Бесноватый кровожадный я

— Ладно, годится.

Я толкнул дверь и вошел, за мной вошел Винзейн, а следом поспешно протиснулся сержант Норбертус и двое гвардейцев.

— Приказ есть приказ, — виновато пожал он плечами в ответ на мой вопрошающий взгляд. — Самого вас никуда отпускать не велено.

Контора стряпчего произвела на меня впечатление упадка. Пыльно, не очень чисто, и как-то депрессивно. Несколько книжных шкафов пусты, рядом стоят упакованные тюки с книгами и еще какой-то утварью.

И тут из задней комнаты появился молодой человек лет двадцати пяти, несущий охапку каких-то бумаг. Завидев нас, он положил свою ношу на конторский стол и приподнял берет на голове.

— Приветствую вас, господа. Чем могу служить?

— А где господин Беррик? — удивился Винзейн.

— Мастер ушел к Творцу уже три года как, передав свое дело мне. Я Морвейн, его ученик.

— Ну что ж, — сказал я, — жаль, да что поделать... В общем, я сюда приехал, потому что мне надо подать в суд на одного человека, и для сего дела мне требуется сведущий стряпчий, который поможет выиграть тяжбу.

Морвейн невесело усмехнулся:

— Помочь — это легко. Дайте на ручку судье больше, чем даст ответчик — выиграете.

— Чего?!! — я наигранно выпучил глаза.

— Увы, господин, но этот совет — единственная помощь, которую я могу вам оказать. Как вы сами видите — я собираю свои вещи и съезжаю, потому что в Темерине нет никакого правосудия, и стряпчие тут не нужны, к сожалению. Мы с мастером ничего не смогли поделать, и за три года своей практики я окончательно в этом убедился. Выше судьи и бургомистра — только граф Пандер, которому бесполезно жаловаться, и король, которому тоже жаловаться бесполезно, потому что все жалобы просто растворяются в недрах его канцелярии. Хотите выиграть тяжбу — дайте взятку судье, как бы мерзко это ни звучало из уст стряпчего. Мои знания законов в Темерине бесполезны, поскольку эти самые законы тут не работают и никому нет дела.

Я переглянулся с Винзейном, и он пожал плечами с видом 'ну а что я говорил?'.

— Ну, есть еще третий человек, кроме графа и короля, который выше судьи и кому не все равно, — сказал я Морвейну и достал из-под камзола золотой медальон с гербом.

Он выпучил глаза, а затем поспешно стащил с головы берет:

— Виноват, выше высочество, не имел чести знать вас в лицо...

Я подошел к ближайшему креслу, убедился, что оно не пыльное, и сел.

— Оно и к лучшему, что меня в лицо мало кто знает. Итак, раз тут настолько все плохо — придется принять меры. Но чтобы правосудие восторжествовало — нужны железные доказательства, иначе это будет уже не правосудие. В общем, план у меня такой. Морвейн, ты сейчас пойдешь к ближайшей лавке или еще куда. Сержант, — повернулся я к Норбертусу, — а ты пойдешь в противоположную сторону. А затем вы оба пойдете навстречу друг другу. Поравнявшись с Морвейном, ты его толкнешь. Умышленно. Так, чтобы он упал. И со словами вроде 'с дороги, сучий потрох'. А идти будешь, чуть пошатываясь, вроде как ты выпил, чтобы это было заметно. А ты, стряпчий, когда упадешь, скажешь, например, 'многоуважаемый, что вы себе позволяете?'. Главное, чтобы ты сказал это вежливо. После чего ты, сержант, дашь ему в глаз с какими-нибудь оскорбительными словами, вроде 'а ну молчать, быдло, пасть на порядочных людей разевать не смей!'. Да, Морвейн, тебе придется получить в глаз за правое дело, чтобы любому с первого взгляда было видно, кто тут пострадавший. Ну а потом ты начинаешь звать стражу и требовать суда. Как бы дальше развивались события, происходи они в другом месте, где закон королевский блюдут?

Морвейн чуть задумался.

