Я, Николая Ii, Верховный Главнокомандующий

Под колокольный звон (как я позже узнал — "Праздничный благовест"), я ходил по "гарнизонам" с непокрытой головой и, прижимая руку к сердцу, говорил примерно следующее:

— Господа мужики! Так уж случилось — не доглядел, но воевать надо. Не за себя прошу — за Русь: стойте крепко мужики — как звонить перестанет, разрешаю сдаваться!

* * *

Прилетел вчерашний немецкий аэроплан... Покружил над селом, снизился над колокольней так низко — что было хорошо видно лицо двух лётчиков в очках. В этот раз к воздушному налёту отнеслись спокойнее — паники и выстрелов не было, но я решил похулиганить и, стоя на колокольне, показал немецкому пилоту "Fack". Тот видно, обиделся смертельно — поднялся чуть повыше и, очень неточно бросил на меня мелкую бомбу — попав в чей то сад.

Потом прилетел наш аэроплан — тарахтящая смешная "этажерка". "Фарман" или "Вуазен" — хрен, их разберёшь... Вдвоём с немцем, они покружили над селом, их лётчики-наблюдатели пошмаляли друг в дружку из пистолей и, довольные собой разлетелись в разные стороны.

Чтоб не подумали — что их Царь в любую минуту может сбежать, я при всех сказал своему шофёру:

— Отгоните подальше машину, Адольф! А то неровен час — какой-нибудь бош её испортит... Не пешком же обратно в Ставку идти?!

— Когда возвратиться, Ваше Величество?

— Как только разобьём немецкую кавалерию — сразу же вертайтесь назад..., — заранее бахвалился я перед поникшими слегка подчинёнными.

Чтоб не гонять автомобиль порожняком, велел взять и довести до ближайшего госпиталя нескольких раненых. В большой императорский автомобиль, их поместилось как бы не дюжина!

Тут же, нежданно-негаданно — как снег на голову, является счастливо улыбающийся мой Генеральный Секретарь и, с ним какой-то — задыхающийся от астмы-одышки подполковник в изрядных годах, с древним "Смит-Вессоном" в кобуре, которого втащили на колокольню два дюжих ополченца помоложе его, в непонятных народных рубахах, с берданками за плечами.

Кратко доложив об выполненном задании в штабе V Армейского корпуса, Мордвинов обрадовал:

— Я привёл подкрепление, Государь!

— Слава тебе, Господи! — я перекрестился на ближайший колокол.

— 496-ой стрелковый полк, Ваше Императорское Величество..., — отдуваясь отрапортовал старикан в погонах — видно, потерявший здоровье ещё при штурме Плевны, Севастополя, или даже Измаила, — начальник полка... Подполковник Сергеев.

ПОЛК?!

Целый полк — вот это мазь попёрла мне с утра! Спрашиваю, от счастья затаив дыхание:

— Состав? Вооружение? Сколько пулемётов?

— Приблизительно шестьсот ополченцев из латышей старших возрастов, Ваше Величество..., — докладывает тот, как бы оправдываясь при этом виноватым тоном, — все до единого вооружены берданками — больше, ничего нет! Даже, шинелей... Из офицеров кроме меня — штабс-капитан Аникин, да зауряд-прапорщики.

Словами не описать всю степень моего горького разочарования! Приговорённому к повешению объявляют об помиловании и, тотчас вслед за этим, накидывают на шею удавку и выбивают из-под ног стремянку...

Бешено гляжу на Мордвинова:

— И, за каким, извиняюсь — хреном, Вы их сюда привели, господин генерал?!

Тот, сильно потупился:

— Первое, что по дороге попалось и ближе всего... Всю ночь форсированным маршем шли на помощь Императору...

Стало, несколько неловко.

— Не извольте сомневаться, Ваше Величество, — заступился за подчинённых подполковник, — геройский народ! Наш полк, в одиночку защищал стык между 5-ой и 10-ой армиями... Выводился в тыл на переформирование, когда господин генерал-адъютант...

Подполковник Сергеев склонил голову, пытаясь укрыть от меня свой горящий гневный взор:

— Рядом стояла гвардия — даже, ни разу не выстрелила нам в защиту! Кавалерия генерала Казнакова сбежала! Боже, какой позор... Я ж, всю свою жизнь уверен был — Гвардия, ЭТО!!! А, "это"... Тьфу!

