Посещение часть 1

Внутреннее помещение состояло из одного, не очень обширного зала, и хотя подразумевалось его культовое назначение, признаков чего-то имевшего назначение алтаря, здесь не имелось. И, несмотря на то, что внутренние стены были испещрены удивительно симметричными значками чего-то напоминающего клиновую письменность, из-за древности, с первого взгляда совершенно нечитаемой, ничто не говорило, что здание это когда-то могло быть храмом. Из того, что им было известно из истории древнего народа, именно строительство храмов доминировало в древней архитектуре. Хотя, возможно это строение было в какой-то мере исключением из общего правила, а возможно из глубин веков до настоящего времени не дошло никаких других сведений.

В свете чадящего факела, трудно было различить, что собой представляют знаки на стенах: сапотекское иероглифическое письмо — расположенные на стенах ровными рядами и столбцами, казавшиеся причудливым орнаментом либо древние письмена тиауанако?..

Что им предстояло делать дальше — было большой загадкой. А для разгадки, возможно, нужно было прочесть все эти знаки, а возможно тайна скрывалась на полу или под ним, под толстым слоем вековых наслоений гумуса.

Полы помещения, предположительно каменные, как и его стены были покрыты толстым вековым, а возможно и тысячелетним слоем гнилой, закаменевшей от времени листвы. Что сомнительно — кипу было достаточно поздним изобретением инкской письменности. А местами эта листва превратилась в отвратительное чавкающее месиво, скорее напоминающее болотную трясину, безусловно насыщенную мерзкими ползающими и ядовитыми гадами, даже продуктивнее, чем весьма влажное покрытие грунта на остальных лесных участках сельвы. И ступать на этот, казавшийся ненадежным толстый ковер, таящий в себе несметные полчища разнообразной мелкой и относительно крупной живности, представители которой могли быть смертельно ядовитыми, никому не хотелось. Никто не хотел повторять судьбы проводника-индейца кечуа.

Но согласно сведениям, "вплетенным" в кипу, необходимо было пробраться именно на середину зала. Но на этом сведения в послании древних инков обрывались. Имелся ещё один обрывок шнура бесцветный, не раскрашенный, а если и раскрашенный, то темным цветом. Узлы на нём были разных размеров и он, как понимал Пётр, должен являться "проводником" по какому-то лабиринту. Здесь, сверху лабиринтов не наблюдалось, и можно было только догадываться, что лабиринт где-то внизу. А если внизу, то вход в него где? Скорее всего, где-то в центре зала. Оставалось только надеяться, что само кипу не было местью древнего народа и ключом к месту-ловушке, в котором добравшиеся до него "гринго" должны были получить по заслугам за уничтожение древней цивилизации. Оставалось надеяться также на то, что оказавшись в нужном месте, в голове возникнут какие-либо подсказки.

А для этого казалась неизбежной грубая и неприятная работа по расчистке пола сооружения от, на первый взгляд, не менее метрового слоя мерзкой субстанции. Работа, стоящая в одном ряду с эпическим подвигом Геракла по расчистке "Авгиевых конюшен". Перелопатить около сорока кубических метров жидковатой слизи. При этом надо было учитывать, что саперная лопатка весьма невеликих размеров имелась только одна, и находилась она у никарагуанского Петра-Русо. Однако именно он отыскал некий выход из сложившегося положения, решив для начала, прокопать дренажную канаву, между плитами, чтобы насколько будет возможно, выпустить из помещения излишнюю жидкость. К руинам древнего храма группа добралась уже почти под вечер, и по этой простой причине начало каких-либо действий пришлось отложить до утра.

Только здесь, почти достигнув цели многодневного изнурительного похода, все осознали, до какой степени накопилась усталость не только в их телах, но в головах.

