
— Я попросил подругу Лиды... моей жены, — поясняет Андрей за моей спиной.
Киваю.
— Неплохо.
* * *
Открываю ноутбук, проверяю счет.
Тридцать миллионов.
В "Личных сообщениях" — еще одно послание. Благодарят за помощь, выражают надежду на дальнейшее сотрудничество.
Сообщение игнорирую.
Все-таки "поход" за "шпионами" был достаточно тяжел. Я плохой боец. Меня легко задавить количеством. А если подорвать чем-нибудь, то разлечусь на мелкие клочки.
Засыпать подземный бункер — за триста лет не откопаюсь. Разве что приманю зовом...
И подчинять своей воле мне сложно. Слишком молод.
Когда я проснулся, я не умел ничего.
Полет освоил через сто лет. И то несколько десятилетий был похож на перелетную курицу.
Дневной свет стал переносить через двести.
Если бы не Наставник, давно бы ушел в Тень.
-...твой долг. Тот, кого ты обратил — твой птенец. Ты обязан его встретить после пробуждения. Ты обязан научить его всему, чтобы он выжил. И ты обязан его убить, если он одичает...
Пусть Тень будет к тебе благосклонна...
Пишу письмо Алене.
Извиняюсь за долгое отсутствие, ссылаюсь на дела. Приглашаю на выходные погулять в парке.
* * *
Откладываю ноутбук, закрываю глаза. Задумываюсь.
Последние две недели прошли в суете. Алена, затем ФСБ, затем слуга... Спрашивается, зачем мне это все надо? Триста лет жил один, и все было в порядке.
Хотя... Похоже, все началось с кошки. Угораздило же меня подобрать пятнадцать лет назад пищащий полуслепой комочек...
...Коробка.
Заглядываю в коробку.
Четверо котят. Трое — уже остыли. Четвертый надрывно плачет, беспомощно водя головой, бесполезно ища теплый мамин живот.
Поднимаю кроху на ладони.
Белая кроха.
В магазине покупаю молока. В аптеке — пипетку.
Кормлю малышку тут же, на крыльце, вызывая теплые улыбки...
...Кормить приходится по часам. Мне несложно. Я не сплю.
Через неделю маленькая открывает оба глаза.
Еще через неделю носится по моему жилью, гоняя небольшой мячик.
Мячик я купил в зоомагазине...
Алена отвечает почти сразу. Выражает понимание, сочувствует количеству дел. На выходных погулять будет только рада.
Киваю сам себе.
* * *
К двум часам доставляют обед: теплый куриный суп-лапшу, картофельное пюре, мясо в горшочке, два вида салатов и компот из свежих яблок.
— Вкусно, — говорит Маша. — Как у бабушки.
Андрей вяло ковыряет свою порцию.
— Надо хорошо кушать, — отчитывает его дочь. — А то не вырастешь. Марк Китаевич, а почему вы не кушаете?
— Я уже поел, спасибо, Машенька. Лучше ты кушай, — объясняю я девочке.
Ее отец издает нервный смешок.
После обеда Андрей сгружает грязные тарелки в посудомоечную машину. Маша вежливо говорит "Спасибо!" и убегает наверх.
— Где сейчас ее бабушка? — спрашиваю я Андрея.
— Умерла два года назад, — отвечает он. — Маша тогда была в больнице... в очередной раз.
— Из-за чего умерла?
— Сердце... Она была Машиной прабабушкой... моя бабушка по матери.
— А родственники твоей жены?
— Лида была сиротой.
— Кто еще остались из родни?
В глазах настороженность.
— Никого.
Запах лжи.
— Андрей, — смотрю с укором. — Одно из правил — не врать, помнишь?
Закусывает губу.
— Зачем вам?
Пожимаю плечами.
— Мы иногда будем уезжать. Надолго. Мне нужно знать, будут ли они о вас беспокоиться. Не поднимут ли панику, если вы вдруг исчезнете из поля зрения на месяц, двое... полгода или год.
Облегченно вздыхает.
— Нет... только мой брат. Но он живет во Владивостоке, мы созваниваемся редко, хорошо, если раз в год. Наши родители умерли уже давно.
— Кто ты по профессии?
— Учитель английского языка, — отвечает. И добавляет после паузы: — И истории.
Для меня — бесполезная профессия.
— Запишись на курсы вождения, — говорю. — Потом машину купишь.
— У меня зрение плохое, — возражает. — Окулист не пропустит.
Внимательно смотрю на слугу.
— Руку протяни.
Протягивает раскрытую ладонь, спохватывается, теряется.
Перехватываю предплечье.
— Глаза закрой.
Делаю глоток его крови.
Близорукость, слабое сердце, гастрит, цирроз печени в начальной стадии. Легкие загажены курением. Повышенное давление, вегетососудистая дистония и еще куча всяких недугов.
Впрыскиваю порцию яда.
Хотя сейчас на самом деле это — не яд. Как не было ядом то, что я вливал в организм Маши. Но за многие годы привык называть секрет своей железы ядом.
Уникальная железа. Появляется только при изменениях. Реагирует на мое желание и придает яду именно тот состав, который необходим.
Многого я сам не понимаю.
Разжимаю челюсти.
И встречаюсь взглядом с Андреем.
