Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 2. Япония глазами иезуитов

После того, что изложено в предыдущих параграфах, читатель, вероятно, не удивится, узнав, что Япония была, безусловно, самым популярным миссионерским поприщем в Азии для сынов Лойолы. Валиньяно открыто признавал, что иезуиты скорее предпочитали работать в Японии, чем где-либо еще, поскольку они могли видеть и пожинать плоды своих трудов по распространению христианства с относительной легкостью и быстротой, тогда как годы их напряженной работы в Индии приносили в лучшем случае запоздалые и скудные результаты. Жить с японцами, с одной стороны, и с индийцами, с другой, было все равно что жить с культурными и умными людьми в первом случае и с низменными и скотскими людьми во втором. Следовательно, не было недостатка в апостольском рвении или нехватке желающих отправиться в Японию, но было важно, чтобы туда направлялись только самые лучшие люди, а это было более сложно гарантировать.

Сообщая о возможных источниках рекрутов в Азии, Валиньяно классифицировал их на следующие категории: португальцев, родившихся в Европе; португальцев чисто европейского происхождения, родившихся в Индии, которых было очень мало; тех, кто родился от отца-европейца и матери-евразийки (castios); полукровок или метисов; и коренных индийцев, в жилах которых текло мало или совсем не было европейской крови. Всех их он считал неподходящим, а большинство — определенно не соответствовавших предъявляемым требованиям. Чистокровные португальцы были в основном неграмотными пажами или солдатами, которых нужно было научить читать и писать во время их периода послушничества. Родившиеся в Индии были изнеженными и женственными, воспитывались рабынями во всех видах пороков и по своей природе не подходили для аскез религиозной жизни. Метисы или евразийцы были еще более презренными лицами, и ни один из них не мог быть принят в орден иезуитов, не говоря уже о том, что их в равной мере презирали чистокровные европейцы и азиаты. Что касается туземцев, они были ниже презрения, и никого из них не следовало принимать в орден, потому что все эти смуглые расы очень глупы и порочны, и обладают самыми низменными душами, а также потому, что португальцы относятся к ним с величайшим презрением. Валиньяно явно исключил японцев из своей обширной классификации, и решительно заявил, что он считает их находящимися на одинаковом уровне с европейцами.

Обращаясь к этой последней категории, визитатор особенно настаивал на том, что в ряды ордена ни в коем случае нельзя было допускать европейцев, у которых была хоть капля еврейской крови, даже если бы они обладали всеми другими талантами и квалификациями, каких только можно пожелать. Причиной этого было глубокое отвращение к презираемым и ненавистным новым христианам или криптоиудеям со стороны португальцев в целом, и последующая дурная слава, которую мог навлечь на себя орден, если бы он принял в свой состав кого-либо с малейшей примесью еврейской крови. Наконец, Валиньяно завершил эту главу своего доклада описанием трудностей, вызванных нежеланием португальцев быть завербованными в достаточном количестве в качестве светских коадъюторов, поскольку они почти все стремились к гораздо более желанной и почетной, хотя и трудной, степени духовного коадъютора.

Интересно отметить, что рекомендации Валиньяно были полностью приняты генералом иезуитов. Орден установил строгое правило не допускать в свои ряды ни одного азиата или евразийца, кроме японцев — это единственное исключение было позже распространено на китайцев, а в 1608 г. — на корейцев. Кроме того, если ранее отношение иезуитов к людям реального или предполагаемого еврейского происхождения просвещенным, во всяком случае, по сравнению с доминиканцами и другими орденами, отныне штаб-квартира генерала в Риме издала самые строгие инструкции, запрещавшие прием в члены ордена лиц, запятнанных (хотя и отдаленно) еврейской кровью, и предписывавшие изгонять любого, у кого может быть выявлено это пятно в будущем. Даже помощь инквизиции, с которой орден обычно находился не в самых лучших или близких отношениях, использовалась в этом случае; и все методы обмана и притворства, которые обычно, пусть и несправедливо, ассоциируются с прилагательным иезуитский, одобрялись генералом как законные и надлежащие для определения чистоты крови претендента. Результатом этих решений, которые, безусловно, приводились в исполнение во время существования собственно японской миссии, было ограничение иезуитов, работающих в Японии, чистокровными европейцами и японцами (25).

Помимо этой вопиющей расовой дискриминации, Валиньяно сделал несколько других интересных рекомендаций относительно квалификации, требуемой от потенциального миссионера для работы на миссионерском поле Японии. Некоторые из сравнений, которые он проводит между европейским и азиатским характером, все еще остаются в силе в наши дни. Так, он отмечает, что японцы неторопливы и осмотрительны в своих действиях, и точно так же они никогда не проявляют внешнего недовольства или нетерпения, даже когда они внутренне сильно расстроены. Они не ропщут, не жалуются по пустякам, и не злословят друг о друге. В глубине души они очень скрытны. Они крайне привержены к церемонным манерам и пустым комплиментам, но умеют терпеливо, в молчании, выжидать своего часа. В то время как мы, напротив, как правило, склонны к обратному. Поскольку мы поспешны, холеричны, свободны и несдержанны в своей речи, и сразу же раскрываем наши мысли, и нам не нравятся эти формальные манеры и пустые комплименты. Забавно видеть, что иезуит — традиционное воплощение скрытности и лукавства, — пишет эти строки, но знаменитый французский иезуит Жан де Фонтани писал в аналогичном духе о контрасте между китайцами и европейцами более века спустя.

