"Дары данайцев" .

— О-о, наконец-то, вы объявились, батенька! Как дела? На щите — или под щитом? Да не томите, Бога ради, я уж тут себе второй месяц места не нахожу. Да и эти... "соратники" всю плешь мне проели, всё теребят: где там наш профессор, как он там?..

— А вы их меньше слушайте, Глеб Иванович, здоровее будете! Я сам, признаться, не люблю этих, кабинетных теоретиков! Любят рассуждать о том, чего не знают...

— Извините, что всё-таки перебиваю — но: что?

— Да как вам сказать, Глеб Иванович... Если о Граале — то здесь глухо, мы прочесали практически весь полуостров, но аппаратура не зафиксировала никаких его следов. Если об остаточных явлениях — то они там есть, наблюдаются довольно часто, нам удалось даже примерный вектор определить их проявления... Но по телефону об этом — не хочется...

— Связь защищённая.

— Всё равно!

— Ну ладно, ждали вас два месяца, подождём и пару дней. Позовите к аппарату начальника окружного отдела, я распоряжусь, чтобы вас немедленно отправили спецсамолётом в Ленинград, а из него — в Первопрестольную. Ну и там, покормили бы, баньку соорганизовали... Вы ж только из тундры, небось, черны от грязи, как папуасы!

— Вот за это, Глеб Иванович, огромное вам наше спасибо! Как любит Семинарист говорить в таких случаях: "Мадлобт!"

— Гхм!! Вы там что, с ума что ли сошли от вашей лесной жизни?! Нашли ГДЕ и О ЧЁМ ГОВОРИТЬ?!!

— Да ладно вам, Глеб Иванович! Сами же сказали, что линия защищённая! Да и рядом-то никого нет, я один в комнате спецсвязи...

— Всё равно! Сейчас — НЕ ТО ВРЕМЯ, чтобы свободомыслие демонстрировать! И за меньшее могут на Соловки закатать. И даже я вас не спасу! Запомните это, пожалуйста!..

— Ну, ладно, извините...

10. Оккупированный немцами Париж. Август 1940 года.

В столицу "ля белле Франс" он прибыл, воспользовавшись оказией: тыловая служба ОКХ отправляла самолёт в Париж, вот его туда и запихнули. "Легенда" была хорошая: корреспондент "Фелькищер Беобахтер", послан начальством для серии статей о службе в этом прекрасном городе доблестных солдат рейха. Соответствующие звонки в соответствующие ведомства предварительно уже были сделаны, пара рекомендательных писем — к коменданту Парижа и руководителю одной из референтур СД, лежали на дне портфеля.

Конечно, можно было бы выехать и поездом, но в Ордене почему-то предпочли именно такой, сложный вариант. Да ещё и под чужим именем. Зачем это было надо, он не понимал. Но отнёсся по-философски: раз так принято, то нечего и ворчать. Порядок — он на то и есть порядок, неважно, на чьей территории ты в данный момент работаешь — своей или чужой.

Прямо из аэропорта, опять-таки воспользовавшись любезным приглашением тыловиков, он отправился в Париж на их "опеле". Довезли быстро — и даже туда, куда надо — непосредственно на авеню Фош. Он вышел заранее — нечего было демонстрировать своим новым знакомым: к кому он направляется. В армии традиционно не любили гестапо. И тех, кто имел с ними тесные отношения.

Охрана на входе смерила его настороженным взглядом — гражданский, да ещё с круглой, веснусшчатой физиономией, далёкой от арийских идеалов, доверия у неё он не вызывал. Да и портфель в руках гостя — солидный, из жёлтой кожи, выглядел подозрительно. В таком свободно могло бы поместиться достаточно мощное взрывное устройство.

— Документы! — грозно рявкнул рослый унтерштурмфюрер и требовательно протянул руку. А двое его подчинённых, как бы невзначай выдвинулись вперёд, охватывая гостя с двух сторон. Малейшее НЕПРАВИЛЬНОЕ движение — и нашпигуют свинцом по самые уши.

Он, однако, не стал доставлять им такой радости. Послушно вынул документы и вежливо отдал унтерштурфюреру. Тот, брезгливо оттопырив нижнюю губу, быстро пролистал бумаги: — Так, что тут у нас? "Гельмут Кранке, из Берлина, корреспондент "Фелькишер Беобахтер.., — он кинул на гостя быстрый и ставший уже не столь подозрительным взгляд, коротко усмехнулся: — Земляк, значит... А к нам зачем?

Он имел в виду своё ведомство, а не Париж. — По долгу службы, — улыбнулся Кранке. И пояснил: — Я к гауптмштурмфюреру Риттмайеру. Он в курсе моего приезда.

— Понятно, — унтерштурфюрер вернул ему документы, ещё раз скользнул по фигуре земляка внимательным взглядом и на мгновение задержал его на портфеле: — А там что у вас?

С бдительностью, отметил про себя Кранке, у охраны всё в порядке. А в Берлине сплетничают, что Париж — расслабляет! Но вслух ничего такого говорить не стал, лишь с готовностью щёлкнул замками: — Прошу! Личные вещи и рекомендательные письма.

— Хорошо, — наклонил голову унтерштурфюрер, сразу же теряя к посетителю интерес, — Можете проходить. Второй этаж, налево, кабинет "22".

С Риттмайером разговор вышел не менее коротким. Поскольку Кранке представлял Контролёра Ордена, которому гауптштурфюрер, как Ученик, должен безоговорочно подчиняться, то гость особо не церемонился.

— Мне нужна комната, отдельная, в спокойном районе. Желательно — близко от вас...

— Есть такая! — торопливо закивал хозяин кабинета — и по этой его торопливости Кранке понял, что его собираются поселить на одной из явочных квартир "конторы". В принципе, ничего против этого он не имел. Так даже надёжнее было — осознавать, что постоянно находишься под незримым присмотром гестаповцев. А "прослушки" он не опасался — во-первых, потому что не собирался вести никаких компроментирующих себя разговоров, а, во-вторых, ещё и вследствии того, что, что за "технический контроль помещений" (а именно под таким, ничего не говорящим постороннему человеку эвфемизмом, скрывались мероприятия по негласной записи всех бесед, которые происходили на "явке") отвечала референтура Риттмайера. Лишь бы только квартира была незасвечена у парижского подполья! — Затем — двух человек, хорошо знакомых с городом и знающих французский язык, в полное моё распоряжение. Ничего не буду иметь против, если ими окажутся местные! Но — НАШИ МЕСТНЫЕ.

Он со значением посмотрел на Риттмайера. Спустя полчаса, вместе с двумя молчаливыми французами, одетыми в неприметные серые костюмы и в свитера грубой вязки с вортниками под горло, с неприменными кепками на головах, Кранке не спеша направлялся на выделенную ему квартиру. По пути, инструктировал своих помощников...