Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
А ближе к вечеру, если бы этот сторонний наблюдатель оказался рядом с вестовым матросом, стоящим возле каюты капитана салютовавшего корабля, то он бы услышал такой разговор:
— Кирилэ, а чито значит "морос"? — спросили по-немецки.
— Ээээ, Василий Иванович, Мгамба спрашивает, что такое мороз, гы-гы... — сказали по-русски.
— Вот Ансельм, как бы ты ответил, что такое мороз — раздался уверенный голос взрослого человека.
— А... ну это когда очень холодно, — послышалось в ответ.
— Молодец! А как ты растолкуешь человеку, что такое холод, если самое теплое что он носил в жизни — кожаный жилет-безрукавка, а вообще круглый год ходит в набедренной повязке. И в ней ему жарко...
— Ну...
— В общем Мгамба придём в Курляндию там и узнаешь, что такое мороз, и снег увидишь, и лед, и все прочие радости зимы. Еще и внукам потом будешь про это рассказывать, — ответил уверенный голос по-немецки.
— Эх был бы рядом Отто, он бы придумал как объяснить про мороз!
Затем раздалось бульканье, и послышался тост:
— За здоровье старого моряка Отто Бальдауфа, и пусть ему во всем сопутствует удача!
А еще через пять минут перекрывая шум ветра в снастях и скрип такелажа над океаном полилась русская песня.
"Ой морооз мороооооз, нее морозь меняяяя
Не мороооозь меняяя и моего коняяяя..."
Уверенный мужской голос поддержали три молодых, явно принадлежащих людям юношеского периода жизни.
"У меня жееенаааа раскрасавицаааа
Ждет меняяяя домоооой, ждет печаааалитсяяяя..."
* * *
Молодой казак Микола по кличке Младшой сторожил спящий лагерь. Три дня их курень шел за небольшой бандой ногайцев, возвращавшихся с набега. И по всему выходило, что уже сегодня к вечеру, или завтра к полдню должны были настигнуть.
Ясная ночь была тиха, а привычные звуки ночной степи, не мешали молодому дозорному. Из небольшой балки, на дне которой и расположились казаки, послышались шаги. Микола на всякий случай сжал рукоятку сабли и приготовился поднять шум, чтобы разбудить товарищей.
— Свои, это я Сирко, — раздался тихий голос снизу.
— А почему ты атаман, сейчас Панкрата Котла очередь.
— Давай я посторожу, а Котлу скажи, — в темноте блеснули зубы, — что раз Котел, то пусть кашу и варит.
— А я на рассвет хочу посмотреть, — и уже почти шепотом добавил, — что-то неспокойно мне...
— Так я пойду, Иван Дмитриевич — с вопросом обратился к задумавшемуся Сирко молодой казак.
— Так иди же... Иди... Подкинь кизяков в костер, да Котла буди, пусть готовить начинает.
Когда по балке уже начал распространяться вкусный запах из казана, а лучи Солнца осветили верх одного из склонов, вниз спустился Сирко.
Казаки просыпались. Кто-то еще потягивался, некоторые только шли оправиться, но группа самых шустрых умывшись, уже собралась у основного костра. Где как раз Котел с Младшим снимали с рогулек казан.
— Верстах в четырех на полдень я разглядел дымок, — сказал Сирко, оглядев присутствующих, — думаю это наши ногаи и есть. Поедите и зараз седлайте коней.
— Старшим пойдет Иван Коняга.
— А ты как, — удивленно спросил Котел.
— А я... — лицо Сирко приобрело задумчиво-растерянное выражение, — а я.... в Сичь поеду... мне нынче драться никак нельзя.
Лицо атамана приобрело совершенно печальное выражение и гораздо тише он добавил:
— Мне в церкву очень надо.
— О как, — запричитал вечно шебутной Кривонос, — ногаев еще не били, а ему уже в церковь надо. Какие грехи отмаливать будешь, Сирко?
— Наши грехи, и твои, и мои, и вон его, — палец ткнул в Миколу Младшого, — хоть и не нагрешил он еще ничего.
