Голод и Хлеб

Скачать книгу в PDF можно здесь: https://disk.yandex.ru/i/yVeu3aR-f7wQDQ

В RTF здесь: https://disk.yandex.ru/d/LkH35oTn_PntWg

Предисловие

Эта небольшая книга — художественная. Но в ней очень мало выдуманных моментов. Факты взяты из воспоминаний или отчетов того времени, и нанизаны на одну нить путешествия героев. Названия деревень изменены, чтобы не трогать чувств их современных жителей. Иностранные слова в книге не переведены, поскольку русскому крестьянину 20х годов, они были совершенно непонятны.

Отдельная благодарность историку, кандидату социологических наук, — Циденкову Григорию Геннадьевичу. Всем, кому интересная история родной страны, настоятельно рекомендую его журнал — https://d-clarence.livejournal.com. Отуда я почерпнул много информации для этой книги.

Также сердечно Благодарю Наталью Кривцову, за помощь с немецким языком, и его диалектами.

Лев Соколов.

Голод и хлеб.

Фрол долго лежал в забытьи. Реальность накатывала и отступала, будто волны, приходящие на берег. Волна приходила — и он слышал ровный перестук колес, гудки паровоза, ощущал спиной ритмичную раскачку вагона. Волна уходила, — и он проваливался в безвременье бессвязных образов и обрывочных мыслей.

Но в какой-то момент, он проснулся с ясной головой. Ощупал руками жухлое лежалое сено, пол вагона, открыл глаза. Поднял слабую руку, и ощупал лоб. Жара не было. Не шумел и не раскачивался вагон — поезд стоял. Где-то вдалеке послышались неразборчивый окрик. Он с натугой приподнялся на локте, огляделся. Вагон был пуст. Сквозь щели в рассохшемся дереве пробивался солнечный свет. Был день.

Лязгнул засов. Окатилась с грохотом дверь, ослепив его солнечным светом. В проеме встал силуэт.

— Ты кто? — Спросил человек.

— Прохожий, обшитый кожей. — Буркнул сухими губами Фрол. — Солдат демобилизованный. Еду домой.

— Не шибко ты похож на солдата.

— А ты будто похож, — Фрол, щурясь с отвычки к свету, окинул взглядом человека. Лапти. Крестьянские штаны некрашеного сукна. Затертый пиджак с заплатами на локтях. Единственным военным предметом снаряжения у человека была винтовка, да патронташ на веревке, взамен поясного ремня.

— Я милиционер. — Человек оторвав руку от шейки приклада, показал на красную нарукавную повязку на левом рукаве. — Вылазь!

— Зачем это? Еду тихо, не делаю лиха. Вагон не тяготю; — он железный.

— Вылазь говорю! — Человек решительно боднул воздух винтовкой. — К начальнику станции пойдем.

— Ладно...

Фрол кряхтя поднялся с пола. Отряхнул потерявшее белый цвет исподнее белье. Подошел к распашной дверине, и держась за ручки, спустился из вагона. Получилось неловко. Сил не было, руки едва удержали.

— Не балуй! — Строго предупредил милиционер. — Держа между собой и Фролом винтовку.

— Чтоб баловать, надо девок видать... — А ты на красную девицу не больно-то похож.

— Но-но! Туда иди!

— Куда?

— К зданию станции.

Фрол огляделся, и пошел к зданию станции, осторожно ступая босыми ногами.

— А что за станция? Спросил Конвоира Фрол.

— Гамалеевка. — Откликнулся Конвоир.

— Никогда не слышал...

— Шагай давай, географ.

— Испить бы, — Испросил конвоира Фрол.

— Испить можно. — Разрешил тот, и махнул рукой — Там вон, отхлебни.

Фрол подошел к месту, где в лучше дни, видать, стоял станционный самовар. Теперь самовара не было. Стояло ведро с кружкой — спасибо и на том. Фрол наклонился к воде, принюхался, — выбираться не приходилось. Набрал кружку, опрокинул ее в рот, чувствуя, как вода оживляет тело. Выпил и вторую.

— Ну, попил? — Осведомился конвоир.

— Как в рай заглянул. — Утер губы Фрол. — Благодарствую.

— Шагай тогда давай.

Конвоир завел Фрола в станционное здание, довел до кабинета. Приоткрыл дверь, засунул в щель голову, а свое тело с винтовкой оставив в коридоре. Фрол меланхолично подумал, что будь охота, — конвоиру можно было влегкую прищемить дверью башку, и овладеть его винтовкой.

Товарищ начтанции, — крякнул за дверью конвоир. — Вот тут. Задержанный. Снял с вагона.

— Давай сюда, — ответил конвоиру решительный голос.

— Заходи, — конвоир отворил дверь на всю ширину, и сделал шаг в сторону.

Фрол оправил, рубаху, отряхнул как мог портки, и шагнул внутрь.

Кабинет был почти пустой. Стол, пара стульев, шкаф. У угловой печи лежали кипами газеты, видать еще с прошлого холода.

Хозяин кабинета стоял у окна. В военной форме, с галифе. Коренастый, квадратный, коротконогий. В волосах были большие залысины, а расстояние между носом и верхней губой было таким, что не носи он усы, — было бы лицо смешным. На портупее висела шашка с необычайно богато изукрашенными ножнами. Фуражка человека лежала на столе. Человек пытливо оглядел Фрола.

— Красивая шашка — наконец сказал Фрол, мотнув головой на изукрашенные красными камушками ножны.

— Подарок освобожденных бухарских товарищей. — Хлопнул по ножнам ладонью хозяин кабинета. — Проходи. Садись.

Фрол уселся на скрипнувший расшатанный стул. Сел напротив и хозяин.

— Кто таков? — Спросил начстанции.

— Демобилизованный. — Повторил Фрол.

— Из какой армии?

— Из рабоче-крестьянской.

— Был доброволец, или по призыву?

— По призыву. Еще в царскую.

— Из кого будешь?

— Из крестьян.

— Партийный?

— Сочувствующий.

— Сочувствующий, — передразнил начстанции. Знаем мы таких сочувствующих. К нам попал — нам сочувствует. К белым — белым. А бандитам — так и бандитам.

Фрол смолчал.

— А с одеждой что? — Поинтересовался начстанции.

— Ограбили.

— Документы есть?

— Найдется маленько...

Фрол вытянул рубаху из пояска кальсон, и вытряс оттуда замотанную в тряпицу бумагу. Развернул ее, и протянул начальнику.

Тут взял бумагу в руки, и наклонившись поближе, принялся читать.

— Справка... Дана товарищу. Асееву Фролу Ивановичу... Военкоматом города Ростов... в том, что он действительно демобилизован из рядов рабоче-крестьянской красной армии... по ранению, несовместимому с дальнейшей службой... Настоящая справка выдана для представления... 3 мая тысяча девятисот двадцать первого года... — Начальник распрямился. Ну и где ж твои увечья, — инвалид?

— Рассосалась помалу.

— Объясни.

— Шибануло меня в спину. Не в кровь, а ушибом. Стоять не мог. Ноги отнялись. Даже не чуял их. Товарищи спровадили до госпиталя. Там сказали, — контузия. Отправили в Ростов. Сам повернуться не мог. Ходил под себя. Два месяца пластом пролежал. Тогда и списали.

— А потом?

— А потом три калики перехожих к госпиталю подошли, и говорят — вставай Фрол, чего дальше валяться? Начала помалу чувственность возвращаться. Только начал ногами шевелить — пневмония. Еще малость на больничной койке поблаженствовал. Когда встал, пошел в управление, — там сказали, отвоевался. Война кончилась, а бандитов уже без тебя добьём...

— Да уж, кончилась война. — Покривился хозяин кабинета. — А у нас тут по губернии банды в тысячу рыл, да при собственной артиллерии шляются... Куда теперь едешь?

— Домой, а куда еще.

— И гдеж твой дом?

— Деревня Горка. Белавинская Волость. Новгородская губерния.

— Ну, это тебе почитай еще полстраны... — Прикинул начстанции. — Ждет тебя кто там?

— Как не ждать? Родители. Если живы... Жена. Если еще жена... Перед самой мобилизацией женился. Я там не был с 16го года...

Начальник оглядел теряющее белый цвет исподнее Фрола.

— А ограбили тебя где?

— В этом самом поезде и ограбили.

— Это чтож? Одежду сняли, а документы тебе оставили?

— Прихватил я где-то по дороге горячку. Слёг. Едва дохал. Попутчики напугались, — думали тиф. Хотели меня сперва с вагоны выбросить на ходу. Да потом пожалели. Последние вагоны состава прицепные, порожняком шли. Все в другие вагоны ушли. Остался один доброхот. Сказал — не боится, потому как уже болел, и привычку имеет. Да я и сам горячкой разной уже болел. Может, потому и выжил... А этот — он мне воды дал. Только не бесплатно. В обмен забрал портсигар, одежду... Так-то выходит, что он меня вроде не ограбил, а вроде честно обменял.

Начстанции скрипнул зубами.

— Я бы такими честными — паровозные топки топил... А потом?

— А что потом. Когда забрал — тоже ушел. Я — ничего. Лежу, колеса стучат. В голове прояснилось. А тут и твой милиционер меня снял.

— А ты кем служил? — Уточнил начстанции.

— Водитель блиндированного автомобиля. Восьмой броневой отряд управления автобронетанковых войск. Начотряда Янковский. По крайней мере был, когда меня тюкнуло...

— Иди ты! — Воодушевился Начальник. — Водитель? А откуда автомобили знаешь? Ты ж деревенский.

— А что, у нас, у деревенских, — голова по-другому к шее прикручена? — Поинтересовался Фрол. — Попал в петроградский гарнизон. Сперва на ремонтный завод, на подай-принеси. Там автомобили увидал. Спасибо рабочим — поприлежал к технике. И про политику освоил кое-что. Узнал, как ангелы небесные бензин в карбюраторе крыльями мешают. Освоил мотор. Потом и водить начал. С пятнадцатого подзатыльника научился сцепление выжимать. Потом и броневик водить наладился. Ничего сложного. Только с поднятым бронелистом не видно ни хрена. Едешь по пролетарскому чутью, молишься, чтоб бог колеса отвел от оврагов да воронок...

— Как же тя тюкнуло — в броневике-то?

— Бронетюкалкой и тюкнуло. Это уже после Врангеля. Под Ростовом. Там бандиты артиллерией не хуже ваших богаты. Машину навылет, а меня по хребту...

— Слушай, — да ты ценный человек. — Обрадовал начальник. — Знаешь чего — я тебя снова мобилизую!

— Иди в дупло. — Благодушно ответил Фрол.

— Я серьезно.

— Я тоже. Я со своими довоеваться хотел. Мой экипаж. А здесь мне что — курей ваших охранять? Не. Я свое отвоевал.

— Я тебя в приказном порядке!

— А я при первом случае сбегу.

— Да... — Начальник расстроился. — Многие бегут. Как горох рассыпаются. — Хм... Да ты послушай. Я ж тебя добром прошу. У тебя ж ни еды, ни вещей. Даже порток нет. Сменять на еду ничего не сможешь. Ты ж не доедешь никуда — помрешь с голодухи.

— Ничего-о. Руки чай, не к жопе приделаны. Поработаю по пути на местных, — так и прокормлюсь.

— На местных? Да ты хоть знаешь дурка, — куда ты попал?

— А куда? Конвойный твой сказал — Гамалеевка.

— Верно Гамалеевка. Бузулукский Уезд. Самарская губерния.

— И чего?

— Как чего? Ты что — газет вообще не читаешь?

— Каких газет? Я сперва от Днепра сюда кочую. У меня персонального почтальона нет.

— Балда. Да у нас тут голод. По всему Поволжью. Неужто не слышал?

— Как будто что-то слыхал... Точно, видел на одной из станций. Собирали помощь голодающим в Поволжье... Это что, Поволжье и есть?

— Ну а что еще, если река-Волга рядом?

— Да-а... И что, сильный голод?

— Сильный? Царь-голод! Тут люди не то что лебеду, — камни жрут. Тут такое творится... Никакой работы ты тут не найдешь. И не прокормишься. Сгинешь. Я тебя не пугаю, правду говорю. Ты ведь один во всем составе и остался. Другие давно загодя спрыгнули. А ты...

— Эко я заехал... С моим счастьем...

— Слушай. Я тебе временно мобилизую. На паек поставлю. Соглашайся.

— Ну... разве только на паек. — Замялся Фрол, чувствуя, как засосало в слипшихся кишках. И... какой паек?

— Скудный. Но лучше, чем ничего. Хлеб. По два резанных куска. Иногда лепешки. Иногда даже чай бывает.

— Так... А обмундирование?

— С этим туго, — поскучнел начальник. — Сам видишь, в каком виде ходим. Но постараемся что-нибудь придумать.

— Слушай, начальник. Ты меня как девицу замуж заманиваешь. Что тебе надо? Не крути.

— Чего крутить? Плохи дела. Голод лютый. Народ мрет, как мухи. У нас тут иностранцы приехали помощь оказывать, из разных организаций. Так бандиты на это слетелись, как на саранча. Банды такие, что больше армий. Пять дней назад опять пропала связь со станцией Сорочинской. Последнее, что оттуда сообщили — бандиты подступают. День назад пропала связь с Ново-Сергиевкой. Твой состав — последний, что прошел. Дорога перекрыта с обеих сторон. Мы аккурат посередке. Доберутся и до нас. У нас тут была миссия красного креста, со своей автоколонной. И еще квакеры.

— Кто-кто?

— Это североамериканцы такие. Квакают и правда на своем языке непоятно что. Но нам с едой очень сильно помогли.

— А-а, кого только на свете не живет...

— Так вот, ЧОНовцы от греха загрузили их авто зерном и продуктами, взяли людей, и под своим конвоем ушли по обычной дороге. Будут в обход прорываться к нашим, чтоб хлеб бандитам не достался. Мой приказ — оборонять станцию, если будет возможность. Если нет — уходить. А у меня людей... Половина из конвойных уже разбежалась.

— Так ты чего, для героической обороны пустой станции меня вербуешь?

— Станция еще не пустая. Вт том-то и дело, что не все смогли вывезти. Но тебя беру для другого. У нас тут застрял грузовик из АРА.

— А это кто?

— Тоже американцы, — только другие. Не квакеры.

— Которые АРА — это не квакеры. А которые квакеры — не АРА... Попытался запомнить Фрол.

— Эти тоже людей кормят, — поклон им до земли. Короче, — сломался он тут. Потому с колонной и не ушел. Но водитель молодец — как-то починил. Мне нужно этот грузовик и отставших, тоже отправить. А людей — в самый обрез. Я бы тебя на него посадил. Ты же сам автомобилист

— И какая задача?

— Проведи его в Бузулук. Местный уездный город. Там наши. Сдашь иностранцев и мешки с зерном им — и свободен. Главное — зерно. Иностранцы говорят, зерно не простое, — высокоурожайное. Привезли его чтоб как раз на засев. Только так можно прекратить голод, понимаешь? Засеять зерно на будущий урожай здесь, — в самом уезде. С нашими разбитыми железными дорогами, да бандитами, — мы ввозить продукты не поспеваем. Эти мешки — спасение тысяч людей. Их нельзя дать сожрать. И потерять нельзя. Понимаешь?

— Понимаю. Чай сам из крестьян. Знаю, что такое, когда нечем землю обсеменить. Оружие дашь?

