Хозяин порталов (Спираль миров-2).

— Петруха, а мы его не того, глянь кровишши скока?

— Не, такого с первого разу не получится, здоровый бычара.

— Товарищ младший лейтенант опять заругается, ишь напачкано как.

— Ништо, возьмём Катьку из двенадцатой, она тут всё языком выскоблит.

— Во, вспомнил про неё...Недавно Сеньку-гончара на допрос водили...ну тот, что самогонку бодяжил...

— У, гнида, я б его голыми руками удавил, сатрапа.

— Ты слухай дальше...отделали мы его с Митрохиным от души да накровили сильно. Притащили Катьку и заставили лизать юшку прямо с Сенькиной морды. Она в отказ...тогда мы её прямо на месте вдвоём и попользовали — как шёлковая стала. Вот так надо строптивых баб учить.

— Вот ты везунчик...давай её возьмём или каку другу. Только справную. Я люблю баб в теле, чтоб рука чувствовала вымя.

— Не, без дозволения никак.

— Давай я товарищу младшему лейтенанту скажу про уборку?

— Говори...во, вчерась одну молодку привезли, така сисяста да задаста — кровь с молоком.

— Митяй, чёт тут маловато пачкотни, не дадут бабу, кабы самих убирать не заставили.

— Надоть ишшо контрика повоспитывать да кровяной водицей вокруг побрызгать для верности.

Они принялись вновь топтать моё 'безжизненное' тело, но уже без особого энтузиазма, главное следов побольше оставить.

Вернувшийся следователь обозвал конвоиров дубинами стоеросовыми и заставил сначала отволочь арестованного в девятнадцатую камеру, а затем вести уборщицу. Те радостно засопели и чуть ли не бегом утащили меня в сырой подвал, матерясь на тяжеленного 'шпиёна и вредителя'.

Сказать, что в камере воняло, значит не сказать ничего — в воздухе стоял тяжёлый смрад испражнений, немытых тел и какой-то кислятины.

— Вот и ещё одного покойника принесли, — хрипло прозвучало в сизой полутьме.

— Все там будем, на всё воля Божья, — тихо ответили ему из угла.

— Не угадали мужики, рано ещё хоронить, — я убедился, что с той стороны затих звук шагов и принял сидячее положение.

— Глянь, Гриша, никак живой, парень-то, а я уже другое подумал, — тихо засмеялся хрипатый и тут же натужно закашлял. — Всё лёгкое отбили сволочи краснопузые.

— Тише, Тимофей Ильич, услышат караульные, опять бить будут, — попросил невидимый собеседник.

Народ застонал, зашушукал, проклиная вполголоса подлых гэбистов. Арестантов в небольшом помещении скопилось изрядно, все лежали вповалку на грязном полу. Сырость и холод вынуждали прижиматься друг к другу, сохраняя крохи тепла. Мне хватило места только у входной двери.

— Парень, ты из чьих будешь? — снова заговорил тот, кого назвали Тимофеем Ильичом.

— Из своих, отец, из российских.

— Все мы, сынок, рассейские. Сословия какого — купец, рабочий али дворянин, прости господи?

— Военный.

— Вона как, ужо и до армии добрались, некому скоро будет матушку-Рассею от ворога защищать. Из охвицеров поди?

— Прапорщик.

— Охвицер значица. Ох, не любят голодранцы вашего брата. Жди, скоро изгаляца начнут.

— Ничего, переживу как нибудь.

— Вот это вряд ли. Многие до тебя так гутарили, да теперь в землице сырой их косточки гниют.

— Меня не это волнует...отец, ты давно здесь 'отдыхаешь'?

— С самой зимы. Наотдыхался вусмерть, скорей бы всё закончилось.

— Значит помочь не сможешь.

— А что надо?

— Ищу кое-каких людей...полтора года назад сюда должны были доставить пять человек, не местные, говорят странно...

— Не, мил человек, нормальных тута долго не маринуют — полгода от силы и на небеси. Это шваль всякую особо не трогают...

— Ша, папаша...— донеслось из тёмного угла.

— Во, слыхал? Сенька-вор обижаица. Он может знать, как пить дать.

