Женщина, неотрывно глядя на Фрола, на ощупь перебрала горловину мешка, залезла внутрь, нащупала содержимое, поглядела на него, и прижала мешок к груди так, что побелели пальцы.

— Скоро помощь придет. Корми детей. А о том, что было — забудь. Как и не было. И детям не говори. Никогда не говори. Поняла?

Женщина молчала.

— Поняла, дура?! — Встряхнул ее Фрол.

Женщина вздрогнула. И медленно-медленно кивнула головой.

Фрол встал, развернулся на пятках так резко, что протестующее скрипнули его плетеные лапти. И вышел из избы вон.

* * *

Фрол забросил на могилу последнюю лопату земли. Хоронить мертвеца на погосте его родной деревни побоялись. Могли выкопать быстрее, чем они уедут. Поэтому просто порядком проехали по дороге и встали на обочине. На месте, ничем не хуже другого. Лопата была у Кэмрона в его автомобильном хозяйстве. Копали попеременно Фрол, и Ли. А Хельга в это время из своей небольшой аптечки обработала какой-то жидкостью расцарапанную щеку водителю. Выкопали паршиво — неглубоко. Тут и зверь мог раскопать. "И не зверь", — с холодком подумал Фрол.

И надгробия не было.

Скорее жест самоуспокоения, чем реальные похороны.

Фрол, утаптывая землю, обошел вокруг могилы, слишком короткой для взрослого человека, и отдал Кэмрону лопату.

— Вот. Упокоили. — Сказал он.

— Теперь дети даже не будут знать, где могила их отца. — Покачал головой китаец.

— Может, — и к лучшему? — Пожал плечами Фрол.

— Нет, — покачал головой китаец. Такое не может быть к лучшему.

— Так они, может, забудут про... это... пока вырастут.

— Я только потому и согласился увезти тело, — развел руками китаец. — Мы взяли на себя большой грех. Но так было надо.

— В районе, где были мы, — такого ужаса не было. — Вступила в разговор Хельга. — Там мы успели. Надо поскорее разворачивать большую помощь. Иначе еще многие умрут. Хорошо хоть, мы оставили этой семье еду.

— А другие? — Спросил Фрол.

— Что, другие?

— Семьи. — Пояснил Фрол. — Там в деревне были еще избы. А в них — семьи. И в деревнях вокруг. Мы не сказочный Иисус — тремя хлебами всех не накормим. Этот голод — больше чем мы. Больше, чем наша обывательская жалость.

— Обывательская? — Удивилась Хельга. — Мы... Вы проявили просто жалость. Нормальную, человеческую жалость.

— Этот голод. Его не решить парой добрых дел. Не откупишься мелочью из кармана. Его может победить только организация. А я... поддался волнению.

— Вы жалеете, что отдали им продукты? — Уточнила Хельга.

Фрол хмуро поглядел на Хельгу.

— Если эти дети выживут, — мы сделали доброе дело. Если не вникать — чем они лучше детей из соседних изб, которым мы не дали пайка. А уж если мы с вами, из-за нехватки этого пайка, ослабеем и не сможем защитить засевное зерно в кузове... погибнет намного больше других детей. Сотни. Многие люди могут лишиться жизни — из-за моей жалости. Все не так просто — если думать дальше, чем на один шаг, а? Или я беру на себя слишком много?

Фрол смотрел на Хельгу. Но так и не дождался ответа.

— Ладно, — Фрол отряхнул руки, и вытер их о штаны. — Поехали. Я весь провонял мертвечиной...

