Любимый город

Но после того, как перестали стрелять орудия танков, загремели выстрелы террористов и взрывы бомб. И это было нелогично. Цель, естественно, оправдывает средства. И поэтому вполне логично убить врага, чтобы не быть убитым самому. Борису, прошедшего всю войну с начала и до конца, это было понятно. Вполне логично убить кого-то в качестве мести за то, что он убил кого-то у тебя. Такой опыт у Бориса тоже был. Безусловно логично убить кого-то, чтобы вызвать хаос в стане врага и облегчить этим действия своих главных сил — во время войны Борис и другие коммандос занимались этим постоянно. Но вот смысл действий послевоенных "угодников", взрывавших бомбы в автобусах и на рынках, а также захватывавших заложников в школах, от Бориса ускользал. То есть он прекрасно понимал, "как" они это делают. Он не мог понять, "зачем" они делают это.

Для великорусского националиста с нормальной логикой гражданские лица, тем более проживающие далеко от "Великорусской Республики", не могут быть угрозой, посколько они. во-первых, не имеют оружия, во-вторых, даже не знают о его (конкретного националиста) существовании. Они не представляют никакой угрозы "свободе Великоруссии", поскольку живут за её границами и, насколько Борис знал москвичей, отнюдь не горят желанием посещать Кострому даже на день-два, не говоря уже о том, чтобы там жить постоянно и создавать "чуждое демографическое давление". Мотив мести тоже исключался: большинство "ратников Спаса" однозначно не искали смерти каких-либо конкретных лиц, а просто взрывали всех "москалей" (и не только их), которые оказались поблизости. Версия "создания хаоса в стане врага" также отпадала — локальный хаос, разумеется, создавался, вот только воспользоваться им было некому — никаких "главных сил" у великорусов уже не оставалось, и они об этом отлично знали. А захватывать плацдарм, заранее зная, что ты его не удержишь и никогда не дождёшься никаких подкреплений, было с точки зрения Бориса (а точка зрения полковника беспеки и бывшего коммандоса кое-чего стоит) несусветной глупостью. Всё это были булавочные уколы и осиные укусы, хоть и неприятные, но неспособные нанести сколь бы то ни было серьёзный вред организму Речи Посполитой.

Полковник Ницеевский неоднократно задумывался, что бы делал он сам, если бы его страна потерпела сокрушительное поражение и была бы оккупирована врагами. Разумеется географические размеры Светлейшей и её несомненная и очевидная всем на протяжении нескольких столетий мощь, делали такое допущение совершенно фантастическим, но всё-таки? Допустим, он гражданин "несчастной многострадальной России" (Какой из двух? Ну пусть обеих сразу — по Пушкину) и стонет под игом "подлых ляхов". Главный вопрос, который его волнует в жизни — "мировое зло и русское дело" (а также "мировое добро и русское дело", "мировая скорбь и русское дело" и всё остальное вплоть до "мировая чушь и русское дело"). Силой сбросить "иго" он не может (и не такие пробовали, да где они теперь?). Что ему остаётся делать? Вывод логичен: формально смирившись с властью "оккупанта", продолжать подкапывать её изнутри — укреплять собственную иерархию, по возможности не допуская туда "чужих", вести национальную пропаганду (понятно, умеренную), всячески подчёркивать различия между "своими" и всеми остальными (упирая на моральное превосходство "своих" идеалов), противодействовать ассимиляции, возбуждая враждебность к "чужим" на бытовом уровне. То есть делать то, что сейчас делали формально лояльные Киеву власти Великорусской Комиссарии.

