Посещение часть 2

— Ты, урод! Отстань от девчонки! — Вроде спокойно проговорил Джованни. Это спокойствие могло обмануть кого-нибудь другого, но Хиггинс надо отдать ему должное почувствовал в нём серьёзного противника. Он подобрался, готовясь к схватке:

— Что, хочешь оставить её только для себя? — спросил Хиггинс и потянул из ножен свой широкий нож, стараясь сделать это как можно незаметнее. При этом он уже почти совсем обнажил нижнюю часть тела Долорес.

— Ты с первого раза, не понимаешь? — Вновь проговорил Джованни и поднялся со своего ложа и встал на ноги. Приготовлений Хиггинса он не заметил, не считал он его хорошим бойцом.

— Оставь девчонку в покое! — Снова сказал Джованни и направился к Хиггинсу, собираясь поучить того хорошим манерам. Он считал, что в бытовой сваре оружия ему для этого не понадобится, несмотря на то, что он был сложением худощавее Хиггинса, и ниже ростом.

Хиггинс продолжал вроде как отстранённо заниматься другой одеждой Долорес — теперь видно он решил раздеть её полностью.

Всё же недавний сон повлиял на реакцию Джованни не лучшим образом. Когда он уже приблизился к Хиггинсу, тот вдруг стремительно привстав с колен, неуловимым движением выхватил нож и воткнул его в низ живота Джованни, проведя режущей его кромкой вверх.

Такого предательского удара Джованни не ожидал. Не ожидал именно в этой обстановке. Какое-то время он ещё стоял на ногах. Пока Хиггинс лёгким движением не толкнул его, вытаскивая нож из раны. Если бы сзади него не было ствола пальмы, Джованни упал бы навзничь. Но ствол послужил опорой и Джованни, в результате соскользнув по нему спиной, оказался в положении сидя, с подтянутыми к животу коленями. Это, в какой-то мере приостановило выпадение внутренних органов из его располосованного живота.

А Хиггинс, до конца раздев Долорес, теперь с будничным бормотанием раздевался сам. Джованни теперь видел перед собой невменяемое животное, с медлительностью хищника, собирающегося совершить акт совокупления.

— Ты сдохнешь обязательно, "даго"*! Но напоследок посмотришь, как я буду драть эту суку! Надеюсь, это зрелище понравится и скрасит твои последние минуты!

* * *

Уже на подходе к месту ночной стоянки Пётр услышал, слегка приглушённый звуками сельвы пронзительный крик Долорес, сразу же оборвавшийся. Чувств, сходных с чувством любви, Пётр к ней не испытывал, не из-за того, что она была дурна внешностью или характером. Нет, просто в уме у него был заложен другой, если не сказать чтобы идеал любимой женщины, с которым образ Долорес не совпадал по многим параметрам. Только по этой простой причине он пока не желал отвечать взаимностью на её, всё сильнее проявляемые чувства.

Тем не менее, он ещё раньше дал себе слово вытащить ей из этого "дерьма", в которое она угодила, поверив авантюристам. И теперь он лишь мог гадать и испытывать чувство досады смешанной со злостью, не столько на своих спутников, сколько на себя — оставил девчонку в одиночестве — не лишилась ли она уже по этой причине жизни. Когда он уходил, она ещё спала, да и была ещё какая-то надежда на Джованни — тот хоть и был "мафиози", но выглядел, да возможно и был более порядочным человеком по сравнению с добропорядочным янкесом — Хиггинсом.

Пётр ускорил передвижение, но шум, производимый им, мало отличался от естественного фона сельвы, учуять его смог бы, наверное, только коренной обитатель, да и, то не каждый.

И всё же он немного опоздал. На месте стоянки у корня пальмы сидел Джованни, зажимающий окровавленными руками свой живот. Перед ним стоял уже почти голый Хиггинс, что-то ему недовольно выговаривающий. Тут же у его ног лежала обнажённая Долорес, не понятно было жива ли она, или только без сознания.

Но слова Хиггинса, обращенные к Джованни, несколько проясняли ситуацию:

"Напоследок посмотришь, как я буду драть эту суку!"

