Шанталь, или Корона против

— Фракания, — произнес он мечтательно, делая взмах рукой, точно поднимая тост, — первая клубника, море, вино...

Леон ощутил, как лицо опаляет гнев.

— Но специально для тебя могу подобрать в сопровождение кого-нибудь, эм, посолиднее.

Леон молча переваривал услышанное. Фракания всегда славилась своим развратом, даже воздух там, говорят, был особенным. И он как-то не думал о случившемся с этой точки зрения. Мысль, что его невеста ступит на эту, полную темноволосых щеголей-искусителей, землю, вдруг оказалась чудовищно неприятной.

"И понесло же её именно туда!" с раздражением подумал он.

— Нет, выбери лучших. А с остальным... я разберусь сам.

Сутки, всего лишь сутки. Даже если какой-нибудь молокосос и задурит Шанталь голову, он с этим справится. А вот если эту самую голову его невеста потеряет, будет гораздо хуже.

Что делает с человеком простая вода. Вот, кажется, всего лишь вода, а сколько положительных эмоций дарит. И мир светлеет, и проблемы съеживаются, и за спиной на пару мешков меньше на плечи давит.

Закутавшись в банный халат (сервис паромной линии радовал), я вышла в каюту. Моя соседка еще не вернулась, на столике ожидала мазь. Жизнь, определенно, налаживалась. И у меня впервые появилось чувство, что я смогу выпутаться, найти выход. Зайчонок, маленький, серенький, но быстрый. Лис и волков ему не победить, но ускользнуть от острых зубов... Именно так, ускользнуть. Помнится, я ненавидела занятия телесными упражнениями в пансионе благородных девиц, чувствую, теперь придется усиленно заниматься бегом.

Ладонь саднило и жгло, но прохлада мази притупила боль, добавив еще толику хорошего настроения. Я переоделась в платье кузины. В груди и плечах оно было тесным, и первым делом, как устроюсь во Фракании, я решила заняться гардеробом.

Оглядела себя в зеркале. Серое с белой полоской кружев платье мне категорически не шло, зато четко указывало статус — воспитанная и бедная, как мышь, и такая же серая, девица. Если убрать волосы под шляпку, глаза спрятать под вуалью — пожалуй, меня и родной отец не узнает.

Мне действительно везло. Под защитой семейства Боргвейн я добралась до порта: не обманутая, не ограбленная и не доставленная в участок, как подозрительная личность. Но во Фракании придется быть осторожной. Я достала из саквояжа нижнюю сорочку, пару носовых платков, нитки с иголкой. Займусь шитьем — потайные карманы под платьем спрячут от ворья драгоценности и деньги.

Пароход мерно покачивался на волнах, окружающие воды Рильского залива, впадающего в Южное море, дарили ощущение безопасности. Не обернется же мой кошмар спрутом, чтобы вылезти из воды на палубу, и спросить, грозно растопырив щупальца: "Где дневник, несчастная!"

Кстати, дневник. Я достала саквояж, куда убрала книжицу. Если печать не убила сразу, не убьет и теперь. Сумасшествие, конечно. Зачем оно мне, секреты службы защиты граждан? Мало того, что неприлично, так еще и небезопасно.

Я представила себе нашу встречу. "Вы заглядывали в дневник, дарьета?" "Нет, что вы, как можно". Почему-то во взгляде "жениха" читалось разочарование.

Схожу с ума... И возникает крамольная мысль, а соблюдали ли чистоту крови мои предки? Может у нас в роду были разбойники? Иначе откуда мысль о чужих секретах вызывает непреодолимый зуд под лопаткой.

Положила ладонь на темную кожу обложки. Странно, боль притихла, а тепло разлилось по коже. Отняла руку — вернулись мерзкие ощущения от заживающего ожога. Ничего не понимаю! Это такая извращенная шутка, дорогой "жених"? Сначала мучить, а потом дарить исцеление? Ладно, оставим этот феномен до Фракании. Без мага я все равно не разберусь, как работает печать. Ясно одно, она сейчас, точно путеводная звезда для моряков, указывает мое местонахождение жениху.

