1918 год:расстрелянное лето

— Как?! Вы же меня обещали взять с собой?!

— А ну цыц, сучонок! — прикрикнул на него штаб-ротмистр, сидящий на облучке второй тачанки. — Лег на землю! И тихо лежи или пулю пущу!

Последнее относилось к истерике парня, который окончательно осознал, что остается здесь, поэтому просто упал на землю и плача, замолотил по ней кулаками.

Какие-то навыки к езде на лошади тело поручика хранило, поэтому я без проблем уселся в седло. Конь покосился на меня, но нервозности проявлять не стал, только ушами немного подергал. На барона смотреть не стал, так как знал, что увижу ехидную ухмылку на его лице. Тронул поводья, лошадь пошла вперед. На землю стали спускаться сумерки, тени стали длиннее, а дома как-то разом потеряв четкость очертаний, начали сливаться друг с другом. Полная темнота мне была не нужна, так как работать на незнакомой территории, да еще в полной темноте без специального оборудования, мне совсем не улыбалось. К тому же возможны самые различные сюрпризы. Как я подъезжал, меня могли видеть только с двух соседних домов, но я специально уточнил у парня, какие отношения у бандитского барыги с местными жителями. Ответ меня полностью устроил. Мужик он был жадный, про таких, как он, говорят: за копейку удавится, ни с кем в деревне дружбу не водит и живет особо.

Когда до околицы оставалось метров триста, я остановил коня и стал наблюдать. Если в начавших опускаться сумерках издалека деревня сливалась в одно большое темное пятно, то сейчас можно было хорошо различить дома, заборы, плодовые деревья. Вот и дом, на крыше которого сидит вырезанный из дерева петух. Не то, чтобы я четко видел его, но силуэт деревянной фигурки хорошо смотрелся в предвечернем небе.

"Еще полчаса и окончательно стемнеет".

Остановился я не просто так. Мне нужно было понять, есть ли в деревне бандиты. Звуки, здесь в степи, как я уже понял, далеко слышны, поэтому если идет там идет пьянка-гулянка, то до меня бы уже донеслись ее отзвуки. Выждав десять минут, я двинулся вперед. Вдруг неожиданно зафыркал конь. Я посмотрел на него. Что-то чует, а что именно не понять. Увидел почерневшую корягу, торчащую из земли, слез с лошади и привязал к ней животное. Проверил оружие. С собой у меня было два нагана-самовзвода, порядка двадцати патронов россыпью в кармане и штык-нож. Не успел я приблизиться к забору, как во дворе басовито и зло тявкнула собака.

"Большая. А Сенька мне про нее ничего не сказал. Это проблема".

Отойдя на десяток метров назад, пошел вдоль забора, подальше от собаки, высматривая место, где бы мог бы перелезть. Дойдя до задней стороны дома, остановился, а потом резко бросился вперед, оттолкнулся, схватился пальцами, подтянулся и одним движением бросил тело вниз. Не успел вскочить на ноги и выхватить из-за голенища нож, как из-за угла дома выскочила большая лохматая собака, рванувшаяся в мою сторону. Ее прыжок совпал с моим рывком в сторону, затем последовал резкий взмах руки и тяжелый штык-нож вошел в шею пса. Пес захрипел, задергался в предсмертной судороге, скребя лапами по земле. Вслушавшись, я сразу уловил тяжелый бег и хриплое дыхание большого, грузного мужчины. Выхватив револьвер, быстро пошел ему навстречу. Мы почти столкнулись, когда здоровяк вылетел на меня из-за угла. Я видел, как его глаза широко распахнулись от удивления, но в этот самый миг рукоять моего револьвера с силой врезалась ему в висок. Послышался хруст костей, мужчину шатнуло в бок, и он медленно стал заваливаться на землю. Мне не хотелось его убивать, но из-за нового тела, доставшегося мне сутки назад, не получилось соразмерить удар.

— Опанас, дурья твоя башка! — неожиданно раздалось откуда-то из-за дома. — Чего ты мечешься по двору, как безголовая курица?!