По совету Русо временный лагерь расположили в тени деревьев. Здесь на относительно твёрдом грунте сухого топлива для костра в виде сучьев, можно было насобирать больше, чем в дебрях сельвы и потому весёлый огонь скоро хотя бы немного разрядил сложившуюся обстановку. Психологическое состояние всей компании было сложным. Своеобразная смесь эйфории от достижения, хотя ещё и промежуточной цели, с накопившейся усталостью, да и что лукавить, с неизвестностью в будущем создавала такой коктейль, действие которого было непредсказуемым. Ибо совсем не было ясности в том, удастся ли пробиться к вожделенному кладу, и если да, то каких усилий для этого от них потребует судьба.

Разговаривать никому не хотелось. В молчании они смотрели на живое пламя костра, способное, как говорят психологи, восстанавливать чистоту помыслов. Спать хотелось всем без исключения, и в то же время никто не мог смежить глаз. У каждого в голове блуждали свои мысли.

Долорес как всегда мечтала о своей научной карьере, представляла, как она в университете докладывает о своих исторических открытиях, материал для которых она найдёт именно здесь, в ранее неизвестных постройках древних людей.... И ещё ей мечталось о личном счастье, которое возможно было совсем рядом.... С этими мыслями она незаметно для себя погрузилась в сон.

Хиггинсу вначале тоже не спалось, он вспоминал, как впервые услышал о сокровищах в сельве от индейца, который, как теперь выяснилось, имел в наследстве эти странные верёвочки. В то время Хиггинс о "верёвочках" не имел представления, думая, что индеец сам знает путь. А если тот и утверждал, что сможет с их помощью довести его до затерянного в дебрях сельвы городу, который никому известен не был..., то из перевода приятеля Хиггинс этого не услышал. А если и услышал, то не понял, какую роль играют эти "кипу", попросту пропустил эти сведения мимо своих ушей.

На эту авантюру абориген решился оттого, что его многочисленная семья начинала погибать от голода. То, что ему подвернулся именно Хиггинс — было счастливой случайностью. Для Хиггинса? Или для индейца? Ответов на эти вопросы пока не существовало. Семья индейца получила определённую денежную сумму, в то время как теперь сам индеец превратился в корм для земляных червей. А может и еще, какой живности, сельвы. Здесь её хватает, и никогда не знаешь, что от этой живности ожидать.

Индеец по-английски почти совсем не разговаривал — всю беседу с грехом пополам переводил не совсем близкий приятель Хиггинса — большой любитель выпивки. Переводил он практически уже в невменяемом состоянии, но Хиггинс, всё же, заподозрил, что тот близко для себя принял этот диалог, и уже в ту же ночь, постарался избавиться от нового носителя "запретных" знаний. Никто ведь не виноват, что дружок в пьяном виде утонул в неглубоком ручье, окунувшись в него головой. Наверное, попить хотел. Ну, вот и напился. В напарники он всё равно не годился — за душой у него и гроша не было, оставалось всего пару долларов на выпивку. А для задумываемой экспедиции нужны были деньги, и не такие уж малые. А зачем в напарниках нужна личность, не способная стать спонсором?

Пришлось Хиггинсу попотеть, подыскивая денежных напарников. Первым попался Хоук. Не всегда журналистов приглашали в такие походы. А Хоук в то время представлялся журналистом. Это теперь Хиггинс начал в этом сомневаться.... А тогда... к его удивлению Хоук "клюнул" и даже привел с собой Долорес, как специалистку по древним культурам.... Ну хотя бы такую специалистку — при её молодости большой квалификации от неё ожидать не приходилось. Но Хоук платил за неё и она к тому же, могла хоть как-то объясняться с проводником...

А вот этот Русо... Он пришёл к нему сам. Всё же "пьяный приятель" успел проговориться.... Надо было его чуть раньше... водичкой напоить!

А Джованни, похоже, было всё равно куда идти. По каким-то причинам он поссорился со своим семейством и теперь искал способ выплеснуть негативную энергию — побродить по джунглям, как он называл сельву.... Познакомился с ним Русо. Что он рассмотрел в этом макароннике, кроме тех денег, что тот внёс в дело? Причём и близкими приятелями они даже не были. Ещё один случайный участник. Последний...

