Само....ик....Самогон!

Я тоже что-то краем уха слышал сплетни про Туапсинские события прошлым летом. Но не придал значения. Мало ли чего говорят, вот, говорят, что в Краснодаре динозавров выращивать собрались. Так что, всему этому верить?

— Не боись, Кузьма. Всё под контролем, — успокоил я своего напарника. — Где вода мутнее, там и спрятаться легче будет. А я, Кузьма, решил пока на дно лечь. За деньги не беспокойся, добуду я их. И твоей сеструхе тоже поможем. Главное не проболтайся, а то не сносить нам головы. Я-то может и выкручусь, а тебе будет туго.

Озадачив Кузьму, с которым мы после третьего стакана пришли к консенсусу, я стал думать думу. В Кузьме я был совершенно уверен. Этот персонаж меня никогда не сдаст и не посмеет ослушаться. Теперь надо было добыть вульгарно большую кучу денег.

Где у нас в стране водятся деньги? В банке! Но грабить банки это не наш вариант, хотя обдумать можно. Ещё деньги есть у олигархов и бандитов. У олигархов деньги лежат на счетах или овеществлены в основные фонды, а у бандитов наверняка есть наличка. Правда, с бандитами в наших краях было не очень густо. Вздохнув, я решил грабить первых попавшихся. Чего их перебирать?

Первые попавшиеся бандиты жили в станице. Когда я там бывал, то прислушивался к местному "астралу", то бишь к разговорам людей. Выяснилось, что есть парочка отпетых негодяев, и при деньгах. Настоящие бандеросы, подонки отпетые. Вот таких мне и надо было, таких ограбить сам Бог велел. Этих даже в их криминальной среде совершенно не уважали. Если их ликвидировать, то никто не опечалится. Самое интересное, что эти два типа были конкуренты и терпеть друг друга не могли до такой степени, что готовы были прибить друг друга. Многие об этом знали. Вот на этом я и решил сыграть. Вот если гражданин Зуб, в миру Зубенко Николай, имеет зуб против гражданина Турка, в миру Алексеева Константина, то почему бы означенному гражданину не осуществить свою кровную месть. Ведь все знают, что оный гражданин крайне не выдержан, вздорен и нагл не в меру. Впрочем, гражданин Турок тоже не подарок, отморозок тот ещё. К Турку просто так не подкатишь, он по своему значению в криминальных кругах числится на ступеньку выше, чем наглый Зуб. У него в усадьбе даже личный телохранитель имеется. По-взрослому у них там всё. Но, сколь верёвочка не вейся, а совьёшься ты в петлю.