Он вполне допускал, что когда-то в будущем (хотелось думать — в отдалённом) Речь Посполитая и Великоруссия снова станут друг против друга с оружием в руках. Что ж, и та, десятилетней с хвостиком давности война, тоже не была первой. Его задача остаётся прежней — сделать так, чтобы потери врага были больше, а свои — меньше. Для этого нужно было понимать мотивы врага, как его учили в Академии Беспеки — "думать за него". Но представить себя в виде обвешанного взрывчаткой "ратника", равно как и сотника, посылающего его на смерть не ради победы, а просто ради абстрактной "борьбы с антихристом" и "спасения души", он не мог. Вначале он считал, что организаторы террористических актов — обычные хитрые манипуляторы, убивающие десятки людей только для того, чтобы делать на их крови какие-то свои "гешефты". Позже, когда он познакомился поближе с их делами (а и с ними самими тоже), оказалось, что это далеко не так. То есть такие "предприниматели от смерти" среди попадавшейся ему террористической публики тоже встречались, но отнюдь не они задавали тон. В большинстве случаев было очевидно, что выбери "сотник" какую бы то ни было иную, более мирную, профессию, его энергия и целеустремлённость принесли бы ему значительно больше, чем скитания по конспиративным квартирам и постоянное укрывание перед секретными службами. Они явно воспринимали мир совсем по-другому, нежели полковник Ницеевский.

Пару раз он искренне пытался представить всё вокруг в качестве "царства Антихриста", даже больше — иногда во время медитаций у него в сознании проявлялись соответствующие образы. После этого он бросил попытки проникнуть в душевный мир "ратников" и иных "мучеников за веру" — если они на самом деле видят ТАКОЕ, то смерть выглядит значительно предпочтительнее жизни, и это независимо от того, сядешь ты одесную Христа или нет. Он просто принял за аксиому, что для "противящихся Сатане"56 врагами являются все, кто к "противящимся" не относится. Соответственно тот, кто уничтожает "слуг Антихриста" независимо от их должности, пола и возраста, попадает в царство Божие. А что там дальше — трава не расти, после Второго Пришествия видно будет.

52 "Русская Освободительная Армия" — полное официальное название вооружённых сил мятежной "Великорусской Республики".

53 "Карнавал свободы" — оживление общественной жизни РП в период, предшествовавший началу Костромской войны. В это время в ряде комиссарий резко усилились различные националистические движения.

54 "Светлейшая" — т.е. "Светлейшая Речь Посполитая" (поточн.)

55 "Противящиеся Сатане" — одно из самоназваний костромских террористов

Майор Кругловский искал шефа. На лице была написана озабоченность.

— Шеф, у нас возникла проблема.

— Да? И какая же?

— Вчера Маевский выяснял, кто в городе видел Беклемищева. Один нам позвонил на наш телефон...

— Кто именно?

— Он не представился. В этом и есть проблема — он отказывается что-то говорить кому бы то ни было, кроме "главного", то есть Вас. Говорит, "видел вашего главного по телевизору и кроме него, никому у вас не доверяю".

— Пусть приедет сюда — здесь посторонних нет.

— Я ему так и предложил, но он упёрся — боится, что если увидят его около КУБа, то убьют. Согласился встретиться, но только с Вами лично и только в метро.

— Где именно и когда?

— Он сказал, что будет в 15.30, метро "Крылатское", последний вагон от центра. На голове будет синяя бейсболка с белой надписью "Moskowskaja prawda". Иначе, говорит, никак у него не выйдет. Я проверил телефон — звонил из автомата в районе Филёвского парка.

Борис посмотрел на часы. До встречи (некуда деваться, придётся ехать) оставался час. С учётом неизбежных пробок быстрее будет воспользоваться метро, и притом немедленно.

— Маевский ещё не вернулся?

— Нет. Полчаса назад звонил, что опрашивает строителей вдоль Ягеллонского шоссе. Вообще сейчас все заняты, может быть с Вами поеду я?

Нет, кто-то должен контролировать всю текущую работу. Кругловского надо оставить в бюровце. Да и если это провокация, то потерять одного полковника — лучше, чем полковника вместе с майором, и вообще оставить группу без головы.

— Нет, майор, Вы остаётесь. Еду я один.

...

Верка позвонила сама. Басе даже не пришлось извиняться за отмену приглашения на вечер — оказалось, что у Славика сегодня тоже есть какие-то срочные дела и он никак не может прийти.