— Приходят стражники, ведут нас к судье. Ждем своей очереди, предстаем перед судом.

— И каков будет исход и приговор?

— Зависит от обвиняемого. В конкретно нашем случае, если виновник очевиден и полно свидетелей, самый лучший ход — признать вину. Придется извиниться и заплатить штраф за побои. Если же ответчик не признает вину — судье придется вести дело полностью, с допросами свидетелей и всем таким прочим. Что не добавит ему хорошего настроения. Штраф будет больше, возможен и кнут. А если вести себя на суде по-хамски — может и палками закончиться.

Я повернулся к Винзейну:

— А если бы сержанта защищал хороший стряпчий? Допустим, сержант наймет тебя.

Мой спутник пожал плечами:

— Хорошие стряпчие не берутся за тяжбы, которые заведомо выиграть невозможно, ваше высочество. Проигранное дело — падение репутации. Лучшее, что может сделать стряпчий в описанном вами случае — посоветовать клиенту сразу же извиниться и признать вину. Любой иной путь ведет к более суровому наказанию и большим издержкам.

— Отлично. Значит, выиграть тяжбу в честном суде сержант бы не смог.

— Никакой возможности, — подтвердил Винзейн.

Я достал из кармана кожаный кошелек с вышитым королевским гербом, высыпал на стол серебро, вывернул кошелек наизнанку, чтобы герб стал неузнаваем с первого взгляда, ссыпал монеты обратно и вручил сержанту.

— Твоя задача — дать судье взятку именно этим кошельком. Морвейн, а твоя задача — выиграть тяжбу. Мой друг, стряпчий из столицы, будет наблюдать и скажет мне, все ли ты сделал правильно и профессионально. Теперь научи сержанта, как именно он должен взятку давать, чтобы все было как надо, и можем приступать к нашему плану.

— А что будет потом? — осторожно поинтересовался стряпчий.

— Как только судья вынесет неправосудный вердикт — на сцене появляюсь я с парой очень больших парней, вытрясаю из судьи при всем честном народе улику — и вершу королевское правосудие.

— Надо послать за остальными людьми, — сказал Норбертус, — а то мало ли что.

— Посылай.

* * *

Десять минут спустя я из окна наблюдал, как мой план пришел в действие. При этом вскрылась моя недоработка: стража приперлась только через пять минут, а я не предусмотрел, что должны делать мои актеры это время. Но сержант быстро сориентировался и отыграл талантливо: ухватив Морвейна за воротник, он его тряс, бранился и орал страшным голосом 'да ты знаешь, кто я такой, а?!!'. В общем, меньшего я и не ждал: все-таки в сержанты гвардии дураков брать не должны.

А потом стража повела Норбертуса и Морвейна к судье, мы вышли из конторы, Винзейн ее запер ключом стряпчего. Вскоре мы воссоединились с остальным отрядом, включая Роктис. Причем капрал, следуя указаниям сержанта, предусмотрительно спрятал телохранителей в повозке, которую тоже привез с собой, как и полные доспехи Арситара и Врэя. Я велел телохранителям облачаться в броню, а сам пошел к месту судочинства в окружении гвардейцев.

Суд происходил прямо на площади, под разлапистым высоченным дубом, который оказался единственным деревом, виденным мною в городе. На возвышении сидел сам судья в характерном облачении, чуть ниже — пара писцов, трибуну окружала группа стражников, а у ее подножия, на меньшем возвышении, но все еще выше толпы, стояли Морвейн и Норбертус.

Мы успели как раз к началу. Вначале Морвейн изложил свою жалобу, указывая на заплывший глаз, затем судья обратился к сержанту за пояснениями.

— А что тут пояснять, ваша честь? — ответил Норбертус. — Я себе иду, и тут это чувырло мне дорогу перешло! Я, между прочим, не какое-нибудь отребье! Я — офицер королевского войска, ветеран и герой двух войн! Меня сам король — вы слышите, сам король! — после битвы на Вартуге обнял, как брата! Как смеет этот немытый смерд мне поперек дороги перейти?!!

