Бродяга

Всё это я передумал уже после того, как поставил подпись в шерифском гроссбухе, лишний раз убедившись в том, что принятое по наитию решение зачастую самое верное. Вот только Озрик вряд ли поверит, что я решил обзавестись местной "пропиской" спонтанно — он-то эту ситуацию куда как быстрее меня просчитал. В принципе, мне до его веры дела нет — пусть думает что хочет, серьезных оснований для моего отчисления все равно нет. Заместительство мое честь по чести оформлено. Но впереди война, а на ней всякое случается. Не понравится мой ответ шерифскому помощнику, шепнет он пару слов командиру сотни, в которую меня запишут, и... Может, конечно, и зря я себя накручиваю, но береженого и Эйбрен бережет. Раз уж должностное лицо аж до личной беседы с подозрительным заместителем снизошло, то не стоит его разочаровывать. Но и правду говорить не стоит. По крайней мере, всю.

— Я хочу подняться. В ополчении будет легче выдвинуться.

Ну, вроде не соврал. Должно прокатить. И происхождение свое сомнительное стороной обошел — нечего этой скользкой темы касаться. Озрик несколько долгих секунд буравил меня взглядом, затем удовлетворенно кивнул.

— А ты не такой уж дурак.

— Просто не хочу через двадцать лет оказаться один в старом домике на отшибе с крюком вместо руки.

Озрик хмыкнул:

— Точно не дурак. Обычно молодые лоботрясы вроде тебя, наслушавшись армейских баек, хотят стать лихими рубаками, как тот же Герт. Что делать, когда доживут до его лет и многим ли это удается, задумывается не каждый. Ты вот — задумался.

Мы помолчали. Чтобы заполнить паузу я даже приложился к фляге, которую все еще держал в руке — после такого разговора оно в любом случае не помешает. Озрик, услышав бульканье, вынырнул из задумчивости и требовательно протянул руку — пришлось возвращать сосуд законному владельцу. Отхлебнув в свою очередь, помощник шерифа плавно закруглил нашу странную беседу:

— Отдыхай. Завтра прибудем в Линдгорн, там и посмотрим, что из твоей затеи выйдет.

Я молча поднялся и поплелся к своему костру. Последняя фраза Озрика заставляла задуматься. Похоже, в моей жизни начинается новый этап. Может быть, еще не поздно смыться? Небо сегодня в тучах, ночь должна быть темной...

Глава VIII

Утро застало меня марширующим по серой ленте проселочной дороги. Небо по-прежнему было затянуто тучами, а я всё еще оставался в компании шерифского помощника и кучки мобилизованных крестьян. По здравому размышлению, занявшему изрядную часть ночи, план побега так и не был утвержден и вовсе не потому, что таил в себе некоторый элемент риска.

У Озрика всего два солдата и с десяток обалдуев, которых надо доставить на сборный пункт вовремя. Теоретически он может пустить своих подручных по следу беглеца, а сам в гордом одиночестве отправится в лагерь во главе колонны рекрутов. Но тут такое дело: солдаты эти — баронские, и если дезертир кого-то из них зарежет (а такой вариант не исключен), то отвечать Озрику придется перед своим непосредственным начальством — перед шерифом и самим бароном. И спросят они строго — ибо безобразие. А вот за сбежавшего рекрута ему отвечать только перед герцогским представителем (кто там за проведение мобилизации отвечает), которому на отдельно взятого бегунка, в общем-то, плевать — ну объявят выговор нерасторопному вербовщику (в крайнем случае, штраф могут назначить), а дезертира в розыск объявят. Тот же Озрик его по лесам и будет искать, но уже не с парой солдат, а посерьезней. Обычное дело. Рутина.

Но есть еще один момент. Это ведь ополчение и дезертир здесь не сам по себе — он из реестра. Значит, у него есть собственность, которую можно конфисковать. Это в общем случае. В данном же случае имеем нанятого заместителя, за которого отвечает тот, кто его нанял — Тимо. Берем Тимо за шкирку и отправляем служить вместо не оправдавшего высокое доверие дезертира. Ну и штраф само собой — за беспокойство. Так что особых причин за мной бегать прямо сейчас у Озрика, считай, что и нет.