— Басюня, он так извинялся, давай когда-нибудь в другой раз, может, в субботу?

— Ну пусть в субботу. Верунчик, а что за дела такие?

— Ты знаешь, Басюня, я его как-то не спросила. Он вообще такой занятый последнее время... — в голосе Верки послышалась грусть, — но зато каждый день меня забирает с работы!

— Забирает? Как, на метро везёт?

— На метро? Ха-ха-ха! Бася, у него такая большая белая "Варшава"56. И на ней мы ездим ко мне домой. Ты знаешь, так удобно? Кресла прямо, как в самолёте. И он ещё пускает музыку... И телевизор там стоит.

— И вы со Славиком смотрите по дороге телевизор? А не боитесь попасть в ДТП?

— Баська, не придирайся. Когда мы вместе, мы не смотрим никакого телевизора. Даже у меня дома, ясно!

Ну вот, госпожа Самсонова уже готова доказывать всем и каждому, что у неё всё в порядке. Через пару недель начнутся рассказы об их совместных планах на будущее, затем повествование об Очень Важной Работе её Любимого Человека, позже они превратятся в сетования, что Любимый на своей Работе ужасно устаёт, затем — в рыдания о том, что у Него нет времени на Несчастную Веру и, рано или поздно, всё придёт к тому, что все мужики — гады и проходимцы, особенно те из...

— Кстати, Верчик, а Славик твой — он вообще откуда? Из Москвы?

— Нет... Басюня — он... ты ни за что не угадаешь!

— Конечно, не угадаю. Потому что не буду — ты мне всё сама расскажешь, подруга.

— Ой, какая ты нехорошая! А я уже надеялась, что ты будешь меня упрашивать... Ну хорошо. Баська, он — из Ярославля! Молчи, молчи, тебе говорю! Ну и что, что он великорус — он ко всему ЭТОМУ никакого отношения не имеет. Он не виноват, что среди его сородичей попадаются такие... И вообще, он на "такого" совсем не похож — культурный, здесь в Москве таких ещё поискать надо. А какой у него вкус! Я тебе говорила, как мы были в ресторане? Ах да, говорила, ну, значит, ты знаешь... А как он говорит! Никаких всяких разных ихних "вельми понеже", не думай, говорит, как в Москве родился. И по-польски — как самый столичный киянин.

Ну со "столично-киевским" польским у Баси были связаны не самые лучшие воспоминания, но о них она говорить Вере не стала.

— А чем он здесь в Москворуссии занимается?

— Он строитель. Строит здесь разные дома. Торговый центр "Атриум" знаешь? Тот, где кино? Вот, он его строил.

Ну да, конечно, у каждого простого строителя из Ярославля есть деньги на новую "Варшаву". В кого же угораздило втюриться её подругу на этот раз?

— Басюня, я знаю, о чём ты думаешь. Он вовсе не бандит какой, просто у него строительная фирма, которая как раз строила этот "Атриум". Ну помнишь, там ещё щиты висели "Stroiteljnyje raboty wediot kompanija Transbud". Вот он и есть хозяин этого "Трансбуда". И никакой не уголовник, ты не думай, мне того глупого Петьки хватило на всю жизнь.

Бася смотрела по телевизору передачу, где рассказывали о том, как строительные фирмы обманывают своих великорусских работников и не была уверена в последнем утверждении.

— Верунчик, а сегодня он тебя тоже отвозит на машине?

56 "Варшава" — дорогой самоход представительского класса

...

Полковник Ницеевский вышел на "Крылатском" за десять минут до назначенного срока. Народу было немного. Борис прошёлся из конца в конец — людей было немного и никто не мешал. Пришло и отъехало несколько поездов, люди входили и выходили, на платформе почти никто не задерживался. Какая-то девушка в синем платье, зачитавшись на скамейке, пропустила поезд. Борис проследил за ней краем глаза — в следующий состав она села. В общем, никого подозрительного он не заметил. В ожидании "клиента" он устроился около телевизора, показывавшего пути, снял сумку с плеча и поставил её рядом на пол. Теперь подойти к нему можно было только со стороны зала, так что неожиданная атака сзади была исключена. Ну разве что какой-нибудь "ниндзя" спрячется в туннеле. Но на этот случай существовало боковое зрение.

