Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 4. Иезуиты и монахи

Валиньяно сообщил, что Иэясу, несомненно, был primus inter pares (первым среди равных (лат.)), проявляя терпимость и выдержку не только к потенциальным соперникам, таким как Исида, но и к номинально подвергавшимся гонению иностранным религиозным деятелям. Он следовал примеру своего предшественника, будучи особенно благосклонным к падре Жуану Родригешу, и написал письмо дайкану Нагасаки, посоветовав этому чиновнику заручиться поддержкой местных падре в управлении портом и следовать их советам. Воодушевленный этим неожиданным проявлением доброжелательности, Родригеш прозондировал Иэясу на предмет возможности издания им указа, официально отменяющего антихристианские законы Хидэёси 1587 и 1597 гг. Иэясу ответил, что еще слишком рано пренебрегать заветом прославленного усопшего, официально признавая христианство, но всему свое время. Несколько месяцев спустя (февраль 1600 г.) Валиньяно с ликованием передавал слова Иэясу, что каждый может свободно выбирать, какую веру предпочитает, и, в частности, что падре и христиане Нагасаки могут жить в полной безопасности. Естественно, это указание было воспринято практически как официальный эдикт о признании за христианством статуса официально разрешенной религии, так что христианство росло как на дрожжах, и только в феодальном княжестве Кониси за шесть месяцев были крещены 30 000 новообращенных (26).

Хотя Валиньяно был полон восхищения ловкой дипломатией Иэясу, благодаря которой кубо установил фактическую диктатуру над Японией, не вынимая меча из ножен, испытание на прочность было неизбежным. Более ранние прогнозы о начале войны после возвращения недовольных даймё из Кореи оказались верными. История кампании при Секигахаре слишком хорошо известна, чтобы повторять ее здесь. Достаточно сказать, что после того, как конфедераты перехитрили Иэясу на первом этапе, они были наголову разгромлены на преграде у болота (20 октября 1600 г.), главным образом из-за предательства Кобаякавы и трусости Мори Терумото. Иезуиты отдавали должное умеренности Иэясу после победы: а его мстительные меры практически ограничились казнью трех причудливо выбранных предводителей враждебной партии: чиновника-интригана Исида Мицунари, воинственного буддийского монаха Анкокудзи Экей и рыцарственного христианского даймё Кониси Юкинага.

Ранее Иэясу приложил немало усилий, чтобы привлечь последнего на свою сторону, и даже обручил свою внучку с маленьким сыном Кониси; но Кониси отклонил его уговоры, считая, что честь обязывает его поддержать Тоётоми Хидэёри, отцу которого он был всем обязан, как он откровенно признал. Было широко распространено мнение — в том числе среди францисканских монахов — что иезуиты либо подстрекали Кониси выступить против Иэясу, либо, во всяком случае, не стали его отговаривать, как они могли легко это сделать, поскольку он был очень послушен падре. Иезуиты категорически отрицали это обвинение, и, конечно, в их переписке 1599-1600 гг. нет ничего, что могло бы его поддержать. Тем не менее, Кониси был выдающимся христианским даймё, и они, естественно, сразу после битвы опасались, что Иэясу заподозрит их в подстрекательстве Кониси против него, и поэтому им было не по себе.

От этого беспокойства они были быстро и приятно избавлены. Если Иэясу и питал к ним какую-то неприязнь, он затаил ее, но его действия, как правило, показывают, что он не имел никакой личной предубежденности против иезуитов. Он любезно принял поздравления престарелого отца Органтино и был так доволен коммерческими усилиями отца Жуана Родригеша (которого он унаследовал у Хидэёси в качестве переводчика и торгового агента) в Нагасаки, что подписал три письма-патента, разрешающие падре и христианам отправлять свой культ и владеть церквями в Нагасаки, Киото и Осаке. Это был огромный шаг вперед, фактически равносильный формальной отмене указа Хидэёси о высылке 1587 г., поскольку все предыдущие уступки были просто словесными джентльменскими соглашениями или невысказанными договоренностями. Эта доброжелательность также отразилась на отношении большинства даймё и чиновников Нагасаки. В целом, битва при Секигахаре и приход Иэясу к власти не только не ознаменовали начало упадка христианства, как это обычно утверждают, но, напротив, положили начало периоду экспансии, плодотворному, пусть и недолговечному (27).