* * *

Дул сильный попутный ветер. Для моряков это было добрым делом. Но здесь, на иссушенной земле, и на пыльной дороге, это было мукой. Автомобиль своими колесами поднимал тучу пыли, которую не мог обогнать по своей тихоходности. Ветер нагонял эту тучу на пассажиров, причиняя преизрядные неудобства, забивая дыхание, и режа глаза. Более-менее сносно чувствовал себя водитель Кэмрон, со своими специальными водительскими очками, и широким шейным платом, которым он затянул нижнюю часть лица. Хельга спасалась прижимая к лицу носовой платок. Китаец повязал на нос какую-то-полосу ткани. Фрол за неимением подобного просто расстегнул воротник исподней рубахи, и подтянул ее до глаз. Одной рукой он придерживал рубаху, а второй держал закутанный в дерюгу ружье-пулемет, который по многосложной своей конструкции боялся пыли больше чем винтовки. Рук не хватало. То рубаха сползала при толчке на ухабе, то пулемет грозил убежать из рук. А присутствие женщины даже не позволяло помянуть по матерному все эти неудобства. Кэмрон тоже недовольно бурчал что-то по-своему, судя по его возне вокруг машины при короткой остановке — беспокоился за моторный фильтр.

Ветер переменил и стих только часа через полтора. Пыль стала исправно не поспевать за автомобилем. Но к этому моменту, все вокруг Фрола в грузовике уже абсолютно серыми. Все приспустили с лиц ткань, и вздохнули с облегчением. Хельга попробовала налить воду на платок из баклажки, и протереть лицо.

— Не надо, — посоветовал Фрол, пытаясь выскрести из-под воротника крупинки песка. — Только потратите воду, и размажете. Пыль к мокрому лицу еще лучше липнуть будет. Лучше просто хорошо отсморкайтесь. А помоемся, когда найдем источник воды.

— Прошу прощения, — Хельга последовала совету, отвернувшись в сторону из кабины.

— И кто только измыслил делать открытые кабины? — Профыркался сверху из кузова Ли. — Я видел автомобили и с закрытой будкой для водителя.

— Известно кто — буржуи. — Повернувшись к нему наверх, ответил Фрол. — Видел и я в Петрограде господские автомобили. Общался с водителями. Богатые моторы! Делон-Бельвиль! — Одно название — язык свернешь. Так там водитель сидит как мы тут, — вроде петуха на насесте, всем ветрам и дождям открытый. А задний — господский ряд, — как карета: остекленной кабиной укрыт. Так если богатеи своим собственным водителям укрытие сделать скопидомят, что уж говорить о грузовиках...

— Дэлюне-Белвил? — Повернулся к Фролу Кэмрон, видимо измученный многодневным молчанием. — Ай соу зис. Модел "таун кар". Дрим Кар! Бат нот фо ас! Нот фо ординари пипл.

— Во, — Фрол показал Ли на водителя. — Американец кажись тоже что-то понимает. Нахлебался пыли на дорогах.

— Гука маль!.. — Перекрыла их рассуждения Хельга. — Смотрите! Впереди человек!

Все тут же замолкли, и вперились вперед, на дорогу. Действительно, навстречу машине, шел какой-то человек. По мере приближения стало ясно, что это мужчина, в длинном пальто. Суховей пропыливший по округе не миновал и его. Поэтому и борода, и длинные волосы, и пальто — все это покрывал ровный, как окрас военного корабля, слой пыли. Нарушался окрас только на лице, где размазанные дорожки пота со лба, смешавшись с пылью, превращались в грязную маску.

Сверху, из кузова, над головой Фрола, щелкнул пуговкой предохранителя винтовки Ли.

По мере приближения, Фрол заметил, что мужчина идет как-то странно. Ломано. Будто неисправная механическая кукла. Услышав рокот мотора, человек остановился, оглядел автомобиль, и отошел на обочину.

Фрол, перехватил скатку с пулеметом на сгиб левой руки, а сам приятно повозившись у бедра Хельги, вытянул из правого кармана своих штанов трофейный наган.

— Притормози-ка! — Тронул Фрол водителя.

Кэмрон кивнул, и моторный левиафан остановился рядом с человеком. Фрол осмотрел странника. Тот глядел в ответ, нехорошими, пустыми глазами. Не было в них не разумного страха, ни любопытства. В них вообще ничего не было, будто на выжженном поле. Глаза у странника были полуслепые. Будто и Фрол, и его спутники, и многотонный автомобиль были миражом, за которым прохожий видел что-то свое.

— Эй, дядя! Чьих будешь? — Спросил Фрол.

