Непрощенные...

Личный состав был накормлен, следовало двигаться дальше, предварительно решив судьбу немца. Он, видимо, догадался, потому что вдруг жалобно затараторил.

— Умоляет не убивать его! — переводил Паляниця. — Говорит, он не наци, его мобилизовали. У него двое детей...

— А у наших, что погибли, их не было?!

— Товарищ сержант! — Паляниця расправил грудь. — Надеюсь, вы не собираетесь?..

Я не собирался: немца убивать не хотелось — не давешний фашист. Лицо посерело от страха, глаза бегают.

— Как зовут?

— Гефрайтер Мюллер! — вытянулся фриц.

Гляди ты! Часом не родственник?

— Что такое гефрайтер? — встрял Коля.

— Вроде ефрейтор... Пусть скажет: "Гитлер капут!" — велел я. Паляница перевел.

— Гитлер капут! — немец заорал с таким энтузиазмом, что все засмеялись.

— Живи, гефрайтер!

— Данке, герр официр! Данке!

Немец закланялся, затем метнулся к кухне и вернулся с картонным ящиком. На траву посыпались плоские жестяные банки.

— Битте!

— Говорит, французские сардины, — перевел лейтенант.

Немец снова метнулся к кухне и принес коробку с сухарями. Сухпай... У них, значит, при кухне возят. Мы рассовали сухари и банки по карманам — сколько влезло, немцу наказали замереть на час. Он так кивал головой, что было видно: просидит два. Тронулись. Сытые, вооруженные. Лейтенант перепоясался немецким ремнем с подсумками, карабин держал в руках. Сторожится — правильно! Я взял пистолет в руку, немецкий штык отдал Коле. Механик схватил его радостно. Оружие придает уверенности.

Шагать на полный желудок было тяжко, но отдыхать — еще хуже. Заснем, а с дороги свернут мотоциклисты. У них на колясках пулеметы "МГ", наделают нам дырок — винтовку поднять не успеем. Нет уж!

Дорога, видимая в прогалинах меж стволами, оставалась пустынной. Мы прошли с километр, как Паляница вдруг указал рукой вперед. Над деревьями понимался дымок. Мы прибавил шаг. Спустя несколько минут деревья расступились, и мы, не сговариваясь, замерли. Коля потянул с головы шлем.

Для того чтоб восстановить картину, понадобилась минута. Кативших по дороге немецких мотоциклистов догнал БТ-2. Только не такой, какой был у нас, а пулеметный. Задних немцев он срезал, другие попытались уйти. Свернули на луг и понеслись к кустам. "БТ" — следом и ну гонять их по лугу. Таки догнал: два мотоцикла, перевернутые набок, валялись на траве. Один догорал. Увлекшись, танкисты забыли, что воюют всего лишь с разведкой, или же не знали этого. Когда подошли немецкие танки, бежать было некуда. С пулеметами против пушек шансов у танкистов не было. В башню "БТ" попали не менее пяти раз. Танкисты попытались выскочить. Им это удалось, но... Один лежал у гусениц, положив голову на руку, как будто прилег поспать, второй висел вниз головой, зацепившись ногой за верхний край люка. Из одежды на нем оставались обрывки комбинезона — остальное сгорело, даже сапоги. Черное, скрученное тело, еще совсем недавно бывшее живым человеком...

— Как же это так? — прошептал механик.

— Первым выстрелом в бензобак, — сказал я сквозь зубы. — Горящим бензином плеснуло в башнера. Они выскочили — и под пулемет. По башне немцы били на всякий случай или со злости.

— Похоронить бы ребят!

— Некогда! Идем!

Я побежал, они устремились следом. Лежавший на боку мотоцикл мы поставили на колеса в один миг. Немцы, скорее всего, соскочили, надеясь скрыться в кустах, но башнер "БТ" такой возможности им не дал: трупы в форме цвета "фельдграу" валялись неподалеку. Я осмотрел мотоцикл: вроде цел. Проверим! Мысленно перекрестившись, ударил подошвой по заводному рычагу. Мотор фыркнул и затарахтел. Нет, гансы, конечно же, суки, но машины делать умеют — до сих пор. Прыгнул в седло и попробовал проехать — нормалек! Теперь трофеи собрать. Танки, расстрелявшие "БТ", куда-то спешили. Трупы своих не подобрали, даже оружие. У одного из убитых фрицев я заметил подвешенную к поясу планшетку. Пока ребята собирали стволы, открыл. Карта! Очень к месту! Подробная, каждый ручеек указан. Кружок с надписью "Kobrin" был обведен красным карандашом. Вот, значит, куда ехали!