Это становится очевидным при изучении оригиналов писем японских иезуитов за 1600-1604 гг. В них утверждается, что если бы победили сторонники Хидэёри, уважение к памяти отца не позволило бы его поборникам отменить антихристианский указ Хидэёси, не говоря уже о том, что, кроме Кониси, лишь немногие из них испытывали какие-либо симпатии к христианству, и они, должно быть, разделились во взглядах. Иэясу, напротив, был теперь неоспоримым военным диктатором страны, и не был обязан выполнять предписания покойного Хидэёси, если они не устраивали его. Большинство христианских даймё встало на сторону Иэясу, а не Кониси, и в перераспределении феодальных владений после Секигахары христианские даймё и сочувствующие христианам были щедро вознаграждены победителем. Смерть Кониси была действительно большой потерей, тем более что его фьеф Хиго достался ревностному буддисту Като Киёмаса; но эта катастрофа была с лихвой компенсирована значительно возросшими могуществом и престижем таких стойких сторонников христианства, как Курода Нагамаса (Фукуока), Асано Юкинага (Вакаяма) и Хосокава Тадаоки (Бузен), которые все пригласили падре приступить к работе в их расширенных владениях. Курода пообещал иезуитам, что он займет место Кониси в качестве их покровителя и защитника при дворе.

Прямая и косвенная терпимость Иэясу к христианству не была ограничена этими мерами. Он был так восхищен коммерческой хваткой своего проницательного священника-переводчика, что после непродолжительного недоразумения по поводу некоторых неудовлетворительных покупок, совершенных от его имени другими лицами из груза Большого корабля в 1602 г., он назначил падре Жуана Родригеша своим коммерческим агентом в Нагасаки, непосредственно ответственным перед ним самим. Кроме этого, Иэясу отправил в отставку недружественного (в последнее время) бугё, Теразава Синано-но-ками, и поручил муниципальное управление портом совету из четырех старейшин местных христиан или сочувствующих им, под председательством бойкого на язык новообращенного, известного как Мураяма Тоан или Антонио, призывав их работать в тесном сотрудничестве с иезуитами. Более того, когда он услышал в следующем году, что падре остались практически без гроша в кармане, из-за потери их ежегодных инвестиций в груз шелка в карраке из Макао, которая была захвачена голландцами (июль 1603 г.), он неожиданно предложил иезуитам пожертвование, эквивалентное 350 крузаду, — чем был поражен весь двор, так как сёгун обычно был известен своей скупостью.

В то же время иезуиты не питали иллюзий относительно мотивов неожиданной благожелательности Иэясу. Они понимали, что, в отличие от Хидэёси, он был практикующим буддистом и поэтому либо враждебно, либо равнодушно относился к притязаниям воинствующего христианства. Но они также признавали его большое желание содействовать внешней торговле; и поскольку, как и его предшественник, он считал иезуитов важными посредниками в этом вопросе, он был готов терпеть их миссионерскую деятельность, при условии, что они ограничат свои усилия представителями среднего и низшего классов и не будут пытаться обратить в свою веру никого из даймё. Можно добавить, что он не совсем ошибался в своем предположении о том, что присутствие иезуитов имело важное значение для беспрепятственного развития португальско-японской торговли, поскольку они были единственными хорошо образованными лингвистами, находившимися в Японии; и их посредничество, если и не всегда абсолютно необходимое, во всяком случае, несомненно, облегчало трудности и уменьшало вероятность взаимного недопонимания. Японские иезуиты были так довольны мягким управлением сёгуна страной в целом и его терпимостью к христианству в частности, что расценили открытие новых золотых приисков на острове Садо, которые приносили ему почти полтора миллиона золотом в год, как прямую награду от Бога. Иэясу упрочил свою светскую власть возведением колоссального замка в Эдо (современный Токио). По оценкам иезуитов, на этих принудительных работах были заняты более 300 000 человек, и всех их поочередно поставляли и кормили разные даймё, сёгун не давал им ничего, кроме небольшого количества риса время от времени, в качестве дополнительного рациона (28).

