Путешествие с дикими гусями

Когда все наконец закончилось со стонами и хрипами, пружины скрипнули в последний раз, и тьму разогнал огонек сигареты. Ян сидел на краю постели и курил. Его глаза смотрели прямо на меня, а я — от шока или с дуру — забыл притвориться спящим.

— Чего пялишься? — осведомился он, и температура у меня подскочила сразу на пяток градусов. — Новому чему хочешь научиться? Так ноги раздвигать особого искусства не нужно.

Сухой хриплый смех смешался с клубами дыма, красновато подсвеченными сигаретой. За спиной влажно всхлипнуло, и я почувствовал, как Асин нос уткнулся мне в затылок. Только тогда до меня дошло, что она восприняла слова Яна, как обращенные к себе.

Преступление. Дания

Весь вечер лил дождь — хлесткий и безжалостный, будто поставивший себе целью затопить тротуары и смыть с них мусор, поломанные ветром ветки и редких прохожих, сдуру высунувших нос на улицу в такую непогоду. Аборигены, запакованные в водонепроницаемые штаны-куртки и резиновые сапоги, расползались по автобусам или рассекали лужи на кренящихся под ударами шторма велосипедах. Я шел, засунув руки в карманы, а голову — в поднятый воротник, но казалось — плыл против течения. В кедах давно хлюпало, под курткой тоже. Я так заколел, что льющаяся на меня вода уже казалась теплее собственных рук. Несколько раз прятался в каких-то подворотнях, но не уляжешься же там на ночлег?

Наконец я наткнулся на здание в ремонтных лесах, частично затянутое брезентом. Долго тыкался в потемках, прежде чем нашел пустое окно и заполз внутрь. Слабый свет фонарей, пробивавшийся через щели в брезенте, обрисовывал голый бетон, цементную крошку и битый кирпич. Спотыкаясь, я добрался до стены и свернулся калачиком. На меня больше не текло, но ощущения были, как у мытого салата, засунутого в холодильник — лежишь себе вялый и мокрый и ждешь, когда тебя съедят. Я нащупал сползшего на пузо Достоевского, подозрительно мягкого и бесформенного. Когда негнущиеся пальцы наконец выудили книгу из плена липнущей ко всему одежды, она напоминала разваренную вермишель. Блин, лучше бы я в библиотеке ее оставил! Как теперь узнать, что случилось, когда Раскольников пришел в полицию на допрос?

Полночи я промучился, пытаясь согреться или заснуть. И очень удивился, когда по закрытым векам ударил свет, а совсем рядом зазвучали бодрые мужские голоса. Открыл глаза и тут же болезненно сощурился: их будто песком засыпали, а потом еще и склеили. В уголках скопилась мерзкая слизь — или туда затекли сопли? Вон они, висят до самого подбородка. В горло будто туалетный ершик засунули, да еще и повозили как следует туда-сюда, так что до самой груди достало. Я попытался встать — надо было убираться со стройки, пока меня не спалили. Но как только приподнялся, стены поехали влево, ноги вправо, и я чуть не клюнул носом крипич. Чо за хрень?

Голоса приближались, пришлось собрать ноги-руки и спринтануть на четвереньках. Вывалился наружу через другое окно, чуток отдышался, проморгался и поплелся по улице, щурясь от слишком яркого света. Вроде и солнца не было, а глаза ломило. Стоило пойти чуть побыстрее, и грудь сжалась от недостатка воздуха — будто из него выкачали весь кислород. Это странное состояние имело только одно преимущество — мне совершенно не хотелось есть. Хотелось только где-нибудь прилечь, все равно где.

В итоге я приткнулся на ступеньках у какого-то подъезда и прижался виском к холодному камню. Прикосновение приятно освежило. Если вчера я мерз, то теперь чувствовал себя раскаленной батареей: положишь на такую носки — вспыхнут факелами. С меня лил пот, пропитывая изнутри так и не просохшие тряпки. Невыносимо хотелось скинуть с себя все прямо тут, у чужой двери. Но пришлось удовольствоваться тем, что расстегнул куртку: сил стянуть свитер через голову не хватило. Наверное я задремал, потому что разбудил меня толчок в спину. Какой-то хмурый тип пытался выйти из подъезда, а я развалился на дороге. Встав по стеночке, я поспешил убраться прочь, хотя "поспешил" — это сильно сказано. Двигался скорее в стиле "Еле-еле, во всю прыть, тихими шагами, волк старался переплыть миску с пирогами".