Я сложил карту и сунул за голенище. Сбор трофеев завершился. У лейтенанта за спиной висели два карабина, еще один был у механика. Коля притащил подобранный на траве "МГ" и устанавливал его в турель в коляске. Сообразил.

— Поехали!

— На дороге немцы! — Паляница колебался.

— И наши тоже! Тут теперь слоеный пирог... Кто боится, может пешком!

Лейтенант помялся и влез на заднее сиденье. Какой он бздливый, честное слово! Я прыгнул в водительское. Мотор зарычал, протестуя против груза, мотоцикл тяжело тронулся и покатил по лугу. Мы выбрались на дорогу и устремились к Кобрину. Если немцы спешили к городу, значит, там наши...

Глава 4

Ильяс.

Ехали недолго. Мотоцикл катил по дороге, сержант крутил головой, посматривая по сторонам. Коля не отставал, да и я был настороже. Не хотелось, чтоб вышло, как с теми танкистами... Я постоянно оглядывался и на очередном повороте заметил позади столб пыли — за нами кто-то поспешал. Хлопнул сержанта по плечу. Тот притормозил, привстал в седле и молча свернул в лес. Едва мы спрятались в кусты, как по дороге промчались немецкие мотоциклисты. За ними показались бронетранспортеры на колесно-гусеничном ходу, следом тянулись грузовики. Некоторые тащили на прицепе пушки. Одна за другой, поднимая клубы пыли на сухой гравейке, машины шли мимо, и с каждой из них лицо сержанта мрачнело. Механик потянулся к пулемету, но рыжий упредил:

— Отставить!

— Товарищ сержант! — взмолился мехвод. — Это же немцы!

— Вижу. Сколько их? Прихлопнут нас в минуту.

— Но и мы им врежем!

— Ты кто? — сержант насупился, глаза сошлись в щелочки.

— Механик... — растерялся Коля.

— А я наводчик. Наше дело в танке воевать. Будь у нас "БТ", мы бы им загнули курду. До Берлина бы драпали! А так... — он махнул рукой. — Все, мужики, стоп машина! На сегодня хватит. Ночуем!

Мы отогнали мотоцикл глубже в лес, где расположились на бивак. Я отправился на поиски хвороста, рыжий ушел на разведку окрестностей. Коля сбегал к недалекому озерцу и вернулся с брезентовым ведром, полным воды. Вода отдавала болотом. Ведро, как и котелок, мы обнаружили в коляске мотоцикла. Было там еще кое-что. Быстренько соорудил очаг, подвесив над огнем котелок. Когда вода закипела, высыпал в нее коричневый порошок из бумажного пакетика. Аромат свежесваренного кофе поплыл в вечернем воздухе.

— Как вы эту гадость пьете? — вздохнул Коля. — Я бы лучше компот. У нас в деревне даже чай не пили — дорого...

Я не ответил, и Коля принял это за сигнал к действию. Достал из коляски консервы — те, что дал нам повар, и буханку черного хлеба — осталась от убитых немцев. Немецкие штыки имелись, банки были вскрыты и зашипели маслом на горячих углях. За этим занятием и застал нас вернувшийся сержант.

— Запах от вас — за версту! — покрутил он головой. — Найдут, как мы повара.

— Немцы близко? — насторожился мехвод.

Рыжий покачал головой. Затем положил винтовку и присел.

— Зачем консервы открыли? Жрали же недавно!

Вот, русский жлоб! Его это консервы? Раз лейтенант не возражает, тебе дело?

— Ужин у бойца — третье по важности событие после обеда и завтрака, — пробурчал Климович, запихивая в рот кусок хлеба с горячими сардинами. — Вкусно! — заметил, прожевав. — Наверное, и вправду французские...

— Наших видел? — спросил я сержанта.

— Нет. Стреляют на востоке и у Бреста — сами слышите, но рядом боев нет. В километре отсюда деревенька, там тихо.

