Твой силуэт как иллюзия

— Скорую, блядь, вызвать надо, а не тратить время на болтовню! — Дмитрий торопливо набирал номер.

— Уже вызвали, — успокоил его полицейский, кивнув в сторону ещё одного бойца, поднимающегося к ним по лестнице. — Едут?

— Да, — вновь прибывший замер на мгновение. Сжав кулаки, он резко спросил: — Кто её так?

— Этот,— лейтенант указал на пришедшего в себя стонущего мужчину.

— Выродок. А с этим что?

— Ничего, — Окунев покачал головой. — Пока ничего. В участке разберёмся.

— Толя, — неожиданно прохрипела женщина, поднимая голову. Взглянув на неё, Сизов сглотнул. Только сейчас он разглядел её и узнал даже с распухшим лицом. Фотографию Натальи он видел лишь однажды, но запомнил её навсегда. Разве так бывает?

Сейчас она была не в себе, принимая его за Щербатого. Может, оно и к лучшему?

— Мужики, мне позвонить надо, — прохрипел Дмитрий.

— Да звони куда хочешь, — отмахнулся Окунев. Куда больше его интересовал вопрос, когда помощь, обязанная быть скорой, наконец прибудет, потому что состояние избитой женщины ему совсем не нравилось. И страх лейтенанта не был напрасным — у Натальи начались схватки.

Всё, что происходило дальше, Сизов не осознавал. Он успел только позвонить Лёне и коротко обрисовать ситуацию, попросив найти Толика. Он не просил помощи, он просил найти Финогенова. Это казалось наиболее важным.

— Дим, — Татьяна аккуратно дотронулась до плеча шефа. — Уснул?

— Нет, — мужчина открыл глаза и улыбнулся. — Задумался.

— Выпей, — Смирнова протянула ему на раскрытой ладони две таблетки.

— Спасибо.

— Вот, — следом ему вручили стакан воды.

— Я спасён.

— Тебе бы поспать.

— Где?

— Да хоть здесь! Я никого не пущу.

— Танюш, спасибо, но мне надо работать, — Сизов погладил секретаря по руке. — Как Егор?

— Приезжай к нам и увидишь.

— Как только, так сразу, обещаю.

— В выходные… — Татьяну прервал звонок.

— Прости, — Дмитрий взглянул на дисплей и вздохнул. — Минутку, — он кивком пригласил женщину присесть. — Привет, мам, я на работе, — прижав к уху трубку, Сизов старался говорить бодрым голосом.

— …

— Нет, Толя не рядом.

— …

— Да, я передам.

— …

— Нет, я ещё не отравил его.

.— …

— Я нормально готовлю!

— …

— Но он же ест!

— …

— Я не заставляю!

— …

— Он не притворяется!

— …

— Мам, кто твой сын, а?

— …

— Нет, мы пока не можем приехать.

— …

— Нет, один Толя к вам тоже не может приехать!

— …

— Он позвонит тебе вечером! Отцу привет. Пока, мама, — сбросив вызов, Дмитрий насупился.

— Что такое? — Смирнова не смогла сдержать рвущийся наружу смешок.

— Иногда я жалею, что познакомил Щербатого со своими родителями.

— Но он же им понравился.

— По-моему, он им чересчур понравился! Мать на него чуть ли не молится, а отец благодарит за то, что подобрал меня убогого.

— Дим, они просто рады за тебя.

— Ага, и поэтому мать говорит, что ничего страшного, что я занят, ведь Толик может и один приехать?

— Ты такой ребёнок порой! — Татьяна рассмеялась. — Радуйся, что они приняли его.

— А я радуюсь. На расстоянии.

Да, безумные идеи были коньком Дмитрия. Если его заклинивало на чём-то, он не успокаивался, пока не исполнял желаемого. И однажды в его больную головушку пришла мысль показать Финогенову свою вторую родину. После долгих уговоров ему удалось затащить любовника на борт самолёта рейсом «Москва — Берлин».

На родителей Сизова мужчина произвёл неизгладимое впечатление с порога: отец заозирался по сторонам в поисках запрятанного ружьишка, решив, что перед ним бандит, а мать, схватившись за сердце, рухнула на пол. Эффектно. А потом как-то так получилось, что в Толике пожилые люди смогли разглядеть то, что видели лишь те, кто хотел увидеть. Отец сухо подытожил, что его непутёвому сыночку повезло встретить хорошего человека, а вот мать не скупилась на комплименты, покорённая раз и навсегда этим простым русским мужиком.

Сизову было жаль, что с семьёй Финогенова ему не стоило даже надеяться на подобное понимание. Разные страны, разные культуры, разное мировоззрение. Он осознавал это и не пытался что-то изменить. Для матери и бабушки Толика он навсегда останется его хорошим другом, таким, каким был Кирилл Антонов. Кстати…

— Тань, я оградку Киру подкрасить хочу. Облупливается быстро. Малым скажи, что помощь нужна.

— Хорошо. Дим, — Татьяна с благодарностью смотрела на мужчину, — ты замечательный, знаешь?

— Почаще говори это Щербатому, поняла?

— Он знает.