Толпа выходящих пассажиров схлынула. Человек в синей бейсболке — низкий брюнет с короткой бородкой, огляделся по сторонам. Заметил Бориса, на мгновение замялся, потом направился к нему.

— Здравствуйте, Борис... э-э...

— Сергеевич, — Борис протянул руку собеседнику.

— Здравствуйте, Борис Сергеич. Я к вам по поводу оного, кой позавчера взорвал бомбу.

— Слушаю Вас. Да, прошу прощения, а как Вас по батюшке?

— Это неважно. Мне будет лучше, коль о нашей встрече никто не узнает, — великорус нервно оглянулся, — Так вот, я его видел в Москве неделю назад. И не единого.

— А где? И с кем это он был?

— В столовой у нас, около метро "Проспект Ягеллонов". Мы туда ходим на обед в перерыве. Я его сразу запомнил — неспокойный какой-то и смотрит как-то так... ненормально. Как псица на хозяина смотрит, да...

— Это тот, кто взорвал бомбу. А другой?

— А оной, наоборот, такой уверенный. И говорит тоже так, решительно как-то. А тот первый его слушает, как заворожённый.

— Вы его узнали? Вы вообще кого-либо из них знали раньше? — Борис хотел добраться до конкретной информации.

— Нет, не встречал ни того ни оного. Просто я говорю, первый так странно смотрел, что я его запомнил. Да, а другой... ну, кой уверенный, — предвосхитил он вопрос Бориса, — Волосы белые, краткие, ростом выше меня, вот где-то как Вы, бороды нет, усов тоже, нос прямой, лицо такое вытянутое.

— Примерно такой? — Борис набросал в блокноте вытянутый овал лица с длинными волосами и прямым носом.

Безымянный великорус всмотрелся в набросок.

— Нет, не такое вытянутое, — сказал он, — короче.

— А Вы покажите сами, — полковник протянул ему ручку и блокнот.

Тот обрубил лицу подбородок.

— Вот такой примерно. Они сбоку от меня сидели. Я их прямо не видел, токмо тоже сбоку. Да, и очи такие карие, и брови густые... но на челе не сходятся.

— А о чём они говорили? — похоже, источник исчерпал себя, но чем чёрт не шутит.

— Я его не слышал, Борис Сергеич. Далече от меня сидели, — он отдал ручку и блокнот полковнику.

— А всё-таки, уважаемый, может быть всё-таки Вы назовёте себя?

— Нет! — информатор оглянулся по сторонам, — Мне лишние знакомцы ныне ни к чему. В случае чего, я перед вами чистый, а мне чем незаметнее, тем лучше, — он начал отодвигаться от Бориса и бросился бегом в подошедший к противоположной платформе поезд.

Борис не двинулся с места, когда поезд тронулся и, набирая ход, скрылся в туннеле. Он осторожно закрыл блокнот и положил его вместе с ручкой в полиэтиленовый пакетик — по возвращении надо будет проверить отпечатки пальцев в базе. А с фотографией, сделанной лежащей в сумке камерой, надо будет сегодня или в крайнем случае завтра послать кого-нибудь из сотрудников к "Проспекту Ягеллонов". Во сколько строители обычно там обедают?

В бюровце Бориса ждала новость — в виде вернувшегося из Костромы поручика Якубеня, имевшего несколько смущённый вид.

— Докладывайте, поручик. Вижу, Вы всё закончили быстро. "Пастыря" нашли?

— Да, господин полковник, нашли. Сначала проверили его родственников, то есть это ещё они сами проверили, после звонка из Киева. Оказалось, что у него нет родителей — год назад погибли в автокатастрофе: родители, а также старший брат с женой и сыном.