К этому напитку Уайн приохотился ещё в Испании, так как его смущала необходимость пить вино вместо чая. Взрослые тавантисуйцы молока не пили, и введение в хозяйство коров при Манко было встречено с некоторым недоверием, но всё-таки решило проблему выкармливания тех младенцев, чьи матери давали недостаточно молока. А в тот момент, если таких матерей в селении не было, то можно было делать из молока масло, которое лекари находили полезным при той болезни, которой страдал Уайн. Так что молоко ему стали выделять как больному для взбивания из оного масла, но часть он выпивал и так, благо примесь белой крови позволяла ему этот напиток легко усваивать.
Заря протянула ему стакан с молоком, добавив:
— Послушай, Уайн, но так нельзя... Может, обратиться к Инти?
— Конечно, я ему сообщу, но не думаю, что он тут может помочь. Мне тревожно, Заря. Ведь дело не только в конкретном учителе. Помнишь, я возмущался, что Ветерка не приговорили к смерти, а только сослали на лесоповал?
— Ты не можешь ему простить того, что случилось со мной?
— Простить? А разве он в этом раскаивался?
— Ну, сожалеть сожалел.
— А толку от его сожалений?! Ведь он не стал ради из-за них пересматривать своих взглядов. Но не в этом дело. Просто нельзя такое спускать с рук, иначе мы погибнем. Даже мелочь может стоить многих жизней, я это на своей шкуре испытал, — Уайн показал на груди то место, где под туникой были расположены шрамы. — Конечно, и Инти, и Горный Ветер со мной в этом согласны, но только их власть имеет свой предел: они могут изобличить преступника, но не они его судят и не они определяют, как об этом будут судить в обществе. Ведь что мне по сути ставят в вину — саму принадлежность к разведке. Хотя в это нет никакого преступления. Но те, кто меня осуждают, считают иначе. Они считают, что личная незапятнанность важнее Долга и Родины. О таком не говорят вслух прямо и откровенно, но это не так уж редко подразумевают. И... мне страшно за наше будущее. Я боюсь, что в случае серьёзных потрясений Тавантисуйю может и не устоять... Неужели мои товарищи зря отдали свои жизни?
— Ты знаешь, что не зря, любимый, — ответила Заря, — Тавантисуйю стоит, и мы живём. И наши дети жить будут.
Уайн с улыбкой погладил супругу по животу, решив, что продолжать эту тему не стоит:
— Я вижу, у тебя тут гости были. Надеюсь, к тебе не мамаша заходила?
— Нет, ко мне приезжал Диего с подарками от Инти и Горного Ветра, — и Заря рассказала всё и показала предсмертное письмо Томаса.
— Никогда не понимал этого "на небесах нет ни замужних, ни женатых", — сказал Уайн, — хотя я к нему, конечно, не ревную — что к мёртвому ревновать?
— А мальчика в его честь Томасом назовём?
— Назовём. Пусть мои родные думают, что это в честь деда.
Потом, поглядев на так и не закрытую страницу со стихами, он хмыкнул что-то неодобрительное, спросил:
— Откуда это?
— Эти стихи переводил сам Горный Ветер. Тебе не нравятся?
— Как тебе сказать... смущает меня кое-что. Вот это вот про "девственность поруганную грубо" он зачем вставил? Ни к чему всему свету намекать, что над твоей женой в девичестве надругались. Вот я умру лучше, чем про твою беду кому не надо расскажу. И ладно бы о таком какой-нибудь глупый поэт писал, а уж Горный Ветер должен знать цену таким тайнам.
— Уайн, ты ничего не понял — Горный Ветер всего лишь перевёл стихи английского поэта. В оригинале то же самое.
— Отмазала. Всё равно надо было заменить эту непристойность точками.
Заря внутренне подосадовала, что её супруг так непонятлив в отношении искусства — но что поделать, у каждого свои недостатки.
Уайн всё-таки оставался каким-то напряжённым.
— А с другим учителем договориться сложно будет?