Начальник районной милиции только вздохнул, когда ему принесли рапорт о происшествии. Нарыв, о котором все знали, всё-таки прорвался. Судя по рапорту нервы у гражданина Зубенко, которые были итак не слишком тугие, не выдержали и он решился на мокруху. Все в станице знали, что эти два представителя криминального мира совершенно не ладили, постоянно подкидывали друг другу подлянки и, наконец, прорвало. Зубенко, хорошо заправившись алкоголем для храбрости, вооружился револьвером типа "Наган" и пошёл ночной порой выяснять отношения с гражданином Алексеевым. Ночь была очень тёмная, безлунная, погода очень неприятная, ветреная, срывался дождик, поэтому людей на улицах станицы не было. Все граждане мирно спали по домам, только разгорячённый алкоголем гражданин Зубенко, вооружённый короткостволом, пробирался козьими тропами к усадьбе гражданина Алексеева. Там он перелез через деревянный забор, подкараулил сначала гражданина Имшаеава, который проживал в усадьбе Алексеева. Начальник милиции знал, что этот Имшаев, мелкий уголовник, уже неоднократно сидевший из-за своей бестолковости, был пристяжью Алексеева, выполнял его некоторые поручения и фактически являлся телохранителем и подручным босса. Но не уберёгся. Видно в понедельник его мама родила в год обезьяны. Ушлый Зубенко смог подкрасться незаметно и оглушить его. Дальше из рапорта следовало, что Зубенко проник в дом и в упор расстрелял Алексеева и его подругу гражданку Селиванову. Расстрелял прямо в спальне. Так два трупа и нашли, в обнимку. Осознав содеянное, Зубенко втащил в дом ещё живого Имшаева и выстрелил в того. Избавлялся, так сказать, от свидетелей. Но с пьяных глаз немного промахнулся, пуля только прошла по рёбрам. Затем Зубенко проследовал к дому своей дамы сердца. Вот тут начинаются некоторые непонятки: он что, и по дороге бухал, да так, что когда ввалился в калитку означенной дамы, то просто завалился на землю и заснул, сжимая в руке револьвер. А тем временем в усадьбе Алексеева в себя пришёл Имшаев. Кое-как перевязавшись, чтобы не истечь кровью, он понял, что идти не сможет. Поэтому он, не будь дураком, добрался до своей охотничьей двустволки и начал палить в небо, призывая соседей. Через некоторое время соседи, разбуженные заполошной стрельбой, набрались храбрости и заглянули во двор усадьбы Алексеева, там они обнаружили окровавленного Имшаева. Соседи также сообщили о стрельбе в управление милиции, благо оно было не далеко. Прибывшие сотрудники милиции оказали раненому первую помощь и обнаружили ещё два тела, уже без признаков жизни. На вопрос к Имшаеву, кто это сделал, тот, руководствуясь криминальными понятиями, не стал отвечать, только намекнул, что сами знаете кто. Оперативники намёк поняли. Они срочно посетили дом гражданина Зубенко, но того там не оказалось. Тогда решили пройти по всем адресам, где он мог находиться. Начали с адреса его любовницы. Вот там-то во дворе и обнаружили тело Зубенко вместе с орудием преступления. Причём тело Зубенко было совершенно невменяемым. Дальше уже дело техники. Криминалисты доказали, что пули, убившие Алексеева и Селиванову, и ранившие Имшаева были выпущены их этого револьвера. Дело было ясное как день. Опытного начальника милиции смущало только то, что пришедший в себя Зубенко категорически отказывался от содеянного. Он нёс какую-то ахинею, что это не он стрелял, а какой-то голос. Этот же мифический голос заставлял бедного и несчастного Зубенко пить водку, ага, которую он употребил в одно горло в количестве трёх или четырёх бутылок. Что касается пресловутого голоса, то его существование могут обосновать только опытные учёные в области паронормальных явлений. Милиция же не уполномочена ловить голоса. Хотя, подумал начальник милиции, вот бы было хорошо, если бы этот голос провёл свою разъяснительную работу и с другими криминальными элементами, что бы они друг друга-то и того.....истребили бы немножко.

Ножи рассекали воздух и неизменно попадали в деревянную мишень. Это я за сараем кидал метательные ножи. Такое занятие успокаивало, настраивало на философский лад и прочищало мозги даже лучше, чем бег в полной выкладке по пересечённой местности. Что-то из дедова наследства я не учёл, и это меня беспокоило, прямо как положение в пресловутом Гондурасе. Сейчас я усиленно вспоминал и анализировал со всех сторон дедовы тексты. Пока много было непонятного. Вздохнув, я решил сегодня ночью заняться самогоноваренирем по новому рецепту. У меня уже сложился алгоритм этого мероприятия и, самое главное, я решил освоить новый рецепт. Теперь думал, какую присадку сегодня применю в своём зелье. Ленка, по известной причине, не могла бегать ко мне каждую ночь, а на экспроприацию экспроприаторов мне сегодня не ходить. Значит, решено. Сегодня ночью получу совершенно новый самогон. Вот только такого поэтического названия мне вовек не придумать, как давал своим изделиям дед. Ладно, у меня он будет называться не по цвету, а по вкусовым качествам. Со вкусом у меня всё нормально. Он у меня изумительный и утончённый, ага. Поэтому у меня напиток будет называться поэтически, как у китайцев или турок, например "Муравей, взбирающийся на дерево" или "Имам в обмороке". Как-то так.

