К Лазурной полосе

Возвращался к месту старта Володя с чувством некоторой досады. Ему уже давно хотелось сделать Голубя более похожим на самолёт. Всё дело в том, что магопланер не мог долго лететь на одной высоте. Для движения вперёд ему требовались постоянные спуски и подъёмы, а такие небесные горки кого угодно измотают. К тому же они не очень хорошо сказываются на маневренности, а в бою с оседлавшими вёртких драконов вампирами, маневренность жизненно необходима. Но даже сделай Вовка ещё одну каплю и, тем самым, удвой тягу, её всё равно было бы мало. Да и сама конструкция Голубя слабо подходила для фигур высшего пилотажа. Следовательно, для полноценных воздушных боёв в Алом анклаве нужно строить новый аппарат. Меньше, легче, маневренней, изначально основывая конструкцию на реактивном принципе движения. Только мощность движка нужно будет увеличить. Как? Вовка пока не знал, но надеялся, что когда-нибудь сможет получить приличную тягу. А каплю в её нынешнем виде лучше поставить на Сову. Только не одну каплю, а две — Сова-то тяжелее Голубя раза в три будет. Да, с такой тягой приличной скорости не добиться, но от транспортного мула никто и не требует носиться наперегонки с драконами.

Словом, к поделке Вовка несколько охладел, поэтому на просьбу Лёхи дать ему каплю "на попробовать", только равнодушно рукой махнул. Мол, бери, если так хочется. Лёшка тут же оседлал "вентилятор", включил свою сбрую на подъём, запустил каплю и... исчез из виду. Вернулся он не скоро, прилетев совершенно с другой стороны и двигаясь странными рывками. Кое-как плюхнувшись перед воротами усадьбы, он слез с капли и на дрожащих ногах подошёл к встревоженному Вовке.

— Барин, отдай мне сию штуковину! Што угодно проси взамен, токмо дай!

— Ты сначала впечатленьями поделись и объясни толком, чем тебе эта капля приглянулась.

Если для тяжелого Голубя тяги капли было явно маловато, то для впятеро более лёгкого Алексея её оказалось с избытком. Капля стрелой домчала Лёху к границе баронства, где он был вынужден прервать полёт и опуститься на землю. Причина проста: рулить такой штуковиной парень не мог. Нечем. Поэтому он совершил посадку, ножками развернулся в нужную сторону и опять взлетел. Увы, но с определением сторон вышла некоторая промашка: Лёха промчался много восточнее усадьбы. Опять опустился, прицелился хорошенько, взлетел и... проскочил над усадьбой, едва не улетев к эльфам. Не успел затормозить. Регулятора тяги на каплю Вовка не ставил, поэтому у неё было всего два режима: либо полный вперёд, либо стоп. Из-за чего Лёше пришлось возвращаться рывками, включая двигатель на короткие мгновения и двигаясь дальше по инерции.

— Токмо вот ышшо што, барин. Када я на ней летел, приметил: амулетки меня кверху тянут, а твоя капля хучь и не больно тяжела, всёж чего-то да весит. Потому и норовит из-под меня выскользнуть да оземь шмякнуться. Мож её тож каким ремешком к сбруе пристягнуть, а?

Вовка невидящими глазами смотрел мимо Лёшки и как-то заторможено качнул головой из стороны в сторону. Увидев в казалось бы неудачной конструкции неожиданный потенциал, мысленно Володя был уже не здесь.

Две недели Вовка провёл в мастерской, выползая из неё лишь поздно вечером, чтобы поесть, упасть на постель и забыться глубоким сном. А с первыми лучами солнца снова исчезал в запретном для посторонних сарае. Две долгих недели жители баронского дома слышали доносящиеся из мастерской звуки: то глухих ударов, то металлического лязга, то гремевшей на всю округу музыки, то жуткого, демонского воя. А потом наступила тишина. Странная, непривычная и оттого пугающая. В этой тишине скрип открывающейся двери показался собравшемуся у мастерской народу громовым раскатом. Похудевший, всклокоченный, красноглазый Вовка стоял на пороге и улыбался. Затем шагнул обратно, поманив за собой Алексея.

Внутри мастерской Вова сказал только одно слово:

— Смотри.

И указал на сооружение, опознать которое Лёха не смог ни с первого взгляда, ни с десятого. Больше всего эта вещь формой напоминала самый обычный чугунок, каких полно на любой кухне. Только этот был не чёрный, а весёлого жёлтого цвета. Над верхом чугунка виднелся круглый настил из редких железных прутьев. От настила вниз до самой земли шли три стойки, служившие опорой всему сооружению. Чуть в стороне от центра из настила вверх торчала крепкая дубовая жердь, длиной чуть меньше человеческого роста. Теряясь в догадках, Лёшка долго ходил кругами, пока не сообразил пощупать донышко чугунка. И, обнаружив там отверстие больше кулака размером, расплылся в понимающей улыбке.

— Догадался? Молодец! Гляди, что может эта табуретка.

С этими словами Володя запрыгнул на настил, взялся руками за жердь и чуть придавил одним пальцем рычажок в укреплённом на жерди колечке. Из дыры в донышке с громким шелестом вырвалась струя воздуха, вздымая стену пыли. Видимо Вовка предварительно включил на поясе амулеты левитации, потому что даже такой слабой тяги хватило, чтобы сооружение приподнялось над полом.

А потом показал такое, что у Лёхи челюсть отвисла, а в глазах разгорелся жадный огонёк. Держась за жердь, барин наклонялся вперёд, назад, в стороны и, куда он наклонялся, туда и скользил над полом желтый чугунок. И не просто скользил, а выписывал по мастерской круги, восьмёрки, треугольники квадраты. Причём, не только над полом — играя рычажком в кольце, Володя добавлял и уменьшал тягу, то опускаясь до чирка опорами по земле, то взлетая под самый потолок. Причём было видно, что это не предел. В умелых руках и на просторе чудо-табуретка могла показать и не такое.

Опустив чугун посреди мастерской, Вовка спрыгнул с настила и, показав Лёшке на освободившееся место, сказал:

— Учись. Научишься в тесноте, тогда и на свободе сможешь. Только шлем одень, а то потолок тут твёрдый, я уже проверял.

Володя:

Новые шлемы понравились драконам гораздо больше их первого варианта. Они стали легче, удобнее и, что было особенно важно для Вжики, красивее. Неудобные глазные щитки сменились зачарованными на прозрачность пластинами гранита, соответственно исчез механизм закрытия щитков, который так раздражал Хуррга. Облачившись в обновку, дракон не удержался от вылазки в Алый, чтобы испытать шлем в реальной обстановке. Вместе с ним для страховки отправилась Вжика. Звала она с собой и меня, но я отказался, занятый делами баронства. Ко мне в усадьбу по первому снегу прикатила Леяна и привезла с собой толстенную пачку деловых бумаг.

Самой Леяне я был несказанно рад, но вот приехавшие с ней бумаги вызывали у меня только отрицательные чувства. Ведь с каждой бумажкой следовало разобраться, вникнуть в её суть, оценить всё и взвесить. А на всё это требовалось время, которое можно гораздо приятнее провести в спальне... О, да, в спальне... оценить, вникнуть... Или в баньке... Ещё в кабинете на столе можно... Но приходилось не "на", а "за", в смысле — "за столом". Сидеть за заваленным бумагами столом с утра до вечера и изучать, вникать, считать и пересчитывать. Конечно, кроме дня у нас были ещё и ночи, но даже длинная зимняя ночь после долгой разлуки покажется до обидного короткой.

Да и сколько их было, тех ночей? Семь? Да, семь. Всего лишь неделю провела Леяна в Западной усадьбе и засобиралась в обратный путь. Знаю, будь её воля, она бы с радостью осталась подольше, вот только слово "ответственность" было для Леи не пустым звуком. За что и ценю.

Всё-таки наша цивилизация слишком избаловала женщин, превратив их в эгоистичных, самовлюблённых, вздорных особ, придерживающихся в отношениях полов лозунга "мужчина должен" и далее список на десять страниц, что именно им должны. Когда я слышу подобные высказывания, меня так и подмывает спросить: "Позвольте, когда это я успел вам что-то задолжать, леди? Когда родился мужчиной?" По их логике — да. У них женщина "может", а мужчина "должен".

Местный женский пол подобной избалованностью не страдал. Здесь фемины чётко знали своё место: место хозяйки в доме, место матери, жены. И не нужно говорить о средневековой забитости! Эти "забитые" матроны сами кого угодно забьют под лавку за вторжение в сферу их деятельности. Тут всё чётко: есть женское дело, есть мужское. И ни одна сторона не пыталась диктовать другой, что и как той делать или как поступать.

В этом плане Леяна была в полном смысле слова дитя своей эпохи. К тому же умная, добрая, хозяйственная, добросовестная. Ну и просто красавица. Понятно, что мне тоже не очень хотелось с ней разлучаться. Дабы отдалить момент расставания, предложил отвезти её в Загорье на Сове. Зная нелюбовь Леи к полётам, предполагал, что откажется. Но ошибся, она согласилась. Видимо посчитала, что день лучше провести со мной, чем тратить его на дорогу. А ещё надеялась, что я не сразу улечу из Загорья, задержусь там на день-другой, а то и на третий. А может и четвёртый-пятый прихвачу.

Нет, точно надеялась, вон как запуцовела и глазки скромно потупила.

Ещё за неделю до приезда Леи пробудился от спячки мой авиазавод, который аэросарай. Когда-то построив три птицы, две из которых успешно летали, работяги позадирали носы и возвращаться к более приземлённым видам деятельности не очень-то спешили. После создания покорителей небес заниматься ремонтом телег или сколачиванием лавок казалось возомнившим о себе мастеровым чем-то недостойным их высочайшей квалификации. Словом, опять пустые понты и пальцы веером. Я уже давно заметил: чем "пустыннее" это самое пустое место, тем шире у него распальцовка.

Серьёзной работы в аэросарае не было, исправно летающие Голубь и Голубка ремонта требовали немного, поэтому пустующее место под навесом авиазавода очень скоро превратилось в "клуб брюзжащих старпёров". Вот я и загрузил изнывающий от безделья народ переделкой Совы: пускай руками поработают, а не только языком. И предупредил, чтобы не затягивали, потому как на подходе ещё одна крупная работа. А не справятся, отправлю в Иссур покосившийся свинарник восстанавливать. Мне здесь тунеядцы не нужны.

Накачка подействовала, и спустя две недели от начала работ, Сова была готова к полёту. Ради участия в пробном вылете Лёха даже слез со своей "бешеной табуретки" и выполз из мастерской. Слетали мы с ним, попробовали птичку в воздухе. Ну, что я могу сказать? Другой получился аппарат, очень непривычный. В полёте Сова больше всего напоминала утюг: тяжелый, неуклюжий, массивный, в то же время внушающий уважение своей монументальностью и, как ни странно, мощью. Казалось бы, откуда мощность при двух слабеньких капельках по бокам фюзеляжа? Однако впечатление было именно таким. Казалось, обновлённой Сове не страшны любые преграды, она что угодно снесёт и продавит одной своей массой. Она как трактор — такая же медлительная, но неудержимая. А после первой же посадки я долго нахваливал сам себя за то, что догадался сделать капли поворотными. Иначе фиг бы мы остановили набравшую ход махину, инерция-то у неё ого-го! А так развернули движки в обратную сторону и дали тяги. Словом, удачным оказалось решение. К тому же капли можно было поворачивать каждую отдельно, что позволяло развернуть Сову, как зависший вертолёт, буквально на месте.

