Княженика_7

Который сам во всем виноват.

И за дело пострадал, от бога, не от людей, мщение получил. У нас же уже не князья, а писцы воюют. А князья измельчали...

— Но почему? Ты же сам рассказывал, как вы хорошо начинали, летели на все стороны света, и не было вам преград?

— Каждое поколение было слабее и многочисленнее предыдущего. Князей стало слишком много, земель — мало. Пустыми словами стали подменять дела. И очень скоро измельчали до предела...

— Как-то совсем безнадежно звучит.

— Почему безнадежно? Что-то заканчивается, что-то начинается.

И "Слово" до сих пор сияет, несмотря на время, и бой кипит на реке Каяле, и князь Всеслав несется наперез солнцу, потому что надо успеть.

И все там живые, даже мертвые, те, кто полег как скошенные колосья.

Летописи пишут победители, но и у потерпевших поражение есть право на Слово.

И это Слово — о том, как было на самом деле — громче! Это ли не чудо?

Сама послушай:

— На дунае — на продуваемых ветром просторах — ярославнин голос слышится. Зегзицею неузнанной ранним утром плачет-причитает. "Полечу, — говорит, — зегзицею по пути ветра, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, утру князю кровавые раны на крепком теле".

— А кто такая зегзица?

— Птичка такая. Кричит жалобно: "зег-зег, зег-зег".

— И это знаменитый плач Ярославны, я в курсе.

Ярослав хитро улыбнулся.

— А это не просто плач. Помнишь, когда жены русские плач подняли?

Я задумалась. Уже и не упомню.

— Где-то там, ближе к началу.

— Когда Желя поскакала по Русской земле, смагу мычучи в огненном роге. Сразу после поражения.

После этого было слово киевской дружины, после этого было золотое слово Святослава: "А уже не вижу власти сильного брата моего", после этого никто из князей не решился отмстить за обиду сего времени, за Землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича, пока половцы неслись по нашей земле, как пардужье гнездо.

После этого предало брата выродившееся всеславово племя, оставило умирать одного на кровавой траве.

После этого свились обе полы сего времени, и вещий князь Всеслав лютым зверем снова несся из Киева в родной Полоцк, услышав зов Святой Софии, Божьей Премудрости и ничто его не могло сдержать.

После этого разные ветры стали развевать стяги Рюриковы и Давыдовы, а Русская земля — стонать, вспоминая первых князей, которые не боялись оторваться от киевских гор, не боялись ходить в Поле Половецкое, в отличие от нынешних.

Поздновато Ярославна на стены Путивля поднялась, ты не находишь?

— Поплакать никогда не поздно, — неуверенно возразила я.

— А ведь это не только плач. Это такое же слово. "Золотое слово Ярославны", можно и так сказать.

Сначала отзвучали все остальные слова.

И только тогда, когда стало ясно, что помощи ждать неоткуда, никто не поможет, никто не спасет, да еще и скажут, что сам виноват и богом наказан, — только тогда Ярославна поднялась ранним утром на стены Путивля, и обернулась зегзицей, и полетела над просторами, разыскивая своего преданного всеми князя.

— Ярославна рано утром плачет. В Путивле, на забрале городской стены.

Рыдает и вопрошает: "О Ветер, Ветрило! Почему, господин, насильно веешь? Почему мчишь хиновские стрелки на своих легких крылышках прямо на моего лады воинов? Тебе что, мало веять высоко под облаками, покачивая корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковыльным полям развеял?"

Видишь, она смотрит прямо на юг, на Поле Половецкое с верха путивльской стены и требует ответа у Ветра.

— Так что, получается, — заинтересовалась я. — Крыльцо — это крылышко? Мы из дома по крылу спускаемся?

— Получается, что так.

— Здорово! Я взошла на крыло дома своего! И полетела вместе с ним!

— Лучше летай со мной, — попросил Ярослав. — Я лучше летаю, чем твой дом. У меня крылья крепче.

— Я подумаю...