После всех манипуляций с тонким производственным процессом у меня получилось всего три литра нового самогона. Он был ещё горячим, когда я приступил к добавлению к нему присадки Љ78 представляющей собой какой-то порошок, похожий на краску серебрянку. Этот порошок хранился в маленьком пузырьке жёлтого стекла с притёртой пробкой. Запах у него был несколько специфический, поэтому я решил добавлять его как можно меньше. Как рекомендовал дед: на кончике ножа. Эта присадка повела себя сразу же как-то подозрительно. Вместо того, чтобы мирно раствориться в самогоне, она вызвала бурную реакцию и окрасила продукт в цвет, который дед окрестил бы не то нефритовым небесным, не то шафрановым вечерним. Что-то получилось в этих оттенках. Теперь оставалось помешать продукт специальной серебряной ложкой, что я незамедлительно и сделал. Всё по науке. Опять двадцать пять. Продукт опять радикально поменял цвет. Теперь он стал в виде мутной серебрянки с золотистыми блёстками. Интересно, как бы его назвал дед. Я же, как сам с собой договорился, называть его буду строго по вкусовым качествам. Для дегустации получившегося напитка у меня имелась небольшая прозрачная мензурка их химического стекла. Вот в неё я и накапал продукт, автором которого являлся лично я. Меня грела гордость: ни у кого такого "нечто" на всей земле нет, а у меня вот есть. Даже пока у этого "нечто" нет названия, только номер в лабораторном журнале. Чтобы всё было по правилам, я мензурку с содержимым поставил на 10 минут в морозилку, а сам холодной водой прополоскал рот, чтобы освежить свои вкусовые рецепторы. Пока мензурка охлаждалась я переливал продукт в три плоских фляжки из нержавейки. Раз дед сказал всегда носить их при себе, то так я и сделаю. Таскать с собой по три фляжки у меня уже вошло в привычку. Некоторые односельчане даже уже начали этим пользоваться, когда встречали меня на улице. Типа, дай отхлебнуть немножко, чисто для запаха.

Провести дегустацию нового напитка я решил на веранде кухни, так сказать под Луной и звёздами, которые мне уже подмигивали. Хорошо было видно созвездие Орион с его Бетельгейзе. Почему-то мне вдруг стало жалко именно эту звезду. Почему-то подумалось, что она скоро взорвётся. Вот такая философия, сказал я, глядя на Луну: люди умирают, а звёзды взрываются. Это было некоторым оправданием ночной дегустации крепкого напитка, которому непременно надо было дать имя. Я решительно отправил в рот самогон, занюхал его рукавом. Крепкий, зараза. Обжигающий напиток улёгся в желудке, но во рту от него ещё осталось обжигающее послевкусие. Будешь называться ледяным метеоритом, окрестил я новый напиток. Потому как пьёшься ты шустро, имеешь очень свежий вкус и ледяное послевкусие. После него стало как будто значительно холоднее, воздух стал звенеть и шуршать, как шуршит натянутая полиэтиленовая плёнка на теплицах. Эта плёнка, висящая в воздухе, стала мне мешать любоваться Луной и звёздами. Я в раздражении провёл по ней рукой. Но не тут-то было. Хотел провести по ней рукой. Но я как бы находился не в воздухе, а в киселе, так сгустился вдруг воздух. Очень медленно моя рука двигалась как копьё к этой плёнке сквозь густой воздух. Я видел, как рука сначала начала вдавливать плёнку, а потом в ней появилась трещина, которая всё увеличивалась и в которую я и провалился. Пока я секунду куда-то летел, из меня истекал тёмный дым, который шлейфом следовал за мной.