-Там... Там с верху Днепра плывет... — голос атамана перешел на шепот, и только самые близко сидящие услышали, — ...совесть казацкая.
— Пойду одвуконь. Полон отобьете, тоже возвращайтесь в Сичь.
— Младшой ты поел?
— Да атаман.
— Пойдем, поможешь оседлать коней, — и уже полушепотом добавил, — совесть не должна ждать...
* * *
Байда подходила к местному песчаному причалу. Пологий берег и сочетание глубины с замедленным течением делали эту часть острова идеальным для схода как с лодок, так и более крупных речных судов.
На берегу, кроме рыбаков, развешивающих на просушку сети, и группы казаков, занимающихся смолением днища "чайки", собралась небольшая компания оружных. Кто-то из них исполнял таможенно-милицейские функции, но остальные пришли из любопытства заинтригованные поведением Сирко.
Накануне атаман с первой лодкой переправился с левого берега Днепра. Причем один, без своего куреня. А потом сразу, даже не поев, а только отдав коней подбежавшему казачонку, пошел в церковь и заказал всеночную во искупление грехов. И с тех пор не выходил оттуда.
Когда Батюшка вышел на обед, его обступила группа казаков, и стала расспрашивать о причине столь истовой молитвы Сирко и судьбе, постигшей его курень. На что святой отец ответил, что с казаками все должно быть хорошо, и скоро они вернутся. А потом перекрестившись сказал, что атаман ждет кого-то сверху Днепра. На, остальные вопросы Батюшка отвечать не стал, и ушел, оставив недоумевающих казаков.
— Это байда Кривуна, точно говорю, — заметил казак в синих шароварах, — а вон он и сам на правиле сидит. А на веслах его парни, вон рыжий Фома макушкой светит.
— Ага, точно Кривун, а везут они кажись немцев, эвон шесть человек их вроде.
Когда лодка почти подошла к берегу, и начала разворот, на носу в полный рост встал человек одетый в богатую казацкую одежду.
— Евтух, а это случаем не Иван Богатый с Дону? Вроде похож. Ты же с ним в два похода ходил.
— Да вроде он. Во повернулся и рукой машет, ну точно он, — обрадовался названный Евтухом и даже как-то приосанился.
— А чего это он с немцами приплыл, а Евтух? — спросил давешний казак в синих шароварах.
— А вот он с байды сойдет, — бывалый казак усмехнулся, — ты его без промедления и спроси. От тебе все и расскажет, как на духу.
Стоящие рядом засмеялись.
Тем временем байда заскрипела песком, наползая на берег. С нее спрыгнули два гребца и подтянули корму лодки, а еще двое перекинули на берег широкую и толстую доску, исполняющую роль сходней.
Первым с лодки сошел казак, в котором признали донского атамана Богатого. Затем на берегу оказался немец одежда которого говорила, если и не о причастности к рыцарскому сословию, то об очень близком к нему расположению. После него сошел немец, в котором опытные казаки признали лейтенанта немецкой пехоты, и за ним на берег проследовали четыре представителя той самой немецкой пехоты.
Затем гребцы выгрузили скарб путешественников, состоящий из двух длинных и явно тяжелых ящиков, двух ящиков покороче, двух сундуков и четырех кожаных сидоров с ремнями для переноски на плечах.
Последним с байды сошел сам Кривун. Проверив, надежно ли привязана лодка к вбитому кем-то и когда-то колу, он подошел к немецкому дворянину. О чем-то тихо переговорили, засмеявшись при этом, пожали руки, и потом лодочник пошел в сторону шинка, вслед за всей своей командой.
— Здравствуй Сичь! Здравствуйте казаки, — обратился к группе оружных приплывший на байде казак, — и тебе привет Евтух Недрыгайло.
— Здравствуй Иван Богатый. Мы всегда рады видеть такого славного донского атамана. Что привело тебя на Сичь, и кто пришел с тобой.