С другой стороны и мне от него бегать вроде как не с руки. Вряд ли Озрик принял меня за шпиона императора, который решил внедриться в святая святых герцогства Танарис — народное ополчение. Скорее шерифский помощник просто проявил повышенное служебное рвение, попытавшись выяснить обо мне несколько больше, чем требовали его прямые служебные обязанности. Бывает. В целом же вербовщик производил впечатление неплохого человека, так что оброненную им фразу про "посмотрим" я после некоторых колебаний все же решил считать не завуалированной угрозой, а чем-то более-менее безобидным. И не прогадал.

Моя вера в человечество и отдельных его представителей была с лихвой вознаграждена уже на следующий день, когда меня и прочих приведенных Озриком ополченцев принялись распределять по сотням. Вообще-то этим должны были заняться сразу по прибытию в лагерь, но в Линдгорн мы притопали уже в сумерках, и никто не стал будить высокое начальство ради кучки пропыленных рекрутов. Нам просто показали место для ночевки и велели не покидать территорию лагеря вплоть до поступления дальнейших распоряжений. А вот утром нас разыскал какой-то военный чиновник, пересчитал, сверился с записями в шерифском гроссбухе, внес всех в какой-то список и торжественно объявил, что с этого момента мы являемся бойцами четвертой сотни муниципального ополчения герцогства Танарис. После чего мы, по-прежнему в сопровождении Озрика и его подручных, протопали в расположение помянутой сотни, чтобы предстать пред светлы очи ее командира.

Сотником оказался кряжистый дядька лет сорока с изрядным брюшком и уныло повисшими усами. Выбравшись из палатки, мужик окатил нас ленивым взглядом, скривил губы в пренебрежительной гримасе и выдал ритуальную фразу:

— Поздравляю, засранцы, теперь вы — солдаты!

После чего, приподняв полог палатки, гаркнул:

— Раск!

На зов начальства из недр матерчатого жилища появился еще один персонаж — примерно одних с сотником лет, но куда более жилистый и подвижный. Как только Раск выбрался на свет божий и принял стойку, отдаленно напоминающую строевую, сотник продолжил свой монолог:

— Распределишь этих (небрежный жест в нашу сторону) по десяткам, где там у нас некомплект, выдашь оружие, поставишь на довольствие. Как закончишь, возвращайся.

Выдав эти ценные указания, наш новый командир собрался было вернуться в палатку, но его технично перехватил Озрик. Помощник шерифа, до сих пор безучастно взиравший на разворачивающееся действо, внезапно очнулся и, деликатно придержав сотника за руку, негромко пробубнил пару коротких фраз. Начальство заинтересовалось, бросив в нашу сторону новый, на сей раз куда более пристальный взгляд.

— Раск, постой!

Остановленный этим окриком заместитель недоуменно обернулся, а Озрик, развивая достигнутый успех, вновь забубнил что-то сотнику на ухо. Тот, недоверчиво косясь в нашу сторону о чем-то переспросил, получив ответ, решительно ткнул пальцем в мою сторону:

— Ты, длинный, подойди!

Раздвинув плечом толпившихся вокруг сослуживцев, я сделал пару шагов и замер, вытянувшись по стойке смирно всё еще на приличном удалении от входа в палатку, где располагалась тесная группа начальников. Сотник придирчиво обозрел мою фигуру, удовлетворенно хмыкнул, но все же уточнил:

— С оружием обращаться умеешь?

— Да, господин сотник!

— Где научился?

— У сержанта пикинеров полка его светлости Этельгейра!

Полные губы сотника скривила скептическая усмешка.

— Ишь ты, у целого сержанта. А сам научить кого-то сможешь? Вот хотя бы и тех олухов, что с тобой пришли.

— Так точно, господин сотник, смогу!