— Надеюсь, что нет. Но для этого надо будет ехать в город Звездочётов. Заодно и решу вопрос, когда мы туда переехать сможем. Всё равно это придётся делать рано или поздно.
— Потому что ты сможешь работать только там?
— Не только поэтому. Потому что там подальше от нудящих родственников, и потому что в случае войны это надёжная крепость. Белые люди туда просто не смогут залезть поначалу. А война... война, мне кажется, неизбежна.
— Почему ты так думаешь? Ведь скандал с послом вроде удалось уладить...
— Дело не в этом скандале. Заря, я не хотел поначалу говорить тебе об этом... но я потом видел Мясного Пирожка вместе с Хорхе...
— Ты уверен?! — испуганно спросила Заря. — Но как он может быть здесь, в Куско?
— Не уверен... я видел его только со спины и чуть-чуть в профиль. Они с Мясным Пирожком заходили в Обитель Дев Солнца с чёрного хода...
— Но ведь такого быть не могло! Я знаю, что Радуга в своё время его не просто прогнала, а со скандалом! Подробностей, я, впрочем, не знаю.
— А за что прогнала?
— Да будто он то ли соблазнил, то ли чуть ли не шантажом принуждал кого-то из девушек ему отдаться... Не знаю точно. Но я не думаю, что незнакомец рядом с ним мог быть Хорхе. Ведь чтобы он тайно мог жить в Куско... это сколько людей его покрывать должны, пайком делиться, кров предоставлять...
— Вот то-то и оно. Или я обознался, или тут такое гнездо... Да и явится он мог сюда никак не ради мести нам с тобой, из-за нас он бы так рисковать не станет. Явиться он мог, только рассчитывая на войну или переворот.
— Любимый, мне страшно... пусть он нас специально не искал, но если найдёт... ты понимаешь, что нам не поздоровится?
— Разумеется, понимаю. Хотя ведь это нелепость. Мы дома, на своей земле, а вынуждены бояться его так, как будто мы в Испании. Не, конечно, не так как в Испании, но всё-таки боимся. Ведь знаешь что самое неприятное: вот в Испании, чуть заподозрив, даже не имея веских доказательств, эмигранты доносили без колебаний, хотя и знали, что участь попавшего в когти инквизиции будет ужасной. А у нас среди амаута стараются преступника скорее покрыть. Даже не потому, что сами настроены на измену. Нет, не обязательно. Большинство из них просто НЕ ВЕРИТ, что преступник и в самом деле желает дурного, что его действия могут стоить жизни другим людям. Это в Испании убийства привычны.
— Дело не только в этом, Уайн. Вот скажи, слышал что-нибудь о Хорхе от своих соучеников?
— Нет. Я только о звёздах с ними говорил.
— А вот я слышала от матери... Хорхе считается автором интересной теории о государстве.
— О том, что инки ? господа Тавантисуйю. Помню, как Инти назвал эту теорию глупой и вредной. Могу только согласиться с его словами.
— Да, разумеется, теория глупая и вредная, к тому же довольно путанная. Но дело не в этом. Дело в том, что многие уверены, что у Хорхе проблемы с нашим государством исключительно из-за его инакомыслия. Не может же человек, всю жизнь проводящий среди книг, делать что-то насильственное, да и вообще плохое! Кто поверит, что он пытался меня обесчестить, а тебя в застенки инквизиции сдал! Хотя, с его точки зрения, он был прав во всём. С тобой расправился как с врагом, хотя попасть в лапы инквизиции и врагу не пожелаешь, и не деву, которая при этом замужем не была, уже не опозоришь.
Заря уже сама не заметила, как перешла с шёпота почти на крик. Уайн взял её за запястье:
— Заря, успокойся. Пчёлка ещё проснётся и услышит. Тебе нервничать нельзя, ребёнок...
Впрочем, Заря и сама почувствовала, что ребёнок в ней толкнулся как-то особенно сильно. Уайн сказал:
— Давай рассуждать логически. Зачем им могло понадобиться к Девам Солнца?
