Лягушка в молоке. Часть 1

— Секоча хаа! — резко оборвал её спутник. — Иту коца тори нет, Фрея.

Настороженно поглядывая на него, девушка опустила пальцы в воду. Почти горячо, но вполне терпимо.

— Зерот тура, — раздраженно торопил старик.

— Зачем? — нахмурилась она.

— Виири тура тауна срет кузал! — тихо рявкнул Байгар.

Быстро шагнув вперед, он вцепился в замшу на её плечах. Взвизгнув, девушка рванулась назад и замахала руками, пытаясь его оттолкнуть. Но только помогла настырному старику избавить себя от верхней одежды. Бросив её на каменную скамью, Байгар, тяжело дыша, угрожающе повторил:

— Зера тура, Фрея.

— Не надо, я сама! — заверещала девушка, отступая и расстегивая пуговицы.

Старик остановился. Раздеваться под его пристальным и словно оценивающим взглядом почему-то не хотелось. Но в маленькой пещере просто некуда было спрятаться. Почти прижимаясь к мокрой стене, она стала торопливо стягивать рубашку, кроссовки, джинсы. Повернувшись боком, достала красный камешек и, обернув его отчаянно вонявшим носком, спрятала в кроссовку.

Оставшись в одних трусиках, подошла к водоему, прикрывая грудь руками.

-Коча!

Резкий окрик заставил её вздрогнуть.

— Кош иртым, Фрея.

— Что? — испуганно пискнула она, чувствуя, как кожа покрывается мелкими противными пупырышками то ли от холода, то ли от страха.

Байгар выдал длинную, многословную тираду, нетерпеливо махнув рукой, с явным требованием подойти ближе. Ох, как же ей не хотелось этого делать! Девушка нерешительно переступила с ноги на ногу, хлюпая босыми подошвами по мокрому полу пещеры.

— Ацип ут кетаран! — зарычал сквозь зубы старик, бросаясь к ней и хватая за руку.

Девушка завизжала, тут же схлопотав звонкую пощечину. И без того трещавшая от боли голова, казалось, разлетелась на тысячу кусков. Мир сузился, мышцы ослабели, и она безвольно повисла на руках спутника. Подхватив её под мышки, тот одним движением поставил её на ноги, после чего, ткнув пальцем в расцарапанный локоть, пролаял несколько коротких злых слов, звучавших совсем по-другому, чем те, что он говорил раньше.

Подтолкнув к каменной скамье, Байгар толчком заставил её сесть, а сам принялся копаться в сумке.

Девушка плакала, кашляла и дрожала, старик негромко ворчал, вода журчала, капли падали с потолка, факел возмущенно трещал, рассыпая искры. Довольно хмыкнув, её спутник достал кусок кожи, который ловко обернул вокруг локтя, закрепив двумя веревочками. Убедившись, что повязка сидит достаточно плотно, заставил её встать и придирчиво осмотрел со всех сторон.

Ничего уже не соображая, двигаясь словно во сне, девушка тупо подчинялась, дрожа от грубых, властных прикосновений старческих пальцев. Лишь оказавшись в горячей воде, она смогла немного прийти в себя. Аккуратно положив её руку на край каменной чаши, Байгар показал на воду, потом на замотанный локоть и покачал головой.

— Мурак чеколды. Мурак.

Очевидно, её мочить нельзя, сообразила девушка, кивнув головой. Убедившись, что его поняли, старик расстелил на каменной скамье шкуры и вышел, бросив пару слов на прощание. Хорошо еще факел догадался оставить.

То ли от воды, то ли от того, что осталась одна, она стала понемногу успокаиваться. Терзавший её страх прошел, боль притупилась, и она принялась изучать водоем, в котором нежилась.

Это оказалась не лужа или озерцо, а настоящая каменная чаша с дном, устланным мелкими камешками. В стенах имелось множество трещин, из которых с небольшим напором била вода, вытекавшая из ванны через небольшой проем и с легким журчанием исчезавшая где-то в темноте.

