Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Это был репортер "Рупора", заметивший моё отсутствие и отправившийся на поиски.
— Смотрю, вас нет. Я уж испугался, думаю — партизаны похитили... Ого, да вы у нас взломщик-любитель!
— Это не я, кто-то раньше успел поработать. Но вы посмотрите, какая у них интересная гимнастика.
Коллега пробежал глазами по таблице и восхищенно присвистнул.
— Молодцы! Когда я в пехоте служил, у нас и половины этого не было. Бег с грузом 13,4 кг...
— Что бы это значило?
— Ну, могу предположить, что 13,4 кг — это вес легкого пулемета, а 25,7 кг — среднего. Тогда 65 кг — это либо тяжелый "Гочкис", либо носилки с ранеными. Знаете что, давайте-ка возьмем с собой этот журнальчик. Все равно у меня чувство, что такой предмет здесь больше не разрешат преподавать.
— Давайте. Только если надумаете писать об этом, дайте мне сутки форы, плюс я могу пользоваться вашей догадкой о пулеметах со ссылкой на анонимного эксперта.
— По рукам!
Мы спустились в школьную столовую, и сели завтракать. Коллега увлекся журналом до такой степени, что чуть ли не куски мимо рта проносил.
— Смотрите, учеников распределяют по группам, которые не совпадают с классами. Ребят, которые быстрее всех бегали с тяжелыми грузами, свели в четвертую группу. А парня, у которого лучшие результаты по спортивной стрельбе, записали в первую группу... Вам это ничего не напоминает?
— М-м-м... Честно говоря, нет. А вам?
— А мне напоминает. Эти "группы" совпадают с низовой структурой французской пехоты. Четвертая секция — это секция тяжелого оружия, а первой придан снайпер.
— Да, как будто сходится. Они готовят войска прямо в школах. Теперь мне все ясно.
— А мне вот одна вещь ещё не ясна. Что такое краска-шар?
— Понятия не имею. Может, опечатка? Слушайте, бог с ним, с краской-шаром. Лучше скажите, как немцы это допускали? Они же не могли не знать!
— Ну, это легко объяснить. Смотрит, предположим, немецкий инспектор на ваш список и видит, что в нем отсутствует строевая подготовка. А раз её нет, значит французы не солдат готовят, а туристов.
— Вы верно шутите...
— Самую малость. Немцы были готовы к чему-то подобному сразу, ещё когда Срасбургский договор подписывали. И они этого совсем не боялись. Замечу, правильно не боялись. Вне регулярной армии подготовить солдата нельзя. А это все так, развлечения. Пусть парень бегает как лошадь и стреляет как Вильгельм Телль, солдатом он от этого не становится. А минитменами современную войну не выиграть.
Я не мог не согласиться с коллегой. Ниспровергатели основ из "Правды", которые предлагали отменить строевую и нанять кухарок для чистки картошки, всегда вызывали у меня раздражение. Но где сейчас, интересно, все эти меткие стрелки, несуны тяжелых грузов и копатели продолговатых углублений? Надо бы попробовать разыскать их после встречи с генералом., если будет время.
Пресс-конференция проходила в здании кинотеатра. Поверх белого экрана навесили карту (для наглядности), а также российский флаг и портрет государя-императора (для патриотичности). Передние ряды кресел убрали, чтобы освободить место для генерала. Большую часть оставшихся сидений заняли журналисты. Я вдруг подумал, что уже сто лет не был в кино, и решил обязательно сходить по возвращении домой. А если подождать год, то можно, наверное, будет попасть и на свежий фильм о подвигах 2-й кавалерийской. Я стал разглядывать лица соседей и представлять, кого из них какой актер мог бы сыграть. В тот момент, когда я решал, кому отдать роль толстяка из "Новой речи" — Гудкову или Земляницыну, на сцене появился генерал, сопровождаемый процессией приспешников. Первый приспешник вышел вперед.
— Дамы и господа! — объявил он, хотя никаких дам среди нас не было, — Командир 2-й кавалерийской дивизии его превосходительство генерал-майор Пушкарев!
Второй приспешник проворно подбежал к столу и выдвинул кресло. Генерал сел, и третий приспешник аккуратно разложил перед ним какие-то бумаги.
— Господа! — обратился к нам генерал, — прежде чем вы начнете задавать вопросы, я хочу поделиться с вами приятным известием. Их императорское величество изволили направить нашей дивизии телеграмму с высочайшими поздравлениями по случаю перехода границы и вступления войск на территорию агрессора!
Зал разразился аплодисментами. Я тоже хлопал, хотя не мог при этом не думать, что мы, напротив, только что покинули территорию агрессора.
— Теперь можете спрашивать. Так, Љ47, прошу!
— Какие задачи ставит перед дивизией союзное командование?
— Мы наступаем на южном направлении. Более подробные сведения я вам сообщить не могу, они являются секретными. Љ11, пожалуйста!
— Имела ли уже дивизия столкновения с врагом? Есть ли у нас потери?
— Столкновений пока не было, французы перед нами всюду обращаются в бегство. Правда, нашим немецким товарищам несколько раз удалось их догнать и разгромить, так что мы тоже надеемся поучаствовать в деле.