Воодушевленные этой терпимостью, иезуиты в Киото отважились на довольно бестактный шаг во время заупокойной службы по одной из своих прихожанок, обращенной в христианство девушки из знатной семьи Кёгоку. Она сопровождалась проведенным с большой пышностью хоральным богослужением и завершилась красноречивой проповедью японского брата Фабиана, который доказал ложность всего буддистского учения множеством полемических аргументов. Об этом несвоевременном проявлении религиозного рвения местные буддийские чиновники с подходящими преувеличениями доложили Иэясу, что поначалу вызвало у него понятное раздражение. Однако вскоре он успокоился и с сарказмом заметил, что священники всех вероисповеданий были одинаковы в своем желании привлечь новообращенных, опровергая догматы своих богословских противников. Он добавил, что ему нет дела до того, что иезуиты занимаются распространением христианства среди низших классов, при условии, что они не касаются даймё, и что обращение купцов — благое дело, так как оно способствовало бы развитию торговли с португальцами и с испанцами с Филиппин. Невозможно дать более четкое указание на представление Иэясу об относительной важности Бога и мамоны в его мировоззрении. Правда, по просьбе Ёдогими, матери Хидэёри, сёгун опубликовал в Осаке очень мягкий и довольно расплывчатый антихристианский указ в 1604 г., но, как он ясно дал понять, он предназначался исключительно для местного потребления. Он был более чем компенсирован приемом, который Иэясу оказал падре Морехону, ректору Киотской семинарии, которого он до сих пор отказывался видеть, и аудиенцией, которую он дал епископу Японии Луису де Серкейре в Киото в 1606 г.

Эта аудиенция рассматривалась как великий триумф христианства, поскольку Серкейра был принят в его общепризнанном качестве иезуитского епископа Японии; тогда как Валиньяно был принят Хидэёси в Киото только в качестве светского посланника от вице-короля Индии. Во многом это было заслугой падре Жуана Родригеса, который еще раз покорил сердце старика, подарив ему великолепные часы, которые показывали также ход солнца и луны и указывали дни недели, при умелом содействии некоего Хонда Кодзуке-но-суке — одного из самых доверенных слуг Иэясу. Прием епископа Серкейры не оставлял желать лучшего, поскольку его приняли с соблюдением того же протокола, что и принца крови, что было выдающейся почестью. В следующем году состоялась аналогичная поездка вице-провинциала Франциско Пасио, который посетил Иэясу в Сидзуоке, и его сына Хидетаду, которому он только что передал сёгунат, в Эдо. Вездесущий Хонда был также на переднем плане в этом случае, когда вице-провинциал дал ему трактат, специально составленный для того, чтобы доказать, что христианские заповеди внушали полное послушание феодалам, и что христианство не было подрывной религией, как предполагал Иэясу, когда он запретил обращение даймё.