Хиггинс уснул. Несмотря на не очень радужное настроение, снились ему золотые монеты. К чему это? Сон в руку?

Джованни тоже уснул не сразу. Не сказать, что он сильно переживал о том, что оказался в этой компании. Бедняком он не был, просто хотел испытать себя. Может ли он пройти испытания в "джунглях", если был продуктом только городской жизни. Ссора с отцом была какой-то случайной, и в какой-то мере роковой. Он с детства, следуя культурным традициям семьи, всегда почитал отца. Просто Джованни захотелось участвовать в одной из "торговых" операций отцовской "фирмы". Но к этому "делу" отец его не подпустил, мотивируя недостаточной квалификацией и опытом Джованни. Джованни вспылил и отправился в "свободный поиск", который и привёл его в группу этих странных людей. Таких разных, очень отличающихся друг от друга людей, в силу обстоятельств оказавшихся участниками одного предприятия. Русо и Долорес вызывали у него симпатию, но и только лишь. Самым опасным он считал Хоука, и, похоже, небезосновательно. А вот к Хиггинсу он всерьёз не относился.... Считал, что справится с ним в два счёта.

Он понимал, что монолитной группой их отряд никогда не станет. Джованни даже был уверен, что, в конце концов, эта экспедиция кончится кровавой склокой. Но отступать он не привык, а оружием и рукопашным боем, как он считал, владел на вполне приемлемом уровне. И всё же перед тем как погрузиться в сон, вспоминал он всё же свою дружную итальянскую семью...

А вот Хоук уснул мгновенно и снов не видел. Наверное, у него были самые крепкие нервы из всех людей, к общению с которыми свела его судьба в этой авантюре.

Петр Калинников не спал всего лишь по той простой причине, что сам решился бодрствовать первую половину ночи. И его думы, не мешая выполнению взятых на себя обязанностей стража, парили вдали от этого места.

Вспоминался жизненный путь учёба в Оксфорде, где освоил литературный английский язык. В Испании, где он был, хотя и непродолжительное время проходил обучение в Военном училище. На родине как всегда, наряду с хозяйственными заботами каждый мужчина, если собирался обеспечивать нормальную жизнь семьи должен был быть воином.... Тем более, и изначально его семья была семьёй военных.

На следующий день все поднялись неохотно. В разбитых мышцах чувствовалась усталость, накопившаяся от пройденного пути. Но расслабляться ещё возможности не было. В конце концов, пришли они сюда не для отдыха.

Наставал момент рутинной работы, знакомой каждому археологу. На этом поприще непререкаемым авторитетом среди разношерстой компании обладала, конечно же, Долорес. Но остальные археологами не были и не собирались ими становиться. Они жаждали золота, и совсем не в том виде, который интересовал Долорес. Да, статуэтки, да, кольца, если они и найдутся, то художественная ценность найденных предметов их не интересовала.

Работали все только с разной степенью усердия. Мафиози ковырял лопатой с такой видимой неохотой, что было трудно поверить в то, что череда его предков была народом, бесспорно, трудолюбивым. Еще бы, дорогами, проложенными для легионов Римской Империи, их поздние потомки пользуются до настоящего времени. Но было заметно, что такая грубая работа ему явно непривычна, возможно, он с большей сноровкой мог поиграть ножичком для того, чтобы перехватить кому-нибудь горло, или проткнуть им печень. Возможно, также, что он виртуозно мог пользоваться "гарротой", не говоря уж об огнестрельном, да еще и автоматическом оружии, но вот лопатой?.. Этим прозаичным инструментом да еще для более прозаичной работы ковыряния в земле, качественно пользоваться у него не получалось. Но упорства у него хватало, и, несмотря на своё нежелание, свою норму он выполнял, причем безропотно, ну так с мелкими недоделками.