— Каково состояние вражеских войск?
— Плачевное. Эта нация совершенно разучилась воевать. На всех уровнях трусость и бестолковость, любая битва заканчивается их сдачей в плен. Этим они нас, в основном, и задерживают. Я, впрочем, не хочу зря оскорблять противника, с которым ещё не имел реальной встречи. Думаю, дело тут не только в недостатке смелости. Солдаты, офицеры, весь народ — они просто не хотят воевать за парижского авантюриста. Французы устали от Жаннере и ждут от нас освобождения. Љ23?
— Местное население встречает нас доброжелательно?
— Да, вполне. Не стану обманывать, цветами нас не забрасывают, но никакой враждебности мы не встретили. Никто здесь не скучает по диктатору. Следует сказать, в таких случаях от линии фронта вглубь страны обычно устремляются толпы беженцев. Сейчас этого нет совершенно. Например, из нашего городка никто не уехал, кроме нескольких юношей, которых бегущие жаннеристы насильно забрали в свою армию. Все спокойны, продолжают по мере возможностей заниматься обычными делами. Наши распоряжения выполняют охотно, без возражений. Некоторые боялись появления партизан, но ничего подобного не наблюдается. Љ56, спрашивайте.
— Порча дорог не помешала нашим планам?
— Абсолютно нет. Тут жаннеристы просчитались совершенно. Такая нелепая мысль могла придти в голову только людям, вовсе несведущим в военном деле. Нам известно, что ни у Жаннере, ни у его приспешников нет никакого военного образования, а французские генералы, видимо, запуганы и не смеют возразить бредовым идеям диктатора. Между тем, любой офицер знает, что танкам и вездеходным машинам дороги не нужны. Так что наше наступление нисколько не замедлилось, а ущерб от этой акции понесли только мирные обыватели. Љ40?
— Вражеская авиация прявляет активность, которой от неё не ожидали. Это не создает угрозу для наших наземных войск?
— Возможно, я выскажу мнение, с которым авиаторы будут яростно спорить, но вражеская авиация в этой войне не беспокоит никого, кроме нашей авиации. Да, действительно, жаннеристы с безрассудным цинизмом бросили на убой множество неопытных летчиков на слабых, тихоходных машинах. Это создает некоторые трудности германским и российским пилотам, но и только. У врага нет бомбардировщиков, так что он бессилен против наземных войск. Ему остается только беспомощно взирать с неба на наше продвижение.
Надо сказать, я слегка опешил, услышав про такие взгляды на роль авиации. С другой стороны, в главном генерал был прав — французы могли только защищаться от германских воздушных атак, но не отвечать на них.
Генерал тем временем вынужден был прервать свои речи: к нему подошел офицер в немецкой форме и передал какой-то листок.
— Вынужден отложить продолжение нашей беседы на будущее. Мое присутствие необходимо на совещании Объединенного Штаба!
"Вызвали к начальству для получения инструкций" — мрачно подумал я. Впрочем, все зависит от подачи. Не писать же прямо, что мы у немцев на побегушках. Ладно, пока генерал в отлучке, можно и другими делами заняться. Искать здешних "минитменов" теперь, понятное дело, бесполезно — их увезли глубоко во французский тыл. Что ж, тогда займемся нашими бойцами.
Я провел остаток дня, отвлекая солдат и офицеров от дел своими распросами. Увы, ничего принципиально нового выяснить не удалось. Генерал Пушкарев говорил чистую правду: вражеских солдат пока не встречали, если не считать колонны пленных, которую немцы провели в свой тыл мимо нашего расположения. Выглядели французы самым жалким образом: пожилые резервисты в старой форме, еле волочившие ноги от усталости. Местное население враждебности не проявляло. Проходившие впереди нас немцы их немного пограбили, но вполне гуманно — вскрыли табачную лавку, забрали кое-какие мелочи в качестве сувениров да реквизировали пару автомобилей взамен своих сломавшихся. Некоторым солдатам, правда, показалось, что французы "ведут себя подозрительно" и "что-то затевают", но никаких доказательств этому не было. Вражеская авиация не беспокоила, хотя один раз прямо над городком разгорелся нешуточный воздушный бой. Со стороны французов в нем участвовали не "учебно-спортивные" аэропланы, а настоящие истребители из числа разрешенных договором. Как показалось моему собеседнику, наводчику противоаэропланной пушки, французские машины пикировали с очень большой скоростью и вообще полностью превосходили "Фоккеров" на вертикалях. Порча дорог, правда, оказалась не такой безвредной, как говорил генерал. Сами-то войска могли продвигаться и без них, хотя и несколько медленнее, а вот снабжение, осуществлявшееся автомобилями гражданской конструкции или вовсе поездами, сильно страдало.