— Привело меня дело, которое мы обсудим с кошевым. А привел я немцев. Это, — донец показал на Литвинова, — посол герцога курляндского Якоба, Александр Сакенгаузен. Это лейтенант Ян Брандт и его солдаты. Еще посол хотел с атаманом Сирко поговорить.
— Кошевой будет только вечером, — Евтух усмехнулся, — а Сирко в церкви. Если хотите его увидеть, идите туда.
— Уважаемый Евтух, — по-русски заговорил посол, — пока не приехал кошевой, вы бы не могли определить моих людей и вещи в место, где бы они могли отдохнуть с дороги. А я пока посещу храм Божий.
— Пока вещи отнесем ко мне в курень, а вечером кошевой решит, чего и как. Хлопцы, — обратился Евтух к стоящим рядом молодым казакам, — возьмите вещи и проводите немцев в мой курень.
Недрыгайло посмотрел на Брандта, а затем спросил у Богатого:
— Немцы по-русски все говорят?
— Нет, только посол, — усмехнулся Иван.
— Ян, — по-немецки обратился к Брандту Литвинов, — идите за этими казаками. Они отведут вас в казарму, называемую курень. Там подождите Богатого. Он отведет вас в харчевню называемую шинок. Я зайду в кирху.
— Я понял. Александр, будьте осторожны, герцог не простит мне случайностей.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — усмехнулся Литвинов.
— Только не говорите это мусульманам, — в свою очередь усмехнулся Ян, — они не поймут такой шутки.
Здание церкви, как и, впрочем, все строения Сечи, было новым. Очередное разорение в эту столицу республики низового казачества пришло в 1652 году. Предыдущая Сечь располагалась практически в центре острова образованного двумя рукавами реки Чертомлык и основным руслом Днепра. Эта ново отстроенная Сечь, которую историки в том покинутом мире незатейливо прозвали "Чертомлыцкая" располагалась на островном берегу левого рукава.
Литвинов снял треуголку, перекрестился и зашел в церковь. После яркого солнечно света на улице, внутри церкви было темно. Дав глазам привыкнуть, Александр увидел священника зажигающего свечи от лучины и одинокого казака, стоящего на коленях под образом Богородицы. Сзади послышался топот множества ног и шушукающиеся голоса.
"Ну вот, похоже без митинга не обойдется", — подумал Литвинов оглянувшись на толпу казаков "незаметно и ненавязчиво" просачивающихся в церковь.
"Ну с Богом!", — еще раз перекрестившись, пошел в сторону вставшего у амвона святого отца.
— Здравствуйте Отче, благословите на дела трудные и важные!
— И тебе здравствуй сын мой... Только как же благословить тебя, человек, если вижу тебя впервой, и не знаю не кто ты, ни что ты?
— Я посол его светлости герцога курляндского Якова Кетлера Александр Сакенгаузен. Направлен на Сечь нанять казаков, для службы на кораблях герцога.
— Так, поди, ты веры Лютеранской? — священник нахмурился.
— Веры я православной, и в подтверждение вот крестное знамение, — Литвинов перекрестился двумя перстами, — и крест православный, — расстегнул верхнюю пуговицу камзола и достал на обозрение золотой православный крестик.
Священник сделал два шага и прищурившись внимательно рассмотрел доказательство.
— Только грешен я Отче, ибо находясь на службе у герцога несколько лет не был в православном храме. И не исповедовался у священника, дабы отпустил грехи он мне.
— А есть ли за тобой еще грех?
— Есть Батюшка, ибо дела службы не дают времени завести семью, а плотское иногда обуяет. Жил с женщиной невенчанный.
— А еще чем грешен, сын мой?
— Для дела правого и волею моей принял православный с согласия своего, смерть лютую. И гнетет меня, что не мог я поступить иначе.
— А действительно ли дело сие было правое, и угодное Господу нашему?
— Да отче. Одна жизнь спасла многие, и я готов предстать на суд Господень, за это, в свое время.
— Ну что же, если веруешь в это, так тому и быть. Отпускаю тебе грехи твои, — священник перекрестил Литвинова.
— И в чем ты хочешь благословения?