Я услышал новые шаги.

"Судя по властному голосу, хозяин".

Выйдя из-за угла, я негромко сказал: — Привет, дядя. Револьвер не купишь?

Хозяин дома оторопел и наверно с десяток секунд тупо смотрел на меня и только потом спросил: — Ты хто?

— Конь в пальто, — ответил я штампом двадцать первого века. — Мне люди сказали, что ты все покупаешь. Или врут?

— Я.... Не, я ничего не покупаю. Ошиблись люди.

Скупщик был под стать своему охраннику, крупный мужчина, но жира сейчас в нем было столько же, сколько и мяса. Седой волос уже накрыл виски и часть бороды. На вид мужчина дородный, благообразный, а глаза цепкие, злые и хитрые. Такими большевики изображали фабрикантов или купцов в газетах и плакатах.

— Пусть так. Кто еще дома?

— Никого.

— А жена?

— Уехала днем к сестре.

— Когда будет?

— Завтра к вечеру обещала.

Барыга уже пришел в себя, поэтому я решил его снова удивить.

— Мне Мельник сказал, что атаман скоро поезд брать будет.

— Мельник? Тебе? А ты хто? — в его глазах снова появилось недоумение. Что за птица такая в его двор залетела?

Вместо ответа я схватил его за плечо и развернул лицом к стене: — Руки вверх поднял и оперся ими на стену. Вот так. Теперь ноги развел в стороны.

Когда он застыл в неудобной позе, внимательно его обыскал, но кроме небольшого ножа, острого как бритва, за голенищем сапога, ничего не обнаружил.

— Пошли в дом. Поговорить надо.

Войдя в дом, мы сели за стол. Несмотря на мои доводы, хозяин дома вбил себе в голову, что я грабитель, а про лошадей и оружие рассказываю для того, чтобы вызнать про его тайники. Почему не постучал в ворота, почему убил его собаку и охранника, но что я ему отвечал: беру вину на себя, а поэтому отдам лошадей и оружие за половину цены. Даже за треть. Когда мне надоело слышать его наглое вранье, я решил его немного припугнуть, вот только в глазах хозяина неожиданно появилась непонятное мне, но при этом хитро-злобное выражение.

"Что-то задумал, ублюдок".

— Я все отдам, только жизнь оставьте! Не убивайте! Христом-богом молю! — тут хозяин дома неожиданно сполз со скамьи, встав на колени. — Жить хочу! Все отдам! Все!

При этом он как-то напрягся. Мне даже почудилось в его кривящихся губах оскал старой опытной крысы, которая выбирает момент, чтобы броситься на тебя. Интуиция подала сигнал тревоги.

— Встал! Живо! — и я выразительно качнул стволом револьвера.

Мирон несколько секунд колебался, не зная на что решиться, но все же, медленно, поднялся на ноги. Засунув револьвер за пояс, я шагнул к нему, специально провоцируя его на действия. Скупщик, посчитав, что у него появился шанс, бросился на меня и налетел на элементарный прием. Когда его туша с грохотом рухнула на пол, я присел и заглянул под стол.

"Так я и думал".

Под столешницей на мягких кожаных петлях висел обрез двухстволки. Вытащив обрез, положил его на стол, затем повернулся и посмотрел на Мирона, который только начал приходить в себя. Со стоном приподнялся, оперся на локоть, с дикой злобой посмотрел на меня.

— Долго лежать собираешься?

— Ты... мертвец! Атаман за меня с тебя живого шкуру сдерет! На ломтики порежет!

У меня просто не было времени на долгие разговоры, поэтому пришлось сразу приступить к делу, а спустя какое-то время, захлебываясь соплями и слезами, глотая слова, он рассказал мне все, что я хотел знать. Для проверки его слов, я вскрыл три тайника, как в доме, так и во дворе. Доставать ничего не стал, просто убедился, что они там. Где он указал. Вот только золота там не было.

— Где золото?