Вернувшись в школу, я быстро написал три статьи — про генеральскую пресс-конференцию (несколько видоизменив, понятно, обстоятельства её преждевременного завершения), про энтузиазм наших славных воинов и про ликование французского городка, освобожденного российским оружием от жаннеристского угнетения. Когда я нес эти статейки на телеграфный пункт, то ожидал увидеть там длинную очередь, но к моему удивлению, народа оказалось сравнительно немного. Телеграфировав в редакцию, я отправился на поиски коллег и обнаружил их в здании библиотеки через дорогу от школы. Но, хотя они и расселись в читальном зале, вы сильно ошибетесь, если решите, что наших репортеров интересовали книги. Их взгляды были направлены в мерцающий голубой экран приемника Розинга.
Да, приемник работал. Это было удивительно — хотя вещание велось из главной парижской станции волновым способом, чтобы распространять его на другие города требовалась сеть ретрансляторов. И наступающие войска, выходит, даже не позаботились об их выведении из строя, позволяя врагу вести свою пропаганду на уже занятых нами территориях! Пытаясь выяснить причины этого непостижимого легкомыслия, я обратился к штабному майору (кроме журналистов, в зале собралось немало офицеров).
— Почему ретранслятор все ещё работает?
— Немцы его отключили, когда проходили, а мы послали электриков и включили снова. Здесь, знаете, довольно скучно, все же какое-то развлечение...
После такого ответа мне оставалось только замолчать и присоединиться к просмотру. Надо сказать, что я видел приемники Розинга и в Петербурге, но они не шли ни в какое сравнение с этим. Тут французы решительно опережали не только нас, но и весь остальной мир. Тогдашние приемники напоминали магический шар: по мутному выпуклому стеклу метались призрачные тени, и лишь специально подготовленный человек мог истолковать значение происходящего на экране — то ли государь-император посещает Семеновский полк, то ли выступает ансамбль малороссийских плясунов. Тут же изображение было куда больше и четче — не как от кинопроектора, конечно, но, во всяком случае, было точно понятно, что показывают. Показывали военные новости.
— Воздушная Армия, — хорошо поставленым голосом произнес диктор, — первой встречает врага. Истребители отправляются очистить наше небо от немецких падальщиков. Крылья с черными крестами не смеют летать в нашем небе! Французское небо принадлежит французам! Французская земля, французские поля, реки, горы, леса и озера — принадлежат французам! Ты хозяин своей страны! Не дай немецким грабителям отнять у тебя твою Родину! Небо будет нашим! Победа будет нашей!
На экране, тем временем, французские аэропланы с кокардами на крылях выруливали на взлетное поле. Я сразу вспомнил, как отправлялся в бой наш воздушный эскадрон. Но в следующую секунд изображение поменялось: теперь это был вид из пилотской кабины. Аэроплан уже летел высоко над землей. Под крылом проплывали крохотные городки, ниточки рек и дорог, игрушечные деревеньки, кое-где скрытые редкими низкими облаками.
— Это — наша земля! — вещал диктор, — Наша милая Родина взывает к сынам, пролетающим над её полями. Пилот, солдат, моряк — защити свою страну!
Вот впереди в небе показались черные точки.
— Германские воздушные убийцы! Они летят, чтобы разрушать мирные города, убивать женщин и детей, летят, чтобы отнять у нас счастье, свободу и жизнь. Но сегодня на их пути встанет наша крылатая гвардия...
Изображение опять поменялось. Теперь камера как будто смотрела прямо их пушечного дула в носу аэроплана. Французы, видимо, имели преимущество в высотности и атаковали пикированием. Из стволов скорострельных орудий вырывались маленькие молнии, но отлетая подальше, они словно теряли скорость и направление, тонули в воздухе. Я понимал, отчего так происходит, но выглядело это все равно очень необычно. Один из немецких аэропланов встретился с этим роем медленно плывущих светлячков, вспыхнул, потерял крыло и дымным метеором рухнул вниз. Истребитель уже искал новую цель, и вскоре ещё один немец отправился к земле. Кто-то в задних рядах присвистнул, имитируя звук падающего аэроплана. Я отвлекся от экрана и стал вглядываться в лица наших военных и репортеров. Никакого сочувствия германским братьям по оружию, только увлеченность зрелищем и спортивный азарт...
Я вышел из библиотеки и отправился писать статью о войнах будущего, в которых любое сражение будет немедленно попадать на экраны, и каждый гражданин, придя домой после работы на военном заводе, сможет лично пронаблюдать за расходом его продукции. Вечером из германского штаба вернулся генерал Пушкарев. Нам была назначена передислокация.
Перед сном мы с коллегами решили обсудить дневные события. Мой рассказ про уроки "физического развития", увы, мало кого заинтересовал.
— Это общая черта всех подобных режимов, — заявил корреспондент "Московско-Петербургского журнала", — школьники маршируют с деревянными ружьями, вместо того, чтобы учить математику. А потом — бац! — и регулярная армия разбита в две недели.
— Пусть так, но при этом молодые люди заняты делом, а не шатаются по улицам, — подал голос криминальный репортер из "Проишествий", которого отправили на фронт, решив, видимо, что между бандитами и французами мало разницы, — Я заходил в местный участок, посмотрел их записи. Уровень преступности непрерывно падал с 33-го года, кроме последней пары лет — уже и падать стало некуда. Жандарм мне жаловался, что из-за диктатора у них не стало работы. Правда, говорит, теперь снова появится.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |