Красная книга. Черновик

— А вы знаете, Александр Владимирович, что для того чтобы нам здесь заночевать, нам пришлось нарушить границу и вторгнутся в Британию? Нет-нет, я серьезно — видя удивление Литвинова, сказал Шпейер. — Мы на самом деле, находимся на территории ее королевского высочества, как впрочем и вся земля под столбами этого телеграфа. Вот оно — зримое могущество островитян: черт знает где, но любой поданный Короны, всегда найдет очаг и гостеприимство. И главное полезное: сколько денег платят остальные государства, чтобы передавать свои сообщения через этот телеграф, при этом никто не уверен, что связисты не пересылают копию в английское посольство. Мы конечно, все шифруем, но нет уверенности, что на Даунинг-стрит, все наши сообщения не читают за чашкой чая, как утренние газеты.

Впрочем, мы потихоньку меняем ситуацию, и уже в Тебризе и Мешхеде есть наши станции.

Хотя подумать только,— после некоторой паузы, продолжил дипломат,— как стал тесен мир — полчаса: и удивительный факт, что в Индии слон наступил на фарфоровую чашку и не раздавил ее, уже выкрикивают мальчишки на Пикадилли!

— Его Сиятельство, граф Толстой, кажется, сказал по этому поводу, что у человечества нет еще мыслей, чтобы передавать свои мысли с такой быстротой,— заметил Литвинов

— Лев Николаевич, ко всему относится всеобъемлюще. Но нам, простым смертным, телеграф полезен — рассмеялся Шпейер.

— Алексей Николаевич, позвольте спросить, а за каким чертом, нас несет в этот Бушер, где говорят даже собаки с ума сходят от скуки и жары?

— У наших умных голов на Певческом мосту возникла идея, что если на берегу Персидского залива возникнет наша морская станция, то британцы будут более сговорчивы к статусу Проливов.

Александр Владимирович,— продолжил генеральный консул,— как вы знаете, первоначальным вашим заданием было остановка у валиахда. Но, пока вы занимались багажом, фарраш принес телеграмму от Бюцова, чтобы вы отвезли только почту нашему консулу, и присоединились ко мне в Бушер.

Так что завтра наши пути ненадолго разойдутся. До Испагани день пути, еще день на пребывание там, так что, возможно, вы меня нагоните в пути.

А пока предлагаю отметить с владельцем по стаканчику вина наше пребывание здесь, наконец, у нас есть сносная крыша над головой, и есть где умыться. Благо армяне не магометане, и спиртное им никто не запрещал.

Особо ничего примечательного в тот вечер не происходило: под алкоголь и вечернюю прохладу потянуло на легкие разговоры. Хозяин, раскланялся, и сославшись на то что утром рано вставать, после положенного часа беседы, покинул гостей.

Начал расставаться и Литвинов.

Шпейер предложил по последней, за которой произнес, то ли тост, то ли размышление:

Пусть наша миссия, Александр Владимирович, закончится успехом, prosit allerseits!

— Prosit , поддержал тост Литвинов

-А вот если неудачей, — продолжил помрачневший Алексией Николаевич, — как бы опять заварушка не вышла на Кавказе

— Что же вы так мрачно то?— попробовал перевести в шутку третий секретарь

— Ситуация такова. Сами посудите, британцы сейчас укрепились в Египте, на басурман у них влияние большое, особенно после того, какую они услугу оказали им на Берлинском конгрессе, так что проблем с разрешением на прокладку железной дороги от Александрии до Басры особых не будет. А уж чего-чего, так с деньгами у островитян все хорошо. А если османы начнут противится, то британцы подкинут денег армянам, те поднимут очередное восстание в Константинополе и Измире, и под предлогом защиты христиан с Кипра быстро приплывет в бухту Золотой рог, как это они уже делали.

А от Басры до Белуджистана только Персия. Оцепят железкой юг, и всем конец — все Персия и Аравия их.

