Том 2. Сладкая волшебница Якумо-чан

— Аяо-кун, у меня к тебе просьба, — прошептала она, стараясь, чтобы ее не услышала Хироко. — Сможешь выполнить?

С силой воли и напором у Ишикавы Каеде было все в порядке. Аяо даже и в голову не пришла мысль отказаться. Он кивнул, соглашаясь.

— Мне нужно сегодня отлучиться. Сможешь посидеть вместе с Хи-чан и Май-чан? Страшно оставлять девочек одних. Вдруг сюда притащится этот псих Такамура. И о маньяке не стоит забывать... Аяо-кун, что думаешь?

— Ладно, — пожал он плечами.

— Я знала, что на тебя можно положиться, — профессор Ишикава чмокнула его в щеку.

"Странно, мы знакомы всего-то десять минут, а она уже целоваться лезет," — пронеслась в голове мысль. Аяо потер щеку в том месте, где ее коснулись губы Ишикавы-сенсей.

Она тем временем объясняла встревоженной Хироко, что ей нужно уйти. Новоиспеченная сирота хныкала, подобно большому младенцу, и лишь с большим трудом удалось уговорить ее отпустить профессора. Май-чан прижала к себе расстроенную Хироко и теперь говорила ей что-то успокаивающее. Ишикава-сенсей же начала собираться в дорогу.

— Ишикава-сан! — позвал ее Аяо, когда профессор была уже около двери.

— Да?

— Что за машина, о которой вы говорили?

Ишикава-сенсей нахмурилась.

— Машина? Какая еще машина? Аяо-кун, запомни: некоторых вопросов лучше не задавать. Ладно, бывай, — и она закрыла за собой дверь.

Аяо остался в ее доме вместе с Асами Хироко и Май-чан.

7.

Теперь он смог получше разглядеть Хироко. Примерно его возраста, на вид ужасно больная и грязная, Хироко имела трогательно большие глаза, как у ребенка; к сожалению, глаза эти были окружены синяками и глядели исподлобья. Два хвостика по бокам головы огорченно обвисли. Приглядевшись, Аяо заметил у Хироко на губах шрамы от укусов.

"Кусала собственные губы? Это такая привычка?" — размышлял он, сидя на стуле рядом с диваном. Дом профессора Ишикавы был меблирован в европейском стиле — никаких циновок, ширм или низких столиков. Здесь было господство диванов, столов и стульев с длинными резными ножками; стены обклеены дешевыми обоями, а полы устланы облезлыми коврами. Японский минимализм уступил европейской нищете.

— Ну же, Хи-чан, не молчи, — уговаривала подругу Май-чан, гладя ее по волосам. — Выговорись, тебе станет легче. Мне ты можешь сказать все что угодно.

Хироко открыла рот и попыталась что-то сказать, но вместо этого издала лишь ряд хрипов. Затем с мрачным видом она свой рот закрыла.

"Мерзкая девчонка, — недовольно подумал Аяо. — Скажи уже что-нибудь, не зли меня."

Разраставшееся слепое пятно равнодушия в его душе уже не пугало Аяо. Скорее, сам факт его наличия успокаивал, давал надежду на скорое единение со своем пропавшей памятью.

Хироко вдруг подняла на него глаза.

"Прости, я не хотела тебя сердить," — прозвучал в его голове чей-то чужой голос. Тонкий, журчащий, подобно ручейку. Голос девушки.

Аяо поднял брови.

— Хи-чан, дай мне, я распутаю, — Май-чан попыталась забрать у Хироко ее металлическую головоломку. Та стиснула ее в кулаке и замотала головой.

"Скажи, она и вправду так заботится обо мне? Это правда? Ей не все равно? Ты должен знать ее лучше, чем я," — вновь раздался тот же голос.

"Не сомневайся, она несет эту ерунду от чистого сердца. Это ведь Май-чан," — поморщился Аяо. Любопытные же люди живут в этом доме, действительно...

Май оставила Хироко в покое и теперь просто прижимала ее к себе. Они были чем-то похожи на встреченных им на Окинаве Люси-сан и Эри. Аяо подумал, что ни за что бы не позволил Май так тискать себя. В конце концов, даже самая теплая забота начинает со временем раздражать. А Май и так чрезмерно настойчива в своих проявлениях сочувствия.