Нет, нельзя идти на поводу у внезапно проснувшихся разбойничьих генов. Искушение на то и есть искушение, чтобы с ним бороться, говаривала наша воспитательница пансиона.

Я решительно убрала дневник под подушку и принялась за шитье.

Эх, мне бы сейчас интересный роман, чтобы отвлечься. На худой конец, болтушку Ризанну в компаньонки, вот кто заговорит любого, даже изнывающего от любопытства разбойника.

Ну, какое бесстыдство! Дневник снова лежал передо мной на кровати. Точно сам сын бездны его подсовывает.

Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть черной кожи, не ощущать, как рука ложится на теплую обложку.

А кто узнает? Здесь только я и дневник.

Приоткрыла один глаз, потом второй. И что тут у нас? Первая страница, грозное предупреждение. Да-да, я в курсе, что вы идете за мной, мой наигрознейший "жених". Но хотела бы я посмотреть, как вы попадете на судно по воде.

Вторая страница. Адреса, фамилии, заметки о встречах и вызовах в департамент. С ума сойти, я держу в руках дневник палача империи. Аж мурашки по коже!

Еще пара страниц таких же заметок, понятных только хозяину дневника, а вот потом.

Стоп-стоп. Что за бред? Буквы, сплошняком, по горизонтали и вертикали, словно набранная сумасшедшим газета. Слова, рядом символы. Опять таблицы. И так почти до конца. Какой-то шифр. Нет, не то, но близко.

Я откинулась на подушку, кусая губы. В голове было пусто, кроме единственного: код.

Никакой это не шифр, это код к шифру. Без разницы, к какому ведомству он относится и что именно им шифруют, главное, это действительно государственный секрет. Лучше бы были имена любовниц, честное слово.

Избавиться, как собиралась, от дневника теперь не получится. Совести не хватит. Пусть я и не восторге от политики нынешнего императора, но я — роландка. Это моя страна, и я не стану выкидывать её секреты на фраканскую помойку.

Придется думать о том, как подбросить дневник в посольство. Там разберутся, а мне срочно уезжать вглубь страны. Теперь понятно, зачем "жених" поставил печать защиты на дневник, но мне от этого не легче.

Я решительно захлопнула дневник, убрала на самое дно саквояжа, прикрыв вещами, потом подумала и нашла подходящий по размеру платок. Исключим случайность — пусть дневник побудет на мне, поношу его, как самое драгоценное, под грудью.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ровно через трое суток мы, порядком измотанные качкой, которая нас преследовала последнюю ночь, с облегчением увидели берег. Через час наш пароход бросил швартовые в порту Фракании. Бледно-зеленые пассажиры толпились на палубе, стремясь поскорее ощутить под ногами твердую землю. Я тоже была в их числе. Меня все еще мутило, духота каюты вызывала приступ паники и не только ее. Я обожала море, но, как и многие, соприкоснувшись со штормом, предпочитала обожать сине-зеленую громаду воды с берега.

Поискала глазами свою соседку, помахала ей рукой. Эти дни мы встречались лишь поздним вечером, да ранним утром. Тяжело быть няней пятилетнего шалопая, у которого шило в одном месте, а родители настолько заняты собой, что ребенка воспринимают как обузу. Няня в таком семействе — точно мать-одиночка без родственников. Ребенка можно оставить лишь тогда, когда он спит. Они так и стояли на палубе: няня с ребенком, а в паре метров от них семейная пара: прекрасно одетая красивая женщина и чуть полноватый мужчина с красным лицом.

Я отвернулась от них. Меня ждала Харца и много-много проблем.

Прекрасный город севера Фракании лежал, широко раскинувшись в пойме Желтой реки. Сразу за городской чертой начинались золотистые пляжи, щедро усыпанные белыми виллами знати, но сам город жил портом. Здесь сходили на берег богачи, авантюристы, бедняки и простые смертные, жаждущие поймать кусочек удачи южного солнца. После революции свобода вдохновляла не только поэтов. Десятки обществ открывались и закрывались, оставляя обманутых граждан ни с чем. Здесь можно было разбогатеть за один день и так же быстро все потерять. Дядя рассказывал, как одно общество продавало всем желающим земли на других планетах, и находились сумасшедшие, покупавшие себе тысячу акров, где-нибудь за миллион световых лет от родной планеты. Безумство правит миром! Но сейчас мне, преступившей закон, находящейся в бегах, нужен был хаос этого города, потому что я собираюсь нарушить закон еще раз.

Я сошла с трапа — ну здравствуй, Фракания — и замерла, оглушенная буйством портовой жизни. Тысяча запахов сбивала с ног. Одуряюще пахло специями, жареным мясом и чем-то сладко цветущим, остро воняли гниющие водоросли. В воздухе волнами носился запах свежей рыбы, человеческого пота, немытых тел и навоза.

Перед глазами гудела, толкалась, куда-то стремилась, ругалась, плакала разноцветная и цветнокожая толпа. Блестели от пота чернокожие здоровяки грузчики, щеголяли в ярких халатах длиннобородые мужи, а от вида некоторых женских нарядов мне стало нехорошо.

Пронзительно орали ишаки, им вторили мяукающие вопли чаек, над крышами беззвучно скользили ласточки. Под ногами хлюпали гнилые фрукты, шуршали обрывки бумаг, скрипела солома и опилки.

Вместе с потоком пассажиров я устремилась к выходу. Мне хотелось одного — выбраться отсюда, желательно целой и невредимой. Упрятанные драгоценности кололись сквозь тонкую сорочку, живот сдавливал дневник. Я ощущала себя шпионкой, идущей на задание.

Соберись! Тебе еще мага искать.

Перед зданием портовой службы очередь шла мимо лавочек. Кто-то уже сидел на них, обмахиваясь веером. Если весной здесь так жарко, то что будет летом?

Я медленно двигалась следом за шумным семейством: четыре дочки болтали непрерывно, мама стоически отвечала, отец, приняв важный вид, был занят документами и багажом. Шаг за шагом мы продвигались к выходу, пока мой взгляд не зацепился за оставленную на скамейке газету. Это был "Посольский вестник", выпускаемый Роланской империей и, видимо, оставленный кем-то из встречающих.

Крупный, возмутительно жирный заголовок на верху открытой страницы сразу бросался в глаза.

"Помолвка члена императорской семьи".

Любопытно, кто там женится? Я три дня вне родины, а уже интересуюсь светской хроникой. Это ностальгия, не иначе.

"Вернейший и достойнейший слуга его величества, представитель знатной и богатой семьи, награжден .., представлен .., имеет чин..."

Что же, еще одного перспективного жениха моя мама может вычеркнуть из списка.

И кто же у нас такой умный, да красивый?

"ВанДаренберг"

Что? Я медленно перечитала фамилию жениха. Не выдержала, сделала шаг до скамейки. Ноги не держали, и я без сил повалилась на сидение. Дрожащими руками взяла газету, поднесла к глазам и, ужасаясь, прочитала:

"Леон ВанДаренберг и Шанталь ВанКовенберх объявляют помолвку. Пожелаем молодым долгой и счастливой жизни".

* * *

**

— Смотрите, вроде наша.

Высокий темноволосый мужчина с аккуратной бородкой и характерной внешностью сына юга, внимательно разглядывал людей, двигавшихся к пункту проверки документов.

— Волосы, — он достал лист бумаги, сверился, — "т.рыж". Рыжие, так и есть. "Рост ср. Пр. рук. ран". Смотрите, дэр Шковальни, саквояж в левой несет, а правая платком замотана. Глаза отсюда не разглядеть, но она эта, клянусь бородой.

Шковальни громко фыркнул в пшеничные усы.

— Сам ты рыжий, а эти волосы называются каштановые.

— Пусть у вас там каштановые, — не согласился Чарнец, — а у нас, если женщина рыжий, значит, рыжий и есть.

