А значит, должен быть другой выход. И, кажется, он нашёлся.
О том, чтобы отойти в сторону и уступить дорогу Имару, и речи не шло. Теперь Веч в неоплатном долгу перед ним, но, кровь из носу, приложит все усилия, чтобы не упустить шанс, подаренный судьбой. Права была старая нянька, выпроваживая Веча в дорогу, знать, не соврали духи, нашептав, что звезды сойдутся единственно верно, чтобы изменить его жизнь.
Вздрогнув, обернулась она, наверное, испугалась шороха за спиной. Ан нет, показалось, это ветерок балуется с листвой и травою.
Вытерла слезы, помогая подолом блузки, пригладила волосы и побрела по дорожке в дом.
Скоро погас ночник, затихли звуки в домике, и на небосвод выполз лунный блин.
Спи, северная пери, завтра у нас будет долгий день.
_____________________________________________
Хику (на даганском — тхика) — состояние полного блаженства, нирвана. В действительности — коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге — смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.
Рубаб — смычковый музыкальный инструмент
Джемба — вид барабана
Аффаит — особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.
Дамран — праздник лета в Доугэнне
Ойрен — слабоалкогольный шипучий напиток, похожий на квас
Vikhar, викхар — толкователь правил, законов, обычаев. В Амидарее юрист, защитник
Кандыр — женская половина дома
Бохра — арена под открытым небом для зрелищ, с рядами поднимающихся сидений.
Вира — денежное или материальное возмещение за преступление, проступок.
Смесок — ребенок-полукровка, чьи родители принадлежат к разным нациям.
Калым — выкуп. Как правило, калым вносит жених родителям невесты
Htod im Luna — Меня зовут Люня
Рикитим — человек, разбирающийся в специях, приправах и пряностях
Маддабы — брачные, свадебные браслеты
Сагриб — охранник, сторож
3
Безопасность. Защита. Уверенность. И солидарность.
Забытые ощущения и оттого непривычные.
Пожалуй, это главное и самое важное, что получила Айями, приехав с семьей в Беншамир. Не нужно запираться на сто засовов, не нужно остерегаться злых слов и недобрых намерений, а об угрозе недоедания и подавно не думается.
Опасения о рабстве, непосильном труде и голодном изморе разбились вдребезги. В действительности оказалась светлая комната в домике, сподручная работа на фабрике и разнообразный рацион, пускай не изобильный, но и без растягивания остатков каши на день или на два.
Поселок назывался Рамалиной — в память амидарейского города, сожженного и сровненного с землей при наступлении даганской армии. Беженцы, спасшиеся из огненной западни, первыми заселились в свежепоставленные дома в поселке. Чтобы не нагнетать обстановку конфликтами с горожанами и обезопасить амидарейцев от произвола, поселок обнесли стеной, а для сообщения с внешним миром поставили ворота. Они не запирались, но охранялись, хотя Айями рискнула бы выйти в чужой враждебный город в последнюю очередь, впрочем, как и остальные амидарейцы.
Рамалина условно поделена на две части. В одной половине живут одинокие женщины с детьми, в другой — семейные пары и одинокие холостые мужчины, но общаться меж собой и тем, и другим не запрещено, к тому же, на семейной половине сосредоточены все важные здания посёлка — школа с библиотекой, кладовая, детский сад, ясли, лазарет, купальня, есть даже танцплощадка.
Одинокие мужчины оказались в Рамалине после тяжелых ранений, попав в плен. В Даганнии их выходили и предоставили выбор: вкалывать в шахте или отправиться на поселение в Беншамир. Среди них много увечных — израненных, безногих, безруких. Есть мужчины, попавшие в плен после капитуляции, их держали в тюрьмах и лагерях Амидареи, а потом депортировали сюда, кому-то из них повезло, их отыскали жены и согласились уехать вместе, чтобы не разлучаться.
В поселке организована водоподача и водоотведение. Как сказал Имар, по этому поводу в Беншамире ворчали, что чужеземцев обеспечили комфортом раньше, чем даганнов.
— А чего тут думать? Копай и клади трубы, не изгаляясь. В городе нужно изворачиваться, здания построились раньше, чем началось благоустройство. Чтобы проложить трубопровод без сноса здания, нужно иметь большую выдумку, — поделился он инженерными трудностями.
Экономя на материалах при возведении жилья для амидарейцев, строители устанавливали общую коробку, деля ее на несколько хозяев — с общими стенами и отдельными дверями на четыре стороны света. Если увеличится семья, с легкостью можно убрать перегородку, добавив лишнюю комнату. Семья Айями приехала в числе последних беженцев, им досталась комната в полупустом доме. С противоположной стороны живет Анастэль с двумя детьми. И та, и другая семья занимают две комнаты, а оставшиеся две — пустуют.
— Столько места пропадает, почему нельзя убрать перегородки и расширить помещение? — посетовала Айями.
— Даганны не разрешают. Сказали, вторая комната добавится лишь при увеличении семьи, — пояснила Анастэль: — Сама подумай, как можно её увеличить?