— Не плюйтесь — здесь, всё же Храм Божий! — строго одёргиваю, — ладно, разберёмся позже и каждому воздадим должное по делам его... Ваши ополченцы устали, поди?

— Прости меня Господи..., — Сергеев, по моему примеру перекрестился на колокол, — люди с ног валятся — не спамши двое суток, не жрамши трое... Ноги сбиты...

Ну, что сказать? "Шо маемо — то маемо"! Как бы, их использовать с умом?

— Господин подполковник, пройдёмте со мною к окну... Видите вон тот лесочек на Юго-западе?

— Так точно, вижу!

— Это, очень важный лесочек! Если немцы его займут, то они отрежут нас от 2-ой Финляндской дивизии. Смертью храбрых погибать не призываю, наоборот: стрельнули пару раз из-за деревьев, да из кусточков и отошли в глубь! Не преследуют? Вернулись и стрельнули ещё пару раз — пусть погибают "смертью храбрых" они... Вот такая тактика! Понятно, господин подполковник?

— Так точно, Ваше...

— Тогда займите тот лесок и отдыхайте там... Пока.

Помявшись и чуть ли не покраснев, пожилой офицер стеснительно попросил:

— Не найдётся ли немного хлеба, Ваше Величество? Трое суток...

— К сожалению, сами без него сидим, — что, правда — то, правда! — а вот мяса — сколько угодно! Вон, вся улица кониной завалена...

— Смотрите, с человечиной не перепутайте, подполковник! — "чёрно" пошутил Спиридович, — там, после Его Величества и его "Шварцлозе", всё вперемежку!

Так, так, так... Вдруг, вспоминаю:

— Мордвинов! А где пулемёт — тудыть его в качель, а Вас — через коромысло?

— Не попался по пути, Ваше Величество!

— Так какого члениса, Вы здесь стоите и улыбаетесь, как красна девица?! БЕГОМ(!!!) за пулемётом, вашу генеральносекретарскую мать!

* * *

Наконец, началось!

— "Сквозь дым летучий, драгуны двинулись как тучи и, все на наш... Село!", — безбожно переиначивая, вновь прочёл я Лермонтова.

— Hurrа..., — еле-еле послышался с опушки леса боевой клич пруссаков, — Hurrа... Hurrа...

В девять часов утра, густые цепи спешенных немецких драгун, колышась — как волны на море, не спеша двинулись в фронтальную атаку на село. Позади цепей, отдельно передвигались кучки по пять-десять человек — пулемётчики. Тут же с флангов и, даже — кое-где по центру опушки, редко захлопали трёхлинейки и берданки, зачастил было и, тут же смолк "Максим" Заградотряда справа — что не произвело на механически двигающихся немцев, ни малейшего впечатления... Они, казалось, даже этого не заметили!

— Hurrа! — послышалось уже вполне отчётливо, — Hurrа! Hurrа!

Так же не спеша и, крайне деловито на вид, двинулись вперёд отряды кавалерии по флангам — чтоб взять село Галина в "клещи".

— Вот, чёртовы фрицы, — восхищённо воскликнул я, — в бой идут, как на работу!

— HURRA!!! HURRA!!! HURRA!!!

В крайних хатах не было гарнизонов, поэтому драгуны без потерь — подбадривая себя и друг друга редкими выстрелами "на кого Бог пошлёт" и, короткими пулемётными очередями, беспрепятственно вошли в село — лишь ненадолго задержавшись для разбора никем не защищаемых, примитивных баррикад. Слева, их цепи также несколько замешкались — по примеру вчерашних улан, попав на "минное поле" из перевёрнутых мужицких борон.

И получаса с начала атаки не прошло, как фигурки в голубых шинелях замелькали-замельтешили среди садов, огородов, на кривых сельских переулочках и возле самих хат. Выстрелы, слились в один непрерывный стук и грохот — напоминающий град, бьющий по железной крыше.

— HURRA!!! HURRA!!! HURRA!!!