— Сенька, дело есть, — я перестроил зрение и увидел остроносого мужичка, закутанного в грязную рванину.

— Чё надо, фраер.

— Вопрос один прояснить.

— И чё?

— Ты не чёкай, а то сейчас выдерну с насиженного гнезда и в бубен дам.

— Так его, воровское семя, — улыбнулся избитым лицом Тимофей Ильич.

— Как чё, так сразу драцца, — пробурчал Сенька.

— Последний раз спрашиваю...

— Да видел их, энтих твоих подельников. Такое несли...я так брехать не умею.

— Куда делись?

— Чё дашь за наводочку?

— Ну ты и сволочь Сенька, везде выгоду ищешь.

— Папаша, человек только с воли — каку никаку мелочишку да заныкал.

— Что хочешь за информацию?

— Э...хочу...хочу...папирос. Ухи аж пухнуть без курева.

— Да, табачок бы сейчас не помешал...— прошелестело горестно по толпе.

— Как скажешь, — я сунул руку за пазуху и вытащил пачку 'Беломора'.

В камере наступила тишина и глаза курильщиков жадно впились в вожделенный предмет.

— Кидай, — грязные руки выпростались из рванья и нетерпеливо вытянулись вперёд.

— Сначала ответ.

— За ними приехал грузовичок, на таких возят психов. Сам, было дело катался, самогону перебрал...кидай.

— Откуда машина?

— Из Кащенка...не томи, фраерок, кидай.

— Лови, — пачка пролетела над головами угодив точно в цепкие пальцы.

— Семён Игнатич, угости, ради бога, — попросил самый нетерпеливый.

— Чё? — Возмутился Сенька. — Отвали, босота. Сам заработай.

Он аккуратно надорвал пачку, медленно вытащил одну папиросу и с явным наслаждением принюхался к табаку:

— Буржуйские...огонька бы.

— Ну ты, Сенька, и привереда, — я бросил ему коробок спичек, — А это вам, мужики.

Вторую пачку принял Тимофей Ильич и роздал всем желающим. Отвыкшие от курева организмы кашляли, но благодарственно хвалили 'охвицерский' табачок.

Ещё четыре дня меня вызывали на допросы, длившиеся не более минуты. Следователь равнодушно предлагал расписаться в протоколе, получал отказ и уходил, давая возможность конвоирам учить контру уму разуму. Арестанты жалели упрямца, предлагали не мучиться и поставить хотя бы крестик, коли грамотой не владею. Грустно было смотреть на этих людей, по сути дела, покойников. При желании можно перебить весь райотдел за чинимые пытки и зверства — лучше не станет. Пришлют войска, нахватают ещё кучу безвинных и устроят 'народный суд над крупной бандой котрреволюционеров'.

На шестой день появилось ощущение родной души. Всё таки не удержалась, паршивка, полезла выручать своего арахейо. Вот встречу, прочитаю нотацию...хотя о чём я — прапорщик против майора рангом не вышел, даже если он и старший.

Охранники отвели Нарейсу к камере, один отомкнул запор, а второй, тощий и длинный как жердина, дурашливо кланяясь прогундосил:

— Просю в апатраменты, боярыня. Кофа и какава будя попожже.

Первый толкнул женщину в спину и словно упёрся в стену. Хотел двинуть прикладом меж лопаток, но натолкнувшись на предостерегающий взгляд, лишь злобно ощерился:

— Двигай, курва дворянская, ужо ночью с тобой побеседуют. Будешь знать...

Она шагнула вперёд, не слушая грязные ругательства, перемешанные с матом. Серые лица, потухшие глаза безразлично встретили новую сиделицу.

— Ну и запашок тут у вас, бабоньки.

— Ничего, привыкнешь красавица, — монотонно произнёс голос, лишённый всяких эмоций. — Не повезло тебе, снасильничают ночкой тёмною, слуги адовы. Ничего, боженька всё видит и гореть им в очистительном огне, и проткнут их архангелы копиями своими да зачнут над углями жаркими вертеть...

— Баба Глаша, прекрати, совсем тошно от твоих причитаний. Иди, девонька сюда, у меня местечко есть свободное, — вяло махнула рукой тётка с костистым лицом. — Соломки-то под себя подгреби, всё не на голом камне сидеть, женское место застуживать.