Правильно, только появлением еще одного ребенка. Или двух. А у ребенка должен быть отец. Потому и обменялись соседки многозначительными взглядами.
Вот и стоят полупустые дома, правда, их немного. Планировался поселок на полторы тысячи эмигрантов, включая детей, в реальности же в домиках проживает чуть больше тысячи человек. И все равно это ого-го сколько народу. И среди них — ни одного земляка Айями, к её удаче.
Зато для беременных женщин и матерей с младенцами созданы комфортные условия в части просторного жилья, бытовых удобств, обеспечения питанием, одеждой и прочими вещами, и не потому что младенцами являются смески*, как их назвала Анастэль в разговоре, а потому что к матерям и детям у даганнов принципиально бережное отношение.
В жилищах скудная обстановка — самая необходимая мебель, как и посуда, и прочая утварь, но и этого более чем достаточно. И поставить своей целью улучшение условий проживания за счет пополнения численности даганской народности особого желания у Айями нет.
На одном поезде, помимо неё и её семьи, приехали три женщины с детьми, позже прибыл последний состав с двумя беженками, и на этом появление новых переселенцев в Рамалине прекратилось. Конечно же, к новичкам, приехавшим из Амидареи, проявили повышенный интерес на обеих половинах поселка, вернее, к привезенным ими новостям. Что там, на родине? Что стало со столицей? Правда ли, что даганны покинули завоеванные земли, и можно возвращаться на родину? С жадным любопытством расспрашивали, но Айями рассказывала скудно, растерявшись интересом к своей персоне, было бы гораздо спокойнее, если бы её не замечали. Она неустанно твердила про себя свое новое имя и, бывало, путалась, как и Эммалиэ, но они обе старательно поправляли друг друга. И Имар звал ее чужим именем, но тоже забывался, порой называя по-прежнему, и то хорошо, что не прилюдно.
Для неразговорчивости имелась и другая причина.
По приезду и заселению, не успели женщины разобрать баулы и чемоданы, как раздался стук в дверь. Мальчишка-подросток, вежливо поздоровавшись, уточнил:
— Филавель лин Семина?
— Да, это я, — ответила настороженно Айями.
— Через час приходите в школу, бурмистр хочет поговорить с вами.
Приказной тон приглашения напряг.
— Это обязательно? — поинтересовалась Айями.
Мальчишка пожал плечами, мол, меня просили передать, а там уж ваше дело, соглашаться или нет.
— А где школа?
— На той стороне, — неопределенно мотнул он головой. — Десять минут ходу. Не ошибетесь.
И убежал.
— Пойдешь? — спросила Эммалиэ.
— Придется.
Не стоит начинать знакомство с местными амидарейцами с высокомерного игнорирования. Тем более, с местным начальством.
— Айя... Фила, будь осторожна со словами. Сначала думай, а потом говори, — растревожилась Эммалиэ.
— Лишнего не скажу, — заверила Айями. — А кто такой бурмистр?
— Наверное, тот, кто всем тут заправляет.
Какая она, здешняя власть? — вздохнула Айями нерадостно. Наверное, строгая и суровая, и порядки у неё такие же.
Поселок состоял из однотипных домиков, разделенных на квадраты перекрестиями улиц и огороженных аккуратными белыми заборчиками. Общественные здания располагались на другой половине поселка, противоположной той, где выделили жилище для Айями и её семьи. Уже позже она узнала, какое здание и для каких нужд приспособлено. Следуя логике, определила: если во дворике играют малыши — значит, это детский сад. С крыльца другого здания высыпала ватага мальчишек — наверное, это и есть школа.
У калитки разговаривали двое мужчин.
— Здравствуйте, — прервала их беседу Айями. — Как мне увидеть бурмистра? Я приехала сегодня.
— Пройдемте, — отворил калитку один из них. — Мы вас ждали. То есть, не вас конкретно, — исправился он, — мы ждали тех, кто приехал утренним поездом.
Для знакомства отвели комнату, очевидно, являвшуюся классом. Два ряда столов и стульев — для учеников, на гвоздиках — географические карты, портреты писателей и поэтов в рамочках. И не подумаешь, что школа находится в дикой варварской стране.
В классе ожидали несколько мужчин, расположившись за столами, точно ученики. Перед одним из них лежала карта, занявшая всю поверхность стола. Айями напряглась. Что им известно? О чем они будут спрашивать? Станут ли бросать презрительные обвинения в малодушном бегстве из Амидареи?
— Добрый день, — кашлянул один из присутствующих. — Я секретарь, на мне лежит вся канцелярская рутина в поселке. Это наш бурмистр, Хорхель лин Петру, — указал он на мужчину с аккуратной бородкой.
Бурмистр был зрел годами, рус и внимательно изучал новоприбывшую. Айями машинально прикрыла щеку ладонью, пряча малозаметный след от синяка, тот не успел сойти полностью, оставив бледно-желтый ореол. Позже она узнала от Анастэль, что бурмистр — полковник амидарейской армии, попавший в плен с тяжелейшим ранением. Вместо ноги у него костыль до бедра, скрываемый брюками, и при ходьбе полковник опирался на трость, а правая его рука висела плетью, но он не растерял военной выправки и умудрялся управляться рукой, не утерявшей здоровья. Должность бурмистра — выборная, и обитатели поселка наделили Хорхеля лин Петру полномочиями представлять их интересы.