Приземлился я на утоптанную землю, но не в своём дворе, а чёрте где. Находилась моя тушка сейчас посреди небольшой круглой площадки, обрамлённой каменными блоками. С одной стороны из площадки был широкий выход. Всё было неожиданно и удивительно: из темноты, хотя я хорошо видел и в темноте, я попал на свет, так как увидел опускавшееся Солнце. Прямо передо мной в землю были вкопаны два мощных столба. Между ними на цепи весел огромный и тяжёлый медный диск. Здесь же лежала деревянная булава с тяжёлым набалдашником. Этот инструмент явно намекал, что им надо ударить по диску. Своё тело и руки я не мог видеть, так как из него исткали клубы чёрного дыма. Я представлял собой чёрную тучу, из которой постоянно отделяются языки дыма, который постепенно рассеивается в местном пространстве. Философствовать на предмет, куда это я попал, смысла особого не было, поэтому я, не задумываясь, с силой заехал булавой по тяжёлому диску. Раздался громкий бум. Секунд десять ничего не происходило, а потом из-за угла прохода показалась испуганная голова какого-то бомжа, лысого и одетого в какую-то кошмарную рванину.

— Слышь, организм, разъясни мне, что это за место такое, Один песок, Что это за пляж такой отгрохали? — стал я допытываться у аборигена.

Но абориген меня видно не понимал, зато с ужасом таращился и что-то там лопотал по-своему, по-аборигенски. Затем абориген всё-таки сосредоточился, собрался с мыслями и поманил меня к каменной нише, где я увидел, такие мне знакомые и родные склянки с различными присадками.

-Ага, — взревел я, отчего абориген аж присел. — Вот где вы, значит, водитесь мои родные присадочки.

Я сгрёб все склянки себе за пазуху и по карманам, но там были фляжки с самогонкой. Фляжки жалко выбрасывать. Ладно, буду держать фляжки в руке, присадки здесь важнее, я это понял. Тут я взглянул на местного. Местный оборванец скромно стоял в сторонке и протягивал мне какую-то ёмкость. В его взгляде застыла вселенская скорбь.

— Что, лишенец, — обрадовал я его. — Самогоночки хочешь? Молодец, сечёшь момент. Ладно, мужик, заслужил. Подставляй свою тару, накапаю тебе на опохмел.

Я отвинтил пробку с фляжки и налил самогонки этому организму в его стакан огромных размеров. В его ёмкости мой самогон занял меньше половины места. Да чёрт с тобой, алкаш с большой дороги, налью тебе и с другой фляжки. Знай наших, а я не обеднею.

Это надо было видеть с каким благоговением этот бомжара смотрел на льющуюся жидкость. Ага, это тебе не одеколон дуть, а фирменная самогонка. Понимать надо.

— Ну, что мужик молчишь? — продолжил контакт я. — Как тут у вас вообще?

Но диалог не задался. Внезапно я увидел, что начинаю исходить дымом с большей интенсивностью, и через некоторое время полностью превратившись в дым. Через пару секунд меня выбросило из того мира и я осознал себя стоящим у себя во дворе. Ночь. В руках у меня пустые фляжки, а за пазухой и в карманах куча всяких склянок. Так вот оно что, Петрович, вот оно что. Вот, значит, что такое ходить по терминологии деда.

— Эх, грехи наши тяжкие, — поскрёб у себя подмышкой пожилой жрец самого бога Пыжу — главного бога в местном пантеоне. — Вот все люди, как люди, а я родился с бедой в руке.