Методично звучащий боевой германский клич — как метроном чудовищной машины уничтожения, захлестнуло хаотичным русским "Ура!" — быстро перешедшим в какое-то звериное рычание:

— Ррррыыы... АААА!!!

Судя по общей картине, бой в селе тотчас перешёл в серию отдельных, часто — рукопашных схваток или выстрелов в упор, в которых хвалённая немецкая организация уже не имела никакого значения. И, даже дальнобойность и скорострельность оружия играла второстепенную роль — всё решало упорство, желание непременно выстоять и победить и, первобытная жестокая ярость...

Чего я и, добивался!

Немного погодя, разом загорелось сразу несколько десятков хат... Село стало быстро заволакивать дымом, в разрывах которого — на открытых местах, можно было наблюдать — как люди в серых и голубоватых шинелях, лишали друг друга жизни всевозможными изощрёнными способами.

А, колокола всё звенели и звенели, уже — не поймёшь какую мелодию...

* * *

Я, взяв у денщика свой "Лютцау" (у того, теперь был свой — немецкий кавалерийский карабин "Маузер-98"), напомнил:

— Помним правила стрельбы с возвышенности и берём ниже, господа!

— Помним, помним: целим в ноги — попадаем в голову или грудь...

Конечно, я стрелок первоклассный! Но, пока только в тире: к стрельбе по — не то, чтобы "движущимся", по — мельтешившим мишеням, я ещё не привык! Поэтому, обоймы три высадил впустую... По крайней мере, ни разу не видел — чтоб в кого-нибудь попал.

Только тогда, когда пристрелялся — а сами драгуны подошли поближе, стал иногда замечать — как после моего выстрела "мишень" кулем валилась наземь, медленно оседала или вертелась волчком...

Однако, пристрелялись и по нам!

Находившийся рядом со мной жандарм — высокий, молодой, полный сил красавец-мужчина, вдруг выронил "драгунку" из рук, резко — как будто сзади за воротник дёрнули, выпрямился и грянул навзничь... Оборачиваюсь — во лбу дырка.

Стреляю... Неизвестно, сколько прошло — время в бою летит быстро, вдруг слышу крик Спиридовича сзади:

— Казаки! Наши казаки! УРА!!!

— УРА!!! — заорали мы все хором.

Мгновенно, отлегло от сердца! Подбегаю, вижу — как справа от села, навстречу друг другу несутся две конные лавы с пиками наперевес — немецкие уланы и казаки... Наша лава, как бы не втрое больше.

Гляжу во все глаза — ну, счас они их... "Нашампурят" уланов на пики, нах! В "капусту" фрицев порубят, к такой-то их арийской матери!

— РУБИ ИХ, СТАНИЧНИКИ!!!

Вдруг, не доскакав с полверсты, "станичники" разворачиваются и уносятся прочь. Не верю своим глазам:

— СУКИ!!! ШКУРЫ!!! ...ПИДА...РАСЫ!!!

После, слегка остыл. В принципе, казаки — конница нерегулярная, лёгкая и для фронтальной рубки с линейной кавалерией не предназначена... Кажись, где-то так.

Представление не кончилось: уланы тоже останавливаются, гарцуют на месте, затем — разворачиваются и улепётывают, теряя лошадей и всадников.

— Чего это они?! — протираю стёкла окуляров, — да никак, пьяные, собаки!

— А, вот смотрите — вон там, Государь! На пригорочке... Неуж, наш "Кувака"...?!

Гляжу в указанном направлении — автомобиль из-за пригорочка виднеется: зуб даю — наш "Мерседес"! Коменданта нашего, генерала Воейкова. А вот и, он сам — в чёрной кожаной куртке красуется на пригорочке, рядом — поводящий стволом "Максим".

— Ах, ты сукин сын! Молодец то, какой! Добыл-таки пулемёт, пан Спортсмен наш!

Если честно, не ожидал я от него таких подвигов!

— Да, сними ты свою кожанку, не понтуйся, — кричу, как будто он мог услышать,— подстрелят же, нах!

Слева тоже идёт бой — из леска вылетают белые облачка дымного пороха: ополченцы-латыши 496-го стрелкового полка, из своих музейных берданок обстреливают "танцующих" перед леском немецких улан. Те, теряя людей и лошадей, видать, не знают на что решиться: спешиться, войти в лес и навалять люлей этим офуевшим чухонцам, проскочить мимо — не обращая внимания на выстрелы их допотопных "фузей", или вернуться на исходную позицию — на опушку леса, из которого они к нам явились.