Теплые ласковые струи расслабили уставшее тело. Девушка с наслаждением вытянула ноги, поудобнее положив голову на край. Ей казалось, что когда-то она любила подолгу лежать в воде. Почему-то вспомнилась белая, приятно пахнущая пена и странное слово Тимотей.

"Эту ванну кто-то сделал? — лениво подумала девушка. — Или она сама собой образовалась? Хотя, какая разница?"

Она погрузилась с головой, но тут же вынырнула. Вкус у здешней водички оказался жгуче— горький, в носу и глазах защипало.

"Вот почему Байгар запретил мочить локоть", — догадалась она, отплевываясь и вытирая лицо.

После недолгих усилий ей удалось отыскать подходящую позу, приняв которую, девушка задремала, чувствуя, как боль растворяется в приятно бурлящей воде.

Тем не менее, первый же посторонний шум заставил её встрепенуться.

У входа в зал появился старик, неся в одной руке обернутый шкурой знакомый кувшинчик, а в другой горящую ветку.

Что-то довольно бормоча себе под нос, он поставил посудинку на каменную скамью, поискал взглядом подходящую трещину в стене, и не найдя, затушил ветку. Еще раз поправив шкуры, сказал:

— Мерет ака, Фрея.

По словам и жестам она поняла, что ей приказано выбираться из ванны.

Девушка со вздохом встала, и уже ничего не пытаясь прикрывать, взялась за протянутую руку. Байгар провел её до скамьи.

— Тефло кружарак.

Она послушно села, ежась от прикосновения жесткого меха к распаренной коже.

— Упсок.

Очевидно, надо лечь, — пробубнила она, выполнив и это пожелание.

Хмыкнув, старик капнул ей на грудь тягучей горячей жидкости из кувшинчика и принялся энергично втирать его в кожу грубыми жесткими ладонями, не взирая на тихое попискивание и безуспешные попытки оторвать от себя его сильные руки. Тяжело дыша, Байгар перевернул её на живот и повторил процедуру. После чего быстро завернул в шкуры, так что наружу осталась торчать только голова с взъерошенными волосами.

Старик, тяжело отдуваясь, уселся рядом, вытер пот тыльной стороной ладони.

— Чорын упсок, Фрея.

Не зная, что ответить, девушка завозилась, устраиваясь поудобнее. Заботливо положив ей под голову пустую сумку, старик, кряхтя, поднялся и, тяжело шаркая подошвами, вышел из пещеры, вновь оставив её одну.

Распустив косы и закрыв волосами лицо, Легкое Облако сидела на корточках возле тела дочери, покачиваясь из стороны в сторону и завывая от горя. Всю заботу о приготовлении Упрямой Веточки к погребению взяла на себя младшая жена вождя.

Отправив одну из пожилых помощниц за водой, она копалась в сложенных в вигваме вещах, отыскивая новое платье для покойной. Не хорошо отправляться к предкам в грязной, залитой кровью одежде.

Чуть сутулясь от навалившегося горя, Белое Перо стоял неподалеку, тяжело опираясь на копье. Погиб последний ребенок Легкого Облака. Сначала Могучий Бык, а теперь красавица дочь. В душе вождя шевельнулась жалось к этой толстой, некрасивой женщине. Он сделал шаг и положил ей руку на плечо. Легкое Облако сейчас же прижалась к ней дряблой, мокрой от слез щекой. Мужчине тут же захотелось отдернуть ладонь, но он удержался в память о дочери и о той легконогой девушке, которая когда-то вошла хозяйкой в его вигвам.

— Почему духи взяли её жизнь? — тихо проговорила Легкое Облако. — Почему не мою? Я старая, никому не нужная женщина, а она только начинала жить. Кто мог убить Упрямую Веточку?

— Это злое, темное дело, — голос Белого Пера звучал как всегда ровно, лишь те, кто хорошо его знал, могли различить легкую дрожь. Кроме жгучей жалости к своему ребенку он понимал, что теперь еще труднее будет закрепить место вождя за своим родом. Теперь сын старейшины рода Рыжей Рыси возьмет в жены другую девушку. Наверняка, это будет племянница Мудрого Камня, и это еще сильнее сблизит их против него.