— Я священник, — ответил равнодушным голосом человек. И Фрол действительно увидел, что одежда человека, это никакое не пальто, а потерявшая от пыли свой цвет, ряса.

— А-а, поп, — презрительно скривился Фрол. — Приходской? Из какого села?

— Из никакого... — мотнул головой человек.

— Монастырский?

— ...Нет теперь села, — будто не слыша Фрола мотнул головой человек. — Убили всех на селе.

Фрол переглянулся со спутниками.

— Кто убил?

— Бандиты убили, — равнодушно отозвался человек. — И все дома сожгли.

— Странно, — Тихо сказал спутникам в кабине Ли. — Бандиты обычно жителей не бьют. Могут, одного двух, ну семью — для устрашения. Вырезают всех наших, советских под корень — это понятно. Но с остальных жителей они кормятся. Убьешь — кого потом будешь грабить?

— Да, странно... — Почесал щетину Фрол. — Может, залетные? Которые знали, что уже сюда не вернутся.

— Может быть...

— И куда ты сейчас? — Спросил человека Фрол.

Священник как-то странно повел головой и плечами. Будто только сейчас над чем-то задумался, но так и не смог найти ответа. И просто показал рукой по дороге.

— Ясно, — кивнул Фрол. — Давно идешь?

— Не знаю, — опять задумался священник. — Так, вроде, третий день.

— Как тебя кличут?

— Василий.

— Вот что, Василий, — Фрол махнул наганом. — Забирайся-ка в кузов.

— Зачем?

— Мы представители советской власти. Едем в Бузулук. Ты там расскажешь в милиции, что и как случилось в твоем селе. Заодно там должно найтись начальство и по твоей — поповской части. Как-никак, уездный город.

Священник нерешительно застыл.

— Ну давай, чего мнешься? — Поторопил Фрол. — Или так и будешь по дороге за окоемом ходить? — Ли, — помоги ему...

Китаец оставил карабин, и подтянул священника в кузов. Тот кое-как, путаясь в рясе забрался наверх, и уселся на мешки.

— Сиди тихо поп, — привстав в кабине и обернувшись назад, — погразил новому пассажиру Фрол. — Мы везем важный груз. Полезешь в мешки — стукну пулей. Понял?

— Понял, — равнодушно и безо всякого испуга кивнул священник.

— Как хоть село твое называлось? — Запоздало спросил Фрол.

— Толкуновка, — так же равнодушно отозвался священник. Но тут, с названием, что-то в нем сломалось. И он неожиданно, заплакал. Он рыдал тихо. Душа себя. Пытаясь вытереть с грязного лица слезы. Скрючившись на мешках, и отвернувшись, будто пытаясь укрыться от взглядов.

— Ну и ну... — Фрол застыл, не очень представляя, что сейчас делать с попом.

Китаец Ли, расстегнул скатку, и с неожиданной деликатностью с головой накрыл священника своей шинелью.

— Ему немного одному надо побыть, — сказал китаец.

— Да... — Фрол сдвинул свой кукуль на затылок. Хельга, может, вы на время перейдете в кузов? Посмотрите, можно немного выделить из нашего пайка? Три дня по дорогам болтался человек... А ты поплачь, поплачь иерей. Поплакаешь. Потом чутка съешь. Да малость поспишь. А жить-то и станет легче.

Фрол повернулся к водителю.

— Трогай, Кэмрон!

* * *

Встали на пригорке.

Американец показал жестами, — Пыль забивала решетку. И надо остановится, — подостудить. Пользуясь остановкой, съели по выделенной пайке. Отложили и священнику, да он пока не просыпался.

Фрол, по заведенной военной привычке, даже во время еды повертывал головой. Доел, бережно собрав с ладони хлебные крошки. Потом встал в кузове — оглядеть по окоему.

— У вас сзади на штанах — дырка — заметила Хельга. — Вас ранили?

— Эхм... — Сразу повернулся к ней Фрол. — Нет, целый я. Не мои штаны-то. С чужой за... с плеча чужого.

— Разойдется дальше. — Покачала головой Хельга. — Давайте я зашью.