— Это хорошо, — после сегодняшних приключений ноги гудели и мысли путались. — Может и получится проскочить в Кобрин.

Перед уходом рыжий показал мне карту, я знал наш маршрут.

— Какой Кобрин? — встрепенулся Коля. — Завтра наши подойдут, мы этих гадов поганой метлой... Я вам, товарищи командиры, удивляюсь. В Брест надо. Там завтра — все штабы! А мы как дезертиры...

— Для дезертиров мы неплохо воевали! — хмыкнул сержант.

— Все равно неправильно, — настаивал Климович. — Идем вглубь своей территории, значит, отступаем. А за это...

— Не волнуйся, боец, не накажут. Нас, по крайней мере, — успокоил сержант. — Ты о танковых клиньях и блицкриге слышал?

Коля покачал головой.

— У немцев тактика такая — танками рассекать линию обороны и коммуникации со связью рушить. Видал, как по дорогам катят? Не отойдем к Кобрину, окажемся в окружении.

— Как у вас, товарищ сержант, язык поворачивается такое говорить?! На рассвете наши части сбросят врага в Буг, а затем стальным катком...

— Сверкая блеском стали? — сощурился сержант.

— Да! — не смутился мехвод. — Сверкая! У нас же сила какая! Да и сами немцы, как тот повар из рабочих, повернут оружие. Это они временно одурманены! Как только разберутся...

Я не смог сдержаться — хмыкнул и потянулся за новой банкой. Сержант предупреждающе поднял руку:

— Оставьте провиант, товарищ лейтенант! Сегодня нам повезло, но завтра может не случиться. Немецкие кухни в лесах не часто встречаются. Надо экономить.

Я едва не зашипел от злости. Задолбал своими поучениями! В каждую щелку лезет! Дождется! Пока я решал, как осадить строптивого сержанта, тот убрал банки, завернул в тряпицу мехвода начатую буханку. Плеснул себе кофе в крышку котелка, обжигаясь, выпил. После чего достал сигареты, как я понял, трофейные. Командиру закурить не предложил, жлоб.

Коля потянулся и зевнул.

— Ложись! — поддержал Волков. — Я — позже. Будем дежурить через два часа. Хоть немцев не видно, но все же. Сейчас... — он поднес циферблат наручных часов к глазам. — Двадцать два ноль-ноль.

Я покосился на часы. Утром у сержанта их не было. Снял с трупа, мародер!

— Вы тоже ложитесь, товарищ лейтенант! — предложил мне рыжий.

После кофе спать не хотелось, и я покачал головой.

— С рассветом двинемся, лучше не тянуть, — укорил сержант. — Ночи короткие, силы понадобятся.

Я не ответил, а вот механик не заставил себя упрашивать. Примостился на мху под сосной, сунул под голову шлем и засопел. У костра остались мы вдвоем. Было еще светло: ночи здесь не такие, как у нас в горах — темные и непроглядные. Канонада в отдалении стихла, стало слышно пение птиц. Какая-то заливалась неподалеку.

— Соловей! — заметил сержант. — Тут болотце верховое неподалеку, а соловей только у воды поет. Сядет, горлышко промочит — и дальше. Жизнь... Места тут красивые, только бы отдыхать! Наловить рыбки, сварганить ухи, а не так... — он не досказал, но я понял, о чем он. Скрюченное тело сгоревшего танкиста все еще стояло перед глазами.

"Спросить? — подумал я. — А вдруг? Момент хороший..."

— Товарищ сержант, вы сегодня песенку насвистывали... Мелодия вроде знакомая, а слова не вспоминаются. Напоете?

Рыжий пожал плечами:

— Не помню.

— Да вот эта! — Я попробовал просвистеть. Не вышло, конечно, но сержант понял.

— А-а... В роте у нас сочинили. Шутливая песенка, танкистская, про мехвода. "Ай-я-яй, убили мехвода, в роте мехвода убили. Ай-я-яй, замочили, гады... А он встал и пошел". Что-то такое...

— Где пели? В Испании?

— Угу! Испания — такая страна, там все поют.

"Врет! — понял я. — Врет и не краснеет. Зачем?"

— Песню пели не "Запрещенные барабанщики"?

