Архивы Конгрегации

Вчера вечером ему казалось, что он понял смысл предупреждений и переглядываний майстера Гессе с помощником. Сегодня ему казалось, что вчера он был юн и наивен и не понимал ровным счетом ничего.

* * *

К концу недели Макс окончательно освоился с распорядком — точнее, с почти полным его отсутствием. Тренировки начинались и заканчивались в любое время дня и ночи и продолжались неопределенное время. Неизменным оставалось лишь полное изнеможение по окончании (по окончании, а не в тот момент, когда разум в отчаянии вопил, что тело больше ни на что не способно) да суровый голос инструктора, требующий встать и продолжать.

Хагнер смирился и к третьему дню забыл про "я не могу". Понял, что инструктора этим не проймешь, а пустой скулеж и жалоба только заставляли чувствовать себя слабаком. Если майстер Хауэр считает, что для достижения результата нужно выкладываться до последнего издыхания, значит, так оно и есть. В конце концов, он старше и опытнее. Ему виднее.

На пятый день он перестал скалиться на "Волчонка", как честил его все тот же Хауэр, и вяло возражать "я человек".

— Ты, — сказал ему инструктор в ответ на очередную попытку возмутиться, — не оправдывайся. Ты, парень, ликантроп. А тебе с зондерами работать. Таких, как ты, они привыкли убивать, а не доверять прикрывать спину. От вашего яда... и не дергайся, — оборвал очередную попытку возмущения майстер Хауэр. — Знаю, ты "не такой, как они". Но это я твои бумаги читал, и то только личное знакомство с Гессе заставляет меня в это поверить. Так вот, от укусов твоих сородичей моих парней погибло столько, что у каждого живого найдется к оборотню счет за погибшего товарища. И они, парень, прежде чем с тобой работать согласиться, будут тебя проверять. На износ. До слез и кровавых соплей. И если ты станешь обиженного ребенка изображать, сожрут тебя с потрохами и хвостом. А потому запомни: у тебя, Волчонок, есть два выхода. Выход первый: ты можешь драться... Точнее, пытаться драться. С такими умениями, как у тебя сейчас, любой зондер от тебя мокрое место оставит. И, поверь, сделает это с превеликим удовольствием. Некоторого уважения ты этим добьешься. Если жив останешься. Выход второй: отшучиваться. Зубоскалить, подтрунивать в ответ. Главное, не показывать, что их выпады тебя задевают. Парни у меня в основном с юмором, хорошую шутку ценят, как и простое обращение. Станешь своим — никто и не вспомнит, какого ты роду-племени. Понял?

Макс понял. Теперь к задаче "встать и бежать дальше" добавлялась необходимость достойно реагировать на подколки. Легче всего было просто удерживать безразличную мину. При такой степени усталости это было скорее облегчением, чем трудностью, но не было выходом и не приносило пользы. Макс это понимал и старался, как мог.

А во время краткого отдыха инструктор рассказывал. Рассказывал разные интересные вещи, например, про загадочное "озарение", после которого ты можешь бежать сутки напролет с тяжеленным мешком на плечах и не чувствовать усталости. Поначалу Хагнер не верил, потом решил во что бы то ни стало достичь озарения как можно скорее. В какой-то момент он даже испугался, что если не сделает этого достаточно быстро, майстер Хауэр просто откажется его учить. Кому нужен такой слабак и неумеха, который устает раньше, чем толком начинается обучение?

Кстати, сам старший инструктор наверняка достиг и другого озарения, которое позволяло ему проводить возле Макса бесконечные часы, как будто он единственный ученик в этом лагере. В том, что это не так, он был абсолютно уверен, хотя откуда именно взялось это знание, он сказать не мог.