Айями поздоровалась и, сев, замерла в ожидании.
— День добрый, — промолвил бурмистр, голос у него оказался тихий, но твердый. — Никакого особого умысла в нашей просьбе нет. Видите ли, многие из нас оказались в этой стране волей обстоятельств и против своего желания. Поселок функционирует почти три года, вот и представьте, как долго у нас нет достоверной информации о том, что происходит на территории Амидареи.
— Я не знаю ничего полезного, — поспешила ответить Айями.
— Полезной может оказаться любая мелочь, — заверил он. — Мы пришли к определенным выводам на основании рассказов очевидцев... беженцев, приезжающих в поселок. И хотели бы убедиться... Ваш рассказ может помочь и подтвердить наши предположения.
Айями пожала плечами, продолжая молчать.
Мужчины переглянулись.
— Из какого города вы приехали?
Айями назвала. Видимо, настолько маленький городишко, что вызвал затруднение с определением его местонахождения на карте Амидареи. Кое-как мужчины нашли нужное название среди параллелей и меридианов и поставили точку-отметку. Карта была испещрена похожими точками — беженцы приезжали в Рамалину из разных мест, в том числе, и оттуда, где проходили ожесточенные бои.
— Удивительно,— потер нос один из мужчин, разглядывая карту. — Фронт проходил выше, получается, город был нетронут.
— Да. В целом, — ответила Айями. — Сохранились все здания кроме тех, что грабили мародеры.
— Даганны бывали в городе?
— Они организовали гарнизон. Обустроили тюрьму, прачечную. Офицеры жили в гостинице.
— То есть, они пребывали в городе, начиная с капитуляции и до недавнего времени?
— Да, последние машины даганнов ушли из города недели две назад.
— Как вам удалось выжить?
— Я устроилась переводчицей.
— Вы знаете даганский? — удивился мужчина с уродливым рваным шрамом на лице, задевшим губы и подбородок.
— Более или менее. Основы языка знала со школы, но все равно пришлось учиться заново.
— В чем конкретно состояли ваши обязанности?
— Я переводила тексты. С амидарейского на даганский, — сказала Айями и замерла, ожидая обвинений в предательстве и продажности за брикет крупы.
— А прочее население?
— Выживали, как могли. Женщины работали прачками, медсестрами, поломойками. Комиссованные мужчины разбирали брошенные дома. Пленные из тюрьмы рубили лес, его вывозили в Даганнию.
— Составами или машинами? — уточнил секретарь.
— По-разному.
— Даганны ушли из города две недели назад. Почему вы решили покинуть город?
— Потому что жители повесили мою напарницу. И других женщин. Их наказали... — голос Айями сорвался.
— Вот, держите. — Ей протянули стакан с водой. Айями сделала глоток, руки дрожали, зубы застучали о стекло.
— Их наказали за сотрудничество с даганнами, — закончил фразу секретарь, а присутствующие и не подумали воскликнуть: "Так вам и надо, продажным бабам!". Наоборот, хмуро молчали и злорадства не выказывали.
— Садясь на поезд, вы видели границу? — спросил бурмистр.
— Да.
— Граница обычно бывает между двумя странами. С одной стороны — даганская территория. А с другой?
Айями молчала.
— Каково ваше мнение? Чьи земли теперь с другой стороны границы? — повторил бурмистр. Ни угрозы в голосе, ни требования дать ответ, простое любопытство.
— Риволийские, — ответила Айями.
— Вот видите! Всё сходится, — хлопнул ладонью по столу мужчина со шрамом.
— Погодите, Лионель. Почему вы так уверены? — обратился бурмистр к Айями.
— У нас в городе говорили: уйдут даганны — придут союзники. Все верили в это.
— Союзники — это хорошо, — сказал бурмистр, но по голосу его выходило, что ничего хорошего. — Союзники помогали нам в войне...
— проиграть! — закончил зло Лионель.
— Хотели бы вы, Филавель лин Семина, вернуться назад, зная, что безвластие закончилось, и наши союзники взяли бразды правления в свои руки? — спросил бурмистр, проигнорировав эмоциональный выпад соратника.
Знал он всё, и возможный ответ знал задолго до того, как пригласил Айями на беседу. Знал, но почему-то хотел услышать от нее.
— Нет, — ответила твердо Айями, глядя ему в глаза. — Даганны в неформальных разговорах советовали уезжать в их страну до того, как стает снег. Я не верила, а зря.
— Вот видишь, — вступил в разговор молчавший доселе мужчина, обращаясь к бурмистру. — Нашу страну поставили раком и е*ут, а мы здесь, заперты в варварском вонючем городе вместо того, чтобы изгонять предателей с нашей земли.
Айями аж глаза потупила, смутившись разухабистой руганью.