Не знаю, как, но меня снова вынесло на улицу с магазинами. Озабоченные покупкой рождественских подарков граждане мельтешили вокруг, от них рябило в и так болевших глазах, и шла кругом голова. Взгляд запнулся о приятно-зеленую вывеску: "Apotek". Какая-то еще не спекшаяся в яичницу часть мозга направила мои ноги в ту сторону. "Лекарства. Да, неплохо бы раздобыть что-нибудь от этой гребаной простуды. Еще одна такая ночка, и меня тепленьким можно будет с пола соскребать. А может, и холодненьким...". Соображалки у меня еще хватило, чтобы допетрить, что на таблетки нужны деньги. И что не стоит грабить аптеку среди бела дня.

Поэтому я поковылял в ближайший магазин. Оказалось, там продавали мужскую одежду, но внутри топтались, в основном, тетки. "Ну да, рождество! — Вспомнил я с трудом. — Выбираем галстуки-рубашки для папы-сына-брата". Взгляд уперся в необъятную корму бегемотихи, копавшейся в выставленных на распродажу штанах. Крошечная белая сумочка стояла на полу рядом с сапогами-валенками, из которых выпирали, как подошедшее тесто, жирные икры.

"Сумочка-кошелек-бабло", — замкнулась в мозгу простейшая цепь. Не дого думая, я цапнул кожаную ручку и рванул к выходу. Точнее, рванул я в своих мыслях. А в реальности — пошатался в стиле обдолбанного и поддатого трехногого кролика. И, конечно, наткнулся на офигевшего от моей наглости продавца. Парень в галстуке с мигающей булавкой-елочкой ухватил меня за руку, а сзади налетела визжащая бегемотиха. Ее масса чуть не смела нас обоих на пол — хорошо, удачно подвернулся штатив с пиджаками. Что было дальше — помню плохо. Большей частью я висел на пиджаках. Бегемотиха визжала нон-стоп, как воздушная сирена. Продавец с елочкой то чего-то от меня допытывался, то куда-то звонил. Наконец в стеклянные двери вошли два копа.

Завидев черные униформы, я попытался отлепиться от штатива. Пара шагов — и теперь я висел на руках полицейских. Они тоже чего-то трындели, светили мне в глаза — суки из гестапо! Потом захватили горсть печенья с прилавка и, хрумкая и дыша корицей, потащили меня к машине. Я упирался — почему-то казалось, что там меня уже поджидает Ян. Но в машине никого не оказалось, если не считать сидящего на заднем сиденье плюшевого слона, перевязанного золотистым бантом. В его компании я и отправился в участок.

Детское мыло. Германия

Новая квартира неуловимо напоминала совсем еще не забытую старую. Здесь тоже была комната с мальчиками и девочками. Зал с телеком и охранниками. Незапирающаяся уборная. Только находилось все это не на восьмом этаже, а на пятом, и не в Литве, а Германии, точнее, на окраине Берлина. Вместо корабликов стены покрывала однообразная белая краска. Пленку на окне сменили серые от пыли жалюзи, за которыми давно высохло одинокое каланхоэ. Матрасы лежали на ламинате под темное дерево. Диван и кресла прятались под белыми чехлами, и спать на них не разрешалось. Вообще, комната выглядела так, будто хозяева уехали в длительный отпуск и пустили нас сюда временно — создавать видимость жизни и отпугивать воров.

Надо сказать, что если бы какой-нибудь совсем отупевший от благополучия местный домушник решил-таки обнести квартиру в обычном спальном районе, то в нашей его ожидал бы очень неприятный сюрприз в лице Бобика и Саши.