"Я не могу читать ее мысли," — призналась Хироко.

"А тебя так заботит, что у нее на уме?" — Аяо бросил пренебрежительный взгляд в сторону Май.

"Да," — просто сказала Хироко.

— Аяо-кун, — Май-чан встала с дивана и подошла к нему. — Я пока приготовлю нам всем чай, а ты посиди с Хи-чан. Говори с ней, не давай ей думать о произошедшем, — и она понизила голос.

— Ладно.

Аяо сел рядом с Хироко и резким движением вырвал у нее головоломку. Она вскрикнула. Май этого не видела — она уже была на кухне и возилась с чайником.

"Ты злой," — сказала Хироко.

Аяо беззвучно рассмеялся.

"Ты так думаешь? А вот Май-чан считает иначе."

"Зачем ты обманываешь ее?" — Хироко глядела на него с ненавистью.

"Она сама предпочитает обманываться, — жестко ответил ей Аяо. — Такова она от природы. Не может разглядеть в людях зла. Полная идиотка. Мне жаль ее."

Хироко сжала кулачки.

"Именно это и делает ее такой...такой.., — она запнулась. — Такой доброй и заботливой!"

"Юри-девочек только здесь не хватало, — Аяо ухмыльнулся. — Ты бы еще ее "онее-сама" называла, глядишь, ей и понравится."

Хироко вспыхнула и ткнула его кулачком в бок.

"Я не юри-девочка!"

"Ага, ага," — Аяо развел руками в стороны.

Мирная, спокойная беседа подействовала на него благотворно. Жесткий комок равнодушия начал медленно рассасываться. Может, у него когда-нибудь и получится стать настоящим человеком. И вновь вопрос — что за чудовищем он был в прошлой жизни?

"Ты счастлива?" — вдруг спросил он у Хироко.

И сразу обрушилась та плотина, что она возвела в своем сознании, та самая плотина, что сдерживала напор темных мыслей и злых воспоминаний, горя и ужаса, тоски и печали. Хироко вздрогнула всем своим телом.

"С чего бы?" — пробормотала она.

"Май-чан теперь всегда будет с тобой. Ты используешь собственную трагедию для того, чтобы притянуть ее к себе, заставить ее сочувствовать тебе. Скажи, ты вообще вспоминала о своих родителях за все эти дни? Или ты думала только о Май-чан? Прав ли я? Прав? Скажи мне это!" — Аяо буквально наслаждался своим обличающим тоном. Будучи далек от всех переживаний обычных людей, он видел их со стороны, взглядом, не замутненным розовой дымкой.

Он наверняка попал в цель. Сейчас Хироко сломается изнутри. Сейчас.

Странно, но она почему-то посмотрела на него с внезапным сочувствием.

"Зачем ты так? — Хироко взяла его за руку. — Тебе ведь тоже больно. В тебе нет ничего, кроме боли и отвращения. Ты гораздо более несчастен, чем я."

Аяо фыркнул.

"Конечно же!"

"Я видела тебя и раньше, — призналась Хироко. — Вместе с Май-чан. Тогда твоя душа была затянута чернотой. Сейчас она немного чище. Она другая."

"Правда?" — Аяо удивился настолько, что решил вернуть ей обратно ее головоломку. Тонкие пальцы сомкнулись на металлическом узоре.

"Да," — улыбнулась Хироко.

Май-чан принесла им чай.

8.

Зов голосов поднял Такамуру посреди ночи. Он встал с постели, посмотрел немного на спящую Сакуру, затем начал собираться. Похоже, сегодняшнее задание будет особенным. Голосам срочно требовалось ликвидировать неугодного человека. Их команды были торопливыми, сбивчивыми; такое ощущение, что обладатели голосов пребывали в состоянии, близком к панике.

— Вот и на вас, тварей, нашелся свой охотник, — бормотал Такамура, натягивая на себя тесное розовое платьице с рюшечками. Белые роликовые коньки, белые же колготки, поднимавшиеся снизу вверх к неприлично короткой юбочке с оборками; за спиной пластмассовые крылышки, на груди — бутафорский рубин, заключенный в позолоченный круг; наконец, завершал этот наряд совершенно чудесный штрих в виде серебристой короны в волосах — Такамура косплеил Сладкую волшебницу Якумо-чан. Жаль, не удалось найти нормального жезла. Такамуре пришлось вместо него вооружиться обыкновенной битой.