Европеец от природы живой, страстный, нетерпеливый и любознательный; но когда такой человек прибывает в Китай, он должен стать совершенно другим человеком. Он должен принять решение всегда и везде вести себя спокойно, уравновешенно, терпеливо и серьезно. Он должен принимать всех посетителей с крайней вежливостью; должен показывать удовольствие от того, что их видит; и слушать все, что они скажут, с величайшим терпением. Он должен излагать свои доводы со всей мыслимой мягкостью; с мягким тоном голоса и скупыми жестами; китайцы очень обижаются, когда видят миссионера с раздражительным характером, которому трудно угодить. Если бы такой человек оказался страстным и вспыльчивым, это было бы еще хуже, потому что тогда даже его собственные слуги первыми станут презирать и бранить его (26).

Здесь нет места для перечисления всех других качеств, которые падре Валиньяно считал существенными для дальневосточного миссионера в 1580 г., но стоит отметить, что он настаивает на необходимости того, чтобы европейские миссионеры соответствовали и приспосабливались, насколько это возможно и оправданно, к японским социальным обычаям и образу жизни. Он выступал за то, чтобы новоприбывшие были не только образованными и добродетельными людьми, но и достойно вели себя, поскольку бонзы Японии отличались своим достоинством и серьезностью. Стоит отметить, что (в отличие от Вилелы, Фроиша и большинства его собратьев) Валиньяно часто приводил буддийских священников в качестве образцов для подражания в манерах и поведении. Он добавил, что японцы часто говорили ему, что они будут снисходительно относиться к эксцентричности иностранцев в течение двух лет; но если после этого иезуиты все еще не смогут или не захотят приспособиться к японским стандартам, их будут презирать как невежественных хамов. Подчеркивалась также большая важность изучения языка, и это было одной из причин, по которой он несколько лет спустя организовал установку типографского станка для иезуитской миссии, где печатались не только богословские труды, но и японские грамматики и словари. Однако он откровенно признал, что ни один европеец, который не воспитывался среди японцев с детства, не мог надеяться когда-либо овладеть языком на том уровне, на котором им владеет образованный туземец; это было одной из причин, по которым он не переставал призывать к приему в орден японцев и формированию местного духовенства. Валиньяно не преминул отметить, что в глазах японцев чистоплотность стояла наравне с благочестием, и подчеркивал жизненно важное значение содержания домов в чистоте и опрятности. Однако, как добропорядочный европеец XVI в., даже он не мог привыкнуть к японскому обычаю ежедневно принимать горячую ванну; и в своих Obediencias в 1592 г. предписал, что никому, кроме тяжело больных или престарелых, не разрешалось часто пользоваться фуро (фуро, или офуро — японская баня. — Aspar), а весь другой персонал, как европейский, так и японский, мог принимать ванну только раз в восемь дней. Вот до какой степени средневековая христианская реакция против римской чистоты и личной гигиены владела умами людей эпохи Возрождения.

Учитывая предположение, что только сливки ордена иезуитов были достаточно хороши, чтобы работать в Японии, и акцент Валиньяно на том, что японцы были такими же хорошими (или лучшими), как европейцы, из этого обязательно следовало, что единственный возможный метод поиска достаточного количества работников для возделывания этого виноградника Господа заключался в том, чтобы привлечь к этому самих японцев. Это именно то, к чему снова и снова призывал визитатор свое начальство в Риме, поскольку он выступал за принятие японцев в орден иезуитов, чтобы они стали не просто братьями-мирянами или светскими коадъюторами, но и полноправными священниками. Он также провозгласил необходимость формирования местного духовенства с целью удовлетворения постоянного спроса на приходских священников и избавления иезуитов от многих обременительных рутинных обязанностей, которые они должны были выполнять из-за отсутствия белого духовенства. Хотя большинство его коллег согласились с ним в обоих пунктах, его взгляды вызывали некоторую оппозицию в самой Японии, и он предвидел, что в Риме сопротивление будет гораздо больше.

Основной местной проблемой было (по его словам) отношение португальцев, которые с презрением относились ко всем азиатским расам и называли даже такие высококультурные народы, как китайцы и японцы, неграми. Это довольно удивительно, поскольку современные португальские писатели никогда не устают восхвалять своих соотечественников за их пренебрежение цветом кожи, и с гордостью указывают на Бразилию как на классический пример того, чего может достичь просвещенная политика в этом отношении. Очевидно, что в этом есть большая доля правды; но длительное изучение португальской колониальной истории позволило мне придти к выводу, что обвинения Валиньяно ни в коем случае не были безосновательными, если проводить тщательное различие между просвещенной официальной политикой португальских монархов и более или менее инстинктивными расовыми реакциями многих их подданных.