Хоук копал свой отрезок с равнодушным видом, с педантичностью, свойственной скорее германцу, чем англосаксу штатовского розлива. И это говорило лишь о том, что такая работа, то есть привычка орудовать именно саперной лопаткой, была ему вполне привычна, что одновременно прозрачно намекало на его воинское прошлое.

Хиггинс, ковырялся в земле со своим всегдашним злобствованием, и если все его выражения, высказанные им, а затем собранные в процессе его "труда" можно было преобразовать в механическую энергию, то канава нужной протяженности была бы выкопана где-то за полчаса.

Доделывать работу за ним приходилось Русо, который, несмотря на свою худощавость, оказался достаточно жилистым и выносливым. Не сказать, что такая работа была ему по нраву, но понимая её необходимость, он выполнял её, просто потому, что так было надо.

Долорес от грубой работы была освобождена: ее труд начнется внутри "храма", ибо расковыривать культурные слои предыдущей цивилизации нужно умело, чтобы не пропустить чего-то ценного. Ценного, даже для авантюристов, собравшихся в эту пеструю компанию.

Одним словом работа производилась медленно. Хорошо хоть Русо догадался приспособить к своей лопатке длинную ручку, вместо родной-короткой. Такой лопатой работать оказалось намного легче. Если такой эпитет можно было бы применить к их деятельности. Каменистый грунт ковыряли уже третий день, а завершением ещё и пахло.

Понимая, что задержаться здесь придется не на день и не на два, под деревьями оборудовали подобие лагеря, с навесом из тонкой прорезиненной ткани, служившей лучше, и бывшей вчетверо легче брезента. Она весь путь в свернутом виде хранилась у Русо в рюкзаке. Всех, ну очень удивляла его предусмотрительность, говорящая только в его пользу и говорящая о том, что блуждания по сельве для него совсем не новы. Пригодились и имбабуба — вечнозеленое дерево, трубчатое, из которых делают духовые трубки, стреляя из них мини-дротиками с ядом кураре. Здесь оно пригодилось для устройства лагеря.

В конце концов, Хиггинса, ругань которого надоела всем без исключения, и даже, наверное, снующим в кронах деревьев, обезьянам, в сопровождении отменного, как хотелось бы надеяться, стрелка-мафиози, отправили на охоту. Очень надеялись, что к ужину в дополнение к надоевшему сухому пайку натовского образца, которым экспедицию помог обеспечить все тот же Хоук, могло проявиться свежее мясо.

Докапывать неглубокую траншею пришлось Хоуку и Русо. Причем оказалось, что работа у них шла споро, и намного продуктивнее, чем до того момента, как от этой деятельности были отстранены Хиггинс с "макаронником". Посторонний наблюдатель, случись он поблизости, вполне мог бы предположить, что оба прошли одну армейскую школу, уж очень четко, часто сменяя друг друга, они орудовали единственной лопаткой.

Надо отметить, что мафиози принятым решением, казался довольным даже больше Хиггинса. Еще бы, "мафиози" дай только пострелять вволю.

В сельве ночь наступает резко, без какого-либо промежутка, вроде привычных европейцу (или штатовцу) сумерек. И горе тому путнику, который не облюбовал себе места для ночлега, ибо, минуя вечер, достаточно яркое и жаркое солнце вдруг, как бы кто-то словно выключал. И путник в следующий миг оказывался в кромешной тьме. Эта местная особенность всем "чудо-археологам" была известна, и в особенности Хиггинсу, который, по-видимому, шлялся по джунглям не впервые. Впрочем, хитрый Русо в этом деле, похоже, также новичком не был, потому он заранее, еще днем отрядил оставшуюся "не у дел" Долорес, собирать в окрестностях топливо для ночного костра. На ее счастье, здесь, на возвышенности, сушняка можно было насобирать в достаточном количестве. И в нужный момент огонь в наступившей темноте хотя и не освещал в полной мере их импровизированный лагерь-стоянку, но все же, оживлял настроение всей компании, и как бы даже чуть заглушал непрерывные шумы-крики сельвы, которые не смолкали не днем, ни ночью.