— Хороший вопрос, — изрек судья и повернул голову к Морвейну: — и что вы скажете в свое оправдание?!

Я с трудом удержал рвущийся наружу вопль 'чего-о-о, мля?!!'. Это что за нафиг я тут наблюдаю?! Побитый должен оправдываться?!!

— Думаю, вы и без моего комментария поняли, насколько это возмутительно бредовый поворот, — шепнул мне Винзейн.

— Да уж...

Морвейн возразил примерно то же самое: тяжба об избиении, а если ответчик считает, что ему было нанесено оскорбление переходом дороги — это тема для другой тяжбы. Кроме того, он попытался обосновать, ссылаясь на законы и цитируя их, что даже трижды герою и королевскому офицеру законы не дают права избивать людей налево и направо, но судья его перебил.

— Ты зарываешься, никчемный стряпчий! Сей благородный муж — не абы кто, он великий человек, которому ты и ботинки целовать недостоин! Перешел дорогу королевскому офицеру и герою — перешел ее самому королю! И ты еще смеешь тут рот свой раскрывать?! Изыди прочь с моих глаз и радуйся, что дешево отделался! Дело закрыто!

Ну вот и мой выход на большую сцену.

— Пошли, — кивнул я капралу.

— Расступиться, именем короля! — крикнул он и водрузил на голову шлем, то же самое проделали остальные гвардейцы.

Толпа, заметив группу вооруженных людей, поспешно расступилась, и мы двинулись вперед. Одновременно позади появились криффы, уже в полном боевом облачении, и тогда до всех начало доходить, что здесь происходит что-то необычное.

Я поднялся на возвышение к Морвейну и Норбертусу и взглянул на судью.

— Ну-ка, твоя честь, поди-ка сюда.

Он подчинился, сняв с головы судейский колпак и постоянно кланяясь. Городская стража, догадавшись, что раз некто преспокойно вторгается в место отправления судочинства, значит, имеет на то право, никак мне не воспрепятствовала, только все вытянулись и застыли, как истуканы. Позади, позвякивая сталью брони, на возвышение взобрались телохранители.

— Э-э, чем могу служить, ваше высочество? — проблеял судья.

— Догадался, кто я такой, а зачем пришел — не догадываешься? Арситар, потруси его. Только не заслоняй, пусть народ честной видит, что из шельмы посыплется.

Когда судья, жалобно причитая, повис вниз головой, из его мантии высыпалась куча добра, включая табакерку с каким-то порошком и несколько кожаных кошельков.

— Ба, да ты богатый судья — аж четыре кошелька с деньгами... — я нашел глазами свой, наклонился и поднял его, высыпал деньги прямо на помост, вывернул обратно и продемонстрировал вначале толпе, затем самому судье.

— Чей герб, а, шельма? Признавайся, как у тебя в кармане оказался мой кошелек?

— Я не виноват, Творцом клянусь! — взвизгнул судья и, все еще болтаясь вниз головой, указал пальцем на сержанта: — это он мне его дал!!!

Я хмыкнул: вот идиот, а?

— Ну и за какие же такие заслуги он тебе его дал?

Судья, осознав, в чем признался, принялся скулить пуще прежнего:

— Смилуйтесь, ваше высочество! Чужак попутал!

— Да уж. Даже если один из этих кошельков твой — еще и полудня нет, а Чужак тебя уже три раза попутал.

— Простите меня, никчемного, ваше высочество!

— Творец, именем которого ты клялся, простит. Я — нет.

Пять минут спустя судья уже дрыгал ногами, вися на ветке дуба, под одобрительный гул.

Я подошел к краю помоста и обратился к толпе, у которой поспешно пропали шапки с голов:

— Эй, народ честной, мне нужны кожевенник и столяр! Есть тут такие?

Вначале возникла заминка, а затем кто-то указал на двух внешне похожих мужчин, стоящих неподалеку от помоста:

— А вон братья Сэлвэйны, ваше высочество. Один кожевенник, другой столяр как раз.