Вернувшись в Нагасаки, Пасио рискнул сделать довольно сомнительный шаг (как отмечает профессор Мёрдок), посетив потенциального соперника Токугавы Тоётоми Хидэёри в Осаке. Юный Хидэёри и его мать Ёдогими, придерживавшаяся антихристианских воззрений, очень радушно приняли иезуита; но этот визит, вероятно, принес ему больше вреда, чем пользы в глазах подозрительного Токугавы. И епископ Серкейра, и вице-провинциал Пасио завершили свои поездки посещением Хосокава Тадаоки, который проявлял все большее расположение к вере после героической смерти его жены-христианки Грации в 1600 г. в Осаке (Грация Хосокава Тамако — японская аристократка, жена Хосокавы Тадаоки, приняла христианство в 1587 г. В 1598 г., когда после смерти Тоётоми Хидэёси в стране разгорелась борьба за верховную власть между двумя феодальными коалициями, муж Грации принял сторону Иэясу Токугава, будущего сёгуна. Оставив жену и детей в Осаке, он отправился в лагерь Иэясу. Отсутствием Хосокавы решил воспользоваться глава другой коалиции, Исида Мицунари, чтобы захватить Грацию в заложницы и тем самым вынудить Хосокаву перейти на его сторону. Чтобы не допустить этого, охранявший Грацию самурай Огасавара, выполняя отданный ранее приказ ее мужа, обезглавил ее и сжег тело. — Aspar). Тадаоки оказал щедрое гостеприимство и предоставил новые дома в своей феодальной резиденции в Бузене (Кокура) сотням христианских беженцев из Хирадо, чей даймё был одним из немногих гонителей в Японии. Он сказал иезуитам, что немедленно стал бы христианином, если бы не католическая шестая заповедь, которую он считал себя решительно неспособным добросовестно соблюдать (имеется в виду заповедь Не убий. — Aspar) (29).

Удовлетворение Серкейры неожиданным успехом его епископского визита было омрачено некоторыми злополучными событиями, произошедшими в Нагасаки. Этот город, как мы помним, изначально был отдан иезуитам и перешел от них к центральному правительству после указа Хидэёси от 1587 г., хотя они все еще сохраняли большую, хотя и косвенную, долю участия в муниципальном управлении. Город уже давно вышел за пределы своих первоначальных границ, но только та часть территории, которую фактически передал Омура Сумитада в 1570 г., считалась собственно городом и управлялась местным муниципальным советом, над которым периодически осуществляли надзор уполномоченные представители сёгуна в ранге бугё и дайкана. Остальная часть города считалась находившейся в пределах владения клана Омура, и эта неудовлетворительная двойственность приводила к постоянным спорам и ссорам, а злоумышленникам удавалось избегать ареста, переходя из одного района в другой. Жители внутреннего города зависели от окружающей сельской местности в отношении поставок продовольствия, топлива, древесины, строительного леса, скота и даже воды для питья и стирки, и приближенные Омуры не упускали ни одной возможности получить немалые комиссионные от поставки этих предметов первой необходимости. Муниципальный совет часто пытался выкупить у Омуры принадлежащую ему территорию или иным образом добиться слияния двух зон, но он всегда отказывался идти на такие уступки.

В 1601 г. один из близких друзей Иэясу по имени Огасавара приехал в Нагасаки по служебным делам своего господина, и муниципальные советники пожаловались ему на ненормальную ситуацию, которая наносила ущерб власти и авторитету Иэясу как владельца лишь ограниченной части города. Огасавара согласился с их доводами и по возвращении ко двору он взял с собой карту спорной территории, предложив Иэясу, чтобы земли Омуры в Нагасаки и вокруг него были включены в черту города, а ему предоставлены дополнительные земли в качестве компенсации в других местах. Сёгун согласился, но договоренность была выполнена таким образом, что ценность новых земель Омуры оказалась намного меньше ценности собственности, которой он лишился в растущем порту. Зная о большом влиянии падре Жуана Родригеша при дворе, Омура заподозрил его в том, что это он закулисно организовал все дело, в частности, по той причине, что Родригеш и некоторые из отцов города находились при дворе, когда Огасавара вернулся со своим докладом. Он был так взбешен тем, что считал неблагодарным предательством иезуита, что отрекся от христианства и немедленно изгнал всех священников из своих владений, став из защитника христиан их гонителем. Когда Огасавара вернулся в следующем году, иезуиты убедили его нанести визит Омуре и сказать ему, что решение сёгуна были принято по его (Огасавары) рекомендации, и что падре были невиновны в этом вопросе. Но Омура оказался упрямым, и он и его семья были навсегда потеряны для Церкви.