— И оружие, и мандат дам. Только довези.

— Эх-ма! — Фрол откинулся на стуле. — А я-то уж думал, — отвоевался.

— Вот и дело! — Обрадовался Начальник. — Вот и ладненько! — Он повернулся к двери и гаркнул — Васюков! Васюков!

Через минуту в дверях появился тощий как оглобля Васюков.

— Чего?

— Не "чего". А явился по вашему приказанию.

— Явился, явился... — Отмахнул Васюков. — Чего надо?

— У нас тут повторно мобилизованный товарищ. Надо бы его обмундировать. Что у нас есть?

— Ничего нет! — Решительно рубанул Васюков.

— Это понятно. — Кивнул начстанции — А ты все-таки найди что-нибудь. — Он поглядел через стол на Фрола. — На ноги особенно.

— Демьян у нас лаптей наплел впрок. — Пожал плечами Васюков. — Сейчас все равно никто не купит. Разве что они...

— Лапти — сгодится, — обрадовался Фрол.

— И порты. И оружие.

— Я что, — Иисус-чудотворец что-ли?! — Скривился Васюков. — Из воздуха тебе достану?

— Ты сильнее Иисуса. — Утвердил начстанции. — Ты — мой зам по хозчасти. Где хошь но достань что-нибудь.

— Ладно, поглядим.

— И поесть бы чего-нибудь. — Подал голос Фрол. — А то кишки со спиной совсем слиплись.

* * *

Через некоторое время Фрол встретился с тем же самым начальником на перроне. После чая с лепешками Фрола невыносимо морило в сон, и он с трудом стоял прямо, опираясь на приклад винтовки.

— Ну вот, — бодрым голосом загудел начальник. — Обмундировали. Теперь вижу перед собой не оборванца, а революционного бойца!

Фрол еще раз оглядел себя. Лапти ему нашли справные, мастеровые, — и он добрым словом помянул незнакомого ему рукастого Демьяна. Вместе с портянками, на веревочной привязи, ноги обулись крепко. Штаны ему нашли, по словам, в опустевшем станционном лазарете, — гражданские, в полоску. Аккуратно замытые, с двумя ровными пулевыми отверстиями на заду. На приклад Фрола получалось, что бывшему владельцу повезло, так как пуля вошла в мягкое, и так же вышла. Если бы вошла в кость, то разбросала бы весь постав туловища по порткам, — видеть такое на войне ему уже доводилось. Вместо верхней одежды ему приспособили распоротый дерюжный мешок, в котором проделали отверстие для головы. Из отрезанного угла того же самого мешка вместе с завхозом соорудили колпак с веревочками — навроде монашеского кукулиона. А из второго такого же мешка — котомку с веревочными лямками. На левую руку Фролу выдали повязку, — выцветшего красного цвета, с трафаретными буквами. "Сам. Губ. Мил, — и под ними внизу еще ворох сокращений, совсем уж непонятных и непотребных — и силуэтом восходящего солнца в лучах.

-Вижу, и повязку нашли, — кивнул Начстанции. — По приказу-то мы эмблему на рукаве должны носить. А у меня многие на повязке носят. Знаешь почему?

— Скинуть можно быстрее, — Сказал Фрол.

— Верно. И выцветшего следа на гимнастерке не будет. А знаешь почему я не настаиваю, чтоб все пришили? Так хоть сразу видно, — кто разбежаться готов, а кто в надёге. Мало у меня пришивных. Ну да тебе все равно, — без гимнастерки. К исподнему эмблему не шьют.

— Винтовка — старье. — Фрол показал выданное ему оружие. Берданка старая. Однозарядная. Еще дымовая.

— С оружием совсем туго, — развел руками Начстанции.

— И пять патронов всего к ней. Это ж разве что навоюешь?

— У моих бойцов у самих не больше.

— Как же вы станцию будете защищать?

— Как сможем. А что делать?.. — Начстанции хлопнул себя по кобуре. — Я бы тебе свой наган дал. Да не могу. Наградной. Да и не поможет он, если что. По правде сказать — едете на удачу. Или прорветесь. Или... Ладно, пойдем. Я тебя с подопечными познакомлю.

Начстанции подвел Фрола к грузовику, рядом с которым стояла двое милиционеров с винтовками. Прежде он такие уже видал, в армии — с характерной лукой рамы в передней части. С высокими бортами, тентованный, но с открытой кабиной. Добротный, основательный, "тяжелый в кости", с мощными рессорами. Металлические колеса были не просто обтянуты резиной, но судя по ее пухлости, имели внутри воздушные камеры, для мягкости ходу. Кузов был нагружен мешками, часто прихваченными к кузову веревками. Рядом стоял крепкий человек с голубыми глазами, и волосами примечательно рыжего цвета. Из под расстегнутой брезентовой непромокаемой куртки виднелся плотный рабочий комбинезон синей ткани. На голове была фуражка с небольшим козырьком, околыш которой служил площадкой для шоферских очков на резинке.

— Знакомьтесь! — Наливаясь наигранной бодростью зазвенел начальник станции. — Это товарищ Асеев. А это, стало быть водитель грузовика. Иностранец. Кэмрон Кобб его зовут.

— Здраустуйте. — С трудом произнес водитель. — Гуд дей ту ю. Сэр, ай нид ту рэтерн ту май эмплоейрс, ас сунн эс поссибл...

— Нид, нид, — успокаивающе произнес начстанции. — Всем вам что-то нид...

— Он что, — по-русски не говорит? — Остолбенел Фрол.

— Ну а где бы он научился, в своих Америках? — Пожал плечами начстанции. — Почитай, другой конец света.

— А как же я с ним изъясняться буду, едрена вошь?!

— Человек не таракан. Будет нужда, столкуется. Ты ему жестами показывай, — а он туда будет рулить. Щас, погоди, я ему все объясню.

Начальник станции подскочил к водителю, и развернул большой лист бумаги.

— Значит, гляди сюда, товарищ Кобб: Мы — он для верности потыкал в себя, водителя, и в станцию пальцем — здесь!

— Окэй — тряхнул рыжей головой Водитель.

— Твоя АРА. АРА говорю! — Здесь. Ин Бузулук!

— Бу-зулук. — С трудом перекрутил водитель.

— Верно. Значится... эээ... Ты! — Начстанции ткнул в водителя пальцем, и изобразил двумя руками движение шоферской баранки — первое, Едешь в Бузулук. — Начальник ткнул в карту. — Сдаешь там мешки. И свободен в свой АРА!

— Уан пойнт он зе роут, — кивнул шофер. — Бу-зу-лук. Окей.

— Этот! — Начстанции ткнул пальцев во Фрола, и поднеся кисть ко рту, изобразил шевелящийся матюгальник и указующие жесты в никуда. — Этот, твой начальник. А ты — он ткнул пальцем в водителя, — и поднес ладонь к голове, на манер солдатского отдатия чести. — Ты его слушай! И рули! Понял?

— Хи из ин чардж. — Кивнул водитель. — Коррект.

— Верно! Он Фрол. Фрол!

— Фроол, — кивнул водитель, и протянул руку Фролу. — Тот перехватил винтовку, и машинально пожал крепкую ладонь. Камрон, — еще раз повторил при рукопожатии водитель. Глаза у него были решительно несчастные.

— Бедняга, — Буркунул Фрол начстанции, — Тяжело быть немцем в чужом краю. Язык и до Киева доведет. А без языка и в сортир промахнешься...

— Он не немец, — рассеяно отмахнулся начстанции. — Северный американец, я ж тебе говорил. Немка с тобой тоже поедет. Настоящая. Эй, Бузгалин! Где Фрау Штробль?

— Что, баба?! — Выхватился Фрол. — И тоже безязыкая?

— Я здесь. — Ответил сзади голос с мягким акцентом. — И я говорю по-русски.