Сэйлвэйнов мое внимание не порадовало — от принца, который пришел и за пять минут повесил судью, разумный человек будет держаться подальше — но деваться-то некуда.

— Чего изволите? — хором спросили они, поклонившись.

— Хочу, чтобы вы сняли кожу с этой вот падали, что на суку болтается, и обили ею судейское кресло. Отныне тут судья будет суд вершить, сидя в кресле, обитом кожей судьи-мздоимца.

От такого приказа у них глаза на лоб полезли, один даже поперхнулся.

— Да, понимаю, люди добрые, дело... грязное, скажем прямо. Но так надо, дабы закон в город вернулся. Стражники вам принесут кресло и тело, куда скажете.

Я повернулся к судье, который уже перестал дергаться, и по выпученным глазам, багровому раздутому лицу и вывалившемуся языку определил: все, уже не воскреснет.

— Что ж, — сказал я Винзейну, — назначаю судьей тебя. Как только кресло приготовят — так и начинай править суд и пересматривать старые вердикты. А ты, Морвейн, уже никуда не съезжаешь: теперь в Темерине снова нужен честный стряпчий. Ну а мне нужны капитан и бургомистр! Подать сюда обоих!

* * *

Однако свершить правосудие над капитаном мне не удалось: кто-то его предупредил, и он поспешно удрал со службы. Прибыв в его особняк, мы обнаружили, что дом в спешке покинут, а сам капитан, забрав семью, удрал в неизвестном направлении, бросив все, нажитое неправедными делами, и если что-то и взял — то только наличные деньги.

Вскоре стража, выполняя мои приказы, разыскала бургомистра и привела в особняк капитана, который я сделал своей временной резиденцией.

Бургомистр — к слову, человек немолодой, но сохранивший военную выправку и неплохую форму — не стал ни от чего отпираться, а просто бухнулся на колени и во всем сознался, перекладывая большую часть вины на судью, капитана и графа Пандера.

— Ваше высочество, что я мог поделать?! Бургомистр же — никто! Налоги собирать да благоустройством города заниматься — все мои полномочия! Судья мне неподвластен, капитан стражи напрямую подчиняется графу, а сам граф... Ну вы же понимаете, что без его согласия эти двое не посмели бы супротив закона идти! Граф тут хозяин волею короля, он мне прозрачно намекнул, чтобы я помалкивал... Конечно же, мздоимцы ему долю платили, иначе как?

— А тебе — нет? — спросил я, развалившись в удобном кресле и покачивая ногой, заброшенной на ногу.

По его лицу я видел, как ему хочется сказать 'нет', но он оказался последовательным в своем покаянии.

— Кидали кость и мне, чтобы, значит, не лаял попусту...

— А ты должен был... лаять. Ты королю жалобу хоть одну написал?

Бургомистр указал пальцем на Морвейна:

— Он писал! И его мастер писал! Годы назад причем! И что? Много лет — ни гу-гу из столицы. В конце концов, кто я такой, чтобы против графа выступать? Он тут хозяин волею короля, король двести лет назад его предкам лен пожаловал — на то воля королевская, как я смею поперек?..

— А вот так. Лен дается за заслуги достойным людям, и не в собственность, а в управление согласно королевским законам. Которые тут попирались много лет. А ты знал — и молчал.

— Моя вина, признаю! Смилуйтесь, я маленький человек, не карайте за то, что носа в дела знати сунуть не посмел!

Я вздохнул.

— Значит, так. Сколько денег от мздоимцев получил — столько в казну города вернешь. Еще раз взятку возьмешь или о преступлении умолчишь — кресло бургомистрово в ратуше твоей кожей будет обито. А теперь садись за стол, бери перо да бумагу и пиши.

— Что писать?

— Как мздоимцы произвол творили, карманы набивали, да графу долю платили. И про то, как граф тебе молчать велел. Полное признание во всем и обо всем, что знаешь.

— Ох-х... Не сдобровать мне, как граф вернется, после такого...

— Я дам тебе грамоту о том, что волею своей вывожу тебя из-под власти графа Пандера. И это еще вопрос, вернется ли после такого граф...

* * *