— Подумай. Слушай дальше:

— Ярославна рано плачет, повернувшись на запад — Путивлю городу, получается, — то есть через стены Путивля, обращаясь к Днепру:

"О Днепр Славутич! Днепр — сын Славы! Ты ведь, Днепр могучий, пробил каменные горы сквозь Землю Половецкую.

Ты ведь, Днепр, никто другой, бережно покачивая, нес на себе Святославовы насады до войска Кобякова.

Принеси, господин, моего любимого ко мне, чтобы не слала я к нему слез на море рано!"

— Насады?

— Корабли такие, с насаженными бортами. Первое обращение на юг — к Ветру. Второе, повернувшись на запад — к Днепру. А вот теперь Ярославна поворотилась к востоку:

— Ярославна рано плачет в Путивле, на забрале городской стены, взывая:

"Светлое и тресветлое Солнце! Всем ты тепло и красно, на три мира светишь.

Почему же, Солнце-господине, простерло ты горячие свои лучи на моего лады воинов?

В поле безводном жаждой им туго натянутые луки расслабило, горем им тулы со стрелами заткнуло?"

Ярослав это так торжественно сказал, что я не сдержалась:

— Ну и что? Обратилась она к ветру, солнцу и реке. И что изменилось?

— А земля Трояня — это что, по-твоему? — возмутился Ярослав. — А помнишь, начало похода? Цифру шесть?!

А цифру двадцать один, когда половцы наших окружили?

— И что?!

— А то, Алиса, — запальчиво воскликнул Ярослав, — что Ярославна поднялась на стены Путивля и воззвала к последней своей надежде: Русской Земле, которая теперь — одна Игорю защитой.

Потому что там, где теперь Поле Половецкое, тогда, когда князья еще не отказались добровольно от своего дара, там была Русская Земля!

Она никуда не делась, мы соседи и родственники с половцами и по одной Земле ходим.

Только она теперь может его спасти, если нужен он ей, воин и полководец, выступивший на ее защиту.

Потому что победители за него такой выкуп назначили — две тысячи гривен — который равен дани с одного народа, навроде еми, и который совершенно неподъемен. И отказались других пленных за выкуп отпускать прежде Игоря.

А Русская Земля — это и реки, и ветры, и солнце, и поля. И верхний мир, и средний, и нижний. И все это — Троянь, как тресветлое Солнце. И Русская Земля была до того, как храмы на ней встали, она древнее.

И именно ее Ярославна попросила решить судьбу своего любимого. Ее — и бога. Без вмешательства людей. По праву оборотного ряда, по праву первых князей-оборотней.

— Море полуночное возмутилось, смерчи взвихрились. Игорю князю бог-спаситель знак дает, путь домой показывает: нужно возвращаться из Земли Половецкой на Землю Русскую, к отчему златому столу черниговскому.

Он сейчас — как Всеслав до него, услышавший призыв родного дома, колокола святой Софии.

— Погасли к вечеру зори. Игорь спит, но Игорь бдит, Игорь мыслью поля мерит от великого Дона до малого Донца. Готов ему уже конь в полуночи. Овлур свистнул за рекой: велит князю уразуметь: больше тянуть нельзя, иначе князю Игорю не быть живу.

— Вот и Русская Земля знаки князю своему подала: кликнула, стукнула, зашумели под ветром травы, заколыхались половецкие вежи.

— Вот и настало время для князя Игоря вспомнить дедов-прадедов. Вспомнить, что он князь-оборотень по праву рождения и этот его дар всегда при нем. Надо только принять его, осознать.

Подала знак Земля — и Игорь князь обернулся стремительным горностаем, потек, понесся к тростникам, перекинулся в белого гоголя, переплыл реку. Так и бежать удобнее — в облике мелкого зверя, и оборачиваться, если раньше не оборачивался, легче.

Взлетел за рекой на борзого коня, да недолго конь скакал, утомился — и тогда Игорь, почувствовавший силу, свой оборотный дар, скакнул с него уже серым волком.

