Эпик Московского уезда

Алёша тогда аккуратно отправил её телеграмму и проводил до самых дверей аппаратной, где она улыбнулась ему и исчезла, оставив дорабатывать трудовой день ошарашенным и смущённым.

И с тех самых пор не проходило и дня, чтобы он не думал о ней, а если выпадало счастье встретиться случайно на улице или ещё где-нибудь, то такие дни были самыми счастливыми. Весь прошедший год Алексей только и жил этими случайными встречами, ожидая каждую и надеясь на какое-то чудо. Он прекрасно понимал, что не пара этой состоятельной красавице, которая происходит из совершенно другого социального сословия, но нежность, нежность, излучаемая ею обращала все доводы разума ни во что.

Рябичкин поднял глаза наверх на мощный фронтон второго этажа. В правой части располагалась мастерская, где чаще всего находилась Маша, создавая новые модели одежды, начиная от выкройки и заканчивая уже готовым платьем.

Огромный дом, построенный Ильей Лукичём, располагался в центре огромного же участка земли, купленного им у общества по благоустройству, и поражал своей основательностью и добротностью. И хотя в посёлке уже имелись каменные дома, но деревянный дом "тряпичника" был, пожалуй, самой впечатляющей постройкой в Новогиреево.

Мастерская на втором этаже имела крышу в форме купола и была похожа на космическую обсерваторию, только без телескопа. В общем сразу было видно, что дела у мануфактурщика Борисова идут отлично.

Наконец, простояв довольно значительное время на ступеньках, Алексей решился и несколько раз дёрнул за шнурок колокольчика. Появился лакей и вопросительно посмотрел на Рябичкина.

— Здравствуйте, — Алексей слегка наклонил голову, — Я из канцелярии станового пристава и хотел бы поговорить с господином Борисовым и его дочерью.

— Здравствуйте, — ответил лакей, — Проходите, пожалуйста, в прихожую. Я сейчас доложу Илье Лукичу.

Он пропустил Рябичкина вперёд, закрыл за ним дверь и, откашлявшись, скрылся за дверью в жилые комнаты. Его пушистые большие бакенбарды, заметные даже со спины, исчезли за дверью последними.

Алексей огляделся в просторной прихожей. Вдоль стен стояло несколько стульев, кушетка и журнальный столик со свежими газетами. Видимо сюда складывалась пресса, принесённая почтальоном. Тут были практически все крупнейшие московские и столичные газеты. Галошница и корзинка для зонтиков приютились в углу, рядом с вешалкой. Под потолком висела симпатичная люстра с электрическим освещением. Рябичкин уселся на кушетку и стал ждать.

Вскоре появился лакей и пригласил бывшего телеграфиста в кабинет хозяина дома.

— Проходите, молодой человек, — встретил гостя Борисов. — Приветствую Вас. Чем могу быть полезен?

— Добрый день, Илья Лукич. Я представитель полиции, но, ради Бога, не пугайтесь, мне просто необходимо поговорить с вашей дочерью.

— Напугать меня не так просто, как Вы думаете. Извольте объяснить суть вашего визита подробнее.

— Да, конечно. Простите великодушно, — смущенно проговорил Рябичкин. — Нам просто нужна помощь Марии Ильиничны.

И Алексей рассказал о подозрительных пассажирах конки и о связи их с Чуприльцевым. Конечно, ни о настоящей фамилии убитого, ни об организации к которой он принадлежал, не было сказано ни слова. Никакой политики. Просто криминальная история.

— Кондуктор конки по фамилии Малый заметил, что тогда в вагоне была ваша дочь.

— Уж не думаете ли Вы, что она знакома с этими людьми?

— Нет, нет. Ни в коем случае. Конечно, это просто совпадение. Но, может быть, Мария Ильинична запомнила их и сможет нам описать, а что ещё лучше, нарисовать портреты подозреваемых. Ведь она прекрасно рисует, как мне известно.

— А, Вы, что знакомы с моей дочерью? — удивлённо сказал Борисов.