Бобика на самом деле звали Боб, был он немцем, но имел славянские корни, а потому шпрехал свободно по-польски и по-русски мог выразиться, особенно непечатно. Говорили, его за что-то вышибли из полицаев, потому он и подвизался теперь охранником. Подозреваю, что Бобик преждевременно завершил славную карьеру в правоохранительных органах из-за злоупотребления веществами, точнее, стероидами. Это объясняло его телосложение типа шкаф квадратный дубовый и развешанные повсюду в зале постеры: лоснящиеся голые мужики с усохшими в плавках пенисами. Возможно, именно поэтому Ян и нанял этот современный вариант евнуха сторожить свой гарем для европейских "султанов".

В отличие от Бобика, Саша выглядел вполне безобидно, чем обычно усыплял внимание объекта. Действительно, кто мог ожидать, что сухопарый мужчинка ростом метр с кепкой и на коньках, мог в мгновение ока сложить товарища Бобиковых габаритов бубликом, да еще и бантик сверху повязать — питоновым узлом? Ходил Саша всегда в тихих тапочках, разговаривал едва слышным голосом с мягким раскатом и старался не смотреть в глаза. Его имидж дополняли лысина на полчерепа и выпуклая родинка на щеке, похожая на мохнатое насекомое. С евнухами охранник не имел ничего общего. Но у него были особые потребности, которые работа у Яна в полной мере позволяла удовлетворять.

Мне с первого взгляда стало ясно, что новые охранники — на порядок выше классом пузатого Толяна с его воняющим пивом напарником. Висящая на стене зала здоровенная плазма и промелькнувшая за изгибом коридора кухня с хромированным танком-холодильником подтверждали то, что Ася и я перешли на новый уровень. Тогда никто еще не знал, что из этого холодильника нам достанется разве что лед — прикладывать на ушибы. Я радовался подушке, одеялу и забитому тряпками шкафу, где вперемежку висело девчачье и пацанское. Радовался, как быстро оказалось, зря.

Не успел еще перезнакомиться с соседями — Манюня, Габи, Дагмар, Лена... — как в комнату засунулся Ян и велел мне выйти.

— Иди прими душ, — меня подтолкнули в сторону ванной.

— Прямо сейчас? — душ — это, конечно, здорово, но мне после почти полутора суток дороги хотелось просто растянуться на матрасе и задать хорошего храпака. — Мы же только что при...

Воротник рубашки впился в горло, перекрывая кислород. Ян схватил меня за шкирку, поднял над землей и встряхнул, как котенка:

— Забыл, что я говорил, насчет детей?

Невзирая на хрипы и брыкание, он протащил меня по воздуху и буквально швырнул в дверь ванной. Я шлепнулся на пушистый коврик, над головой вспыхнул свет.

— Давай в душ и надрай там себя хорошенько. Чтоб как вышел, блестел у меня. Понял?

Я кивнул, растерянно потирая горло. Ладно, хоть все зубы целы.

Как только за Яном закрылась дверь, принялся торопливо раздеваться. Мои движения отражались в красивой темной плитке и большом зеркале, перед которым располагалась встроенная в мраморный столик раковина. Ванны тут не было, но душевая кабина, огороженная стеклянными стенками, могла вместить в себя парочку охранников, типа того загорелого бодибилдера. Только я собрался залезть за стекло, дверь приоткрылась, пропуская Яна. Я спазматически прикрылся, но тот просто сунул мне бутылку какого-то шампуня:

— Вот, чуть не забыл. Мойся этой штукой — и тело, и голову тоже. Другого ничего не трогай. Ясно?

— Угу, — неуверенно протянул я, хватая одной рукой бутылку.

— И одежду старую не надевай. Я тебе чистую принесу.

Равнодушно скользнув глазами по моему покрытому гусиной кожей телу, Ян наконец свалил. Несколько обалдев от такого сервиса, я спешно залез в душ и вывернул воду погорячее, чтоб напустить пару. Открыл заветный пузырек, принюхался. Так, пахнет слабо ромашкой и еще чем-то вроде детского мыла. Ничего особенного. Странно, почему мне нельзя пользоваться другими шампунями? Вон их тут, целая батарея на полке выстроилась.