— У вас, что же, — и игла с нитью есть?

— Конечно. — С достоинством кивнула немка. — На это — со мной моя женская волшебная сумка.

— А чего там еще, — в волшебной-то? — Улыбнулся Фрол.

— О, всего понемногу. Зеркальце. Бинты и вата. Листы и карандаши. Я ведь немного художница.

— Значит, картины малевать умеете? — Уточнил Фрол.

— Да. — Кивнул Хельга. — Думала, приеду в Россию, — нарисую какую-нибудь восточную экзотику. Только...

— Чего?

— Мне совсем не хочется рисовать, что я тут повидала.

— Надо рисовать. — Убежденно сказал Фрол.

— Почему?

— Зачем же нужен художник, — если он не рисует правду?

— О! — Хельга вскинула руки. — Многие с вами бы не согласились. Есть разные направления в искусстве.

— Где?

— Ну, — в рисунках. Классицизм, сентиментализм, романтизм... Не так давно появился абстракционизм.

— А это... как?

— Ну, это когда... как бы сказать... — Хельга потерла пальцы, пытаясь нащупать верные слова. — Когда художник пытается выразить свои чувства, не перерисовывая реальность, как она есть. А как бы перенося на полотно свои эмоции, в виде ни на что непохожих фигур и линий.

— Непохожих. Это, стало быть... Человек там не похож на человека? Дома на дом? А конь на коня? — Скептически спросил Фрол.

— Ну... чаще всего — да.

— А, как же тогда зритель узнает, что конь — это конь?

— Ну... Иногда он все-таки немного бывает похож. Но если совсем не похож — всегда можно в названии картины объяснить, что художник на ней попытался изобразить.

— Странно. — Почесал затылок под своим кукулем Фрол. — Рисовать на картине так, — чтоб без подсказки никто не мог понять, что там намалевано... Чего не бывает в мире.

— Думаете, — это нелепо? — Улыбнулась Хельга.

— Да как по мне — уж простите — херня какая-то. — Пожал плечами Фрол. — Но я, — простите — в барских рисунках не сведом.

— Нет-нет. У вас свой взгляд.

— Если бы мог — я бы нарисовал, — как тут все. — Твердо сказал Фрол. — Чтоб люди знали. Чтобы... Чтобы что-то в жизни усвоили. Как оно — бывает. И как быть не должно.

— Вы правы, — Хельга кивнула. — Я нарисую, когда будет возможность. А пока — давайте, я все-таки заштопаю вам штаны.

— Уж извиняйте. — Открестился руками Фрол. — Неловко мне портки снимать, да светить перед вами исподним.

— Я работник красного креста. Как медсестра. Неужто вы думаете, — я не видала мужских кальсон? Снимайте, пока есть время.

— Ладно...

Фрол еще раз огляделся, крякнул, вытянул из кармана трофейный наган, и слегка попунцовев, стянул штаны.

— Вот.

Он посмотрел, как немка ищет в своей волшебной сумке иглу, и почему-то решил добавить:

— У меня-то... У самого обычно с собой игла есть, в походном наряде. Да намедни, потерял, по превратности...

Кэмрон все хлопотал вокруг капота. Ли чистил масляной тряпицей свой бебут. Хельга споро разложила штаны. Со снайперским прищуром, с первой попытки всунула нить в иглу, начала метать, сводя окраины пулевой дырки.

— Нихьт вайт фон Вюртенберг унд Бадэн... — Запела немка бодро, но замедляясь на прицелке иголки в ткань. — ...Фон Байерн унд дер шёнен Швайц. Да рагт айн берг зо хох эрхабен. Ден ман ден Хойенцойллер хайст...

Хельга допела.

— Красиво поете, — улыбнулся со своего места Ли.

— Извините, — улыбнулась немка. — Это я по привычке. Бабушка любила напевать это, когда работала по хозяйству... И невольно приучила меня. Нехорошо говорить, когда другие не понимают.

— А про что там? Поется? — полюбопытствовал Фрол.

— Ну... Про высокую гору в родных местах. Где стоит старинный... как это?.. — Крепкий дворец с оградой?..