— Да, приблизительно год назад она приходила к нам на телеграф выполнять ваше поручение.

— Но ведь Вы говорите, что из полиции.

— Теперь уже да. Видите ли, я увлекаюсь современными науками: физикой, химией и другими. Изобретения последних лет очень интересуют меня. А в современной криминалистике уже не обойтись без научного подхода. Вот меня и определили помощником к становому приставу Ивану Августовичу Штольцену.

— Что ж, увлечение наукой похвально, юноша. И что, нравится Вам новая работа.

— Очень! Я, кроме того, увлекаюсь детективными романами. Особенно мне нравятся книги сэра Артура Конан-Дойля о приключениях знаменитого сыщика мистера Шерлока Холмса. Его дедуктивный метод приводит меня в восторг.

— Вы, как я посмотрю, очень увлекающаяся личность. Это неплохо. Ну что ж, давайте позовём мою дочь, возможно, она сможет помочь вашему делу. Савелий, — обратился Илья Лукич к лакею, — Позови-ка Машеньку сюда.

Кабинет был отделён от мастерской всего лишь одной проходной комнатой и когда Савелий поочерёдно открыл обе двери, то Алексей увидел вдалеке круглый стол, заваленный кусками материи и бумажными выкройками. С противоположных сторон стола сидели Мария Ильинична и Мауро Боццони, склонившись над какой-то бумагой. Головы их почти соприкасались. О этот итальянский дьявол! Кровь мгновенно бросилась в лицо Рябичкина, и оно стало густо красным. Боже, какие муки видеть всё это!

Хорошо, что Илья Лукич смотрел вслед лакею и не видел колористических метаморфоз, происходящих с лицом нашего героя. Пока Савелий звал Машу, и она что-то говорила Боццони, Алексей успел немного прийти в себя и к тому моменту, когда Маша вошла в кабинет, уже забыл про итальянца. К тому же лакей закрыл дверь в мастерскую, а русскому человеку "с глаз долой — из сердца вон". Рябичкин просто смотрел на Машу и любовался ею...

— Здравствуйте, Мария Ильинична, — спохватился он. — Простите меня за беспокойство.

— Тут, доченька, молодой человек из полиции, — сказал Борисов, — Просит о твоей помощи.

— В прошлый раз, когда я видела этого молодого человека, — улыбнулась Маша, — Он служил на телеграфе.

— Пошёл на повышение, — ответил Илья Лукич, — Теперь он помощник станового пристава.

Рябичкин счастливо вздохнул: она не забыла его и относится к нему вполне дружелюбно. Даже удостоила своей фантастической улыбки.

— Наверно это очень интересно — расследовать преступления и защищать справедливость? — в глазах Марии Ильиничны проскочили искорки любопытства.

— Видите ли, я на этой работе совсем недавно, — ответил Алексей. — И с серьёзным преступлением сталкиваюсь впервые. Вы, наверное, слышали про убийство, произошедшее в нашем посёлке.

— Да, конечно. Это ужасно. Все только об этом и говорят.

— Я хотел спросить Вас. Знали ли Вы убитого Чуприльцева?

— Да, иногда я случайно встречала его в разных местах Новогиреево. В последний раз это было, по-моему, недели три назад в булочной. Здесь недалеко. Впрочем, я не знала его фамилии, но мне говорили, что этот человек живёт у нас в посёлке, где-то на окраине рядом с парком.

— А не припомните ли Вы, как ехали вместе с ним на конке? Давно, ещё зимой. Рядом с ним сидели мужчина и женщина. По рассказу кондуктора он беседовал с ними, как с хорошими знакомыми и они вместе вышли на остановке.

— Может быть. Дайте подумать.

— Просто кондуктор вспомнил, что в тот раз в вагончике ехали и Вы.

— Да, точно! Это было незадолго до Рождества. Я ездила к подруге на поезде в Москву и возвращалась от станции на конке.

— Превосходно, — обрадовался Алексей, — Какая у Вас превосходная память. А не запомнили вы, Мария Ильинична, этих людей?