— Да за этим самым, — сказала Заря, — говорят, что у Тухлого Пирожка есть какие-то особые кишки, стоит мужчине надеть их на своё достоинство, и женщина не беременеет от него.
Уайн сморщился:
— Фу, Заря, ну и пошлости. Не обитель, а бордель какой-то. Я даже в Испании о таком не слышал.
— Потому что в Испании тайком убивают детей во чреве матери. А потом отмаливают грех, если живы остаются. Лучше уже кишки... Впрочем, с Тухлым Пирожком я бы даже под угрозой смерти не стала бы сходиться. Но это я, многие другие не столь щепетильны. А наши враги очень сладострастны, и ради своей похоти готовы рисковать многим, практически всем: жизнью, здоровьем, жизнями других.... Я обязательно напишу Радуге о том, что ты видел и слышал.
— Да. Напиши. Потому что если это я напишу, на моей карьере звездочёта можно поставить крест. Потому что все амаута будут считать, что я нарочно оговорил Тухлого Пирожка из-за того, что он меня на экзамене провалил. Ладно, давай спать.
Вернувшись к себе поздно ночью, Золотой Подсолнух лег, не зажигая свечу, и, несмотря на усталость и боли, связанные с непривычкой к долгой верховой езде, почти мгновенно уснул. А, проснувшись утром, он с удивлением обнаружил, что на второй кровати его комнаты, которая до того пустовала, лежит какой-то юноша. В первый момент Золотой Подсолнух даже испугался, что вчера от усталости перепутал комнаты, и теперь попал в неловкое положение, но понял, что это исключено — его вещи лежали на месте. Юноша на соседней кровати тем временем открыл глаза и посмотрел на бывшего монаха с некоторым любопытством. Потом он зевнул и сказал:
— Здравствуй! Меня зовут Золотое Перо. Меня сюда вчера поселили. А ты — тот бывший христианин, о котором ходит столько слухов?
— Да. И зовут меня Золотой Подсолнух. А что, обо мне правда много говорят?
— Говорят, но не беспокойся. Поговорят и забудут. Послушай, а как ты решился бросить всё и переехать сюда?
— Да это было относительно просто. У меня нет родных, и друзей после смерти Томаса не осталось. Я знал, что меня тут примут. А в Испании меня рано или поздно сожгут, если не соглашусь стать подлецом. А я подлецом быть не хочу и на костёр не хочу.
— А в Испании часто людей жгут?
— В каждом сколько-нибудь крупном городе такое случается несколько раз в год.
— Расскажи о своих приключениях подробнее. Тебя пытались арестовать, ты убегал из-под стражи?
— Нет. Но тут долгая история.
— Раз долгая, то давай сначала умоемся и сходим за завтраком. Вдвоём мы можем взять его в комнату на подносе.
Золотой Подсолнух с радостью согласился на предложение и вкратце рассказал свою историю. Правда, о том, что с ним сделал мерзавец Андреас, и о последствиях этого он, конечно, рассказывать не стал, да и о подробностях заговора против Первого Инки он тоже не распространялся, сказав следующее: "Томас писал мне, что под видом переговоров Первого Инку могут попробовать убить. Посол, вроде, и в самом деле пытался, оттого все переговоры и сорвались".
— Надо же, — сказал Золотой Подсолнух, — а у нас ходят слухи, что чуть ли не из-за вас с Томасом теперь с Испанией вся торговля заморожена безнадёжно.
— Думаю, что это всё равно рано или поздно случилось бы, слишком многие хотели бы удушить Тавантисуйю в торговой блокаде. А здесь многие об этом жалеют? — спросил Золотой Подсолнух.
— Многие не многие, а жалеют. Особенно женщины. Будем теперь жить без духов и модных тряпок.
— А в Тавантисуйю делать духи не умеют?
— Такие, как в Европе — нет. Скажи, а правду говорят, что в Европе почти не моются и духи нужны просто чтобы запах немытого тела отбить?
— Правда. Вода там роскошь. А тут хоть каждый день мойся, красота! Я первое время из бани не вылезал.