* * *

Ритм жизни в альпийском лагере был таким непривычным, насыщенным и малопредсказуемым, что в какой-то момент Макс начал терять счет дням. Однако природа скоро исправила сию оплошность юноши: не ощутить приближение полной луны он не мог. Чем больше округлялось ночное светило, тем сильнее обострялись все чувства молодого вервольфа. Слух, и без того более тонкий, чем у обычного человека, улавливал звук шагов старшего инструктора за дверью почти на минуту раньше, чем обычно, различить утоптанную тропинку вдоль монастырской стены в плотных вечерних сумерках не составляло уже никакого труда, а чтобы понять, что именно готовится сегодня на обед, достаточно было один раз потянуть носом, проходя мимо кухни.

Подступающее полнолуние Макса тревожило. Оно было уже третьим после смерти матери, однако два предыдущих рядом находились майстер Гессе и майстер Хоффмайер, которые видели, как справлялась с ним мать, и знали, что делать. Теперь и они далеко, и рядом только Альфред Хауэр, способный свернуть такого, как он, в бараний рог даже в зверином обличье, но знающий ли, как обезопасить от зверя окружающих и себя самого?

На тренировку за два дня до полнолуния Макс вышел погруженным в свои мысли и переживания, что не замедлило отразиться на результатах. Он забывал о дыхании, о правильном ритме, встряхивался, вспоминал, снова отвлекался...

— Нет, Волчонок, это никуда не годится, — постановил инструктор непререкаемо, когда задыхающийся Хагнер сполз по каменной стене после всего лишь восьмого круга пробежки. — Вытряхни из своей ушастой головы все лишние мысли. Тебе пока требуется постоянно думать о том, как ты дышишь. Это неправильно, но пока без этого никак. А ты о чем думаешь?

— О полнолунии, — глухо отозвался Макс, глядя в землю.

— Ах, вот оно что, — усмехнулся Хауэр. — Небось, гадаешь, что с тобой будет этой ночью? А ничего нового. Дверь и мебель в твоей комнате крепкие, решетка на окне — тоже. А вот задание тебе на сегодняшнюю и четыре последующих ночи особенное: учись помнить, кто ты. Не только днем, но и после восхода луны. А днем — помнить, кем был ночью. Понял? А теперь выбросить лишние мысли и марш еще пять кругов. Бегом!

До своей комнаты Макс дополз уже затемно. До восхода луны оставалась еще пара часов, это он чувствовал всем своим существом. Их он потратил на краткий отдых после долгой, изнурительной тренировки, ужин и, наконец, приведение мыслей в порядок по заданию майстера Хауэра. Последнее, разумеется, оказалось самым сложным. Он вспоминал мать, почти каждый месяц стягивавшую все его тело прочной веревкой и оберегавшую не столько весь мир от него, безумного зверя, сколько его — от всего мира. Вспоминал, как три месяца назад впервые слышал вой, который только он мог безошибочно отличить от волчьего. Вспоминал, как стоял, обвешанный железом с головы до ног, и смотрел в лицо твари, даже в человеческом обличье остававшейся зверем, бросившей его мать еще до его рождения, затем убившей ее, а теперь звавшей его, Макса, стать таким же. При этом воспоминании в душе вскипала злость — жгучая, тяжелая, нечеловеческая, — и подавить ее стоило немалых усилий. К тому же, его все больше охватывало возбуждение, обычное перед трансформацией, и от этого думать, а тем более контролировать свои мысли становилось еще тяжелее.

"Я человек, — твердил про себя Макс. — Я человек, все остальное — второстепенно. Я сильнее, чем зверь...".

Он едва не пропустил начало превращения, опомнившись, лишь когда знакомая боль скрутила все тело, ломая и складывая по-новому кости, мышцы, кожу, горным водопадом смывая все мысли, воспоминания, намерения. Волк вспрыгнул на лапы, коротко, глухо взрыкнув вслед отступающей боли, и вскинул морду к окну, сквозь которое светила почти полная луна.

Утром, вернувшись в человеческое обличье, Макс пару минут сидел неподвижно, обхватив себя за плечи и пытаясь припомнить, почему же он оказался на столе. Память сопротивлялась отчаянно, однако постепенно разум начал вяло отзываться на упорные попытки Хагнера до него достучаться. Смутные, расплывчатые образы приходили неохотно и норовили ускользнуть, но Макс вцеплялся в них зубами, не давая раствориться слишком быстро.

