День непослушания

12 июня, вечер. 13 июня, день. Андрей Комаров.

Я накрыл папу и маму покрывалом. Не знаю, как все это правильно следует делать (поминать, хоронить), какие обряды совершать, какие молитвы читать. Да и не религиозный я. Честно сказать — никогда не задумывался над такими понятиями как бог, религия и все такое прочее. Бабушка пыталась мне что-то по этому поводу говорить, пенять на то, что крестик не ношу, и все такое прочее, но дед ее остановил: "Не лезь к парню. Созреет — сам поймет. А не поймет...не в Вере дело. Знаю таких верующих козлов, что на них клеймо ставить негде. И знаю неверующих, которым с легким сердцем доверил бы свою жизнь. Сам должен к этому прийти!" На том мое религиозное образование и закончилось. О чем теперь и жалею. Мне показалось ПРАВИЛЬНЫМ прочесть над моими родителями молитву — любую. Самую простую. Но я ее не знал. И от этого мне стало горько.

К вечеру я уже вполне спокойно передвигался по квартире, и мне очень хотелось есть. Очень. Да это и понятно — пролежать несколько дней в отключке, да еще и с высокой температурой — небось, весь подкожный жир испарился. У меня его и так было немного — постоянные тренировки, пробежки, скакалка, да и рос я так интенсивно, что все вокруг удивлялись — мол, и куда молодая поросль тянется?!

Есть, когда в соседней комнате лежат твои мертвые родители как-то странно и стремно, но во-первых — есть очень хотелось, во-вторых — я обещал папе выжить. Я последний в нашем роду, и должен его продлить. Иначе нельзя. Я должен!

Хорошо, что электричество еще есть, и газ тоже есть. Когда они отключатся — я не знаю. Когда-нибудь отключатся. Системы электро— и газоснабжения не вечны, за ними нужно следить. Жахнет газопровод — вот и конец отопления. И скорее всего это произойдет к зиме. Или зимой. Вся пакость обычно происходит зимой. Хмм...кроме смертельной эпидемии вируса. Наверное.

Холодильник был забит продуктами — отец успел позаботиться и об этом. В морозилке — мясо, мясные полуфабрикаты, на полках сыр, молоко, овощи, масло, все, что нужно для нормального питания. Рядом с холодильником — ящик тушенки, ящик сгущенки, мешок с крупами — рис, пшенка, овсянка. Мешок картошки в углу. Успел папа запастись.

Начистил картошки, помыл под краном (вода тоже пока есть), задумался — воды надо набрать. И тут же вспомнил — в зале несколько здоровенных бутылей с водой. Папа! И это продумал!

Картошку сварил целиком, бухнув в нее банку гостовской тушенки. Подсолил, бросил лаврушку — пойдет! Папа меня учил готовить, сам он очень недурно готовил — говорил, жизнь заставила научиться. И еще говорил — мужчина должен уметь все: и дичь добыть, и башку врагу прострелить, и плов узбекский приготовить. На то он и мужчина, чтобы уметь! Единственное, чего мужчина никогда не сможет — это родить. Тут уже все права у женщин! Хотя и тут без мужчины никак не обойтись.

Мама ругалась — солдафонский юмор! Чему, мол, сына учишь?! Но смеялась. Они вообще хорошо понимали юмор, мои родители. Как начнут смеяться — ну не удержаться, сам хохочешь, даже если и не понял — о чем смех.

Поел, попил чая с джемом — тоже из папиных запасов. И пошел спать. Вечер, что можно делать ночью?

Прежде чем улечься спать — попробовал влезть в интернет. Увы, не получилось. Похоже, что станции отключили, или они просто сломались. На телефоне тоже ничего разглядеть не смог — связи нет. Уже вырубилась? Это плохо. А хотя...куда мне звонить? И зачем? Вот если были бы рации, и...и что? Опять же — с кем связываться? Хотя...как я мог забыть? С тем же Митькой Кругловым! Как теперь с ним состыковаться? Если только поехать на Гору. Тут недалеко, четыре километра, час ходьбы. На "Гранте" — пять минут езды.

Утром. Все — утром!