А если мы начнем возмущаться, то того и гляди — буча на Кавказе поднимется еще та — и персы и турки полезут в драку.

А вот если мы добьемся, чтобы шах нам разрешил проложить железку прямо в Ормузский пролив, то вся затея британцев теряет смысл. Уже мы их будем держать под контролем, и сможем, в случае чего наступать и на восток и на запад. Да и турки будут куда сговорчивее — одно дело, когда наши гренадеры штурмуют заснеженные вершины Эрзерума, другое дело, когда походным маршем выходят к Средиземному морю и к Святым местам.

Именно поэтому британцы три года назад запретили бельгийцам строить большой участок железной дороги между Тегераном и Испаганью, и подписали с нами тайное соглашение о запрете строительства дорог в Персии.

Я почти дожал тогда этого хитреца-визиря с вопросом о строительстве дороги от Решта до Мохаммераха. На такой дороге мы могли бы устанавливать фрахтовые ставки, благоприятные для нашей торговли и неблагоприятные для британской. А там где торговля успешная, потянулись бы наши торговые агенты, купечество южной Персии начало бы богатеть, и все — Персия свалилась бы к нам, как перезревшее яблоко.

И после этого можно начать крутить магометанский вопрос.

Сейчас что у нас? Магометане с Поволжья, Кавказа и Степей едут до Одессы, там их сажают в лохани пропахшие рыбой и везут до Константинополя. Там они пересаживаются, едут до Яффы, и оттуда длинным путем едут или до Порт-Саида и там очередной лоханью до Медины или караваном до Мекки.

Сколько их гибнет в пути, вы просто не представляете: грабят, тонут, умирают от болезней в пути. Сколько их не возвращается — побираясь по Азии. Воистину это подвиг. Не то что, нам христианам, добраться до Иерусалима. Сел в той же Одессе и через пять дней ты Палестине. Не в этом ли секрет, что нам так и не удается замирить их в Империи? Сколько среди них сочувствующим врагам нашего Отечества?

А ведь, надо понимать, что магометане не только у нас живут, но и это чуть ли не треть индусов. Им то добраться легче — сел на пароход в Бомбее или Калькутте — и через десять дней ты городе Пророка.

А теперь представьте, если бы у нас была железная дорога сквозь Персию: это во первых и легкий до Неджефа и Кербелы, во вторых — от морской станции можно организовать перевозки в ту же Медину. А раз есть перевозки, значит можно и в Африке посмотреть себе удобные бухты, и на Дальний Восток дешевле и безопаснее перевозить материалы.

Да и в Индии станет менее спокойно.

Но, черт возьми, именно в этот момент у нас не оказалось денег. Голод в России, не до железных дорог. Вы думаете я успокоился? Нет, мы с Бюцовым привлекли Полякова и Рафаиловича, я видел уже план и смету.

И тут Бюцов возвращается с инструкциями из Петербурга, и дает британцам гарантии, что никакого строительства не будет.

Я не знаю, что мы получили взамен, но вот точно знаю, что визирь от персидского Имперского банка получил хорошую такую субсидию. Правда персидского в том банке, только название, банк английский и управляется из Сити, а значит и из Уайтхолла.

Хорошо, что сейчас одумались. Может поняли, что если уж так надо держать под контролем Британию, то самое место здесь , в Персии, и на Дальнем Востоке. Тут мы сможем, если надо перекрыть их торговлю.

Когда молчат дипломаты, разговаривают пушки. Поэтому старайтесь в любой ситуации иметь возможность продолжить разговор. Это мой вам совет — от старшего товарища к начинающему, -закончил свои размышления Шпейер

Литвинов попрощался, похлопав захмелевшего генерального консула по плечу, и ушел в свою комнату. Совет он запомнил.

Утром дороги дипломатов расстались.

Первые полпути до Испагани, Литвинов проехал без каких либо приключений. Проезжая Кашан, Александр заметил трубы заброшенной фабрики, которая, как пояснил ему гуляй-баши его каравана, оказалась заброшенным первым персидским сахарным заводом. Он был вынужден закрыться, будучи не в состоянии бороться с европейской конкуренцией.