— Грей-грей, оно тебе сегодня обязательно пригодится, — ядовито прошипело неподалёку.

— Нюрка, шалава, пасть закрой, не то леща получишь, — крупная женщина, с остатками былой полноты, приподнялась на локте, вглядываясь в кого-то, завёрнутого в драную шубейку.

Нарейса прижалась спиной к влажной стене, смежила веки и выпустила сеть чувствительных щупалец, сканируя окружающее пространство — боль, страх, отчаяние, недовольство...На душе стало тепло — наконец-то супруг нашёлся. 'Арахейо сердится на свою арахейю?'. Она улыбнулась, представив лицо мужа с грозно сдвинутыми бровями: 'Дорогая, вы опять всё делаете по своему?'. Такой стиль разговора Сергей перенял от Реналдо Деранго, когда тот, приняв на грудь изрядную дозу земного конька, объяснил как должен знатный господин ругаться со второй половинкой — строго на Вы, иначе не комильфо. Правда Мирошников это делал скорее в шутку, не мог он сердиться на своих женщин по той простой причине, что видел их, в буквальном смысле насквозь.

Ближе к вечеру принесли баланду; женщины по очереди подходили к окошку в двери и получали жестяные миски — без ложек и без хлеба. Нарейсу не позвали из-за грубого окрика:

— Дворянку кормить не велено, ишшо не заработала.

Арестантки расходились по местам, горестно покачивая головами, видимо отмена кормёжки говорила об одном — новенькую в живых больше никто не увидит.

Глава 7. Кащенко

Стук-стук-стук, ш-шик; стук-стук-стук, ш-шик — охранник неторопливо идёт по коридору, заглядывая в глазки камер.

— А ну лягай, неча в окошки пялиться. Лягай, кому говорят...я вот щас зайду и покажу как неслухаться..., — звякнул металл о металл, — То-то же...у-у, контра...

Раскинутая сеть поисковых 'щупалец' показала присутствие в подвале множества людей. Они мне представлялись в виде цветных точек разной степени интенсивности свечения, чем бледнее, тем хуже состояние жизненной энергии. Я выстроил картинку в трёхмерной проекции, припомнив внешнюю форму здания, и стало ясно, где находится Нарейса. В данный момент зелёная метка, с багровой окантовкой, перемещалась в сопровождении двух жёлтых. Багровая — значит кто-то сегодняшнюю ночь не переживёт. Всё, пора заканчивать игры в невинную жертву 'сталинского режима' — энергетический клинок метнулся к выбранным объектам. Погасла точка охранника в коридоре — об этом сообщил глухой стук упавшего тела; исчезло сопровождение Нарейсы, лишь на миг затормозив её движение. Я переместился в коридор и тихо перешёл из 'мужской' части подвала в 'женскую'. Дежурный милиционер вряд ли слышал посторонние шорохи, сидя за остеклённой загородкой с тонкой книжицей в руках. Судя по симметричному расположению подвальных помещений, впереди должна находиться допросная комната, куда я и поволок два трупа, ухватив за вороты гимнастёрок. Там уже присутствовала парочка со свёрнутыми набок головами и один живой в бессознательном состоянии, не считая недовольной супруги.

— Серхео, ты какого чёрта полез в аномалию?

— Дорогая, а вам не кажется, что сначала надо...

— Прекрати. Мы все переживаем, не знаем что думать, а он по тюрьмам развлекается. Весело, да?

— Извини, чёрт наверное попутал, опасности совсем не чувствовалось, — первый раз увидел Нарейсу в раздражённом состоянии.

— Вот это и плохо. Если наша дочь права, то мы прошли портал в один конец.

— Действительно плохо, но об этом поговорим в другом месте. Сейчас важнее узнать, куда отправили рыбаков. Мне один сиделец намекнул про Кащенко, но хотелось бы поспрашивать более осведомлённое лицо.

— Разбуди и спрашивай.

— Кого? Его? — я посмотрел на человека, лежащего ничком на столе.

— Начальник Парголовского райотдела милиции капитан Решетов, собственной персоной. Пришлось слегка стукнуть за поганый язык.