Холодный камень под лапами. Камень со всех сторон. Ловушка! Дерево. Теплее и мягче камня. Но на дереве — железо. Обжигает. Бежать от него! Воздух. Где воздух — там выход. Там свобода. Там луна. Добраться туда! Высоко. Забраться выше. На пути преграда — опять железо! Выхода нет... не выбраться...

Макс потряс головой, возвращаясь в реальность. Слез со стола, медленно натянул одежду и прошагал к двери. Присел на корточки, критически осмотрел глубокие борозды между двумя горизонтальными железными полосами. Вздохнув, выпрямился, прошелся по комнате и присел на кровать. Спать не хотелось. Непривычные смутные образы снова вспыхивали в голове, путались с мыслями человека. Он смог что-то вспомнить, впервые настолько четко...

Приближение Хауэра юноша почувствовал задолго до того, как во впервые со дня его приезда запертом замке повернулся ключ, и дверь распахнулась.

— Вставай, — махнул рукой старший инструктор.

Макс повиновался молча. Коридоры старого монастыря, лестницы, крыльцо. Набившая оскомину тропинка вдоль стены. Кажется, он сорвался с места за полмгновения до ставшего привычным "Бегом!".

— Вставай, Волчонок, — скомандовал неумолимый майстер Хауэр, и Макс с трудом вскарабкался на ноги. — Послушай-ка меня внимательно, парень, — негромко заговорил инструктор. — Ты ведь не простой человек. Этой ночью ты был зверем. Волком. А ты когда-нибудь задумывался, как бегает волк? Вижу, не задумывался, а зря. Вот тебе еще одно задание на ближайшие ночи. Если поймешь, в чем суть, вот тогда и придет озарение. Нет, ты сейчас не вспоминай, не отвлекайся. Бегом три круга и на плац.

Как бегает волк? Он должен это знать, тут Хауэр прав, ведь не все же ночи полнолуния он провел связанным или запертым. Вот только как вспомнить, а потом еще и повторить это в человеческом обличье?

С этой мыслью он просидел до самой ночи и восхода луны. А наутро, вновь обретя разум, обнаружил себя посреди своего скромных размеров обиталища с ощущением прерванного бега.

Сесть. Собраться. Вспомнить, как это было.

Лапы мягко отталкиваются от пола, подбрасывая все тело вверх. Распластаться в воздухе, не напрягая ни единого мускула. Каменные плиты несутся навстречу — выставить лапы и в последний миг напрячься ровно настолько, чтобы не удариться о холодный пол, а мягко опуститься... Так просто, так естественно.

К несчастью то, что "просто и естественно" для зверя, человеку так легко даваться не спешило. Ни в этот день, ни назавтра. Лишь в следующее полнолуние ему удалось усвоить звериную науку.

Неровная тропка бежит, сама ложится под ноги. Волк бежит, после каждого шага расслабляясь всем телом. Он сейчас не волк, но это неважно. Неважно даже то, что ног у него не четыре, а всего две. Он бежит, вдыхая прохладный горный воздух, который сегодня не обжигает пересохшее горло, а лишь приятно холодит лицо.

* * *

Макс стоял под перекрестным огнем четырех настороженных, напряженных взглядов и старался сохранить невозмутимость. Со дня, когда он впервые ступил во двор тренировочного лагеря Конгрегации, прошел уже год с лишним, и большую часть этого времени он провел именно здесь под чутким руководством Альфреда Хауэра, однако ни разу не встречался на дорожке или плацу ни с кем другим. До этого дня.

— Вервольф, значит... — с неприкрытой неприязнью проговорил зондер, стоявший в ряду вторым справа. — Майстер Хауэр, я не стану спрашивать, с какой радости подобную тварь решили держать на сворке, да еще и на операции брать — не нашего это ума дело, — а все ж как нам с ним работать предполагается? Три недели на вольном выгуле, неделю в клетке?