— Я всегда обращаю внимание на то, как человек сложен и одет, поскольку занимаюсь модной одеждой. Между внешним видом и внутренним содержанием должна существовать гармония. Поэтому их одежду я помню хорошо, да и лица тоже.

— Извините, но я хочу взять на себя смелость попросить Вас нарисовать портреты этих людей. Для нас это будет огромный шаг вперёд в расследовании. Возможно, они непосредственно причастны к убийству Чуприльцева.

— Доченька, помоги ты им, — вмешался Борисов. — Дело это богоугодное. Зло надобно карать. Ты же так прекрасно рисуешь, изобрази знакомых убитого, если помнишь.

— Хорошо, папенька. — Маша кивнула. — Я с удовольствием помогу. Мне только нужен мольберт и краски в мастерской.

— Давай сделаем так: мы с Боццони поедем на прогулку и освободим вам с господином полицейским мастерскую. Работайте спокойно.

— Да, пожалуй, так будет лучше. Ты всегда такой милый, папа.

— Я Вам безмерно благодарен, Илья Лукич, — поспешил вступить Рябичкин. — Мария Ильинична действительно может очень помочь расследованию.

— Савелий, вели запрягать мою прогулочную коляску, а я пойду поговорю с Мауро.

...Когда экипаж отъезжал от подъезда, Машенька с Рябичкиным уже расположились в мастерской.

— Итак, господин "Шерлок Холмс", — сказала Маша, подходя к мольберту, расположенному возле просторного окна, — Что конкретно вы хотите от меня?

Рябичкин моргнул и задумчиво уставился на неё. В голове промелькнула шальная мысль — "а не сказать ли, что он действительно хотел бы от Маши. ...Боже, что за мысли!.."

Спохватившись, Алексей сказал:

— Я, Мария Ильинична, думаю лучше всего нарисовать лица этих людей. Одежду они могут сменить, могут использовать парик или накладные усы. Но глаза, нос и форму головы изменить трудно.

— Хорошо, давайте так. Я постараюсь по памяти изобразить портреты акварельными красками, моими любимыми, а потом обведу контуры тушью, чтобы получилось более выразительно.

— Я Вам полностью доверяю, — сказал Рябичкин, — Сам я рисую, стыдно признаться, неважно. Вот электрическую схему начертить — это другое дело. А портрет...

— Скажите, — с любопытством взглянула на него Маша, — А что за человек был этот Чуприльцев? За что его убили? И что интересного нашла полиция в его доме? Вы ведь наверняка были там.

— Да, конечно, мы обыскали весь дом и весь участок. Но, к сожалению, я не могу раскрывать вам результаты — это служебная тайна следствия. Когда мы найдём убийцу, я с огромной радостью расскажу Вам всё что знаю.

— Ну, какой вы таинственный, — Маша шутливо надула свои прекрасные губки, — Неужели нельзя хоть чуточку приоткрыть занавес для меня, ведь я помогаю вам.

— Мария Ильинична, милая (при этих словах девушка вопросительно приподняла брови), ну, честное слово, не могу я. — Рябичкин был само отчаяние. — Ведь слово дал.

— Ладно, не отчаивайтесь, Алексей Яковлевич, нельзя — значит нельзя.

— Только Вам я скажу, — решился Алексей, — Что убийство необычное и затрагивает государственные интересы.

Машенька с интересом и уважением ещё раз взглянула на него, кивнула своей светлой головкой и принялась за работу.

Руки художницы двигались с привычным проворством, уверенно и быстро. Новоиспечённый помощник пристава заворожено смотрел за её действиями, замерев, еле дыша. Вот оно совершенство мироздания! Как по волшебству на листе бумаги возникали полупрозрачные формы лица, новые слои краски уплотняли их в необходимых местах. Возникали полутона и валеры. В местах соприкосновения разных цветов краски смешивались и давали новые оттенки основного цвета. Картина из плоской постепенно становилась объёмной, появлялась глубина. Каждое движение прелестной женской ручки было так точно, что один мазок кистью вызывал в душе множество ассоциаций и образов.