Фрол вместе со всеми обернулся на голос.

— Фрау Штробль у вас за спиной, товарищ начстанции! — Бодро отрапортовал один из часовых.

— Чтобы я без тебя делал, Бузгалин, — Ласково заметил начстанции.

Но Фрол уже слушал это краем уха, разглядывая новоприбывшую. Женщина была одета просто серое платье, на плечах приподнятое валиками, видимо чтоб не спадал передник. Передник был коричневого цвета. И все это выглядело почти по-военному строго. Небольшим светлым пятном торчал из платья подворотничок. А на голове женщины была белая панама с большими причудливо сложенными полями, на манер тех, что носили медсестры. В руках была большая сумка. Женщина была зеленоглазой, худой, хотя и не плоской, и лицо у нее тоже было худое, из-за чего она казалось выше своего роста, если не стоять с ней вблизи. Чертами лица не сказать, чтоб красавица. Но и уродства в них не было. Первое что пришло в голову Фролу из-за черт ее лица — "кобыла", — хотя он и сам не мог бы сказать, сколько было в этой оценке похвалы. Впечатление только усилилось, когда женщина снова заговорила, обнажив при этом ровные белые зубы. — Кобыла и есть...

— Фрау Штробль, — Подступил к ней начстанции. — В связи со сложной обстановкой мы отправляем вас обратно в уездный центр, к вашему начальству. Медикаменты и продукты от вашей организации мы погрузили на автомобиль — сколько смогли.

— А те что не смогли? — Уточнила женщина.

— Останутся пока на станции, — развел руками начальник. — Вывозить их не на чем. Я... вот... он залез в офицерскую сумку, — выписал вам на них расписку.

— У меня уже передник распух от ваших расписок. — Заметила женщина. — А продукты тают, не доходя до голодных. И тех, кто давал мне расписки, — потом попробуй найди.

— Все что могу, — фрау Штробль, — начстанции виновато развел руками. Бандиты... Положение и правда очень серьезное.

Женщина вздохнула.

— Это товарищ Фрол Асеев, — начстанции кивнул на Фрола. — Наш... лучший сотрудник. Поедет с вами. Сопровождающим.

Женщина коротко оглядела Фрола. Поджала губы, но ничего не сказала. И коротко кивнула ему в знак приветствия.

— Я осмотрю, — что вы погрузили в автомобиль, — сказала женщина, и прошла мимо начальника.

Водитель подал ей руку, и она, придерживая юбку, довольно ловко залезла через кабину, в кузов грузовика. Мелькнули белые панталоны. Фрол и начстанции отвернулись.

— А эта почему не уехала со своими? — Тихонько спросил Фрол.

— Поехала в деревню с комиссией. Когда эвакуировались, про нее в спешке забыли. Стальная баба. Не боится ни холеры, ни тифа, ни наших мужиков. — уважительно объяснил начстанции.

— Угу... — Буркнул Фрол.

— Значит, — теперь с тобой, — Обозначил Фролу начальник. — Ты, это... Грамотный?

— Разумею.

— Вот. Повезло. Значит слушай, — вот тебе карта. Я ее от руки нарисовал, как смог. Значит, вникай. Вот мы, тут на станции. Это железка — главная твоя привязка к местности. Но тебе сейчас по ней никак нельзя. Попадешь прямо бандитам в лапы. Даже если наши успеют станции выбить — к железке все равно лучше не прилегай. Вокруг нее бандотня как мухи вокруг меда кружат. Пойдешь по дорогам, в обход. Только не слева от железки, а справа, — тут вдоль нее тянутся леса. Они тебе от железки прикроют. Но в них как раз всякое говно и ховатеся. Выходи от них подальше, авось с лесовиками не столкнешься. Пойдешь вот так — и выйдешь к Бузулуку с востока. Понял?

— Понял, — кивнул Фрол, напряженно разбираясь в спешных каракулях начальника.

— На, — начальник протянул еще одну бумагу — вот тебе мандат.

Фрол развернул протянутую бумагу.

— Дана товарищу Асееву.... В том... что он повторно временно мобилизован... Назначен сопровождающим груза... и иностранных специалистов... Начальник станции Гнатюк Эн Эн...

Фрол аккуратно сложил обе бумаги, и обвыкаясь с чужими штанами, спрятал их в необъятный карман.

— Что еще?.. За иностранцев и груз отвечаешь... по всей строгости ревоюционной дисциплины. — Начальник потряс кулаком, но как-то без огонька. — Пайка вам — на несколько днев. Села старайтесь объезжать стороной. Если припечет — проезжай как можно быстрее. С местными не связывайся. Узнают какой у вас груз — и бандитов не надо. Пропадете, и не отыщет никто. Встретишь попа — не стреляй. Всех мерзавцев, кто поповского звания — местные сами уже попалили, пока безвластие было. Остались те, которых местные уважают. Нам их приказом из центра трогать запрещено. Они часто единственные в селе грамоту разумеют, — иностранцы вместе с ними еду на местах распространяют. Ты теперь временный представитель власти — так что соблюдай. Вопросы?

— Этот грузовик — кивнул Фрол — Пятитонный "Уайт". Он навроде коня-тяжеловоза. Везет много, да медленно. Если наткнемся на конных — не уйдем. И не отстреляемся. Ты это знаешь, начальник Гнатюк?

Гнатюк вздохнул.

— Я даже не знаю, — кто ты такой. То ли правда красноармеец-броневик. А то ли ты эту бумагу снял с настоящего Асеева — бог весть, живого или мертвого. Все что я знаю — на станцию идут крупные силы бандитов. Станцию мы скорее всего не удержим. Но попытаемся. Знаешь, — народ здесь всякий. Но даже бандиты иностранцев стараются не трогать. Даже они понимают, те сюда везут еду. И знаешь, чего я — красный командир, который Бухару брал — сейчас боюсь до усрачки? Что когда бандиты будут брать станцию, — они по горячке, или по придури, — убьют этих иностранцев. Бабу особенно. А их иностранное начальство опечалит, возьмет — да и свернет организацию. И местным больше не будут поступать пайки. Умом понимаю — вроде не должны. Все иностранцы, кто сюда едут, должны понимать риск. И начальники их. И ходят слухи — что в этих организациях, агентов капиталистических разведок — как вшей на псине; эти-то точно не упустят шанс разъезжать у нас по стране. А все равно — боюсь. Трясусь над каждым этим иностранцем, как над последней копейкой у кабака. Как над родственником. Поэтому тебя отсюда отсылаю. И очень прошу — кто бы ты ни был, — если есть на тебе крест — доставь ты их в Бузулук. И груз доставь. Мы за любую недостачу организации этой немки платим швейцарскими франками. Сам по дороге смотри, где бежать, а где руки поднять. Тут советов на всяк просак не напасешься.

— Ладно, понял я. — Фрол оглядел округу. — Скажи, если будешь отступать со станции. Тот хлеб, что здесь лежит. Чтоб бандитам не достался — сожжешь?

— Нет. — Мотнул головой Начстанции. — Пусть лучше съедят. Так хоть у местных меньше отнимут.

— Правильно разумеешь, начальник. И послушай моего доброго совета — перед тем как начнется — шашку загодя спрячь.

— А вот это хрен! — Вытянулся начстанции. — Мне ее бухарцы при самом товарище Буденном вручали. Пока жив — она со мной. А меня не будет — чья-то будет.

— Ну как знаешь. — Фрол коротко хлопнул ладонью по локту Гнатюка. — Бывай, начстан.

Фрол подошел к водителю, и изобразил тому рукой пару энергичных крутков стартера:

— Заводи.

Водитель коротко кивнул, и заколдовал над машиной. Через несколько секунд грузовик грохнул могучим мотором, и справно зарокотал дробным звуком своих больших горшков.