Сохранить спокойное выражение на лице стоило некоторых усилий, однако не таких уж огромных, за что следовало благодарить все того же старшего инструктора зондергрупп, который снова оказался кругом прав.

Последний, к слову, на вопрос отвечать не спешил, со значением глядя на Хагнера, мол, попробуй-ка сам.

— Лучше в лес выпускать. Глядишь, к утру зайчика принесу...

Двое парней, стоявших слева, тихонько хмыкнули, обменявшись взглядами.

— Ну да, мы тебя в лес, а ты полгруппы положишь, потому как крышу сорвет и кровушки захочется? — еще более недружелюбно отозвался тот же зондер, теперь уже глядя прямо на Макса.

— Я ручной, своих не кусаю, — беззлобно усмехнулся Хагнер.

— Вот только кто для себя свои? — недобро сощурился крайний справа боец.

Макс кивнул на Хауэра:

— Вот он, например. И те, на кого он укажет.

Теперь четыре недоверчивых взгляда уперлись в старшего инструктора, и тот наконец подал голос:

— Парень верно говорит. Полностью он себя пока не контролирует, но своих от чужих и впрямь отличает.

— Пока? — негромко уточнил молчавший доселе зондер, крайний слева. — А потом будет?

— Будет, — кивнул Хауэр. — Когда еще подрастет.

— А какая нам с него тогда польза пока? — не унимался первый боец. — Тебе годков сколько, щенок? Семнадцать?

— Волчонок, — поправил Макс, оскалившись в усмешке. — Мне шестнадцать.

— Тю! — пренебрежительно поморщился зондер. — Сопляк.

— А ты проверь, — негромко предложил Макс и поймал одобрительный взгляд майстера Хауэра.

Зондер коротко глянул на старшего инструктора, дождался ответного кивка и сорвался с места. Оружие он доставать не стал, видимо, надеясь управиться и так.

Двигался он стремительно и почти бесшумно. Будь Макс обычным подростком, у него не было бы ни единого шанса не то что выйти победителем, а хотя бы остаться в сознании. Но обычным человеком он не был, а потому первый удар пропустил мимо себя, плавно шагнув в сторону, второй принял на блок и тут же ударил сам, просто и прямо, но сильно. Разумеется, противник от атаки закрылся, но Хагнер и не рассчитывал достать его с первого же раза. Силы все еще были неравны — зондер был выше и сильнее, не уступая Максу в скорости, а то и превосходя его. На стороне Хагнера оставался меньший вес и, как следствие, большая изворотливость. Соперники кружили по неровной площадке, ритм и темп боя постоянно менялся. Пару чувствительных ударов Макс пропустил, но и сам все же сумел достать противника.

— А Волчонок неплох, — одобрительно заметил один из зондеров, наблюдавших за схваткой.

Противник Макса только фыркнул и снова ринулся в атаку, от которой юноша едва успел уклониться так, чтобы удар прошел всего лишь по касательной. Подловив момент, Хагнер метнулся зондеру под ноги, намереваясь подсечь под колени. От подсечки боец ушел, но запнулся о резко выброшенную вперед ногу Макса, потерял равновесие и был вынужден перекатиться по площадке.

— Довольно, — коротко скомандовал Хауэр, и парень, уже собиравшийся возобновить бой, с явным сожалением отступил на шаг. — Поразмялись, и будет. А теперь пора и делом заняться.

* * *

Когда боль обратного превращения отступила, а кости и мышцы вновь выстроились в человеческое тело, Макс привычно замер на минуту, закрыв глаза и обхватив себя руками за плечи. Вся группа знала, что в такие мгновения его не надо тревожить, вот и сейчас к нему не спешили подойти.

Он уже года полтора как научился помнить, что делал в облике зверя, но привычка собираться с мыслями после трансформации, тщательно перебирая и фиксируя в человеческой памяти события прошедшей ночи, осталась.