Сотник вновь хмыкнул, на сей раз вполне довольно:

— Вот и научишь. Раск, запиши его командиром в шестой десяток. Тебя как звать-то, кстати?

— Морд-северянин!

— Вот так и запишешь.

Вынеся окончательный вердикт и распределив обязанности, высокое начальство почло свою задачу выполненной и гордо удалилось, скрывшись от взоров простых смертных под непроницаемым пологом командирской палатки, а мы, подгоняемые суетливым Раском, отправились приобщаться к таинствам действительной службы.

Первым делом нас отвели в оружейку (она же склад вещевого довольствия), где большинство ополченцев стали счастливыми обладателями довольно-таки длинных и массивных пик, а я и коренастый крепыш с пегой бородой обзавелись комплектами из коротких мечей и внушительных прямоугольных щитов, живо напомнивших мне римские скутумы времен расцвета империи. Также всем без исключения выдали потасканные сине-белые накидки — символ принадлежности к вооруженным силам герцогства Танарис. Эти линялые тряпки велено было надеть поверх одежды и носить постоянно.

Затем Раск добросовестно развел всех по местам службы, передав свежеиспеченных воинов десятникам с рук на руки, меня он оставил напоследок. Подойдя к довольно ветхой палатке (впрочем, жилища остальных десятков выглядели не лучше), наш "ротный старшина", как я для себя определил положение Раска в сотне, скомандовал построение и представил десяти потасканного вида мужикам их нового командира. Дядьки, переминаясь с ноги на ногу, вразнобой промямлили чего-то в ответ, Раск сплюнул и быстро завершил официальную передачу полномочий:

— Командуй, десятник.

После чего, не оборачиваясь, решительно зашагал в сторону командирской палатки. А я начал командовать.

Времени на то, чтобы припомнить все поучительные истории Герта, а также свой собственный опыт пребывания на казарменном положении у меня было предостаточно, так что откладывать дело в долгий ящик не имело смысла.

— Как стоите, бараны?! Почему не отвечаете по уставу?! Кто старший?!!!

Этот рёв заставил обернуться даже практически скрывшегося за поворотом Раска, а стоящие прямо передо мной ополченцы и вовсе растерялись, что собственно и требовалось. Опыт бесчисленных войн, воплощенный во всевозможных писаных и неписаных правилах и методиках обучения новобранцев, однозначно свидетельствует: первым делом свежеприбывшим рекрутам следует привить понятие армейской дисциплины — заставить забыть собственное "я" и научить беспрекословно выполнять полученные приказы. Способы для этого имеются самые разные, включая и прямое физическое воздействие, которое уже давненько не поощряется в моем родном мире, но вполне себе практикуется здесь, в Илаале, в чем очень скоро предстояло убедиться тем бедолагам, что стояли сейчас передо мной непонимающе тараща глуповатые глаза.

— Ты!

Выбрав жертву, я бесцеремонно ткнул пальцем в грудь самому толстому из ополченцев.

— Почему без пояса?

— Дык эта...

Удар вышел просто замечательным — вполсилы, чтобы не отправить в нокаут, но быстрый и хлесткий — кровь из расквашенного носа так и брызнула, а обладатель поврежденного шнобеля как стоял, так и грохнулся на задницу.

— Как с десятником разговариваешь, скотина?!

Не дожидаясь ответа, я тут же развернулся к соседу пострадавшего, красовавшемуся в дырявой да к тому ж еще и съехавшей набок накидке.

— Почему в рванине? Двухлетняя свинья в бабском сарафане больше похожа на ополченца, чем ты!

— Так выдали, господин десятник.

— А руки тебе на что? Зашить! Даю полчаса на приведение формы и оружия в порядок. Кто не успеет — пожалеет, что на свет народился. Выполнять!

Мужиков словно ветром сдуло, только полог палатки закачался. Пострадавший толстяк, похоже, и вовсе скрылся с глаз, не вставая с пятой точки — мистика прям. Зато когда, спустя установленное время, я вновь скомандовал построение, бойцов было просто не узнать. Выправки им, конечно, все еще не хватало, зато служебное рвение пёрло из всех щелей. Решив, что грех растрачивать энтузиазм подчиненных впустую, я, наскоро проверив состояние амуниции и вооружения, повел свою грабь-команду на плац — утоптанную площадку неподалеку от лагеря.