Несмотря на страх, в глазах бандитского скупщика мелькнула бешенная, неуправляемая ненависть. Сейчас, он наверно продал бы свою душу дьяволу, чтобы иметь возможность убить меня.

— Ничого не скажу. Мучай меня, пытай, сволочь, все одно не....

Вот только слово он свое не сдержал, а еще спустя пятнадцать минут я вскрыл последний тайник в подполе, где в узелке лежали царские монеты, а так же драгоценные изделия из золота. Стоило мне все это богатство выложить на стол, как Мирон вдруг по-детски заныл, не отрывая взгляда от горки золота: — Мое. Это мое. Не отдам. Мое.

Я посчитал, что на этом общение с хозяином можно закончить. Мертвецов, вместе с собакой, оттащил в сарай, в котором находился один из тайников. Оружие для бандитов. Длинный и широкий ящик, битком набитый винтовками и револьверами, лежал в яме, завернутый в двойной слой брезента, присыпанный землей. Постоял несколько минут во дворе, уже в полной темноте, пропуская через себя различные звуки. Людей в деревне вообще не было слышно, только где-то лениво тявкала собака. Приоткрыл ворота, после чего вышел, нашел лошадь и отправился в обратный путь.

От скупщика мне было известно, что бандиты не собираются появляться здесь в ближайшие несколько дней, так как готовятся к нападению на поезд, поэтому мы с бароном решили переночевать в доме Мирона. После того, как схлынул адреналин, на меня навалилась такая усталость, что мне пришлось попросить барона о дежурстве на первую половину ночи. Парень, зайдя во двор и никого из хозяев дома не увидев, все понял, и теперь сидел на лавке, съежившись, только изредка бросал на нас испуганные взгляды.

— Поручик, есть будешь?

— Нет.

Уснул я раньше, чем щека коснулась подушки, а проснулся от чувства присутствия чужого человека. Тело напряглось, а рука автоматически скользнула под подушку, выхватывая револьвер.

— Кто тут? — спросил я, нащупав глазами в сумерках, стоящую в шаге от меня, фигуру человека.

— Тихо, поручик. Тихо, — раздался голос барона. — Вы словно, как зверь. Весьма впечатлен.

— Сколько сейчас времени?

— Думаю, через час рассветет. Нам пора собираться и ехать.

— Почему не разбудили?

— Две ночи без сна — это много для человека, а я свое досплю по дороге. Привычка, знаете ли, у меня такая есть, даже сидя на лошади, могу хорошо выспаться. Вставайте!

Штаб-ротмистр, все это время, пока мы с парнишкой, готовили завтрак, занимался лошадьми. Накрыв на стол, я позвал барона. Завтракали мы по-царски. Колбаса, горячая вареная картошка, свежий хлеб, зелень. Сенька сидел за столом, не поднимая глаз, вялый и хмурый. Жевал он нехотя, зато нас с бароном уговаривать не надо было, уплетали за обе щеки. После завтрака, я нашел объемистый дорожный баул и небольшой саквояж, после чего быстро пробежался по тайникам мертвеца. Брал то, что считал пригодиться, как в дороге, так и в дальнейшей жизни. Барон зашел в избу в тот самый момент, когда я укладывал в саквояж ценные вещи, драгоценности и золото. Я повернулся к нему:

— Половина — ваша.

Мне было интересно, как он отреагирует на мое предложение.

— Кто вы? — вдруг неожиданно спросил он меня.

— Человек, как и вы. И еще, как говорили древние: многие знания — многие печали.

— Надеюсь, что ваша фраза не прозвучала, как угроза.

— Что вы, барон. Даже в мыслях не было. Ведь вы мой проводник в этом, пока непонятном для меня, мире.

— Проводник. Хм. Надеюсь, что я не введу в наш мир посланца Дьявола. Очень не хотелось бы, знаете ли.... — фон Клюге несколько секунд задумчиво посмотрел на меня, потом добавил. — Впрочем, об этом мы можем поговорить в другой раз, а сейчас нам надо ехать.