Фрол забрался в кабину рядом с водителем, поудобнее устраивая в коленях нескладный бердан.

Немка появилась из-за машины, и подошла к начстанции.

— Мы увозим крохи. Все так спешно. Дела совсем плохи, товарищ Гнатюк?

— Дела... скоро станут лучше, — Фрау Штробль. — Мы ведь все трудимся для этого. Скоро наши особые войска отгонят бандитов, — и вы снова вернетесь к своим подопечным.

Женщина кивнула.

— Берегите себя, товарищ Гнатюк.

— В рамках служебных обязанностей. — Начстанции отдал женщине честь.

— Надеюсь, когда я вернусь, вы сами закроете свою расписку.

— Давайте-ка я помогу вам сесть.

Начстанции подал женщине руку, и помог залезть в кабину. Та уселась рядом со Фролом, потеснив его приятным округлым давлением бедра. Секунду все трое, — водитель, Фрол и женщина присиживались друг к другу на скамье.

— Ну, как говорится, — с Богом. — Начстанции махнул рукой.

Фрол кивнул, и показал водителю направление — Трогай.

— Ай хейт оупен тракс... — Пробормотал водитель, оглядывая небо.

— Верно говоришь, — погода отличная, — согласился Фрол.

Грузовик медленно покатился вперед.

* * *

Мотор тарахтел. Тяжелую медленную машину не столько трясло, сколько переваливало на дорожных ухабах. За колесами тянулся плотный слой пыли, догонявший автомобиль на замедлении в подъем, или когда ветер задувал в спину.

— Может быть вы положите ружье? — Спросила Хельга у Фрола, глядя, как он старается держать берданку вертикально между коленей, и перекрикивая шум двигателя.

— Не надо, — качнул головой Фрол. — Специально держу вверх, с примкнутым штыком. Если кто зоркий на нас издали глянет — будет знать, что тут едут оружные. А сколько нас там еще под тентом в кузове, — пусть гадают.

— Ясно, — кивнула женщина.

— Гремим на всю округу. Пыль столбом... — Поморщился Фрол, оглядывая тянущиеся вокруг поля. — Не будет нам пользы с этого грузовика. Лучше бы телегу со справной лошадью дали.

— И какой у нас план? — Спросила Хельга.

Фрол глянул на амеркианца-водителя, который между делом кидал на них взгляды, видимо гадая, о чем они говорят.

— Да какой план... Все земли вокруг распаханы, до окоема. Был бы рядом хоть лесок, или лощинка, — тут же бы сховал грузовик до темноты. Потемну-то спокойнее будет. А так, — едем пока колеса везут.

— В темноте свет наших фар тоже будет далеко виден, — заметила Хельга.

— Верно. Но для того, чтоб нас преследовать, лихоимцам будут нужны свои фары. Впотьмах сильно не разбегаешься. А с фарами в наших краях не богато. Лошадьми в темноте рисковать верховые не любят. И к у макушки факелу не всякий конь приучен. Так что дождаться б нам ночь-подружку.

А пока — пылим вперед.

Фрол похлопал водителя по рукаву брезентовой куртки, и показал:

— Рули вперед.

— О'кэй! — Камрон показал свернутые в колечко указательный и большой палец.

— Точно, браток, — попали судьбине в самое очко, — кивнул Фрол. — Но ты при даме-то так не выражайся...

* * *

Перед заходом солнца, Фрол заставил водителя остановить машину. Несмотря на протестующие возгласы открыл капот, и разобравшись в проводке, отсоединил провод от левой фары. Правую укрыл загодя заготовленной нашлепкой из мешковины, с небольшой дыркой.

— Ит симс ю ноу, вот ю дуин, — отозвался на своей тарабарщине водитель одобрительно кивнув.

С наступлением темноты ехать стали медленнее, чем днем. Фара едва перед самыми колесами.

— Вы, барышня, можете лечь в кузов на мешки, и попытаться поспать, обратился Фрол к немке.

— Благодарю. Мне пока не хочется.

— Тогда я покемарю маленько, — вытягивая рот от зевоты решил Фрол. Да я, прямо так, сидя. Я ведь сам водитель. Сейчас посплю. Потом товарища Кэмрона подменю, и он бока помнет. Так в две пересменки быстрее доедем. Вы только это, не стесняйтесь меня ткнуть, если я на вас завалюсь, ага?

Фрол постарался упереться поудобнее на бердан, и приперев к нему щеку, начал скатываться в дремоту.

— Вот а дарк вуппер эхед? — Вдруг донесся до Фрола напряженный голос. Слов он не понял, но интонация его встревожила.

Фрол мотнул головой, выбираясь из своего полузабытья. Ошалело завертел головой, в темноте. Водитель вроде что-то у него спросил.

— А?

— Я не знаю, — ответила справа от него Хельга. Фрол повернул голову в ее сторону. — Та напряженно всматривалась во что-то впереди. — Их вайс нихьт... Зит аус ви... Дас ист... вальд? Вальд.

— Уот? — Крякнул Кэмрон напряженным голосом.

— Вальд. Форст.

— О, форест, — отозвался водитель с облегчением. — Джизес... Ин зис дарк...

— Что вы оба бормочете, нехристи? — ошалело продирая глаза спросил Фрол.

— Похоже впереди лес, — отозвалась Хельга. Мы с Кэмроном не сразу поняли, что это.

— А. Ага. — Фрол постепенно приходил в себя. Тусклый свет фары высветил темные стволы, и молодой подлесок перед ними, что в темноте выглядело как какая-то причудливая степна из стволов и мрака. — Кэмрон. Ты это... Давай, так справа по дороге его и обходи.

Машина пошла забирать по дороге вокруг леса.

— О, только глаза смежил... — Фрол поправил свой капюшон из дерюги. — Но вы это. Все равно будите, коли что...

— Тихо, — подняв руку сказала Хельга. — Вы слышали?

— Что? — Насторожился Фрол.

— Не знаю. — Мне послышались... Вроде, голос?

— Я ничего не слышу. — Отозвался Фрол — Да с этим мотором даже колокольный перезвон мимо пройдет.

— Нет. Я... — Хельга хотела еще что-то сказать, но не успела.

Дорога сделала резкий поворот, и в свете луны и тусклой фары перед ездоками возникло невиданное зрелище. Дорога впереди забирала на небольшой холм, и там, за холмом, ночь полыхала каким-то адским призрачным свечением, неровными отсветами поднимающимся из-под земли.

— Это еще что? — Пораженно пробормотал Фрол. — Кэмрон, ну-ка притормози.

— Фрол жестом показал водителю в полутьме, и тот остановил машину. Двигатель стал работать чуть тише. И в ночной тишине действительно послышались далекие, будто призрачные людские голоса.

— Спаси нас!.. — Истово и надрывно заверещал кто-то в темноте.

— НАКОРМИ-ИЭ! — Отозвался нестройным кличем хор потерянных душ.

— Спаси нас! — Вновь завопил в темноте какой-то призрачный вождь проклятых.

— ССПАСИ-ИИ!

— Забери нас!

— ЗАБЕРИ-И!

— Отец!

— ОТЕЕЦ!

Фрол переглянулся с побледневшими товарищами, чьи лица от испуга стали даже как-то виднее в темноте.

— Это что за чертовы рулады? — Дрогнувшим голосом, спросил непонятно у кого Фрол. — Кэмрон. — Давай малым ходом назад. Черт... как тебе объяснить-то.

Но объяснить Фрол ничего не успел.

— Свет! — Завопил впереди кто-то тонким истеричным голосом. — Вижу свет! Там, у леска!

Фрол приглядевшись увидел, что впереди на холме появился силуэт одинокой фигуры Трафаретно четкий, пусть и мерцающий в языках красного пламени, что изливалось за ним. — Фигура явно на кого-то показывала рукой. И Фрол сообразил — что кроме как на них, — не на кого.