Со времен счастливого короля Мануэла короли Ависской династии и их преемники Габсбурги и Браганса неоднократно издавали предписания своим вице-королям и губернаторам в Индии о том, что в португальских азиатских колониях не должно быть никаких различий по признаку цвета кожи, а только на почве религии — или, в отношении криптоиудеев, крови. Это было официальное отношение, но сами вице-короли часто протестовали против этого; и все, кто возьмет на себя труд прочитать переписку, например, графа Видигейра (1596-1628), графа Линьяреша (1629-1635) или графа Сан-Висенти (1666-1668), найдут бесчисленные пренебрежительные ссылки на евразийцев и негров, в том же духе, что и более поздние насмешки англосаксов над wops и wogs (wops — уничижительное прозвище итальянцев или людей итальянского происхождения в США, произошло от южно-итальянского диалектного термина guappo, примерно означающего денди; wogs — в английском языке и австралийском диалекте английского жаргонное уничижительное название небелых людей, преимущественно уроженцев Ближнего Востока, Северной Африки, Индии, иногда даже европейцев из стран Средиземноморья; происхождение точно неизвестно. — Aspar). Верно, что португальцы не имели ни малейшего возражения против сожительства с женщинами-туземками, но и их английские преемники были не более воздержанны в этом отношении, по крайней мере, до конца XVIII века. Чистокровные фидалгу обычно не уважали потомков этих смешанных союзов. Даже свободомыслящий Диогу ду Коуту пренебрежительно пишет (около 1600 г.) о капитанах-полукровках, у которых было больше родственников в Гуджарате, чем в Трас-уш-Монтиш. Можно привести и много других примеров такого отношения, но достаточно будет процитировать замечание хрониста-иезуита падре Франсиско де Соуза о противодействии отца Кабрала пропаганде равноправия между европейцами и японцами, которую проводил Валиньяно: И у него есть оправдание в португальском характере, который от природы презирает все эти азиатские расы (27).

Несмотря на его огульное осуждение индийцев и всего их образа жизни, Валиньяно включил их в свои рекомендации по формированию местного духовенства в Азии, хотя и был против их приема в орден. Он выдвинул довольно своеобразный аргумент, что, хотя подавляющее большинство индийского или метисного духовенства вело порочную и развратную жизнь, было бы лучше, если бы безнравственные пастыри проповедовали здравую доктрину, чем не было бы никаких пастырей и, следовательно, никакой доктрины. Более того, он неохотно признал, что даже некоторые индийцы и евразийцы, если взяться за их обучение с юных лет, в конечном счете не будут дискредитировать духовный сан, как показал опыт некоторых рукоположенных священнослужителей, которые жили праведно и без скандала даже среди португальцев. Это, однако, были немногие исключения, и он с облегчением обратился к пропаганде формирования местного духовенства в Японии, где национальный характер давал ему гораздо меньше поводов для опасений.

Первым существенным фактором было основание учебных семинарий и колледжей, где японцев можно было бы с детства обучать основам христианской веры. Важно было уловить их молодыми, так как в этом возрасте их мировоззрение легко можно было сформировать, и они от природы были восприимчивы к тому, чему их учили, усваивая знания гораздо быстрее, усерднее и основательнее, чем дети соответствующего возраста в Европе. Но хотя Валиньяно и его коллеги были единодушны в решении организовать учебные семинарии для обучения местного духовенства, намного больше споров велось по поводу учебной программы, которая должна там преподаваться. Была достигнута договоренность о том, что учеников следует принимать с самого раннего возраста, хотя это положение также было распространено на юношей в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет, но твердолобый отец Кабрал воспротивился идее научить их чему-то большему, чем латынь и вопросы совести: Ибо, как только они станут опытными теологами, то, имея предрасположенность к гордыне и будучи еще молоды в вере, они с готовностью разделят Закон Христов на еретические учения, столь же многочисленные, как и секты, которые их предки создали на основе ложного учения Будды. Кабрал также утверждал, что европейцам было важно держать японцев в железной узде и обращаться с ними как с подчиненными, поскольку, как только их гордому, высокомерному и чувственному характеру будет позволено взять верх, они окажутся совершенно не поддающимися дисциплинарным требованиям своих бывших наставников и нетерпимы ко всем ограничениям, будь то человеческим или божественным. Валиньяно, с другой стороны, выступал за то, чтобы японцев научили всему тому, чему было под силу научить их ордену иезуитов, поскольку у них было достаточно умственных способностей для всего, и они обладали лингвистическими навыками, которых европейцы, приезжавшие в Японию в зрелом возрасте, никогда не могли надеяться достичь. Точка зрения Валиньяно возобладала, и, поскольку Кабрал проявил нежелание сотрудничать, его позже перевели в Макао, а в Японии его заменил более сговорчивый Гашпар Коэльо.