Часовые на входе так впечатлились зрелищем десятка обалдуев, старательно топающих в тщетной попытке изобразить строевой шаг, что даже не попытались спросить пароль, которого я, кстати, не знал. В результате их халатности следующие пару часов мой десяток провел, отрабатывая движение походной колонной и построение простейшего боевого порядка, известного в здешних краях под названием "частокол". Получалось так себе, что, в общем-то, и не удивительно.

В теории ополченцы должны были проходить обучение под руководством своих командиров ежегодно в течение 12 дней. Как правило, время учебных сборов назначалось на осень — после уборки урожая и окончания сезона ярмарок. Но это в теории. На практике же на эти самые сборы призывали ровно так же, как и в само ополчение — не всех, не всегда и только по жребию. Причем прошедший такие сборы на следующие три года освобождался от участия в подобных мероприятиях. При этом наличие или отсутствие базовой военной подготовки никак не влияло на возможность призыва в военное время — никакого деления на резерв первой (обученные) и второй очереди (не обученные) тут не существовало в принципе. Таким образом, получалось, что на сборах могли побывать одни, а в ополчении в итоге оказаться другие — ни разу не проходившие обучения. Собственно, шестеро из десяти моих подчиненных были именно такими, ни разу не нюхавшими портянок салагами.

Но если кто-то думает, что прошедшие через учебные сборы "ветераны" имели перед новобранцами хоть какие-то преимущества, то вынужден разочаровать. Уж не знаю специально или нет, но никто в нашем герцогстве даже не пытался превратить ополчение в реальную военную силу. А потому собиравшихся по осени ополченцев занимали чем угодно, но только не боевой подготовкой. Из четырех солдат моего десятка, в разные годы прошедших через такое "обучение", один занимался починкой моста, другой — расчисткой и углублением городского рва и еще пара — ремонтом дорог. То есть фактически эти самые сборы являлись своего рода трудовой повинностью, а сами ополченцы — дармовой рабсилой, используемой на различных трудоемких и низкоквалифицированных работах. И вот этот вот средневековый стройбат, вернее, его часть, пылил передо мной по плацу, подгоняемый энергичными командами и не менее энергичными пинками.

Шум и суета во все времена привлекали повышенное внимание праздношатающихся, так что к концу нашей импровизированной тренировки вокруг плаца собралась нехилая толпа. Посмотреть на бесплатное представление сбежалась чуть ли не половина обитателей Линдгорнского лагеря, включая несколько начальственных рож, среди которых я приметил и усатую харю командира славной четвертой сотни. Бестолковые маневры и неуклюжие движение моих пиконосцев дарили благодарной публике массу положительных эмоций, вызывая шквал шутливых советов и замечаний. Но настоящим гвоздем программы стало моё финальное выступление.

Желая проверить боевую устойчивость своего десятка, я, предварительно заменив пики и мечи на учебные, тщательно выстроил уже порядком измотанных ополченцев, после чего атаковал этот живой частокол. Сказать по правде, бросаться с деревянным мечом наголо на пару щитоносцев, из-за спин которых торчало восемь здоровенных жердей, было, мягко говоря, страшновато. Но вчерашним крестьянам и мелким лавочникам пришлось еще хуже. Как только я, грохнув по щиту своей деревяшкой и издав нечленораздельный, но достаточно грозный рёв, ринулся в атаку, "вражеский" строй начал стремительно ломаться. Ряд пик заходил ходуном, при этом некоторые "острия" повело в сторону, а остальные оказались задраны вверх, причем так, что напороться на них было бы проблематично даже всаднику. Что же касается меченосцев, составлявших первый ряд этой горе-баталии, то парни просто и незатейливо спрятались за своими щитами, опасаясь даже взглянуть на прущего к ним супостата. Расплата за малодушие наступила очень быстро.