— И уже в облике волка Игорь, стелясь к земле, сторожась, потек к луговому, низкому, берегу Донца.

А затем, набравшись сил, полетел соколом под грозовыми тучами, избивая гусей и лебедей на завтрак, обед и ужин.

А уж коли Игорь-князь, Рюрикович, почувствовавший оборотный дар, соколом полетел, то и дружина его, хоть и малая, теперь тоже оборачиваться может.

Влур волком несется, труся собой студную росу, потому как оба они своих борзых коней загнали, вырываясь из плена. И добрались они до Северских краев.

— Донец-река приветствует, величает князя на родном берегу: "Князь Игорь! Вот ты и добрался, наконец, до своих — не мало тебе величия, а Кончаку нелюбия, а Русской Земле — веселья!"

— Игорь отвечает, величает в ответ спасителя:

"О, Донец! Не мало тебе величия!

Ты ведь лелеял своего князя на волнах, стал ему зеленую траву на своих серебряных берегах, окутывал его теплыми туманами под сенью зеленых древ.

Сторожил его покой и безопасность гоголями на водах, чайками на струях, чернядями на ветрах.

Не такова была река Стугна во времена дедовской славы.

Худую струю имея, пожрала чужие ручьи и корабли, насытилась, разбухла, понесла грязные воды к устью, юноша князя Ростислава поглотила. На днепровском темном берегу плачется мать Ростислава по своему погибшему сыну. Уныли цветы от тяжести материнского горя и дерево к земле преклонилось".

То есть Русская Земля, которая и реки, и холмы, и овраги, и трава, и туманы, и ветры, и птицы, и звери — сочла нужным вернуть Игоря князя, спасти его, Ольговича.

А младшего брата Мономаха — главного защитника Русской Земли, если верить летописанию — после поражения забрала.

И Игорь говорит, что не худо бы это помнить.

Ведь тогда, когда половцы по-настоящему русским вломили, когда надо было на самом деле Русь отстаивать, Мономах быстро с Олегом Святославличем помирился и с ним, окаянным Гориславличем, за Муром загнанным исчадием ада, именно с ним, — ни с кем-то из своей многочисленной своры прихлебателей и подпевателей — в Поле пошел.

Потому что знал, что иначе проиграет, это не князей лбами сталкивать.

И Русь-то тогда они отстояли!

Ярослав увлекся, начал руками махать. И сбил кухонное полотенце с нагана. Удивился.

— Это что?

— Тоже оружие, — важно сказала я. — Огнестрельное.

— Я понимаю, что оружие, — отмахнулся Ярослав. — Огнестрельное оружие, к твоему сведению, достаточно давно изобретено. У тебя оно откуда?

— Выкопала в подполье. Значит, он ничейный. Видишь дату? Давай стрельнем, а? Хоть разочек? Патроны есть...

Ярослав задумался. Взял наган, ощупал, покрутил барабан. Явно заинтересовался.

— Давай завтра к нам возьмем, — решил он. — Там в лесу укромных мест много, мы и попробуем. Отцу покажем — он таких еще не видел. Вот теперь и я маминого пирога захотел, словно сам из плена сбежал.

— Ставлю чайник! — с удовольствием поднялась я.

Опять время молнией промчалось. Только-только вроде бы сели...

Не успел Ярослав пирога ко рту поднести — как его мобильный зазвонил.

Ярослав помолчал в трубку, а потом сказал мне:

— Я должен уйти. Надо в Северобайкальск за тортом для Звонки ехать. Заказали там специальный — чуть ли не с нее ростом. Завтра его сама увидишь — не торт, а крепость.

— А он до завтра не испортится?

— Говорят, если в холодном месте будет — нет.

— Ну, иди, коли так...

Ярослав ушел.

Вообще-то я обрадовалась, что "Слово" закончится не сегодня.

Сегодня я и ненакрашенная. И не одетая так, как нужно быть одетой, когда заканчивается "Слово о полку Игореве". И вообще...