Через несколько минут взору изумлённой публики предстал женский портрет. У незнакомки были красивые, большие, карие глаза под дугами черных бровей и окружённые разлётом длинных ресниц. Небольшой элегантный носик и торчащие ушки, которые не портили общей картины. Вот только тонкие, вытянутые в ниточку, губы придавали лицу жёсткий властный вид. Видимо женщина обладала недюжинной силой воли и решительным характером. Обрамляли лицо тёмно-коричневые, прямые волосы, собранные сзади в пучок. На голове была шапочка-таблетка, отороченная тёмным мехом.

— Ну вот, примерно так, — сказала Машенька, споласкивая и вытирая кисть. — На мой взгляд, похоже. Что ещё? Одежда вас не интересует. Рост мне трудно определить, так как женщина всё время сидела.

— Может быть, какие-то особые приметы? — спросил Рябичкин. — Было в её облике хоть что-то, отличающее её от остальных женщин?

— Послушайте, кажется, вспомнила. Только сейчас. У неё на верхней губе был небольшой косой шрам. Прямо посередине. Ощущение такое, будто когда-то на его месте была "заячья губа", а шрам остался после операции.

Мария Ильинична сделала шаг к мольберту, снова набрала на кисточку краску и, подумав, провела ещё несколько коротких мазков. На верхней губе женщины на портрете появился небольшой шрам, который придал ему дополнительную дисгармонию. Теперь лицо уже не выглядело красивым.

— Как же я не вспомнила об этом сразу? — проговорила художница. — Этот шрамик меняет всю композицию. Скажите, Алексей, а они и есть убийцы?

— Чтобы доказать это, мы должны сначала их разыскать, — вздохнул Рябичкин. — Пока что это только предположение, тоненькая ниточка, которая должна привести нас к клубку. Используя все имеющиеся факты и нарисованные вами портреты, нам необходимо шаг за шагом прийти к разгадке преступления.

— А, дедуктивный метод! — воскликнула Машенька. — Знаю, знаю. Читала у мистера Артура Конан-Дойля.

В глазах девушки забегали огоньки неподдельного интереса. Она отошла от мольберта на пару шагов, посмотрела на свою работу, слегка наклонив голову, и сказала:

— Я рада, что Вы меня привлекли к этому делу. Всё это жутко интересно. Но не будем терять времени понапрасну и перейдём к другому портрету.

Она сняла с мольберта лист бумаги и положила его на стол перед Рябичкиным. Краска ещё не везде подсохла, и Алексей стал тихонечко дуть на рисунок, желая хоть таким образом приобщиться к работе Маши.

Мадемуазель Борисова уже вовсю трудилась дальше. Вновь запорхали прекрасные ручки, и чудеса стали повторяться. На это можно было смотреть бесконечно. Девушка, занимающаяся любимым делом, творчеством, была обворожительна. Алёша превратился в очарованного зрителя.

...Минут через десять второй портрет был готов. С него смотрел молодой мужчина с прямыми светлыми волосами, весёлыми глазами и слегка приплюснутым носом. На щеках вокруг носа расположилось целое семейство веснушек. Если смотреть как бы отстранённо, то начинало казаться, будто они перебегают с места на место, карабкаясь, перелезают через переносицу и дожидаются своих собратьев на другой стороне. Глаза у мужчины были серо-голубые с бесконечной глубиной лесных озёр.

"Неужели человек с таким хорошим лицом может быть преступником", — подумал Алексей.

— Здесь, мне кажется, я ничего не забыла, — сказала Маша, отойдя от мольберта к окну и внимательно разглядывая свою работу.

Солнечные лучи заиграли в её волосах, и вся она засветилась, как цветок одуванчика, уже покрытый белым пухом, лёгкий и воздушный. Рябичкин вновь забыл про всё на свете и любовался ею. Какие там преступления. Неужели он никогда не будет рядом с этой девушкой? В таком случае весь мир создан напрасно. Все творения искусства, вся природа, все научные изобретения — всё напрасно.