Не стал Золотой Подсолнух и рассказывать и о своём близком знакомстве с Первым Инкой. Связь с такими высокими кругами лучше не подчёркивать. Золотое Перо тоже рассказал свою историю. Оказывается, он был не новичком, как сперва решил Золотой Подсолнух, а уже проучился в университете три года, но жил до того дома. Но дальше надо было выбирать специализацию, и это послужило причиной ссоры с отцом. Отец его был крупным военачальником и хотел, чтобы сын пошёл по его стопам. (Золотое Перо почему-то упорно не называл имени своего отца, обиделся на него так сильно, что ли?) Сам же юноша больше стремился к учёным занятиям, а военная карьера ему претила.
— Ну, сам посуди — какая у военных жизнь? В мирное время только и следи, чтобы всё это боевое хозяйство в порядке было, а когда война... С одной стороны, только для войны военные и живут, а с другой — как-то мне не хочется жить ради такого. Да и то на войне больше шансов головы лишиться, чем наверх выбиться. Конечно, защищать нашу Родину от врагов необходимо, и если война случится, то придётся всем воевать, но в мирное время я хотел бы другим заняться.
— Я никогда не думал о военной карьере, — сказал Золотой Подсолнух, — я слишком слаб и низкоросл для этого. Когда я учился в школе для детей эмигрантов из Тавантисуйю, я ещё не очень замечал свою мелкотелость, да и тут ждал, что особенно маленьким не буду, скорее, опасался казаться переростком, но теперь понял, что и на фоне тавантисуйцев я слишком низкоросл и щупл.
— А вот наша наука как раз отвечает на вопрос, почему так. Чтобы расти здоровым и сильным, нужно есть мясо или рыбу каждый день. Безо всяких постов. А христиане этого не понимают. Ведь тогда придётся отказаться от постов.
— Скорее не хотят понимать, — ответил бывший монах, — и не только в постах дело. Тогда получается, что нужно обеспечить полноценной пищей всех, а не просто кидать крошки с барского стола сироткам.
— У нас многие недоумевают, почему в Европе накопленные нами знания просто не признают, — сказал Золотое Перо, — хотя мы не просто накапливаем факты, а стараемся найти между ними причинно-следственную связь, и чем больше мы таких связей находим, тем больше у нас возможностей предсказывать последствия своих решений. Вот почему амаута — самые важные люди в Тавантисуйю.
— Знаешь, а может в это как раз всё и дело! Я помню, как меня учили в иезуитском колледже — что над причинно-следственной связью властен только Бог, так как человек не в силах даже охватить её всю своим разумом.
— Почему же не может? Мы же охватываем! Ну, пусть по частям, но охватываем. Одному человеку невозможно быть и лекарем, и звездочётом, и инженером, но разные люди по отдельности могут.
— Может, в этом как раз и дело, — сказал бывший монах, — оценка того, что может и чего не может человек у европейцев исходит из того, что может один человек, а не люди в совокупности. А самой важной из всех связей считается связь человека и бога, именно так и переводится слово "религия". А если есть возможность оценить причинно-следственные связи самому, то бог становится... не так важен, что ли? Ведь сильнее всех вцепляются в бога именно те, кто больше всего рискует, в том числе разные проходимцы и разбойники.
— А как вера и разбой совмещаются? — спросил Золотое Перо. — Я часто слышал об этом, но не понимаю. Ведь если бог убивать и грабить запретил, то нарушители ведь бояться его гнева должны?
— Должны, но не боятся. Думают, что бог им поможет не погибнуть, чтобы они в последний момент раскаяться могли. Верят, что он за них.
— Странно. У нас, видимо, очень неполные представления о христианском мире. Может, ты мог бы перед нами как-нибудь выступить и рассказать, а то мы многого не понимаем.
— В здешней библиотеке я поискал книги о том, как здесь видят Европу. Мне было очень любопытно. Оказывается, что у тавантисуйцев куда более близкие к реальности представления о Европе, чем у европейцев о Тавантисуйю.