Наконец, "разум возобладал" — уланы развернулись и, отправились восвояси...

* * *

Телефонной связи с генералом Свечиным уже с утра нет, а посланные связисты не возвратились. "Основной опорный пункт обороны" — сельская церковь села Галина, практически уже окружена! Поэтому, сильно удивился — когда ко мне привели бледного как мел, раннего в плечо посыльного из 2-ой Финляндской дивизии с депешей. Свечин, в зашифрованном донесении докладывает — в селе Гени, осталась лишь одна рота ландвера и, после полудня он атакует.

Ну, дай ему Бог — а то у нас здесь, совсем уж кисло!

Немецкие драгуны взялись за нас всерьёз!

Пулемёты в самом селе оказались бесполезны — поэтому они сосредоточили их огонь на нашей колокольне, хотя я думаю — прицельно целиться наводчикам, сильно мешал дым от горящих строений. Пули стали залетать к нам "в гости" так часто, что высунуть голову из-за парапета — верная смерть! От крошащегося пулями камня, стояло подобие тумана — не продохнёшь и, со стороны, наверное, казалось — церковь горит...

Прапор 2-ой Финляндской дивизии на стене, наверное, вольно-невольно служил основной мишенью... Он, довольно долго, весьма замысловато колыхался — пробиваемый пулями. Наконец, было перерублено древко и знамя финляндцев рухнуло вниз. Мой денщик сбегал и принёс его снова на колокольню — изодранное пулями до состояния лохматости, всё в пыли — похожее на рубище какого-нибудь святого великомученика.

— Куда его, Вашество...?

— Ну, не на стену же снова?! Давай сюда...

Обернулся знаменем наподобие плаща — веревочкой через пулевые дырочки, завязав вокруг шеи его концы.

Но, колокола звонили!

Под ними, разнообразно коченея в лужах собственной крови, лежали трупы звонаря и двух жандармов... Но от ударов немецких пуль, колокола звенели не переставая на разные голоса и, порой слышалась — вполне осмысленная, какая-то печально-торжественная мелодия.

Снизу, стали отчётливо слышны морозящие душу звуки рукопашной резни на двух языках — сочный русский мат, перебивался лающей немецкой руганью, торжествующе-победные яростные вопли, чередовались с предсмертными — полными боли и ужаса, вскриками умирающих людей.

Ещё немного и, враг был уже под самыми стенами церкви...

Прибежавший снизу офицер, заикаясь сообщил что ломают двери церкви. Пора, нам все спускаться вниз и вступать в ближний бой.

— Господа! Двум смертям не бывать! — несколько слукавил я.

Одна у меня уже была — сейчас, возможно будет вторая... Но, хоть умру человеком в бою, а не овцой — подставившей горло под нож! Одно жаль: историки напишут не про меня, а про моего Реципиента — жалкую, дрожащую тварь... Какие люди, были рядом с ним — а он так бездарно, всё на свете просрал!

В "Храме" — в помещении церкви, где проходят богослужения, у нас всё было отрепетировано на этот случай. Я присел за "Шварцлозе", второй номер — денщик Иван Хренов. Рядом со мной за баррикадой генерал Спиридович, полковник Нагаев, два штабных офицера и три связиста-телефониста из нижних чинов со своим прапорщиком. Все с карабинами или револьверами. Ещё, у нас имеются два роскошно отделанных двуствольных дробовых ружья из поместья местного пана — что мой главный охранник, зажопил отдать в грубые солдатские руки.

Пятеро оставшихся в живых жандармов, притаились по бокам дверей в храм, за колонами: у двоих по паре револьверов, трое — кроме того, вооружены винтовками со штыками. Эти будут стрелять и колоть сбоку прорвавшихся в помещение немецких драгун.

* * *

Ворота церкви крепки, но от сильных ударов уже шатаются... Конечно, была бы это немецкая пехота — двери бы уже давно взорвали и, возможно — вместе с самой церковью. Да, откуда у кавалерии сапёры с взрывчаткой?!