Ох, черт — забыл! Что там папа сказал насчет пистолета? А я как-то и...дурак! Я — дурак! Надо менять систему мыслей. Теперь я живу в постапокалиптическом мире, эдакий Фоллаут. И мне нужно опасаться. Кого опасаться? А вот того же Вадика. Он ведь меня ненавидит. А теперь, когда власти нет, закона нет — у него руки развязаны.

Ооо...теперь его время! Время беспредельщиков! Папа точно мне сказал — надо вооружаться.

Пошел к шкафу, пошарил...есть! Вот она — "Капитал"! Да, папа еще тот шутник. Что может быть капиталом для военного? Во что он вложится? В оружие, конечно. И теперь этот "капитал" дороже всяких денег. Денег — мусор, их есть не будешь, из них не выстрелишь. А вот пистолет...

Раскрыл, секунд пять смотрел, затем аккуратно достал из вырезанного в страницах ложа мирно спящий там пистолет. Тяжелый, черный, с красивыми красно-коричневыми пластиковыми щечками рукояти. В центре щечек — звезды.

Почему-то удивился — не такой уж и большой он, этот пистолет. Или я вырос? Когда мы с папой ходили в тир, он учил меня стрелять, мне казалось — пистолет тяжелый, огромный, как киношный большевистский "маузер". Наверное, вырос — теперь пистолет лег в мою руку легко и приятно, рукоять сделана будто специально для меня.

Выщелкнул магазин — как ни странно, он был полон. То ли всегда был полон, то ли папа успел его набить в связи с событиями. В патроннике патрона не было.

Пошарил еще — нашел картонную коробку с патронами и запасными магазинами. Три магазина, и две коробки с патронами. Пересчитал — в каждой шестнадцать штук. Итого тридцать два, и в магазине восемь — сорок штук. Хватит пострелять, если что. Да, против автомата не катит, но если докопается шпана вроде Вадика...милое дело!

Задумался. Смогу ли выстрелить в человека? Думал недолго — смогу. После того, как я щупал шеи моих родителей, после того, как накрыл их простыней, поцеловав в лоб — смогу. Я — смогу!

Особенно в такого, как Вадик. Он заслуживает смерти, мразь! Я про него такого наслушался...думал — врут, но он сам мне сознался. Вернее — похвастался. Мол, знать мало, пусть еще докажут! Даже вспоминать не хочется! А я ведь с ним почти дружил, идиот! Он даже дома у нас бывал, маме понравился — вежливый, культурный. И только папа потом сказал: "Нехорошие у него глаза. Твое дело сынок, но парень этот нехороший. Осторожнее с ним!"

И папа как всегда оказался прав. Вадик вдруг решил поделиться радостным впечатлением, после того, как расстрелял собаку, привязанную на цепь из поджига, а когда та, раненая спряталась в конуру — сжег ее живьем. И рассказывал это едва не пуская слюни, с радостно восторженным лицом идиота.

И я ему дал в морду. От души, так, что аж кожу на кулаке распорол до кости! Потом долго заживало — яд с вадиковых зубов попал в раны. Но и ему досталось хорошо. Зуб я ему выбил. И нос хорошенько поправил.

Скандал был — ой-ей! Вадиковы родители прибежали в школу! Подняли шум до небес! Папу моего вызвали к директору! Долго ели ему мозг, попугивая всяческими карами вроде отчисления сына и отправки его в спецшколу, где он будет отбывать вместе с такими же как он убийцами и негодяями.

Папа быстро поставил их на место. Во-первых, сказал, чтобы они придержали язык. Его сын не убийца и негодяй. А если они посмеют еще хоть слово сказать в таком тоне, он будет очень рассержен, и устроит им проверку на предмет того, как воспитывают учеников в этой школе.

Тут надо знать — все школы ужасно боятся всяческих проверок и совершенно не хотят выносить сор из избы. Им тоже будет несладко, и они прекрасно это понимают (это я подслушал разговор между папой и мамой). Всегда есть и финансовые нарушения, и люди, которых обидело руководство школы. При умелом прессинге директору и завучу небо с овчинку покажется.