— Лунное семя, дай мне сил! — заорал он и выпрыгнул прямо в раскрытое окно, на улицу, к темным полосам асфальта и белым — бетона. Роликовые коньки звякнули, и Такамура понесся вперед, к своей жертве. Пластмассовые крылышки грохотали на ветру.

Песня из опенинга прокручивалась в его голове как заведенная, пока Такамура скользил тенью по городским улицам. По тротуару шел одинокий прохожий. Получив битой по голове, он перестал ходить и теперь лежал. Размахивая своим жезлом справедливости, Такамура на полной скорости ворвался в круг пьяных подростков, которые устроили себе небольшой праздник после школы и слегка загулялись. Двое получили серьезные травмы, остальные отделались легким испугом. Впереди показались парень с девушкой; парню Такамуры выбил зубы, девушку же он протащил по асфальту за собой, пока она не перестала дергаться. Это было весело, и Такамура смеялся. Запрокинув голову назад, он пел:

— Fighting evil by moonlight! — удар сбил с ног какого-то припозднившегося офисного работника.

— Winning love by daylight! — мотоциклист не пережил столкновения с битой и разлегся на земле.

— Never running from a real fight! — Такамура проехался по сбитому им ребенку, ломая ему позвоночник.

— She is the one named Yaaaaaakumo-chan! — он нырнул в токийскую подземку, распугивая бомжей и попрошаек.

Пел Такамура с жутким акцентом, как, впрочем, и сама исполнительница песни, несравненная Химура Мидорико. Да и не полагается Сладкой волшебнице петь. Ее дело — сражаться со злом.

Голоса говорили ему, что цель находится под землей. Вероятно, там было и нечто важное для них самих, раз уж его требовалось защищать от посторонних. "Снесу нарушителю голову, — подумал Такамура, — а потом и узнаю, что он там искал."

Знание никогда не повредит.

Он с разбегу спрыгнул вниз, на рельсы. Близилась полночь, поэтому поезда ходили с большим интервалом. Времени ему должно хватить.

— Бака! — крикнул ему какой-то сердобольный гражданин с платформы. — Тебя же задавят! Совсем жить надоело, малолетка?

Такамура обернулся и помахал ему рукой в белой перчатке.

Рельса скрежетала под колесами его роликов. Такамура влетел в темный коридор, откуда и должен был выползти поезд; интересно, хватит ли у него времени?

Времени не хватило. Мигающие огоньки впереди вдруг приблизились и стали ослепляюще яркими.

Такамура обезумел от этого света.

— Якумо-чан не боится боя! — расхохотался он. Его выставленные вперед ладони в белых перчатках встретились со стальным рылом поезда и погрузились в него, как нож в масло. От грохота заложило уши. Такамура закрыл глаза и стоял на одном месте, пока мимо него проносились какие-то цветные пятна — он рассекал поезд, подобно клинку. Обращалось в пыль все: и пол, и колеса, и поручни, и те неудачливые пассажиры, которым не повезло оказаться посередине вагона. С каждой уничтоженной деталью Такамура чувствовал все нарастающую боль в сердце. Ему стало тяжело дышать, в груди сперло. Мышцы чуть ли не лопались от напряжения; казалось, шевельни он хоть пальцем — и сухожилия попросту порвутся, и тогда руки обвиснут вдоль его тела бесполезными кусками мяса. И это было... еще веселее!

С ревом Такамура развел руки в стороны, и вся громада поезда обрушилась на него. Мир треснул напололам.

А затем движение вокруг Такамуры как-то само собой прекратилось.

"Ого, я распылил целый поезд!" — подумал он, открывая глаза и оглядывая пустой коридор. Нигде не было и следа от поезда. Лишь пустые рельсы и крысы, сновавшие среди проводов.