Жрец восседал в тени у подножия каменного обрамления ритуальной площадки. Светило своими лучами сегодня било совершенно нещадно, выбивая из практически лысой головы жреца последние оптимистические мысли. Да и какой может остаться оптимизм от такой жизни: жрец с грустью взглянул на свои сандалии, которые вот-вот совершенно развалятся, а других у него не было. Да и пурпурные одеяния, присущие жрецам бога Пыжу, которые жрец носил на себе, уже превратились в совершеннейшие лохмотья. Пурпур весь выцвел, ткань обветшала и держалась только на честном слове. А вокруг была жаркая песчаная пустыня. Микроскопический оазис, в котором остались обветшалые постройки вокруг ритуальной площадки, да с десяток финиковых пальм — вот и всё хозяйство бедного жреца.

Светило нещадно жгло, поэтому жрецу постоянно приходилось следовать за тенью, хотя ему было лень. Жрецу, которого, кстати, звали Пиву, уже давно всё надоело. Он зло посмотрел на светило и сплюнул в пыль тягучей слюной. В этой местности он отбывал пожизненное наказание за свои еретические мысли, касательно, кстати, этого самого светила, чтоб ему потухнуть. Хорошо хоть братья не отдали его тушку всегда голодным священным крокодилам, а смилостивились, и отправили его сюда в качестве главного хранителя ритуального места. Пиву, как образованному жрецу это место было очень хорошо знакомо, так как именно в этом месте любил проникать в этот мир Архидемон из преисподней. Раньше, а это было пятнадцать оборотов нашей тверди вокруг светила, Архидемон появлялся один-два раза за оборот. Тогда в этом месте было людно. Надо было достойно встретить Архидемона и очень хорошо его умаслить. Почему почитателям бога Пыжу приходилось унижаться перед представителем бездны? Всё было очень просто. Архидемон всегда наливал в священный сосуд немного эликсира бездны. Жрецы этот эликсир растворяли в большом сосуде, а затем выдавали буквально по капле самым достойным людям государства. Эта субстанция могла и практически мёртвого поднять на ноги. Она вдвое, а то и втрое продлевала жизнь лучшим подданным владыки, да удлинит Пыжу дни его жизни, и лечила от всех известных болезней. Поэтому Архидемона встречали всегда представительной толпой с богатыми дарами. Что, конкретно, требовалось представителю бездны, было непонятно, но, на всякий случай, для него наготове держали упитанных животных, самые лучшие фрукты, здесь же были самые красивые девственницы, а также красивейшие статуэтки из различных материалов и много ёмкостей с дорогущими и редчайшими алхимическими препаратами. Обычно Архидемон ограничивался тем, что сгребал своей чёрной лапой именно эти препараты и фрукты. Животных и девственниц он игнорировал. Но уже пятнадцать оборотов он не являлся. Жрецы и владыка ждали-ждали, но что-то темнейший не торопился появляться. Ходили слухи, что в последний раз ему поскупились с дарами, вот он и обиделся. Виновных в этом преступлении отдали крокодилам. Бывшего смотрителя тоже. А эликсира, как поговаривали, оставалось совсем немного, да и то в секретной склянке самого повелителя, да удлинит Пыжу его дни. В первый год после последнего появления Архидемона здесь ещё постоянно находилась представительная толпа из жрецов, военных и чиновников. Толпу надо было кормить. Сначала съели тучных животных. Потом увезли отсюда девственниц. Поговаривали, что их проживание рядом с военными сделало из них не совсем девственниц. Потом постепенно убрались чиновники, те быстро поняли, что постоянно пялиться на площадку, откуда периодически появлялся темнейший, не самое продуктивное занятие. Потом постепенно уменьшалось количество военных, которые должны были нести почётный караул. С количеством военных уменьшилось и их качество. Начали оставлять для почётного караула вояк от которых было мало толку в строевых частях. Потом владыка, да продлит Пыжу его годы, стал искать виновных. Конечно, виновных быстро назначили и успешно накормили ими священных крокодилов. В число виновных загремел и бывший смотритель оазиса. Территория опустела. Никто из жрецов не хотел торчать неизвестно зачем в этой пустыне и отвечать перед владыкой за неявку Архидемона.