Леяне полёт на Сове понравился намного больше, чем на Голубе. "Словно на лодочке плывёшь," — говорила она. — "Тихо, спокойно. И вверх-вниз не носит, всё нутро выворачивая." Её можно понять: таких комфортабельных условий для путешествия местный транспорт предложить не мог. Никаких тебе колдобин и ухабов, просторный, закрытый от всех сквозняков светлый салон с дровяной печуркой в углу и тишина, нарушаемая лишь шелестом струй воздуха из капель за бортом. И скорость. Километров семьдесят-восемьдесят по моим оценкам. Вроде бы не много, но для местных и это было недостижимо. К тому же, Сова летела строго по прямой, преодолевая расстояние по кратчайшему пути, благодаря чему заметно экономила время. На Голубе я уже не раз летал в Загорье и обратно, так что все ориентиры мне были хорошо известны.

Весь полёт Леяна провела рядом со мной, жадно рассматривая проплывающую под нами землю через широкие лобовые стёкла. Ну, широкими они были для неё, а для меня самыми обычными боковыми стёклами из багажного отделения джипа. Впрочем, придираться не стоило: куда летишь видно, в лицо не дует, чего ещё желать? В средней и задней части салона стёкол не было, зато обшивка борта состояла из двух частей: нижняя половина из досок, а верхняя из тонкого льна, пропитанного смолой солнечника. Это было моё ноу-хау, которым я заслуженно гордился. Ведь если раньше я просто пользовался чужими наработками, подгоняя их под свои нужды, то эта технология целиком и полностью была моей.

Всё началось ещё в прошлом году, когда мы с Ёнигом запустили первую музыкальную фабрику. Солнечник, из которого изготавливались пластинки, чем-то был схож с обычной канифолью. Тоже растительного происхождения, тоже твёрдый в холодном состоянии, тоже плавился при нагреве. На этом сходства заканчивались. Солнечник был менее хрупок, чем канифоль, более терпим к изгибам, сложнее царапался. Обработанный особым амулетом, получал очень крепкий поверхностный слой, благодаря чему запись на пластинках становилась стойкой к истиранию.

Однажды мне попался на глаза кусочек солнечника, валяющийся под ногами. Видимо кто-то из работников расплескал расплавленную смолу, в результате чего получился желтенький камушек весьма причудливой формы. Именно его форма привлекла моё внимание. Камешек долго валялся у меня на столе просто как забавная безделушка, пока я однажды не прошелся по нему амулетом. Обработал со всех сторон, а не как пластинку — только с верхней. Вот тут-то я и удивился: разбить камень получилось только молотком, приложив немалую силу удара.

Последующие события: вынужденный уход из магмира, долгое возвращение через Серую и Алую завесы, лечение Вжики, холодная война с эльфами, Ленка с её вздорностью, напрочь выбили из моей памяти все мысли о куске солнечника. Но возобновление грамзаписи вновь натолкнуло меня на идею как следует поэкспериментировать со смолой и амулетом. А помогла мне тряпка, которой кто-то из работников вытирал испачканные в солнечнике руки.

Пропитанная смолой, она чётко держала ту форму, которую приобрела при остывании солнечника, и легко меняла её при нагреве. Попытка обработать содержащийся в волокнах ткани солнечник амулетом дала обалденный эффект: тщательно разглаженная тряпка стала напоминать жёсткую, упругую пластину с отменной стойкость к влаге и терпимо воспринимающую средний нагрев. Конечно, открытого пламени она не выдерживала, но в кипящей воде чувствовала себя неплохо. Самым главным положительным свойством нового материала, была его способность к формовке! По существу, я получил магический аналог земного стеклопластика. Какую форму при изготовлении ему придашь, ту он и держит.

Именно это свойство нового материала позволило мне так быстро сделать корпус тягового двигателя для Лёшкиной "бешеной табуретки". Я выпросил у Стефы самый большой чугунок из имеющихся, и получил на руки настоящего монстра кухонного царства: сантиметров шестьдесят в диаметре и полметра высотой. Обтянул его пропитанной смолой солнечника тканью, тщательно отформовал жесткой щёткой, добиваясь плотного и равномерного прилегания ткани к чугунку, повыгонял все пузыри и, после остывания, снял полученную скорлупу с формы. По той же технологии сделал остальные детали, соединил их, встроил амулет вихря и получил основной элемент "табуретки".