— Чтоб не забывал. А то совсем расслабился!

— Куда он от тебя денется? Ты же его из-под земли достанешь.

— Мало ли?

— Ой, — Смирнова покачала головой, — не пори чушь. Если он до сих пор не запретил тебе готовить…

— Ты на что намекаешь? Я хорошо готовлю, — серые глаза сузились. — Толику нравится!

— Да-да, я знаю. Это так… с языка глупость сорвалась.

— Между прочим, Наталья обожает мои рыбные котлеты! Она даже с собой всегда просит! — прихвастнул Сизов.

— Она и огурцы солёные парным молоком запивает, — не удержалась Татьяна. Спохватившись, она вскинула руки в примирительном жесте и ласковым голосом произнесла: — Дим, я не оспариваю твоё умение готовить, не подумай.

— Кстати, я вчера сделал один салатик! Толик съел, я ещё сделаю и принесу тебе завтра попробовать.

— Ой, Дим, не утруждай себя…

— Да мне в радость!

— Господи, спаси меня…

Глава 6

— Еська, прекрати издеваться над Диком! — Толик пытался отцепить хваткие пальчики сына от ушей жалобно скулящего пса. — Перестань!

— Папа, мы играем, — маленькое белокурое чудовище и не думало останавливаться.

— А по заднице?

— Не-а, — синие детские глазки хитро сверкнули.

— Елисей! — Щербатый нахмурился. — Мне позвонить тяте?

— Нет! — ребёнок в одно мгновение отскочил от измученного Дика и вытянулся по струнке.

Финогенов вздохнул: снова ему пришлось использовать единственную угрозу, действующую на сына.

— Тятя расстроится, — продолжал давить Толик, — и больше не будет с тобой гулять и катать тебя на машине.

— Папа! — худенькие ручонки обвились вокруг ноги Щербатого.

— Будешь слушаться?

— Да! — и столько честности на встревоженном личике… На день точно хватит.

— Эх, Еся, Еся…

Не всякий мужчина, поучаствовавший в зачатии, имеет право называться отцом.

Финогенов и по сей день мечтал собственными руками задушить подонка, едва не убившего его ещё не рождённого сына. Он ненавидел вспоминать тот день и в то же время благодарил за него небеса, потому что именно тогда на свет появилось крохотное кричащее существо, ставшее смыслом его жизни.

Толик, как порой случалось, решил проветриться под вечер и слишком поздно заметил отсутствие телефона. Вроде ничего страшного не произошло, но на душе было как-то мерзко. Вернувшись, он увидел возле своего подъезда расхаживающего туда-сюда Леонида.

Костенко ничего не объяснил, он просто велел Щербатому ехать на другой конец Москвы и всю дорогу висел на телефоне, крича на кого-то, матерясь, угрожая и обещая сломать собеседнику всё, что сочтёт лишним. Финогенов был удивлён, когда взвинченный Лёня коротко приказал ему остановиться возле отделения полиции. Мужчина пулей выскочил из машины, велев Толику ждать. Вернулся он спустя полчаса в компании помятого Дмитрия.

— Какого чёрта? — Щербатый обернулся к усевшемуся сзади любовнику.

— Потом, — отмахнулся Сизов.

— Погнали, — скомандовал Костенко, громко хлопнув передней дверцей. — Лейтенант сказал, что её увезли в ближайшее.

— Да, — Дмитрий устало прикрыл глаза. — Толь, ты бы поторопился… У тебя вот-вот ребёнок родится или уже родился, а ты тут вопросы какие-то задаёшь.

Так бывает? Оказалось, что бывает.

— Папаша, успокойтесь, — тучная медсестра мёртвой хваткой вцепилась в плечо наматывающего круги по длинному коридору Леонида. — Роды тяжёлые, но она держится молодцом.

— Он папаша, — рыкнул Лёня, кивнув в сторону Толика, бессмысленным взглядом уткнувшегося в стену.

— А это кто? — женщина с подозрением покосилась на Сизова, сидящего на стуле в конце коридора и пытающегося оттереть грязь и кровь с измятого пиджака.

— Фея, блядь! Крёстная фея, — Костенко был на пределе.

— Так это он её спас? Нам врачи с неотложки рассказали. Бедная девка!

— Он, он!

— А папаша где был?

— За спичками ходил! — Леонид так зыркнул на медсестру, что она, вздрогнув, невольно отступила от него, а после и вовсе испарилась.

Финогенов стал отцом спустя несколько мучительно долгих часов, наполненных болью и криками одной очень сильной женщины.

Звонок в дверь заставил Щербатого отвлечься от воспоминаний. На пороге стояла Наталья. Красивая, как прежде, только во взгляде теперь были тепло и спокойствие.

— Привет, — женщина вошла в квартиру и, скинув шлёпанцы, устремилась навстречу выбежавшему из комнаты сыну. — Есечка, ты папу слушался? — спросила она, обнимая ребёнка.

— Да, — не моргнув глазом, соврал мальчик.

— Ты рано, — Толик последовал за женщиной, направляющейся на кухню с сыном на руках.

— Без очереди же. Есть хочу дико.

— А что тебе можно?

— Не спрашивай, — поморщилась Наталья, усаживая Елисея на стул и садясь рядом с ним. — Послушать врачей, так мне вообще ничего нельзя, кроме сухого хлеба. Мяса хочу. Димка котлетки не жарил? — она облизнулась в предвкушении.

— Он постоянно что-то жарит, — Финогенов усмехнулся, открывая холодильник. — Рыбные есть. Ну, судя по запаху, они всё-таки из рыбы.

— Отлично! Давай скорее. И побольше! Всё давай.

— Погреть? — Щербатый не представлял, как можно заставить себя съесть ужас, который готовит его любовник, да ещё и холодный.

— Нет, я очень голодная. Так съем.

— Неудивительно, что ты гастрит заработала. Скоро и до язвы дойдёшь.

— Разве можно отказаться от Димкиных котлеток?! А его супчик грибной вообще супер! — женщина, схватив вилку, нетерпеливо постучала по столу и довольно улыбнулась, когда Толик поставил перед ней тарелку с корявыми, местами пережаренными котлетами.

— Ой, не напоминай мне о том супчике! Адское зелье.

— Зато вкусное.

— А почему зелёное? Что за грибы он туда сунул? Нет, не хочу знать…

— Ты ворчишь, но никогда не отказываешься от его кулинарных изысков, — Наталья хитро улыбнулась и откусила большой кусок от котлеты, довольно щурясь.

Даже Елисей, ковыряющий пальчиком скатерть, с сомнением посмотрел на мать. Нет, он ел всё, что готовил Дмитрий, но категорически не переносил рыбу в любом её виде.

— Он же старается, — пожал плечами Финогенов. — И, знаешь, проще сожрать, чем объяснить ему, что некоторым людям не дано готовить.

— Нет, Толь, это любовь! — заключила женщина, подняв вверх указательный палец.

— Ты бы при ребёнке чушь не порола.

— Рано или поздно он всё поймёт.

— Лучше поздно.

— Мы живём в двадцать первом веке!

— Мы живём в России.

— И что? Плевать, — Наталья активно работала челюстями. — Здесь каждого волнует только он сам. Да, любят почесать языками, но на деле лишний раз не дёрнутся.

— Ты уже забыла, как это на тебе отразилось? — Щербатый сдвинул густые брови.

— Не напоминай.

Голод, унижения, боль, отчаяние, страх — Наталья Медянова пережила многое и не сломалась. Природа щедро одарила её красотой и изворотливым умом, которыми она очень рано научилась пользоваться. Выросшая без отца, с больной матерью, проводившей больше времени в больницах, а не дома, она усвоила одну простую истину: если хочешь жить красиво, не особо утруждая себя, забудь о совести. Школа, задрипанное швейное училище, копеечная зарплата на полуразрушенной мебельной фабрике, бесконечные больничные счета (бесплатная медицина, она такая), постоянная нехватка денег даже на хлеб — Наталья ненавидела свою жизнь. Решившись вырваться из этого болота во что бы то ни стало, она попёрла к своей цели тяжёлым танком, сминающим гусеницами всё на своём пути. Проститутка, шалава, шлюха — это самое тёплое, что она слышала от соседей, хотя никогда не давала повода так думать о ней. Что ж… нужно соответствовать, так сказать. Медянова свято верила, что мужчины созданы для исполнения женских прихотей. Если они хотят чего-то, то сначала должны дать что-то взамен. Так устроен этот мир — ничего не бывает «просто».

Нет, Наталья не вышла на обочину дороги в коротенькой юбчонке, — гордость не позволила бы так низко пасть, — она заводила романы с состоятельными людьми и выжимала из этих отношений всё, что могла выжать. Первым значимым любовником Медяновой стал врач, организовавший впоследствии результативное лечение для её матери. А потом их было много. Может, слишком много, но Наталья не жалела о прошлом. К чему жалеть о том, что уже случилось? Даже об отношениях с биологическим отцом Елисея женщина не жалела, потому что уже не могла представить своей жизни без любимого сыночка. Сколько абортов она сделала, чтобы продолжать жить красиво? Рождение маленького Еси само по себе стало чудом.

Медянова и сама удивилась, когда материнский инстинкт, доселе дремавший, взял верх над всем остальным. Она хотела этого ребёнка. И тогда она пришла к Толику. Милому Толику Щербатому, одному из немногих, к кому лежала и душа, а не только голый расчёт. Но вышло то, что вышло. Оставшись наедине с проблемами, Наталья заработала руками и ногами, как тонущий человек, отчаянно желающий жить. Она снова села за швейную машинку, чтобы заработать на пропитание. Пенсия матери уходила на лекарства, большая часть заработка от шитья исчезала там же. Ко всему прочему объявился и биологический отец ребёнка, без конца напоминающий женщине, чтобы она и думать не смела рассказать что-либо его жене. Медяновым пришлось продать квартиру и переехать на самую окраину, хотя казалось, что дальше уже некуда. Паршивый райончик, паршивые соседи, паршивая конура, ошибочно названная квартирой. Куда делась роскошь, в которой жила Наталья? Исчезла вместе с источником — мужчинами. Кому нужна беременная баба?