Я на пробу открыл синюю бутылочку странной круглой формы. М-м, какой аромат! Прямо как на морском побережье. Закроешь глаза, и кажется, шумят пальмы. Нет, я, конечно, никогда не бывал на море, но наверное вот точно так пахнет то, что по телеку показывают. А тут чего? Я откупорил длинную розовую бутылку. Ага, это совсем девчачье, цветочное. А тут? М-м, карамелька, даже во рту вкусно стало! Во! Да это прямо как мужской парфюм. Помылся и душиться не надо. Нет, ну что за несправедливость! Кому-то море, а мне какая-то пресная ромашка! Им что, поделиться жалко? Или это какая-то местная традиция — типа, каждому свой запах, и новичкам — что поплоше? Не, ну все-таки, почему ромашка?!

Намылившись несколько раз с ног до головы, как было сказано, я ополоснулся и вылез из душа. На тумбочке уже аккуратной стопкой лежала приготовленная для меня одежда — за шумом воды да паром я и не заметил, как Ян с ней заходил. Тряпки были совсем новые, ненадеванные, и все моего размера, будто специально покупали. Я с трудом натянул белье на влажное еще тело и остановился, держа в руках... белые гольфы. Хм, в последний раз я носил такие, наверное, лет в шесть. Но кто его знает, как тут у них в Германии принято? К гольфам прилагались серые шорты — это зимой-то? Белая рубашка и серый пиджак — это еще можно пережить. Но вот галстук?! В жизни не надевал такого! Провозившись полчаса с удавкой под цвет шорт и пиджака, я весь взмок. Еще немного, и снова душ принимать надо будет. Плюнул на все и вышел из ванной, держа галстук в руке.

— Не получается никак его завязать, — смущенно пробормотал я, заходя в зал.

Три пары глаз оторвались от ящика и воззрились на меня.

— Ну прямо один в один, — восхищенно протянул Саша и нервно хрустнул пальцами.

— Пля-ять, — выразил свои эмоции проще Бобик.

Ян подошел ко мне и ловко затянул галстук, заправив под воротничок. Потом достал из кармана расческу и провел ею по моим мокрым волосам. Блин, да он будто на елку меня собирает!

— Мне позвонить водителю? — тихо уточнил Саша.

— Не надо, я сам его отвезу, — отрезал Ян и увел меня в прихожую.

Оказалось, к моему костюму прилагалось серое же пальто с капюшоном и начищенные до блеска черные ботинки. Мельком глянув на себя в зеркало на выходе, я офигел: этот прилизанный пацан мог быть сынком какого-нибудь олигарха, но никак не мной, Денисом с неизвестно какой фамилией.

Картинка все еще стояла перед глазами, когда мы поехали по запруженному машинами городу. Чем ближе к центру, тем наряднее он становился: повсюду разноцветные гирлянды, огромные, сияющие огнями елки, звезды и ангелы. В одном месте я заметил кучу каруселей, пестрых шатров, каток и здоровенную ледяную горку — все облепленное детворой и притоптывающими от холода родителями. "Вот бы и мне туда! — с нетерпением думал я. — Может, Ян везет меня как раз на такую ярмарку? В гольфах холодновато будет конечно, но ничего, уж как-нибудь. Жаль только, с нами нету Аси".

Ян закурил и, не выпуская изо рта сигареты и не глядя на меня, заговорил:

— Настала пора тебе отдавать свой долг. Конечно, две тысячи евро большая сумма, но если ты будешь стараться...

— Две тысячи? — ляпнул я и тут же вжал голову в плечи.

Но Ян только глянул косо и объяснил:

— А ты что думал? Все денег стоит: еда, проживание, документы, транспорт. А от тебя пока одни убытки. Вот долг и вырос. Но теперь ты начнешь работать и постепенно сможешь мне все вернуть. Ты ведь не хочешь ходить у меня в должниках, верно?

Я торопливо закивал, в душе прощаясь с горкой и каруселями.

— Сегодня ты сможешь отработать сто евро, — продолжал Ян. — Если постараешься.

Сто евро! Да я в жизни столько денег не видел за раз!

— А... что надо делать?

— Ничего особенного, — Ян выдохнул дым, стараясь, чтобы он шел в сторону от меня. — Я отвезу тебя к одному человеку. Нужно будет с ним поиграть.