— Но почему же Колдун..., — робкий голос жены оборвал его мысли.

— Даже хороший охотник может попасть в засаду, — чуть резче, чем хотелось, оборвал её супруг. — Колдун может защитить только от тех опасностей, которые видит.

И смягчившись, добавил:

— Наша дочь была доброй, славной девушкой. Предки хорошо примут её.

Чувствуя, что еще немного, и у него тоже выступят слезы из глаз, Белое Перо замолчал. Тут как раз появилась посланная за водой женщина, выжидательно уставившаяся на вождя, держа обеими руками большое кожаное ведро. Еще раз легонько сжав плечо старшей жены, он с достоинством удалился. Пора готовить покойницу к последней дороге, и мужчине лучше при этом не присутствовать. Даже если он её отец. Вздохнув, вождь решил навестить раненого воина.

Ловкий Сыч, еще не обзаведясь собственным вигвамом, продолжал жить в Логове Рысят, как и молодые воины, еще не прошедшие посвящение. Но сейчас его отнесли к родителям.

— Он пришел в себя? — спросил Белое Перо у пожилой женщины, ловко кромсавшей ножом крупные мясистые листья.

— Нет, вождь, — ответила та, качая головой и глядя куда-то мимо собеседника. — Злой дух украл душу моего сына.

— Я уже послал за Колдуном.

— Знаю, спасибо, вождь, — высыпав листья в горшок, женщина подвинула его ближе к огню.

Оставив её, Белое перо заглянул в вигвам. Ловкий Сыч лежал на почетном хозяйском месте напротив входа. Сидевшая в изголовья девочка отгоняла веточкой мух, уже роившихся над ранами. Молодой человек прерывисто дышал, время от времени вздрагивая истерзанным телом. Вождь догадался, что душа его странствует в мире духов, но даже там охотник продолжал бороться.

"Неужели Ловкий Сыч в самом деле повстречался с нигдаром, оборотнем?" — недоверчиво подумал глава племени, выбираясь наружу.

Кучковавшиеся облака уже сгрудились в большую, темную тучу, готовую пролиться на землю. Разделка двух быков займет много времени. Уже очевидно, что охотники и женщины вернутся только после дождя. Не в первый раз. Переждут непогоду на месте. Построят шалаш или навес. Теперь, когда у детей Рыси есть топоры из твердой бронзы, сделать их будет гораздо проще.

После первого грома, женщины, закончившие обряжать тело Упрямой Веточки, посовещавшись, решили перенести её в вигвам. Полагая, что ему тоже не следует мокнуть без нужды, Белое Перо ушел вслед за ними.

Одетая в новое платье из тонкой кожи, украшенной ракушками, цветными камешками и вышивкой из игл дикобраза, дочь вождя лежала, вытянув руки вдоль туловища. На её бледном, неподвижном лице ярко выделялись пятна красной краски, составлявшие священный круг с точками на лбу, подбородке и щеках.

В вигваме пахло жженой полынью, брошенной кем-то из женщин на тлеющие угли очага. Первая капля звонко ударила по покрывавшей вигвам бересте, а вслед за ней дождь рухнул с неба, заглушая плач Легкого Облака и Медового Цветка, сидевших на корточках возле тела Упрямой Веточки.

Оглушающий грохот, отсветы молний, проникавших в жилище сквозь дымовое отверстие, заставляли женщин пугливо вздрагивать. Только Белое Перо оставался неподвижен как камень, не обращая внимание на буйство духов воды и воздуха. Теперь, когда у него появилось время подумать, он вновь и вновь обращался к словам раненого: "Оборотень!"

Вождь слишком хорошо знал Ловкого Сыча, чтобы безоговорочно поверить его речам. Даже среди молодых воинов он выделялся хвастовством, да и особой храбростью никогда не отличался. Хотя и не давал повода упрекать себя в трусости. Возможно, ему просто померещилось? Но женщины подтвердили, что отбили его у медведя, да и раны говорят сами за себя.

Тут есть над чем поразмыслить. Тем более, что мысли о странном происшествии помогали заглушить горечь утраты.