Похоже, Долорес была ещё жива, если только Хиггинс не был некрофилом.

"Совсем "пендехо" съехал с нарезки!" — Мелькнула мысль в голове у Петра, он больше не собирался слушать бредовые излияния гринго.

Дальнейшие его действия можно было сравнить со стремительным сгустком энергии, промчавшимся по поляне, после чего Голый Хиггинс уже лежал без активных признаков жизни, руки за его спиной Пётр связал его же собственным ремнём.

Лёгким движением руки он проверил наличие пульса у Долорес, которая уже начала постанывать, и присел перед Джованни.

— Что с тобой?

— Мне конец, Русо! Я оплошал.... Этот проклятый янки оказался слишком шустрым в своей подлости. Теперь я даже не смогу отомстить!

— В этом отношении будь спокоен. Он своё получит! Я даже постараюсь, чтобы ты это увидел!

— Это зрелище для меня будет более приятным, чем то, что он мне обещал... — криво усмехнувшись из последних сил, проговорил Джованни. — Но у меня к тебе будет одно последнее поручение. Последнее. Мне больше ничего попросить.... В кобуре имеется кармашек, где адрес и имя моего отца. Отдай ему этот пистолет с патронташем. Не буду скрывать в патронташе драгоценные камни, в них я разбираюсь.... Разбирался. Пистолетом можешь пользоваться, но потом верни его отцу. Я знаю — драгоценности ты тоже не возьмёшь.... Я знаю, у тебя получится! Ты — русский! — Язык Джованни уже заплетался, последние силы уходили из него. — Передай моему отцу, что я умер ЕГО СЫНОМ! И пожалуйста, пока я ещё жив.... Сделай, что обещал... — Джованни замолчал, но глаз не закрывал. Он ждал...

Пётр понял. Он встал. В этот момент стала приходить в сознание Долорес. Мутным, непонимающим взором она осмотрела место стоянки, которое стало местом преступления. Она никак не могла понять, что здесь произошло, пока она была без сознания. Она лишь поняла, что лишилась своей одежды, и лишилась в полном смысле. Те обрывки, во что превратил её одеяние Хиггинс, одеждой уже служить не могли.

И ещё ничего не понимая, она оказалась свидетелем того, как Пётр Русо подтащил голого Хиггинса, со связанными руками ближе к Джованни и начал приводить его в чувство серией пощёчин. Как оказалось, в себя тот уже пришёл. Только из врождённой "хитрозадости" выжидал, что дальше последует, когда убедился, что развязать руки сам себе не сможет. Ничего хорошего он для себя не ждал, и даже не надеялся.

— Долго я с тобой разговаривать не буду! — сказал Пётр, обращаясь к Хиггинсу. — Джованни ждать не может, поэтому ты умрёшь не с теми мучениями, каких ты заслуживаешь, но и не совсем сразу. Надеюсь, Джованни это порадует.... Напоследок!

Пётр взял в руки тот широкий нож, который ещё был в крови Джованни и приблизился к телу Хиггинса. Да, теперь в его понимании это было уже тело, а не человек, да и нормальным человеком оно никогда не было.

И вот теперь Хиггинс заверещал, несмотря на то, что его ещё никто не трогал. Он сумбурно что-то вопил о том, что он не хотел и всё получилось случайно, и он отдаст всю свою долю золота, лишь бы ему сохранили жизнь....

И тогда Пётр мрачно ухмыльнулся.

— Золото? В этом всё дело. Все корни вашей ублюдочной цивилизации.... — Он нашёл среди вещей кожаный мешок Хиггинса с его вожделенным золотом и вскрыл его.

— Ты сейчас поймёшь, как нам нужно твоё золото.... Нож у тебя хороший, им вполне можно сделать сеппуку, как говорят японцы, но они делают это сами, умирая, сохраняют свою честь, а ты чести не имеешь, и я вспорю тебя как свинью... — С этими словами, он почти без усилий провёл лезвием ножа поперёк живота и под дикий вопль Хиггинса живот раскрылся. Словно не слыша ничего, русо опорожнил в открывшийся разрез мешок, засыпая внутренности Хиггинса золотом, которого он так жаждал. По полянке расползлась неимоверная вонь, от распоротого брюха Хиггинса и других испражнений, которые из него вынесло. Вот почему-то от Джованни так мерзко не пахло...

— Нажрись до несварения! — Сказал Пётр, заталкивая это золото в распоротое брюхо.

— Джованни, ты удовлетворён? — Обратился Пётр к умирающему итальянцу.

— SЛ! — с силой улыбнувшись, выдохнул Джованни и закрыл глаза. Вместе с этим, словом из него ушли остатки жизни, но было видно, как на его лице застыла умиротворённая улыбка, показавшая, что местью он удовлетворён.

Хиггинс продолжал причитать, но всё тише и тише — жизнь медленно уходила из него.

Долорес вновь оставило сознание. Для неё обморок сейчас был уже лечебной процедурой. Такой бойни она никогда не видела. Даже мерзкий запах не смог помещать ей, провалиться в спасительное небытие. А Пётр Русо, чуть в стороне приступил к выкапыванию могилы для Джованни. Хиггинс же предназначался для кормления живности, которой сельва богата и которой постоянно требовалась пища....

ГЛАВА 7

"Крул'л" в руке немного потеплел. Таким образом, он давал сигнал о своем положительном отношении созвучию мыслей Рики.

Он "одобрял" ее намерения. В случае "недовольства" кристалл стал бы ледяным на ощупь. "Крул'л" хоть и был разумным кристаллом, в той степени разумным, если считать, что разум его просыпался только в контакте с тахал'гом, реагируя на его психическое состояние. Без такого своеобразного симбиоза эти красивые кристаллы рубинового цвета, наверное, никогда бы не смогли самостоятельно иметь таких свойств как: чувствовать, улавливать эмоциональный настрой, понимать и оттачивать разумность, приобщаясь, таким образом, к эмоциональной и мыслительной сущности своего "хозяина-друга".

Со временем почти каждый из тахал'гов становился обладателем и "носителем" своего "крул'ла", получая его в младенчестве, и молодой кристалл начинал свою разумную жизнь вместе со своим тахал'гом-носителем, ибо отделенный от него — становился обыкновенной цветной стекляшкой. Каждый из носителей сам приноравливался к внешнему общению — если сам "крул'л" стабильно угадывал всё, что от него желал носитель, то обратная связь была вот такой опосредованной, как правило, незначительно повышение температуры кристалла. "Крул'л" не владел способностью речи, также как и телепатическими возможностями, во всяком случае, за всю историю симбиотических отношений, такого не случалось.

Это произошло в период расцвета той общественной формации, которая на Земле называется феодализмом. Уже существовала развитая система письменности, зачатки сталелитейного производства по изготовлению доспехов, оружия и орудий труда, расцвет сопутствующих ремесел. Именно у ремесленников впервые проявились созидательные особенности симбиоза, причины которых они не понимали. Просто в какой-то момент у мастерового вдруг получилось изделие, о котором он мечтал, но не чаял когда-нибудь воплотить в жизнь.

В похожем состоянии вдруг оказались военные. Все их боевое искусство многогранно расширилось, но с небольшой вначале не замеченной особенностью — кардинально снизилась агрессивность и тяга к кровопролитию. Как-то незаметно битвы армий переросли в массовые состязания по демонстрации искусства владения холодным оружием, причем зачастую, совсем бескровными, а случайные ранения заживали в рекордно короткие сроки.

По мере своего "вживания" в земное общество перед Рикой вставали вопросы, которые в обычное время перед нею не возникали. Не было для этого питающей для них почвы. Её удивляла неудержимость и жажда жизни аборигенов, их стремление познать, и успеть, что-то сделать, несмотря на очень короткую продолжительность своей жизни. Они брались за грандиозных задачи, при этом зная, что не смогут дожить до окончательного их решения. Страсть, необузданность — вот что наблюдала Рика в людях. Она не была привычна к такому темпу жизни.

В недрах крул'ла электромагнитная, как она начала понимать Рика, жизнь, также была стремительна — физические законы, о существовании которых она знала давно, здесь также давно были открыты. Знание этих законов учитывалось в деятельности людей.