А потом он рассказал, за что я дал Вадику в рожу. И припомнил еще несколько событий — участником которых был Вадик. Папа все-таки мент, и не из последних, и раскопал все, что мог. Благо что корпоративную помощь еще никто не отменял. И выяснилась такая неприглядная картина, что родители Вадика сочли за лучшее быстренько свалить из этой школы, и даже переехать на Гору из Юбилейного. Чтобы не попасть под горячую руку тех, кому папа обещал озвучить — кто царапает машины, кто гадит на коврики, кто убивает собак и кошек. Тут ведь какое дело — мой папа всегда говорит...говорил, что если некто задастся целью найти — убийцу ли, вора, или хулигана, он обязательно найдет. Только должна быть правильная мотивация. Дельная мотивация. Всегда есть зацепка. Всегда! И всегда можно раскрутить дело. В данном конкретном случае — поговорить с детьми, поднять сводки происшествий, сопоставить кое-что, и пообещать дать делу ход.

После того, как я сообщил отцу, что его вызывают в школу, и рассказал — по какой причине, он ничуть не удивился, и только спокойно попросил объяснить — за что я избил Вадика. И когда я рассказал, он кивнул головой и мрачно выдал: "Таких надо убивать. Жаль, времена не те". И все.

А на следующий день (я этого не знал) он оставил все дела и развернул такую бурную деятельность, что по моим прикидкам на него работали тогда не меньше двадцати человек — ходили, узнавали, расспрашивали, выясняли, брали объяснения. Опера, инспектора ИДН, участковые. Все уважали моего отца, и знали, что он услуги не забудет. Вот и результат. Вадик с родичами свалил, а школьная власть сидела тихо-тихо, меня не обижала. И вообще не замечала. Я невидимка! Неприкосновенный невидимка!

А после посещения "любимой" школы он мне сказал: "На будущее — если бьешь негодяя, то если есть такая возможность, делай это в укромном месте, а не на глазах сотни учеников. А если прихватят — молчи, и ничего не говори, даже если тебя станут уговаривать, мол, сознайся, повинись, и ничего тебе не будет. Будет. А ты не будь дураком. Не пойман — не вор!"

Кто-то скажет, что это его поучение очень сомнительно, что надо быть честным и грудью встречать неотвратимое наказание и уметь принять заслуженную кару. Ну...мало ли кто чего ляпнет! Все это благоглупости и чушь. Мой папа реалист, и учил меня выживать. А в нашем мире можно выжить только так. Правда должна быть не только с кулаками, а еще и должна суметь соврать, если ее прихватили за наказание Зла.

Коряво? Но понятно. Надо жить реальностью, а не придуманными героями из фантастических книжек. А реальность именно такова: "Ничего не бойся, ничего не проси, никому не верь".

А еще папа сказал маме, которая слегка истерично начала выговаривать ему о том, что напрасно папа отдал меня в боксеры — я невоздержанный, а теперь еще и опасный для окружающих: "Я доволен своим сыном. Он справедливый, добрый, и не даст в обиду слабых. Он не издевается над животными, не будет издеваться и над людьми. И если он дал в морду подлецу — значит, так было надо. И замолчи сию минуту! Я делаю из сына настоящего мужчину, и вижу, что у меня это получается. Вопрос закрыт!". И мама правда замолчала. Дулась дня два, косилась на нас как цирковая лошадь (папино выражение!), а потом все пошло как обычно. Тем более что вся история завершилась как надо, и даже лучше, чем предполагалось.

Ночь я спал не то чтобы беспокойно...даже не знаю, как это назвать. Как можно быть спокойным, когда за стеной у тебя лежат мертвые родители, а весь мир провалился в Ад?! Это даже не сон, а какое-то забытье. Ну как у двигателя, который не может работать вечно, тратить бензин, если автомашине не нужно никуда ехать. Просто повернул ключ, и...заглох. Забылся.

Никаких снов не снилось, и слава богу. Только уже когда просыпался, ощущение было таким, как если бы я не спал, а вот как раз сейчас вынужден погрузиться в кошмар.

Нет, я этого не передам словами. Мозг не хотел просыпаться. Хотелось лежать с закрытыми глазами пока весь этот кошмар, творящийся вокруг, совсем уже не исчезнет. Дурной сон, в котором я один, и нет ни одного родного человека на всем белом свете.