— Задумал я дело великое и сложное. Хочу, чтобы Дикое поле не топтали кони кочевников, и покрылось оно садами и нивами, хочу, чтобы Черное море, как и прежде называлось "Русским", хочу, чтобы при слове "Крым" русские люди радовались, а не гневили Господа проклятиями.
— Кхм... — священник уставился на Александра широко раскрыв глаза.
— А... эм... Хватит ли тебе сил на это..., сын мой.
— Один человек не способен построить большой корабль, снабдить его припасами и переплыть море. Ему нужны товарищи и помощники, и тогда все получится. Так и в этом деле мне нужны товарищи и соратники. А если жизни моей на это не хватит, то у меня есть сын, который дело это продолжит, и достигнет задуманного.
— Ну что же, если пообещаешь не отступиться, то благословлю тебя на это!
— Не отступлюсь, Отче, — Александр повернулся и трижды перекрестился на распятие.
— Встань на колени. Благословляю тебя на сей подвиг, во имя Отца и Сына и Святого духа, — говоря это батюшка обрызгал Литвинова водой, из стоящей рядом купели.
— Могу ли я тебе чем-то помочь еще, сын мой?
— Да Отче, — Литвинов махнул в сторону по-прежнему стоящего на коленях человека, — мне нужен атаман Сирко.
Сирко, как-то обреченно поднялся, подошел к священнику и снова опустился на колени.
— Благословляю, — сказал святой отец.
Атаман встал, пристально посмотрел в глаза Александру и сказал:
— Пойдем.
Через пол часа, на высоком берегу Днепра сидели два человека.
— И что вот теперь мне делать? Приезжает неизвестно откуда человек, одет как немец, и говорит, а давай Крым сделаем..., и чтоб море "Русским" называлось. Или ты мне тоже крестик покажешь?
— Я всю дорогу думал, как тебя убедить... Сам понимаешь, пока с человеком не съешь пуд соли, доверять ему не будешь. Да и даже после этого бывает люди расстаются врагами... Так что я предложу тебе три вещи, а ты можешь меня проверить... Или поверить, по тому, что обманывать тебя я не собираюсь.
— Я могу показать где в одном месте лежит пуд золота, в другом сто пудов серебра, а в третьем — сотни тысяч пудов железа. И их обязательно нужно будет взять. Скажем так, своевременно. Интересно?
— Рассказывай.
— Где-то в восьми верстах на запад от сюда, есть курган. Его называют "Толстая могила". Там лежит пуд золота.
— Я был на нем, — Сирко хмуро посмотрел на Литвинова, — на вершине, немного сбоку, небольшой провал. Этот курган давно разграбили.
— Открою тебе тайну, — Литвинов усмехнулся, — только никому этого больше не говори — в больших курганах по две могилы. Одна принадлежит вождю, а вторая его жене. В "Толстой могиле" усыпальницу вождя разграбили, а его жена лежит нетронутая. И самая ценная вещ в ее наряде — золотая гривна, очень тонкой работы, которая весит треть пуда. И цена ее как минимум в три раза больше, чем цена золота.
— Вот, же... .... Прости Господи! — Сирко перекрестился, — а серебро?
— Серебро лежит в сундуках в Бресте Литовском. Три еврейских купца получили на откуп сбор военного налога с поветов. И они его собрали. Но вот уже целый год никак не могут довезти до польского круля. И если до ноября их не выручить с вывозом этих денег, то им в этом помогут шведы, которые и займут Брест, не взирая на польские или еврейские желания.
— Я со своей ватагой Берестье не возьму... а так-то надо помочь иудеям! — ощерился атаман.
— Про железо тебе уже не интересно?
— Как это не интересно! Говори.
— Примерно в 50 верстах на запад от Сечи есть месторождение железной руды. И ее там столько, что если все казаки всей Украины начнут ее копать, то до дна не доберутся и за пятьсот лет. А в 300 верстах на восток, в земле есть горючий камень — уголь, на вроде древесного угля, только лучше. И если его привезти сюда, то можно строить домну. И получать железо. Немерено.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |