9. Стеклянный мир

— Это не слишком жестоко?

Даже от одного взгляда на светящиеся стены начинала болеть голова. Или это было самовнушение? Сложно представить, каково человеку, оказавшемуся в этой коробке. Я бы озверел на первый день.

— Нет, нет, — рассеянно ответила Гвен. — Со всеми нужно обращаться правильно, светлый магистр... Если желаете, я могу сказать, что это моя инициатива. Я темная, а темным положено быть плохими.

Джиллиан сидел на низкой лежанке и неподвижно смотрел перед собой. Изоляция и нахождение взаперти сказывались на боевых магах не лучшим образом; а для Джиллиана, деятельного и умеющего находить себе приключения на ровном месте, заключение должно было быть невыносимо. Он вскочил со своего места, как только я вошел; и в эмпатическом поле вполне ясно отразилась радость. Очевидно, Джиллиан считал, что тягомотное ожидание закончилось, и теперь ему можно в полную силу поиграть в гордого темного, которого не сломить подлому мерзкому светлому.

Романтика. Завидую людям, которым хватает наивности на все это.

Я встал напротив и сказал:

— Я пришел попрощаться.

Признаюсь, паузу я затянул намеренно. Всегда приятно, когда подобные новости кого-то расстраивают.

— Я уезжаю на Острова. Вы здесь только потому, что я уверен, что Нэттэйдж не оставит от вас и мокрого места, — я небрежно кинул на лежанку тетрадь. Барьер из мелких ячеек изогнулся, по-прежнему разделяя меня и темного; барьер защищал не только от физических воздействий, но и фильтровал воздух. Если бы я мог заразиться, то давно бы уже заразился, но никогда не поздно вспомнить о технике безопасности. — Да, Нэттэйдж... напомните мне, Джиллиан... тот ваш приятель из внутренней службы — именно его была идея первого нападения?

Все еще не отошедший от того, что он настроился на бой, а его так жестоко обманули, Джиллиан резко выпрямился, а потом потянулся к тетради. Карандаш заплясал по бумаге.

"Нэттэйджу Невыгодно тебя убивать".

Я остановился на пороге и пожал плечами:

— Вы не заметили? Я ведь не умер.

Сквозь матовое стекло было видно, что он вновь склонился над тетрадью, продолжая вычерчивать линии. Я поневоле задержался, привлеченный таким энтузиазмом. Вообще-то предполагалось, что на откровения Джиллиана потянет через некоторое время полной изоляции и тягостных раздумий, но, судя по всему, высказаться его тянуло уже давно.

Темный встал, раскрывая тетрадь, и я потянулся к повязке на руке. А этот человек знает, как привлекать внимание. Рисунок рыбы, как и тогда, был фотографически точен.

Джиллиан повернулся на пятках, демонстрируя тетрадь стенам, быстро черкнул несколько слов, казалось, уставившись прямо на меня, и шмякнул тетрадь о стекло:

"Это показал мне он".

Дни менялись.

На одном из уровней Нэтара я нашел бассейн и вечерами долго лежал в нем, пялясь в потолок. По ночам обычно сидел над бумагами — мотыльки бились в окно и пепельным шевелящимся ковром липли к тусклой лампе. По внезапному порыву доброты Нэттэйдж сделал закладки, на что мне нужно обратить особое внимание. Но я и так видел, что темные все измаялись от рутины и проводят перераспределение задач. Светлым отходила вся возня с убежищами, а еще это, это и вот это... Все же знают, что светлые даже в ссылку убежали, чтобы ничего не делать. Уверенность темных в том, что ссыльные обязательно живы, умиляла.

Но все же это давало надежду. Надежду, что моих товарищей не убьют сразу по возвращении. Работать — это вам не воевать, тех, кто за них будет работать, темные трогать не будут. Но между равными союзниками и бесправными пленниками огромная пропасть. А если дать темным передышку, именно то и произойдет. Темная магия хороша для получения власти, и на что-то толковое, кроме этого, мало годится.

Если подумать, люди могли бы спокойно прожить без темных; ну да, ну да, а еще люди могли бы прожить без войн, но что-то не живут.

Было бы очень хорошо прежде поработать с ситуацией, возникшей вокруг Северной коалиции... Я тщательно перечеркнул только что написанные строки. Было бы.

Матиас спал под дверью, прислонившись к стене. Я растолкал его, нарвавшись на осовелый взгляд, и отправил обратно в комнату. Все произошедшее сильно вдарило по заарнским инстинктам, но со временем это пройдет.

Мне надо было навестить Нормана. Порой я вспоминал об уютной темноте подземелий; но не было ни малейших сил куда-то ехать или кого-то видеть, и даже переговорный браслет казался слишком тяжелым. Иногда мне казалось, что я могу разучиться говорить.

— Так вы живы? — с легкой непредсказуемостью осведомился Лорд. И пока я соображал, ответить ли правду, продолжил: — Мне сказали, что вы больны и вас усыпили. Они лгали?

Концепция больниц заарнам была не близка. Я попытался прикрыть окно, сразу же принявшись стряхивать мотыльков, вместо лампы облепивших руки, и пожаловался:

— Я пришел сюда, чтобы сделать мир лучше, а вместо этого занимаюсь допросами, диверсантами, чисткой рядов от предателей. А еще посещаю совещания и строю памятники. Я уже в зеркало смотрю, и оттуда на меня что-то темноватое смотрит. А вы на что бесполезно тратите жизнь?

— Сегодня, — после долгого молчания сказал он. — Я встречался с коммунальными службами.

Матиас обнаружился там же, под дверью — но теперь он прихватил с собой одеяло и устроился с комфортом. Я крепко схватил его за плечо, завел в комнату, толкнул в кресло и кинул одеяло сверху.

— Те люди, что с белыми волосами — это ваш подвид? — безо всякой уверенности в том, что ему хочется это знать, спросил Норман. На седьмой год правитель Аринди узнал, что в Аринди есть разные народы. Впрочем, проницательность Заарнея всегда на высоте.

— Этот.

И в Аринди, где вообще практически все черноволосые, поначалу было неуютно. Потом неуютно стало от множества других вещей.

— Заберите их из изолятора. И всех остальных тоже.

— Пусть сидят. Вам места жалко?

— Они все кричат "а у нас погибло больше!" и пугают моих слуг. Я не понимаю, что это обозначает, но это очень громко.

Значит, затея со стелой памяти все-таки ушла в народ. Точнее, информацию слила внутренняя служба, и остальные общины возмутились тем, что Острова считают себя главными пострадавшими. Бойня в островном квартале была массовой, но локальной — а кроме нее был Тамариск и Иншель, была гражданская война или две гражданских войны...

Меньше всего жертв было у мирринийке — мирринийке маленький народ и далеко не идиоты, чтобы не выставить за себя союзников. А по потерям всегда на первом месте ла'эр — хотя кто их считает, этих ла'эр.

Я стукнул себя по лбу и выкопал из-под завалов папку с проектом траурной стелы. И в самом деле, что мы так зациклились на Островах? У нас уже есть один строгий и нейтральный памятник всем жертвам войны — в Тамариске. В меру пафосно, в меру мирно, никого не задевает и не оскорбляет. Сделаем такой же на Побережье.

Самое правильное, что можно было сделать — закопать там тех, кто эту войну начал. Но есть вещи, которые невозможны, потому что невозможны.

— Скоро на материк прибудут новые поселенцы, — но все же я не разучился говорить; и сказать это оказалось гораздо легче, чем я боялся. — Вы вернете им постоянную регистрацию, как и мне? Им ведь найдется здесь место, даже если не найдется нигде?

Говорить прямо мешали догадки, насколько серьезная здесь прослушка. Иногда, когда мне становилось особенно тоскливо, я прикидывал, как выйти на наблюдателей и поболтать напрямую. Вряд ли наблюдателям это бы понравилось.

Но Норман все понял правильно:

— Полезные граждане — ценность для страны.

Я довольно подбросил браслет и поймал. В крайнем случае мои сородичи попадут в кабалу к Норману, а не к темным. Немногим лучше, но лучше. Потом поманил мотыльков, собирая их в один шар, выкинул из окна и захлопнул ставни.

К завтраку я вышел безо всякой охоты, но это был единственный прием пищи, который благодаря Нэттэйджу я не пропускал и не забывал.

На веранде было пасмурно. Дождевая морось за стеклами, прилипшие ветви с мокрыми листьями. Стол был уже накрыт, но второе место пустовало.

И это было странно. Кажется, по примеру темных я становлюсь параноиком, который любые перемены воспринимает как грядущие неприятности. К опозданиям Нэттэйдж относился крайне нервно, но по его примеру дергаться и дергать других, если человек задерживается на полминуты, я не хотел.

Волшебница в сером колпаке появилась ровно через минуту.

— Господин Нэттэйдж выражает сожаление, что не может к вам присоединиться, — поклонилась она, смотря сквозь меня, и исчезла так бесшумно, что можно было подумать, что темные умеют растворяться в воздухе.

Я взял оладью и задумчиво обмакнул ее в мед — Нэттэйдж никогда не пропускал завтраки как момент, когда до меня было проще всего дотянуться — и неторопливо продолжил есть. Даже если Нэттэйджа убивали, можно было дать на это время.

Матиас забрался на дерево и лежал наверху, в развилке, и смотрел на небо в бинокль. Я не стал его звать, но не удивился, услышав за собой шаги.

Столпотворение в кабинете Нэттэйджа было совершенно несезонным. Сам Нэттэйдж сидел в кресле прямо в центре беспорядка, закрыв лицо руками; над ним с бокалом воды стояла Гвендолин; тройка замов с обеспокоенными лицами мялась в стороне, а Миль ходил туда-сюда. Именно Миль заметил меня первым:

— Тревога, здесь светлый. Рейни, вам сюда нельзя. Здесь темные страдают.

— И отчего же страдают высшие темные маги?

— У Нэттэйджа сломали аквариум, — скорбно сообщил заклинатель.

— Свет, Нэттэйдж, как же вы теперь?!

— В нашу чудесную заботливую темную гильдию, светлый магистр, вы вписались как родной, — не отрывая рук от лица сказал тот.

Я устыдился, но ненамного.

Свет, который синими и зелеными волнами разбегался по стенам, теперь угас. Дальнюю стену с аквариумом закрывала плотная ткань, и я обогнул столпившихся магов, подбираясь ближе.

— Не ходите туда, — вяло махнул рукой Нэттэйдж, но я уже отдергивал ткань. Вода в аквариуме позеленела, и рыбы — серебристые и оранжевые — плавали у поверхности кверху брюхом.

— Рыба — это намек на вас, — как нельзя вовремя подхватил Миль. — У вас на штандарте рыба. И вы на нее похожи. Взгляд у вас такой же пустой и круглый.

— Миль, не выдумывайте.

Если пойманная рыба за стеклом означала меня, то дохлая пойманная рыба была вполне однозначным символом. Смотреть на бессмысленную жестокость было больно. Что это вообще за человек, который ради личной мести будет травить рыбок?

— Мы выловим вам новых... — попытался утешить кто-то из замов.

— Оставьте меня, — глухо потребовал Нэттэйдж. Его эмоции уже затухали, выдавая, что он скорее играет на публику, чем испытывает что-то искреннее на самом деле. Досаду — возможно.

Олвиш ворвался в кабинет, чуть не выбив дверь и не раздолбав ею стену, и возмущения начал с порога:

— Что за катастрофа?!.

Я в который раз подумал, какой же Нэтар, все-таки, проходной двор. То есть на нижние уровни, естественно, пускали не всех; и на самые нижние допуск имел только Нэттэйдж, и там он отдыхал от нас всех, но на территории постоянно толокся народ. Маги, которые жили в Кипарисе и убежище Кипариса мотались туда-сюда, и даже высшие собирались исключительно в Нэтаре. Нэттэйджу нравилось играть в гостеприимного хозяина и чувствовать себя в центре мира, и пройти сюда мог кто угодно.

По губам Гвендолин зазмеилась тонкая усмешка; Миль смотрел с неприкрытым интересом, и даже Нэттэйдж прекратил ломать комедию:

— Как ваше здравие, Олвиш Элкайт? — медоточиво осведомился последний.

Даже издалека было заметно, насколько Олвиш исхудал и осунулся. Но он поборол проклятие — а Шеннейр все еще нет, и это было говорящим знаком.

Я ничуть не сомневался, что высший примчался сюда, как только смог стоять, и выздороветь быстрее было не в силах человеческих. Семья Элкайт намного выносливее обычных людей, да и не было в прошлом Олвиша ни предательского удара, ни заключения в Вихре... Но факт есть факт. Олвиш Элкайт встал на ноги быстрее темного магистра. Понимает ли он, насколько ударил по Шеннейру? Снова.

Олвиш посмотрел на аквариум, потом на скорбные лики высших, снова на аквариум, осознавая всю беспросветную глубину падения темной гильдии, и страдальчески воззвал:

— Только не ной!

А потом развернулся и вышел, столкнувшись в дверях с Эршенгалем.

У меня появилось дурное подозрение, что Нэттэйдж специально устроил спектакль, чтобы верхушка темных прыгала вокруг него и утешала. Небольшое такое развлечение для незаменимого главы гильдейской охранки. Может себе позволить. Ободренный дружеской поддержкой, он даже переживать перестал, зло уставившись на дверь:

— Вы и ваш хозяин! Сначала вы убиваете моих подчиненных, потом из-за вас убивают моих рыб! — и, сбавив обороты, мстительно добавил: — И вы все еще не ответили, зачем запустили дальнобойное проклятие прямо в клумбу перед входом. Араукарии, которая там росла, было больше тысячи лет.

Эршенгаль выслушал монолог с полным спокойствием, и только на последнюю фразу поднял бровь и ровно уточнил:

— Но мы не целили специально в главное здание.

Нэттэйдж язвительно хмыкнул, все еще переживая за судьбу древнего растения:

— Я тоже не целил в него специально.

Кажется, что-то в обмене официальными посланиями между Нэтаром и Мэйшем я упустил.

— Я перетряхну весь Нэтар и найду, кто это сделал, — мрачно поклялся Нэттэйдж и обвел кабинет мрачным взглядом, акцентируя внимание на каждом. — Но кто бы это ни был, знайте, что меня это крайне расстроило.

На практически неприкрытое обвинение высшие отреагировали с иронией. Гвендолин отсалютовала бокалом:

— Делайте.

Нэттэйдж как-то сразу растекся по креслу, утратив пыл. Обвинять главного судью темной гильдии в том, что она тайно ломает чужие аквариумы, было можно, но крайне невежливо.

— Как чувствует себя Шеннейр? — все-таки спросил я у подошедшего Эршенгаля, и укорил сам себя за неуместность. На дружеский интерес у меня не было права, а от светлого магистра такие вопросы звучали оскорбительно.

— Мне передать темному магистру ваше официальное беспокойство? — вежливо уточнил боевик, и я поспешно перебрал все подходящие варианты:

— Я уверен, что за темного магистра не следует беспокоиться.

Он кивнул, показывая, что принимает ответ, и я вновь вернулся к аквариуму:

— Так мелочно. Или это не угроза, а предупреждение? Для Нэттэйджа?

— На штандарте Нэттэйджа жаворонок. Если бы хотели указать именно на Нэттэйджа, подбросили бы мертвую птицу, — без интереса поправил Эршен.

Ох уж эти темные славные традиции. Жаворонок? Мне всегда казалось, что Нэттэйджу больше подошел бы осьминожка.

Матиас прокрался мимо, прилипнув к стеклу, и постучал по прозрачной поверхности когтями:

— Шихиш.

— Шихиш не живет в соленой воде, — на автомате поправил я, присматриваясь к рыбам внимательнее. Потускневшую чешую пересекали серые полосы, а изо ртов торчала серая бахрома.