Начал я с завтрака, хотя и не хотел есть. Кто знает, что там, впереди? Где окажусь? И лучше быть сытым, чем...голодным и больным. Поел, и стал собираться в гараж.

Наша "Гранта" стоит в гараже, так что придется идти минут пятнадцать. Вообще-то гараж в Юбилейном — это почти половина стоимости квартиры. Дорогая штука! Не у всех есть! Особенно — рядом с домами, чтобы всего пятнадцать минут шагать. Большинство ставят машины возле подъездов, или на далеких автомобильных стоянках, да и там места особенно-то и нет. Машин много, парковок мало — дома строили так, чтобы...хмм...отец всегда ругался: "Идиоты, что ли?! Ну почему надо строить вот так?! Наставили башен, а парковок нет! Стоянок нет! И что получается?! Люди бьют друг другу морды из-за парковок! Ставят машины у дома — воры сливают бензин, вскрывают машины, снимают колеса! А мне потом расследуй — кто это там помародерствовал?! Зачем мне это надо?! Идиоты, а не архитекторы!"

Гараж он купил по случаю, у какого-то дедка, успевшего нахапать их сразу четыре, или пять. Купил по тем временам дорого, но был очень доволен — сейчас такой гараж стоит раза в три дороже, а то и в четыре. Да и не продает никто. Дефицит! Там у нас и всякие инструменты, и вещи, которые дома хранить стремно. И...лопаты. Вот за лопатой я туда сейчас и шел. И за машиной. Пока я не знал, где буду хоронить родителей, и не знал, как положу их в машину. Но знал, что мне придется это сделать. Я их так не оставлю. Ни за что.

Уже от дверей вернулся — пистолет! Пистолет забыл! Обещал папе всегда с ним ходить, а теперь забыл. Вот бы для него еще и кобуру найти...наплечную. Оперативную. Должна ведь где-то быть кобура, точно. В охотничьих магазинах? Точно, в охотничьих, когда с отцом ходил патроны покупать, видел там кучу травматов и к ним кобуры скрытого ношения. И не скрытого. Сейчас же пришлось совать как в киношках-боевиках — за ремень сзади, и все время казалось, что сейчас пистолет стрельнет, и прямо в задницу. В анус. И тут же дурацкая мысль — а если пуля пройдет через задницу — откуда выйдет? Через писюн? Наверное, его оторвет.

И так мне стало беспокойно, так тоскливо при возникшей перед глазами картинке оторванного писюна, что я сдвинул пистолет на ягодицу, и теперь думал о том, как пуля оторвет мне ползадницы. Но это казалось все-таки не таким страшным, как оторванный писюн.

Ходить с пистолетом в открытую не решился, надел поверх майки смесовый жилет, купленный мамой в спортивном магазине, фирма "Коламбия". Он мне ужасно нравился — и легкий, и красивый. Хотя и дорогой (мама ругалась, но купила). Жилет прикрыл рукоять пистолета, торчащую из-за пояса.

Когда вышел на лестничную площадку — автоматически запер дверь на ключ. Хотя чего там было запирать? Чего бояться? От кого прятаться? Если девяносто процентов людей в мире просто умерли. Больше девяноста процентов — никто точно не знает — сколько именно. Ведь оно как в наше время было — в каждой семье самое большее два ребенка. И какой шанс того, что они будут от десяти до пятнадцати лет возрастом? А если и вообще один ребенок? Вот и получается — выжили в лучшем случае один из десяти, а то и один из двадцати. Скорее всего — последнее. Я соображаю неплохо, считаю тоже неплохо. Было вчера и сегодня время подумать...

На лестничной площадке трупов не увидел, на лестнице и ниже — тоже. Хотя почему-то ожидал, что все будет просто завалено трупами. Но скорее всего люди умерли у себя дома. Ведь первая реакция родителей на больного ребенка — какая? Броситься к нему, и начинать лечить. И вызывать врачей. А когда врачей нет — сидеть возле ребенка пока он не очнется, или пока не умрешь. Как мой папа. И как мама. Пофигу все — весь мир пусть рухнет, но мой сын (дочь) будет жить! Скорее всего, не все так просто, но...что-то мне не верится в самоотречение людей, которые бросят своих близких и кинутся спасать мир. Тем более, когда знают, что мир уже не спасти.