Русский сахар славился на персидском рынке своим качеством, однако достойную конкуренцию ему составлял марсельский: если первый славился своей сладостью и экономичностью порций на чашку, то второй — легко растворялся в маленьких стаканчиках, в которых персы традиционно разливали чай. Персидский же сахар проигрывал и русскому и марсельскому сахара, как по цене, так и по качеству.

Во второй половине произошло происшествие, которое обычно случается на плохих дорогах, на этот раз с более тяжкими последствиями. Колымага, на которой ехал третий секретарь вместе с другими пассажирами, катилась по твердому грунту довольно хорошо, но на плохих дорогах, которых было гораздо больше, экипаж трясло основательно. Это не могло не сказаться на жидких осях. На полпути от ночлега, при одном особо крутом подъеме передок ландо легко вылетел за лошадьми на ровное место, оставив весь кузов с пассажирами и возницей на склоне.

По несчастью, с заднего мостка свалился один из персов, не удержавшийся в экипаже, причем упал прямо под катящиеся колесо. Тяжело нагруженная телега, по инерции прокатилось по человеку. Путешественники услышали хруст костей, которые не могли заглушить крики несчастного: сначала больше испуганные, а потом от боли.

Выпрыгнув с кареты, Александр, вместе с возницей, оказались первыми возле пострадавшего.

С первого взгляда, дипломат увидел, что дело плохо: спиной столб несчастного был сломлен в районе крестца, откуда сочилась бесцветная жидкость.

Такие ранения, он видел и раньше: каждый год на учениях молодые рекруты падали с лошадей — и не всегда такие падения были удачны. Поломанные ноги и руки идут не в счет, их насчитывали десятками после каждого учения. Куда реже, примерно четыре на сотню, были вот такие результаты — свернутые шеи или сломанные позвоночники.

Если пострадавший выживал, то его отправляли домой, где обычно родные тут же сдавали, еще только начавшего жить парня, в монастырскую или казенную богадельню, вспоминая о нем лишь когда приходила мизерная пенсия.

Впрочем, были случаи, когда после таких несчастий, люди вставали на ноги. Таким был офицер гвардии ротмистр Шипергсон, белобрысый швед с бесцветными холодными глазами , который не знал ни жалости, ни снисхождения к юнкерам Николаевского кавалерийского училища, обучая, в том числе и Александра всем премудростям лихой езды. В войну под Плевной ядро слегка задело его спину, убив под ним лошадь. Офицер превозмог недуг, но в пешем срою ужасно хромал сразу на обе стороны. Шипергсон умер вскорости после выпуска Александра из училища: для избавления от боли, он курил сначала опий, а потом стал принимать морфий и однажды не проснулся.

Такая катастрофа даже на торном караванном пути крайне неприятна, так как путешественники остаются беспомощными: старший возница верхом уезжает в ближайшую деревню, где лошадей нет, а есть только ослики. После этого все путешественники переезжают до ближайшей станции и там останавливаются на ночлег, пока возница ремонтирует колымагу, чтобы на следующее утро тронутся в путь.

На счастье Александра, консул Испагани уже ждал его вблизи города, и, узнав о произошедшем несчастье, немедленно выехал навстречу.

Нашим генеральным консулом в Испагани был относительно недавно назначенный, князь Дабижа Аристид Михайлович, из молдавских князей, хотя по внешнему виду — чистый горец.

Худощавый, высокого роста, с длинной черной густой бородой до пояса, он был очень представителен. Борода эта составляла его гордость и одну из главных забот его во время поездок по Персии, ввиду необходимости предохранить от дорожной пыли. Говорили, что он на остановках мыл ее особым раствором и надевал на нее на ночь особого рода мешок. Как своим титулом и внешностью, так и знанием персидской жизни и обычаев, говоря к тому же по персидски, как туземец, он очень импонировал персам. Одевался он модно и изысканно и курил только самоскрученные папиросы, нося табак и бумагу в особой четырехугольной золотой табакерке, украшенной ценным камнем на затворе.