Рика не совсем могла понять, почему при стремительности жизненных процессов крул'ла, жизнь тахал'гов оставалась размеренной. Похоже, что "почти бессмертие" как-то расхолаживало деятельность её соотечественников. Зачем спешить сделать что-то сегодня, когда и завтра на это будет иметься время. Может ли крул'л "подстёгивать" стремление тахал'гов в их деятельности. Наверное, может, но самостоятельно этого не делает — тогда симбиоз станет обратным? Камень будет управлять тахал'гом? Но ведь тахал'г может сам дать команду крул'лу подстёгивать своего носителя. Но тут уже всё зависит от тахал'га — не каждый захочет давать такую команду. Уже сказывалась приверженность к размеренному темпу жизни.

И теперь Рика начала задумываться, как они — тахал'ги, пришли к такому положению. По сравнению с людской жизнью их жизнь можно было назвать неспешным существованием. Но ведь когда-то всё было по-другому. Даже обладание крул'лом не отменяло необходимости в познании мира, всё равно надо было учиться жить и для этого мыслить. А скорость мысли вполне сопоставима со скоростями жизненных процессов крул'лов.

Высокий полет мысли, мечтаний, несмотря на открывшиеся почти неограниченные возможности в то же время оставался в рамках инерции, основанной "приземленных" представлениях о действительности, в пределах бытового уровня развития цивилизации.

Известно, что для того, чтобы понять, придумать и воплотить какой-либо механизм в вещественную форму, надо его "прочувствовать", представить до мелочей, до мельчайшего винтика, если таковой там имеется. А для этого все равно нужно было учиться, в том числе и на ошибках. Никто не сможет без соответствующей подготовки понять и воспользоваться всей полнотой "свалившейся с неба" технологии будущего. Для этого необходимо "созреть" как в умственном, так и в моральном, смысле, на что потребуется не только время, но и целеустремленность. Благодаря "крул'лам" время у тахал'гов появилось, а вот для остального, пришлось приложить немало усилий. В какой-то мере прогресс подстегивало то обстоятельство, что накопленный опыт не приходилось передавать последующим поколениям, тратя в ускоренном темпе на это большую жизнь своей сознательной жизни. B то же время, процесс такого познания замедлялся. Учить, конечно, приходилось помощников и будущую смену, но цивилизация при этом развивалась не скачками, а достаточно медленно, но в верном направлении. Многое задуманное можно было осуществить еще при жизни изобретателя.

Такое течение жизни не могло не отразиться на характере тахал'гов. Они не привыкли спешить, как "короткоживущие" по сравнению с ними, расы. Было ли это лучше, оптимально? Теперь Рика начала в этом слегка сомневаться. И она задумала своеобразный эксперимент — на время расстаться со своим "крул'лом".

Она "поинтересовалась" у своего симбионта — разделяет ли он её мнение, и будет ли согласен на такой эксперимент. Ведь в отличие от Рики, он на это время просто окажется "выключен" из жизни, превратившись в обыкновенный кристалл.

"Да..." — ответил крул'л.

ГЛАВА 8

Александр Петрович Тимофеев с детства любил смотреть на звёзды. От этого он получал своеобразное опьянение величия, вроде хаотично разбросанных среди черноты ярких блестящих звезд. Древние предки тоже смотрели в ночное небо и выделяли и объединяли эти блёстки в определённые группы, по их мнению, представляющих собой изображения людей, животных, крупных насекомых, тем самым населяя великий космос понятными для себя символами. Он ещё в школе после первых уроков по астрономии начал самостоятельно изучать небо, и как предки видел в нём не просто звёзды, а соответствующих древним представлениям животный мир планеты Земля. Вот стрелец, натягивающий свой лук, вот Большая и Малая медведицы, в его представлении перебирая лапами, совершают свой путь. А вот Раки и Скорпионы подыскивают свои жертвы.... По его представлениям небо было нескончаемым миром, живущим по своим правилам. И Солнечная Система с планетой Земля, на которой он сам находился, были частицей этого необъятного мира. Он в эти вечерние встречи с блистающей чернотой Вселенной понимал её величие и принимал его на себя.