— Успех, Якумо-чан! — провозгласил Такамура и вдруг согнулся. Изо рта хлынула кровь, смешанная с белой блевотиной. Такамуру выворачивало наизнанку. Все веселье испарилось. Теперь ему стало немножечко грустно и даже обидно. Почему вдруг он должен расплачиваться за целевое использование своего дара? Все ведь правильно — он разрушитель, вот он и разрушает. Так почему же он может распылять исключительно всякую мелочь, а что-нибудь действительно крупное — нет? Смахивает на изощренное издевательство. Такамура хотел стирать в пыль целые галактики, а довольствовать пока ему приходилось какой-то ерундой.

Голоса требовали, чтобы Такамура поскорее привел себя в порядок и отправился вслед за нарушителем. Он не обратил на них внимания. Обойдутся.

В этот же момент его тело словно разорвалось на части от боли. Такамура упал на колени и снова начал блевать. Отвратительно.

— Якумо-чан больно, — пожаловался он вселенной, кое-как утирая слизь со своих губ. — Якумо-чан рассердилась! Она хоть и приличная девочка, а все равно тех уродов, что обломали ей все веселье, подвесит на их же собственных кишках!

9.

Такамура бродил по токийской подземке, пока не пришел новый приказ от голосов — выбираться на поверхность. Нарушитель, видимо, так и не решился на что-то серьезное. Он вылез из метро и теперь разгуливал наверху. Голоса советовали Такамуре расправиться с ним как можно более мучительным способом. Он послал их куда подальше, потому как в подобных делах имел уж побольше опыта, чем они. Сам разберется, как и кого ему убивать.

"Жаль, что так и не удалось приблизиться к тайне," — думал он, поднимаясь по эскалатору. Люди, кто был далеко, смеялись над ним, а кто поближе — смеяться побаивались, поскольку видели его окровавленную биту и алые пятна на одежде.

Что-то подсказывало Такамуре, что ему не следует совать нос в тайны подземки. Он послал куда подальше и этого непрошенного советчика. Ему ужасно хотелось узнать, что же именно скрывалось в глубинах токийской подземки, что-то, связанное с природой голосов.

"Вот только подвешу нарушителя на крюк и сразу вернусь сюда," — решил он, выходя на поверхность.

В небесах плыла тяжелая желтовато-зеленая луна. Ее мертвенный свет падал на город, отражаясь в окнах и стеклах машин. Зловещее сияние неона и энергосберегающих лампочек растекалось по стенам. Воняло чьей-то мочей и несвежим пивом. Такамура вдохнул воздух ночного Токио полной грудью и расхохотался.

— Прекрасная ночь! — воскликнул он тонким девичьим голоском. — В самый раз для Сладких Чудес! Сдохнут все!

Такамура вскочил на ролики и помчался вниз по улице, навстречу зовущим огням.

10.

Грубо и бесцеременно прозвенел телефон. Звонила нэ-сан; Аяо вздохнул, но все же решил не отклонять вызов.

— Да, нэ-сан, — сказал он.

Аяме рвала и метала. Она в самой популярной форме объяснила своему безмозглому брату, что не стоит уходить из дома и не возвращаться до полуночи. Брат стоял и выслушивал все это с кислым выражением лица.

— Я останусь на ночь вместе с Май-чан, — заявил Аяо.

— Что?!.. Аяо-кун, ты!...

— Пока, нэ-сан.

Аяо нажал отбой. Ему пришло в голову, что сейчас Аяме бешено грызет несчастную Мейду. "А может, это шанс для них подружиться, — рассуждал он. — Станут юри-девочками и перестанут мне мешать."

Одна юри-девочка как раз укладывала другую спать. Хироко, как оказалось, боялась спать одна. Поэтому с ней делила кровать Ишикава-сенсей. Теперь же Май сомневалась, не стоит ли ей последовать примеру профессора.

— Если Хи-чан начнет стонать во сне и метаться, я обязательно с ней лягу! — наконец пришла она к решению.

Аяо наблюдал за ними с унылым видом.

Собственно, сама Хироко тоже была не промах. Она попросту использовала его, чтобы повысить самооценку и придать себе уверенность в собственных силах. Пока он думал, как унизить ее, она перехватила инициативу и стала изображать из себя мудрую, добрую и всепрощающую. Забавно получилось.