— Какие барабанщики? — деланно удивился рыжий. — Откуда они в роте? Почему запрещенные? Что-то вы не о том, товарищ младший лейтенант!

Юлит? Добавим.

— Эту песню я слышал в исполнении одной груп... ансамбля одного. Песни и пляски.

Молчит...

— Сам ансамбль смотрел по "эмтиви"....

— Как? — вскинулся сержант.

— MTV.

Рыжий закашлялся, отдышался, встал, прошелся, снова сел.

— "МТV", говоришь? А такую песню, случайно, не слышал?

Он, волнуясь, запел: "Комбат — батяня, батяня — комбат..."

— "Любэ"?

Сержант вскочил:

— Лейтенант, отойдем!

Хотя спящий Коля помешать нам не мог, предложение было резонное, и я подчинился. Мы отошли в сторону озера.

— Ты из какого года? — глаза его блестели в свете луны. — Из какого года сюда попал?

Я ответил.

— И я из этого, — лицо его скривилось. — Застрелили меня у дома. Вигура я, слышал?

Сердце в груди заклокотало, к горлу подкатил ком. Кивнул, стараясь, чтобы движение не показалось резким.

— Ну да. Конечно же, слышал! — подтвердил он. — В России каждая собака знает. Знала, — тут же поправился. — Столько лет по телеку твердили: пьяница, убийца... — вздохнул. — Знал ведь, что убьют, но все равно неожиданно. Не думал, что так скоро. Подослали черных...

— Кто... Кх-кх... Кто подослал? — закашлялся я.

— Есть гады...

— А вдруг это сами... эти...

— Черные? В первый же вечер? У них что, свое ФСБ? Использовали их в темную! Звякнули, адресочек сказали... Видел бы пацана, что ко мне бежал! Недоносок сопливый, пистолетом в кармане запутался! Хотел по морде дать и пистолетик отобрать, да у него за спиной целый аул... — он снова вздохнул. — А тебя как?

От "недоноска" я едва не прыгнул. Мои сжатые добела кулаки он не заметил. Надо ответить, а зубы не открыть, они сейчас ругательства сдерживают.

— Так как?

— Э-э... Машина... На переходе сбила.

Он кивнул.

— Сам кто?

"Сука! Что скажешь, если узнаешь? Извинишься? Или еще раз застрелишь?"

— Студент. Институт нефти и газа, предпоследний курс.

— В армии не служил?

Я покачал головой. Мне без нужды. Я и без армии все, что надо, выучил — по ускоренной программе. У нас "калаш" дети с пеленок изучают. Строем и в форме ходят бараны.

— То-то смотрю... И какого рожна нас сюда? В сорок первый? Ладно, я танкист, а ты? Может, в казарме кто еще из наших был?..

Помолчали. Если и был, то уже нет... Что делать? Рубануть его чем-нибудь — прямо сейчас? Только чем? Лопатку бы! Будто чувствуя, рыжий отступил на шаг.

— Жалеешь, что попал сюда? — вырвалось у меня.

— Я? — удивился он. — Нисколько!

"Вот как? Шакал дорвался до свежего мяса? Нравиться убивать?"

— Здесь по-честному, — пояснил он. — Есть враг, который пришел на твою землю, и его надо убить. Никакой демократической гнили, воплей о правах человека. Какие у фашистов права? Сдохнуть — и все! А то развели... Наш полк в Чечне, если хочешь знать, ни одного дома не разрушил, хотя мог. Если из села стреляют, ответить — наше право, никто б и не вякнул! Соблюдали их права, и что взамен? Митинги собирали: приговорить убийцу к высшей мере! Это я убийца?

"Овечка невинная..."

— Разве нет?

— Ты, смотрю, начитался! — хмыкнул он. — Меньше верь продажным писакам! Да они маму родную за заморский доллар продадут!.. Я сегодня немца застрелил, ты же не возражал?

— Ну...

— Девку убил случайно. На войне сплошь и рядом. Если хочешь знать, это боевики виноваты! Притащились с пулеметом? Не было б их, никто бы не стрелял.

— Суд, вроде, доказал: в том выстреле не было необходимости, — надо было удержать голос, не дать ему сорваться. Лицо сделать бесстрастным. — Я, конечно, все подробности не помню.