Вождь знавал людей, которых первопредки одарили особой смелостью, свирепостью или другими необыкновенными качествами, вроде способности хорошо видеть в темноте. Доводилось ему слышать о колдунах и великих вождях, умевших принимать облик первопредка. Хотя сам он никогда такого не видел.

Быть может, Ловкий Сыч столкнулся именно с таким человеком? Но откуда здесь взялся воин из рода Медведей? Это племя кочует далеко за Костлявым хребтом, за землями детей Кабана. Последний раз их здесь видели еще во времена отца Белого Пера. Только по одной причине одинокий воин из столь дальнего племени мог забрести в эти места. Изгнание! Вождя или колдуна выгнали за какой-то очень серьезный проступок. Такой человек опасен сам по себе, а если он еще и нигдар...

Но Упрямую Веточку ударили в грудь копьем или дротиком. Неужели чужак зарезал девушку, будучи человеком, а увидев Ловкого Сыча, обратился в медведя? Зачем? Так испугался молодого воина? Вряд ли.

Белое Перо дернулся, собираясь еще раз взглянуть на рану дочери, но, посмотрев на женщин, остался на месте. Не стоит тревожить тело, уже приготовленное к последней дороге. К тому же придется объяснить, зачем это нужно, а все и так напуганы словами об оборотне.

Потянувшись, вождь тронул за плечо Медовый Цветок.

— Где старое платье Упрямой Веточки?

Прервав завывание, женщина удивленно заморгала полными слез глазами.

— Повесила за вигвамом. Надо будет вырезать спину и подол, а остальное похороним вместе с ней. А зачем оно тебе?

Не удостоив её ответа, муж тихо выбрался под дождь, и быстро отыскав висевшее на двух воткнутых в землю палках платье, вернулся в жилище.

Пока он ходил, в вигвам пришла Кудрявая Лиса. Почтительно поприветствовав вождя, она присоединила свой старческий голос к хору женщин, оплакивавших безвременную кончину Упрямой Веточки.

Отодвинувшись в тень, Белое Перо на ощупь отыскал дырку в мягкой коже. Очередной отблеск молнии подтвердил, что он не ошибся. Дротик, узкий костяной нож. Или коготь?!

Едва он успел об этом подумать, раздался оглушающий удар грома, а слепящий свет залил вигвам, четко высветив аккуратный разрез.

Асмон! Кровожадное чудовище, злобный дух из тех страшных рассказов, которые так интересно слушать у горящего очага долгими зимними вечерами, когда за стеной вигвама вьется вьюга, а залетавшие сквозь дымовое отверстие снежинки падали в огонь, недовольно шипя.

Старики говорили, что жил в давние — давние времена великий охотник, искуснее которого не видел свет. Женщины славили его за то, что их дети не знали голода, а мужчины мучились от зависти, глядя на гору добычи, что он приносил из леса.

Но великий охотник только насмехался над неумехами, и чтобы еще больше прославиться, стал убивать столько зверей, что люди не могли их съесть, оставляя на потеху воронам и шакалам. Вот тогда зло и поселилось в его душе. Охотник принялся мучить животных. Выкалывать глаза, отрезать лапы, сдирать шкуру с ещё живых и делать еще много бессмысленных кровавых гнусностей.

Но привыкшие к изобилию соплеменники не хотели ничего замечать, по-прежнему восхваляя охотника. Тогда искалеченные звери обратились с мольбой к самому Великому Духу, отцу всего сущего.

Но, прежде чем вынести решение, тот решил выслушать людей. Страшась мощи Великого Духа, они припомнили все проступки охотника и изгнали его, лишив рода и племени.

Напрасно он умолял о снисхождении, напоминая, как добывая мясо, не раз спасал племя от голодной смерти. Люди остались глухи к этим словам, поклявшись Великому Духу никогда больше не мучить и не убивать без необходимости птиц, зверей, рыб и даже насекомых.

А изгнанный охотник в великой обиде ушел в самую глухую чащу леса, где окончательно предал тело свое и душу силам зла, превратившись в Асмона. Существо, напоминавшее человека, но обладавшее сверхъестественной силой, свирепостью и злобой.