— Прилетел! — Заорал кто-то радостно и неверяще! Прилетел за нами, как бог свят!

— ПРИЛЕТЕЛ — раздался впереди многоголосый рев, страшный потому, что в голосах его мешалась и радость и плач. — Уаааа!

— Быстрее! Быстрее же! — Крикнул повелительный голос.

Впереди все заколыхалось в неверном багряном свете. И через малое время на вершине холма впереди, как покойники из могил стали появляется многочисленные силуэты. Секунду Фрол глядел на это в оторопелом ужасе. Вырастающие из земли люди, открыли в его душе кладовую детских деревенских рассказов, о силах темных и неодолимых, — которые он, казалось и забыл уже в своей армейской и рабочей столичной жизни. Судя по тому, что рядом с ним застыли как соляные столбы и иностранцы, с ними случилось что-то похожее.

Однако, мгновение спустя, Фрол заметил, что у некоторых людей на холме, в руках чадят факелы, — и словно в какой-то лубочной картинке-головоломке, все вдруг сложилось. Именно факелы за холмом давали те самые "призрачные" отсветы, пока люди не взобрались на его вершину. Теперь же вся эта орава перевалила хребет, и бежала вниз с холма, к машине.

Мгновенным прикидом Фрол сообразил, что развернуться и уехать от набегающей факельной оравы они уже не успеют.

— Сидите тихо! — Сказал он попутчикам, и пользуясь отсутствием крыши в кабине, встал в полный рост. Повернул пуговку предохранителя на винтовке, и вставил приклад в плечо.

Толпа рассыпалась. Кто-то бежал шибче. Кто-то медленнее. Большинство двигалось нехорошо, валко. Людей мотало в темноте, и факелы выписывали в воздухе сложные фортели. Впереди всех несся длинный расхристанный мужик с какой-то непонятной конструкцией в руках, разглядеть которую толком не удавалось.

— Не оставьте! Мужики! Бабоньки! Не оставьте! — Надрывно завыл из темноты каркающий и прерывающийся женский голос.

— Что за за бардак?! — Гаркнул Фрол, пытаясь побороть тяжесть внизу живота, — и подняв ствол повыше пальнул поверх толпы. Винтовка гавкнула огнем, выстрел расколол ночь. И набегающая толпа оторопело застыла.

— Вот же Отцова колесница! — Загундел в факельной полутьме старческий голос.

— Не колесница это, Евлампий, — хмуро отозвался кто-то в другом месте. — Локомобиля эта обычная. Как у барина нашего была. Небось, городские едут...

В темноте заохало, заголосило, забормотало.

— Всем тихо! — Еще раз гаркнул Фрол. — Под лопатками у него чесалось. Спина будто ждала, когда в нее влетит пуля, или что-то вроде того. Сам себе в открытой кабине он казался как курей на насесте, и весь его воинский опыт завывал против. В руках он держал разряженное однозарядное ружье. И мысль металась между тем, чтобы откинуть затвор, и вложить в него новый патрон. И тем, что сделай он это — люди вокруг поймут всю ущербность его допотопного оружия.

— Кто такие? — Гаркнул он из кабины. Чего шумите?

Толпа вокруг молчала.

— Я что, — с осинами что ли разговариваю? — Поднапёр Фрол. — Чьих будете?

— А сам-то чьих?

— Я... Солдат! представитель законной власти! — Оглядел толпу Фрол.

— Ну верно, городские — с прорывающейся злобой выдохнула темнота.

— Вы чего тут ночью шляетесь? — Требовательно мотнул ружьем Фрол, чувствуя, будто он пытается управлять недрессированным, лесным медведем.

— Крестный ход проводим. — Наконец откликнулся кто-то из темноты.

Фрол еще раз оглядел подступившую толпу. Наконец-то он смог углядеть, что держал в руках длинный расхристанный мужик. Это был длинный шест, на конце которого было слаженное из дерева нечто вроде восьмиконечного колеса с ободом. Спицы колеса, числом восемь штук, проходили сквозь обод, и каждая из них оканчивалась острием.

— А где поп? — Предчувствуя недоброе спросил Фрол. — Где крест? Где иконы?

— Не Христу молимся! — Ответила лающим голосом темнота, где-то у него за спиной. — Отмолились белому богу! Нет ему до нас дела! Молимся Перуну!

— Кому-у? — Повернулся на голос Фрол. — В голове его всплыло что-то смутное из детства. — Громовнику?

— Истино! Громовнику! — Дал голос мужик с восьмиконечным колесом в руках. — Деды ему молились, — потому и ладно все было. А мы как перестали, — так он нам и попустил.

— И... о чем молитесь? — Спросил Фрол.

— Известно! — Выдохнула факельная полутьма. — Чтоб прилетел за нами на своей громовой колеснице. И забрал на Сатурн!

— К-куда? — Переспросил Фрол.

— На Сатурн-планету! — Рявкнула темнота. — В дом свой богатый! Там вольно! Там голода нет!

— Сатурн, — это где? — Тихо спросил Фрол, наклонившись к Хельге.

— Это... как на луну, — только еще дальше. — Тихо ответила побледневшая Хельга. — Там люди не живут. Там вообще жизни нет. Только пустота.

— Кто ж вам сказал Перуну-то молиться? — Распрямился Фрол.

— Люди верные! Врать не будут! — Отозвалась факельная тьма на разные голоса. — В Кодяковку, Перун, говорят, уже прилетал! Видели! Была его колесница...

— И в Малаховке был! В Боголюбовке! — Забормотали из темноты с разных сторон.

— Забрал всех, кто верно ему молился! Самых истовых на седьмое небо вознес!

Наступила пауза. В темноте за факелами заплакал ребенок.

— Да ведь это только слухи, — оглядел толпу Фрол. — Брешут.

— Не брешут! — Рявкнул женский голос. — Я сама со снохой перунову колесницу в небе видела!

— Вот! Верно!.. Кружит он на воздусях! Выглядывает верных, кто не забыл веру истинную!

Ребенок раскрикивался все больше.

— Вы грудников-то почто сюда ночью притащили? — Спросил Фрол. — Идите домой.

— А дома-то — есть жрать что? — Звенящим голосом откликнулась толпа. — С голоду иссохли! — Неурожай второй год. Суховей по всем полям прошел! А городские к нам, как воронье на пир — последнее по сусекам выскребают! — Голоса наливались злобой. — Слух давно идет! Решили нас городские извести! Власть то — антихристова! С иностранцами стакнулась! Нас изводят! А на наше место немцов поездами завозют!..

Фрол коротко глянул на сжавшуюся на сиденье Хельгу. Кэмрон справа от него, водил ушами как гончая. Не понимая смысла, водитель прекрасно почуял настрой толпы. Внизу, у колена он сжимал в судорожно сжатой руке тяжелый гаечный ключ.

... — В Масловку фельдшера прислали! — Разорялся кто-то в темноте. — Говорили, — на холеру! А он сам ночами сыпал в колодец потравный порошок! Спалили его вместе с бараком!.. Все беды от городских! Все зло вековое оттуда! А вы что? Почто сюда опять приехали? Все вам не наездится, душегубы! — Толпа подступила к машине. — Что вы тут катаетесь? Опять все обобрали! Что у вас в мешках?!

— Тихо, тихо! — Фрол повел стволом ружья. — Осади! На мешки не зарьтесь — там песок речной, чтоб за ним от пули спасаться. А ну — от машины назад! Враз дырку в пузе проверчу! Или хотите, чтоб к вам в деревню мстительный отряд заехал, сабель в сто?!

— Только и можете, что заезжать! — Утробно заворчала темнота. — При царе заезжали — казаковали. Нет царя — опять едете. Лучше уж пусть саблями попластают, чем с голодухи передохнуть!

— Ну, тихо говорю, — Фрол — крутанулся в кабине. — Мы для того и проезжаем, чтоб наверх все как есть донести. Готовятся меры!

— Готовилась бабка невестой быть!.. Да пока вы готовитесь — одни погосты останутся!

— Будет помощь скорая, — я вам говорю. — Крикнул Фрол. — А пока... молитесь своему Перуну. Чай, хуже не будет.

— Перун-то, он поможет, — выступил вперед мужик с колесом. В в свете факелов глаз его не было видно, и казалось, что их и вовсе нет, и вместо них есть только два колодца непроглядной тьмы. — Поможет! Потому как — мы ему сегодня... священника нашего отдали.

— Тихо, Трофим! — Шикнули со стороны. — Пошто выдаешь?!..

— Ну, отдали — и отдали, — Мирно сказал Фрол. — Нам до этого дела нет. Кэмрон — трогай помалу. Чего застыл, как холодец в миске? Трогай говорю.

Водитель после тычка Фрола, тихо отложил ключ, и стронул грузовик с места. Мотор зафыркал. Машина пошла на толпу. Та расступалась медленно, как стоялая тинная вода перед лодкой. Трескали смоляные факелы. Мелькали мужские и женские лица. Маячили дети. Грудные на руках. И постарше — в пояс взрослым. На лицах у всех застыло диковинное выражение какой-то отупелости, тем более страшной, что в любой момент она могла сорваться в злобу. Однако, грузовик прошел, — возможно, благодаря его медленной осязаемой мощи, которая отодвигала людей с дороги, ощущением прохождения большого зверя. Факелы остались позади. Зарево их становилось все тусклее. И вскоре погасло.

Фрол вдруг понял, что не ощущает пальцев — так крепко он сжимал цевье и шейку приклада. Он расцепил руки, и ощущая в пальцах тупую, ноющую боль, достал из кармана патрон, и вставил его в винтовку. У него осталось четыре патрона... Скорее, чтоб успокоить себя, чем водителя, он похлопал его по плечу.

— Вы с таким здесь уже встречались? — Спросил он Хельгу.

— Нет. — Она как-то по птичьи, резко мотнула головой. — С таким, — нет. Эти люди... повредились умом. Я... — Она поглядела на свои руки. — Я себе манжеты от страха порвала.

— Манжеты — ничего. — Отмахнул Фрол. — Я себе чуть портки не порвал.

* * *

Фрол увидел, как впереди, слева от дороги, из оврага вылезла сутулая женщина с коромыслом. И с натугой распрямившиеся, пошла по дороге.

Услышав шум приближающейся машины, женщина обернулась, вертанув коромыслом. Огляделась, попробовала заспещить. Да видно поняла, что все равно никуда здесь не денется. Поставила ведра на землю, и стала ждать грузовика.

Когда подъехали ближе, Фрол углядел, что Что женщина была уже в годах. Морщинистое лицо под платком, руки с вытянутыми венами. Воды в ее ведрах было едва по трети, — видно больше нести она уже не осиливала.

— Здравствуй, мать, — Поздоровался Фрол.

— Поздорову, — поклонилась женщина.

— Ты откуда?

— С деревни, — показала рукой старуха вдоль дороги.

— А чего сюда за водой ходишь. Нечто в деревне колодцев нет?

— Есть колодцы. — Вздохнула старуха. — Только в прошлый раз, как в деревню лихоимцы наскочили, так они перед отъездом своим во все колодцы дохлятины забросили.

— А чтож ваши мужики не вытащили?

— А мужики в тех самых колодцах и плавают. Последние, какие были. — Пустым голосом объяснила старуха. — Теперь вот в овражек за водой хожу. Тута ручей...

— Вот ироды, — скрипнул зубами Фрол.

— А вы, милки... — Опасливо спросила старуха. — кто такие, будете?

— Мы, мать, — слегка замялся Фрол. — представители законной власти.

— Оно понятно, что законной. — Кивнула старуха. — А из какой банды?

— Не из банды мы, — терпеливо пояснил Фрол. — Говорю же тебе, — советская власть. Ничего мать, — потерпи. Скоро армия со всеми бандитами здесь разберется.

— А это армия нам колодцы и заполнила. — Вздохнула старуха.

— Как армия? — Поразился Фрол. — Чтож это за армия?

— Они сказали... как это... "Самарская Народная Армия", — вот какая.

Фрол переглянулся с Хельгой.

— Слышали что-нибудь про такую?

— Нет, — отрицательно покачала головой немка.

— Это мать не настоящая армия была. Это просто бандиты.

— Как же, не армия? Равнодушно пожала плечами старуха. — С автомобилями приехали. С пулеметами. Ружей много. Развеж такие бандиты бывают? Армия и есть.

— Ладно мать, ты это... — У Фрола пересохло в горле. — Ты береги себя.

— Погоди. Вы говорите, это... советские?

— Так и есть мать, — кивнул Фрол.

— А эти, которые, как их... "активная часть" — есть у вас такие?

— Партактив что-ли? — Переспросил Фрол.

— Нет, — старуха упрямо мотнула головой. Активная часть.

Фрол снова переглянулся с Хельгой.

— Вы знаете про что она говорит?

— Нет, — Хельга пожала плечами. — А вы не знаете? Начстанции сказал, что вы их лучший человек.

— Да...я недавно с армии, с другого края страны. Теперь как к иноземцам попал. Половины слов вообще не понимаю. — Фрол повернулся к старухе. Что за активная часть? Объясни толком, бабуля.

— Эти, которые Самарская Народная Армия, — они тут с другими сражались. Те другие, пятки показали. Которые убежали — они и были "активная часть, Самарский ГубУгРо", — старательно произнесла старуха. И Фрол преизрядно зауважал ее за память.

— Ну ясно теперь, — милиция. — Переглянулся с немкой Фрол. — А ты откуда знаешь, что они из самарского Угро, если они сбежали?

— От раненного их, — объяснила старуха. — Он как раз у меня рядом с двором с коня сковырнулся. — Так, он выходит, — ваш.

— Похоже... что наш. — Развел руками Фрол.

— Милки. Так вы бы это, — забрали его. — В глазах старухи впервые за весь разговор мелькнул живой блеск. Жалко мне его стало. В дом притащила. А ваши-то — и утекли. А которые Самарские Народные — по домам зашерстили. Я его, раненного-то вашего — в погреб. Не нашли. А теперь боюсь — если снова кто иной наедет. И его горемыку, и меня старую, — на воротах вздернут.

Фрол повернулся к Хельге.

— Нам так и так через деревню. Там раненный. Заберем?

— Надо забрать, — кивнула немка. — Как же оставить без помощи.

— И я так смекаю... — Кивнул Фрол. — Только о грузе нашем — ни слова. И старую к мешкам не подпускать.

Фрол повернулся к бабке. — А что бабка, — сейчас-то в деревне бандитов нет?

— Только старухи, да вороны, — сказала бабка.

— А раненный-то тяжел?

— Был тяжел. Видать, головой ударился. И помрачения на него находили. И тошнило. — Кивнула старуха. Насилу я его в погреб спустила. А когда народные армейцы-то в моей хате хозяйничали, — так уж я боялась, что он-то, снизу, вдруг застонет в беспамятстве. А народные...

— Да что ты заладила "народные". Говорю ж тебе — бандиты.

— Ну да. Бандиты-то у меня на ночлег встали. Так уж я всю ночь боялась, пока они не ушли. А мне и страшно, — ну как снова вернутся. И выгнать, вашего-то, жалко. Даром, что инородец.

— В каком смысле, — инородец.?

— Так он этот, — ходя.

— Ходя? — переспросила Хельга.

— Так у нас китайцев кличут, — объяснил Фрол. — Китаец, же верно бабка?