Перед отъездом, мы уже в который раз, за последние двое суток, переоделись. Среди всего прочего найденного в тайниках скупщика оказалось несколько офицерских мундиров. Один из них пришелся впору барону. Перетянутый крест-накрест кожаной портупеей, с желтой кобурой на ремне, он даже сейчас выглядел настоящим офицером, несмотря на грубые сапоги и солдатскую фуражку. Я же сменил исподнее, рубашку и пиджак, оставив солдатские галифе и сапоги. На вопрос, что мы будем делать с лошадьми, а так же оружием и вещами, найденными в тайниках, барон только равнодушно пожал плечами. Что хотите, читалось в его жесте. Единственное, что я захватил из объемных вещей, так это несколько рулонов ткани. Мне подумалось, что это будет неплохой товар для обмена.

Совсем поникший духом Сенька сказал, что до железнодорожной станции от дома Мирона мы должны доехать к вечеру. На этот раз мы запаслись водой, взяв из хозяйства барыги три здоровенных бидона и наполнив их водой, так что отвлекаться и искать источники воды у нас нужды не было. Ехали мы, не спеша, бок обок, поэтому у меня выдалась хорошая возможность спокойно поговорить с бароном о том, что сейчас происходит в России. Мне было уже известно из предыдущих разговоров офицеров об окончании Первой мировой войны, о позорном Брестском мире, но только сейчас выяснилось, что я на другой Земле, так как последний правитель России Николай II не сидел сейчас в плену у большевиков, а уже полгода находился в эмиграции, причем не в Англии, а в Швеции. Сразу вслед за ним, отказавшись в свою очередь от престола, эмигрировал в Англию его младший брат Михаил Романов. Всероссийское учредительное собрание, собранное на основе многочисленных партий и их зачастую противоположных требований, весьма походило на рыбу, которая судорожно дергается на разделочной доске. Так образно и зло охарактеризовал действия нового органа фон Клюге. А вот что случилось потом, как сказал штаб-ротмистр, мало кто понимает, в том числе и сами политики. Буквально за два месяца большевики набрали большую силу, присоединив к себе меньшевиков, либералов и эсеров. В это самое время среди офицеров в армии начались брожения. Часть из них, поддерживающая монархию, но при этом, потеряв реальных кандидатов на престол, организовывает Офицерский союз, который берет курс на военную диктатуру. Позже, к ним присоединяется еще часть офицеров, которые стояли за Учредительное собрание, но, в конце концов, поняли, что оно нежизнеспособно, оставшись только на бумаге. Власть большевиков все больше расширяется, начинаются стачки и выступления, появляются различные советы и комитеты, формируются рабочие дружины. Солдаты, бывшие крестьяне, больше всего интересуются, что будет с землей, они колеблются, но часть из них, поддавшись большевистской агитации, начали формироваться в красные отряды, после чего начались стычки между ними и офицерскими отрядами. Большевики, не теряя времени, формируют свое правительство в Санкт-Петербурге. В отличие от средней полосы России, а так же крупных промышленных городов, южная часть России не пошла за большевиками, а осталась за Офицерским союзом. К тщательно собираемой Добровольческой армии только частично присоединились казаки, так как большая их часть не хотела воевать за чьи-то интересы. В тоже время в Ростове был организован Промышленный комитет во главе с Ватрушевым, промышленником и банкиром, входившим в первую десятку богатейших людей России. Первым делом были введены лицензии для тех, кто пожелал заняться поставками для Добровольческой армии. Стоили они баснословно дорого, но все торговые люди прекрасно знали, что они окупятся.

— Значит, у нас тут война Севера и Юга, только русский вариант, — подвел я итог полученной мною информации.

— Не понял. А! Вы имели в виду войну в Америке! Хм. Можно сказать, что определенное сходство есть.

— Значит, собираетесь выжечь каленым железом большевистскую ересь во всей России. А дальше что? Прежней жизни не вернуть. Многое, очень многое, придется менять. Причем не столько в политике или общественных отношениях, а в своей голове, в своем сознании.