— Рыжая, дурень, учишь тебя, учишь языку, а как бестолочью был, так и остался, — беззлобно ругнулся его напарник — кругленький, плотно сбитый мужчина, на вид разменявший пятый десяток. Он снял цилиндр, вытер вспотевшую лысину платком, неодобрительно покосился на солнце и со вздохом водрузил цилиндр обратно.

— А идет — точно плывет, — восхищенно прищелкнул языком Чарнец, — хороша, красава. Я бы прогулял такую вечерком. О! газету заметила. Ну, точно она. Смотрите, Шковальни, побледнела как. А если в обморок? Вот помню, встречался я с одной дарьетой, так та по десять раз на день в обморок падать изволила. Тонкая натура была, н-да...

Но Шковальни уже не слушал, потому как болтать фраканцы могли бесконечно, а дело ждать не будет.

— Встречался он, — фыркая, точно рассерженный кот, бормотал себе под нос Шковальни, идя к скамейке, — ему со столбом головой встречаться, а не с дарьетой. У, сын блуда...

Он медленно, словно раздумывая о чем-то, прошелся мимо скамейки. Сделав пару шагов, замер, развернулся и подошел к сидящей на скамейке девушке. Момент был ответственный — первый контакт с подопечной должен был пройти идеально. Запорешь — придется другого искать. Ну не Чарнеца же к такому цветку подсылать? Загубит же девчонку, мерзавец.

— Простите, дарьета, вам плохо? Может, врача позвать?

Я не сразу поняла, что невысокий, полный мужчина обращается ко мне.

— Дарьета, вам нехорошо?

Если раздираемая иголками боли душа, покрывающееся коркой страха сердце, ватные ноги и пустая голова — это нехорошо, то можно и так сказать.

— Может врача?

Врач. Больница. Расспросы.

— Нет-нет, — затрясла головой, — это все шторм. Нас ночью так качало...

— Понимаю, — сочувственно улыбнулся мужчина, и вокруг его круглых глаз разбежались лучики-морщинки, — сам не люблю это дело. Подождите немного, на воздухе дурнота пройдет. Но если станет плохо, могу рекомендовать отличного врача. Полгода, как перебрался из империи, лицензии местной еще не получил, потому принимает лишь своих и берет недорого.

Мужчина выжидательно замолчал, и мне показалось, что даже его короткие жесткие усы встопорщились в нетерпении. А я растерялась... Мне не врач, мне сейчас петля нужна, ну или револьвер. Представила, как интересуюсь: не знает ли, уважаемый, где тут можно приобрести оружие. Недорого. Очень надо. Зачем? Либо самой застрелиться, либо жениха пристрелить. Жениха... Теперь это слово можно было без мысленных кавычек употреблять.

— Простите, забыл представиться, дэр Розталь, владелец компании Розталь и Ко. Три года, как варюсь в этой жаре. Моя драгоценная постоянно шутит, что из белого колобка я скоро стану жаренным.

Я слушала этот негромкий мягкий голос, ловила сочувствующий взгляд и оттаивала. Голова очищалась от тумана. Уходило истеричное: "Бежать", словно за моей спиной уже стоял он — мой палач, а по совместительству палач его императорского величества.

— Фабиана Локшэр.

Я улыбнулась, подозреваю, это было жалкое зрелище, потому как дэр Розталь дернулся, заморгал, потом решительно сел рядом и практически приказал:

— А запишите-ка адрес врача. Мало ли как оно обернется.

Я машинально взяла протянутый мне карандаш. Вздрогнула, когда взгляд упал на объявление о помолвке, но крепко стиснула зубы и приготовилась записывать адрес врача поверх текста газеты.

— Он маг? — уточнила, когда адрес был записан, а бдительный дэр Розталь проверил, не допустила ли я ошибки.

— Первостатейный, — заверил меня мужчина, — сейчас таких и не выпускают уже. А по мне, так какой ты врач, если не можешь внутрь человека заглянуть.

Я согласно кивала и поддакивала в нужных местах. По мне, так маги, пусть их и осталось немного, должны заниматься исключительно целительством, а не ставить печати на дневники.