— Ладно, попробуем.

На обрюзгшем лице дрогнули веки, рука метнулась к кобуре, но, нащупав пустоту, бессильно опустилась. Капитан принял сидячее положение и злобно прошипел:

— Вы за это ответите. Нападение на сотрудника гозбезопасности карается...

— Где рыбаки? — меня абсолютно не волновали его угрозы.

— Какие ещё рыбаки, вашу мать?

— Полтора года назад задержали людей. Одеты странно, говорят непонятно. Есть сведения, что их отправили в психушку.

— Я не в курсе. На этой должности всего полгода.

— Кто в курсе?

— Не зна...— он захрипел, делая тщетные попытки оторвать пальцы Нарейсы, впившиеся когтями в горло.

— Кто в курсе? — повторил я вопрос.

— Максимов, мой зам.

— Где он?

— В Капитолово уехал.

— Карта области есть?

— В кабинете, в сейфе.

— Сейф закрыт?

— На, подавись, — на полу звякнула связка ключей, — но вас всё равно...— договорить не дали хрустнувшие шейные позвонки.

— Сволочной человечишка, — Нарейса брезгливо вытерла пальцы о китель покойника. — Какие у нас планы?

— Забрать карту, выбрать направление и двигать отсюда на своих двоих.

— Заманчивое предложение, — она задумчиво посмотрела мне в глаза. — Есть ещё какие-то проблемы?

— Отсутствует аналог Спирали Миров и соответственно аналог Умника — не с кем посоветоваться. Вот такие скверные дела, моя дорогая.

За стеной послышался топот сапог и торопливый стук по жестяной оббивке:

— Товарищ капитан, товарищ капитан, беда приключилася.

Я открыл дверь и рывком втянул в комнату нарушителя тишины:

— О, какие люди к нам пожаловали. Никак сам Митяй? Что случилось, дорогой?

— Петруха помер, — выдавили трясущиеся губы, панический страх исказил лицо рядового, едва он разглядел моё лицо. — Я не виноват...нас заставили...

— А, так это твой дружок там лежит, с которым вы меня усердно 'воспитывали'?

— Я не виноват...— он тоненько взвизгнул и заскулил побитой собакой.

— Извини мужик, но сегодня не ваш день, — я хлопнул ладонью по его груди в районе солнечного сплетения.

Тело Митяя замерло, лишь безумный взгляд какое-то время жил, пока фигура не перестала источать серую дымку.

— Что ты сделал? — Нарейса с любопытством осмотрела окостеневшее подобие человека.

— Отпустил душу на волю и она растворилась в окружающем пространстве.

— То есть...

— Его нет и не будет нигде и никогда.

— Научишь меня?

— Научу, а сейчас уходим — у гэбистов началось нездоровое шевеление.

После посещения кабинета Решетова решили вернуться в исходную точку — Капитолово. Требовалось встретиться с товарищем Максимовым для детального уточнения маршрута — не хотелось слепыми котятами тыкаться в разные стороны.

У сельсовета нас ожидал 'Фольксваген', прицепленный толстой верёвкой к 'газику'. Из открытой двери милицейской машины доносился мощный молодецкий храп. Мы заглянули в окно кабинета участкового и увидели идиллическую картину — слабый свет керосиновой лампы освещал стол с нехитрой закусью, два стакана, бутылку и офицеров, неспешно ведущих беседу.

— Кузьмич, наливай на палец, ещё раз отметим удачную находку, — Максимов выдохнул изрядный клуб дыма, придавливая догоревшую папиросу, — Чёрт, на сигары что ли перейти? Не могу одной накуриться, быстро кончается.

— Лучше уж самосад. Я как-то пробовал этой хреновиной затянуться, чуть сознание не потерял.

— Да кто же ею затягивается, чудак-человек. Набрал в рот дым и выдыхай, а ты поди как козью ножку тянул.

Тонко звякнуло стекло, поплыл крепкий сивушный запах. Швед крякнул и занюхал самогонку куском хлеба:

— Как тебе авто, Вася?

— Шикарно, нет слов. Чуток кузов подрихтовать, покрасить и хоть на ВДНХ.