— Сердечно рад Вас видеть, — опознав во мне соотечественника, поздоровался князь.— Предлагаю доехать верхом до станции, там пересядем в мой экипаж, и уже к вечеру будем в городе. Очень удачно вы успеваете. Губернатор принц Зилли-Султан дает ужин, и очень хотел, чтобы Вы обязательно были.

— Приятно вас видеть, — поздоровался Александр.— А что с покалеченным будем делать? Может довезем его до врача?

Князь спешился с коня, и подошел к оставшемуся за старшего второму вознице. Пошептавшись, князь чуть заметно покачал головой и вернулся к Александру.

— Он безнадежен. Ждут только, когда он впадет в забытье, чтобы помочь ему отправится к праотцам, придушив подушкой, — сообщил Дабижа. — Это лучше, чем он бы мучился дальше. Даже если бы он выжил, его бы оставили в Испагани, где он пополнил бы армию нищих-калек, просящих милостыню, и через полгода умер бы , от голода или проказы. Быстрая смерть для него гораздо милосерднее, чем такое существование

— Мой слуга привезет ваши вещи в консульство, письма от посольства много места не займут, так что возьмем с собой. Очень жаль, что вам завтра надо выезжать обратно. — замялся князь,— Евгений Карлович, прислал телеграмму, чтобы я вас не задерживал. — с грустью, как настоящий гостеприимный хозяин, сообщил Аристид Михайлович.

Ах, Бюцов, ах лиса,— подумал бывший гусар,— вот что он задумал. Естественно вся знать уже наслышана, а кое-кто и видел, о моем успехе на шахской скачке, и решил поднять вистов на этом. Что же, занятие быть свадебным генералом, довольно легкое, и судя по виду этого миляги князя, будет ему чрезвычайно полезное.

Дорога верхом заняла недолго, и уже скоро Литвинов был на станции, где их ждал экипаж. Экипаж был под стать самому князю. Он привез с собой из России пару кровных рысаков, молодых и еще плохо выезженных, но сильных и красивых. Небольшая езда князя в экипаже не содействовала их тренировке, и они скоро растолстели и, застаиваясь, зверели. В упряжке это были действительно звери, неспокойные и злые — с ними едва управлялись конвойные казаки и никто, кроме них, не мог ими править. Зато выезд был достойный удивления, и упряжка самого генерал-губернатора Испагани, брата шаха, принца Зилли-Султана не выдерживала по сравнению с ним не малейшей критики. А "показ" в Персии — значительная часть успеха.

— Что думаете, аборигены жестоки?— продолжил прерванный разговор консул.

— Да,— не стал кривить душой Литивинов.— И в них нет тяги к культуре.

— А между тем, они, персы, куда как образованнее и культурнее узбеков, не говоря уж о киргиз-кайсаках, которых уже 200 лет пытаются обучить грамоте в Оренурге, а они все по пустыням кочуют. По дороге в Бушер дорога проходит мимо развалин. Вы их ни с чем не перепутаете, там еще восемь колон стоит. Эти колонны помнили еще Александра Македонского, который по преданию тут и сжег всю свою добычу. И это было тогда, когда наши предки как самоеды еще в шалашах жили. А вы говорите об отсутствии культуры. Вы еще в Испагани не были

А что касается жестокости, то вы ее не видели еще. То, что вы видели — человеколюбие. Грех не помочь страждущему. Еще грешнее — отказать в милосердии. Пусть и таком.

К вечеру, консул и третий секретарь уже был в Испагани.

Город производил приятное впечатление: везде было зелено, и это придавала живость местам. Кроме того, Испагань, славилась своими красивыми мозаичными мечетями, и по праву превосходила Бухару и Самарканд в их великолепии, а также мостами, которые арочными пролетами соединяют два берега Заяндеруда.