— Ходя. Раскосый, как татарин сибирский.

— Ну, понятно. — Давай мать, садись в кабину на мое место. Ведра свои оставь, я их тебе пополнее наберу. В кузове довезем.

* * *

Машину спрятали в лесу, за выгоном. И теперь смотрели на деревню с опушки.

— Сколько в деревне дворов мать? — Спросил Фрол.

— Двенадцать.

— А твоя изба какая?

— Вон та.

— Да какая "та", мать? Что ты рукой в воздуся-то тыкаешь?

— Ну вон та, перед выгоном.

— Тут три перед выгоном.

— Что справа. Одно окно на торце-то, со ставенками. Да два малых. Сени с боку. С поперечиной над скатами и простым коньком. Еще муж мой его ладил...

— Вот, теперь ухватил. Так, говоришь, кроме ходи, — в деревне сейчас чужих никого?

— Уходила, так никого не было.

— Ладно. — Фрол обернулся к Хельге. — Подождите меня с водителем. Я постараюсь вернутся быстро. Притащу сюда подбитого.

— А если не справитесь один? — Спросила Хельга. — Вдруг он тяжел? Давайте я пойду с вами.

— Водителя одного боюсь оставлять — признался Фрол. — Без языка. Внушение мне ему твердое не сделать. А ну как укатит с испуга, пока ходим.

— Кэмрон хоть и не говорит по-русски, но как мне сказали человек надежный. — Отмела Хельга. Он подождет.

— Ладно... — Фрол повернулся к водителю.

— Кэмрон, значит. — Я! И Она! — Фрол для верности ткнул пальцем в себя и в Хельгу. — Иду туда! — Он показал на деревню. — Ты! — Сидишь и таишься здесь. — Фрол присел, и прижав палец к устам, показал тишину.

— Ай-л вэйт хи... — Пробубнил на своем водитель. — Ноу азе опшнс, эни вэй...

— Варт ауф унс, — Хельга сжала руки водителю.

— Ай андестенд ю ивен лэсс, зэн зэт рашшн, — развел руками водитель. — Бат, ай-л нот лив ю ин зис снейкпит.

Хельга кивнула.

— Значит, мать — Фрол обратился к женщине. — Не ровен час, пока ты ходила, в деревню кто заскочил. Иди, значит, к своему дому. Погляди. Если никого нет, — выйди с торца, чтоб нам отсюда было видно, — и дай знак.

— Какой знак?

— Ну... рукой нам помаши. Мы поймем, что никого нет. И быстро к тебе подскочим. Уразумела?

— Уразумела. Сейчас я... — Старуха взялась за коромысло.

— Да ведра-то оставь, старая, — остановил Фрол. — Не тяни жилы. Я тебе их сам принесу.

— Хорошо.

Старуха пошла вниз, к выходу, слегка кособочась и подворачивая левую ногу. Подошла к своей избе, зашла на крыльцо, заглянула в нее, скрылась из виду. Затем вернулась, и помахала рукой.

— Старая дама нам махает, — отметила немка.

— Вижу, Хельга. За мной!

Фрол подсел к коромыслу, закинул его на горб, и мелко перебирая ногами побежал вниз. Берданка на растянутом ремне колотила стволом по коромыслу и прикладом по мягким местам. Фрол чуть не матюгнулся, но одернулся. Немка держалась рядом.

Подскочили к избе. Фрол опустил ведра у сеней.

— Где раненный мать, показывай.

— В подполе у меня. Сейчас...

Все заскочили в дом за старухой, пригнувшись на низком входе.

— Тут он... У меня в подполье погребок. Там и тулится.

Старуха кряхтя наклонилась, сдвинула в сторону полосатый половой коврик у печи. Открылся деревянный люк в полу, с веревочной ручкой, уложенный в выскоблецу доски. Женщина подхватила ручку, отворила люк.

— Миша. Мишутка! — позвала женщина.

Никто не ответил.

Женщина наклонилась вниз.

— Дай-ка я мать, — отодвинул ее Фрол. — Товарищ. — Позвал он в темноту погреба. — Мы свои.

Ответа не было. Глаза Фрола привыкли к полумраку, и он разглядел погреб. Тот был совсем небольшим. Круто сбитая лестница, опускалась на человеческий рост, в небольшую камору, где по бокам были набиты пустые полки. Там даже лечь было нельзя, разве что сесть.

— Где же? — Удивилась старуха, пристроившись рядом с Фролом... — Только был...

Где-то сзади и над головой скрипнуло. Фрол живо обернулся. В потолке был растворен другой люк, ведущий под крышу. Из люка прямо в лицо Фролу торчал ствол карабина. Дуло не дрожало.

— Кто такие? — С необычным, мягким выговором, спросили сверху.

— Миша, — вскинулась старуха. — Не балуй. Твои это.

— Я красноармеец, — сказал Фрол, подавляя суету в жестах. — Сопровождаю иностранных товарищей, что доставляют сюда продовольствие. Документы показать?

— Давай.

— Фрол осторожным жестом уместил руку в карман штанов, извлек тряпицу, и вытащил мандат от начстанции.

— Гляди.

Фрол пододвинулся, протягивая к люку мандат.

Дуло карабина сверху предусмотрительно отодвинулось, а левая рука ухватила бумажку.

— Ни черта лысого я тут не вижу, — буркнули сверху. — Но подпись узнаю... Кто подписал?

— Товарищ Гнатюк.

— А кто он таков?

— Начстанции Гамалеевка.

— Верно, — подтвердили сверху. — Ну-ка, подвинься.

Фрол отвалился от люка. И сверху мягко спрыгнул человек.

Был он среднего роста, для ходи, пожалуй, что и высокий. Лицо было странным, вроде как молодой, — а с морщинами, особенно вокруг раскосых глаз. Одет был добротно. В шаровары, сапоги, гимнастерку и шапку-фрунзовку. В руках у него был укороченный кавалерийский карабин. А на поясе, короткая шашка-бебут. Там же на ремне было два патронных и гранатный подсумки.

Пришелец с потолка, оглядел Хельгу и Фрола.

— Меня зовут Миша, — представился китаец.

— Какой ты на фиг Миша? — фыркнул Фрол. — Что я, ходяков что-ли не видел? Нет у вас на родине таких имен. Как на самом деле-то зовут?

Китаец коротко улыбнулся.

— Я — Ли Си Цзинь. Рабочий человек. Сын достойных родителей. А Мишей прозываюсь, потому что не все здесь мое имя выговаривают.

— Ничего. У нас язык не отвалится, — отмахнул Фрол. — Ли Си... Цзинь... А Я Фрол. А это товарищ Хельга.

— Фрау Хельга, — поправила та.

— Хозяйка сказала, — ты из активной части, — Спросил китайца Фрол.

— Я так по привычке представился. Когда по голове припечатало, — ответил китаец. — Это мы до недавнего времени так назывались. А теперь мы — Самарский ЧОН.

— Чо? — Переспросил Фрол.

— ЧОН. — Это значит "Часть Особого Назначения". — Объяснил китаец.

— Я не успеваю следить за всеми этими новыми словами, — посетовал Фрол. — Скоро русский для меня будет звучать как китайский.

— Это вряд ли, — снова улыбнулся китаец. — А вы куда сейчас двигаетесь?

— Едем в Бузулук, — объяснил Фрол. — Можем и тебя взять с собой.

— Судьба вас послала — обрадовался китаец, возвращая Фролу его мандат. — Там я скорее узнаю, где теперь мои. Мы по всему уезду банду гоняли. Да видишь, сами нарвались. Едва успели пятки бандитам показать. А я с коня упал.

Фрол собрался на это ответить, но вдруг где-то на улице послышался тихий отсюда свист.

— Что это? — Всполошился Фрол.

Он с китайцем подскочил к окну, и они, толкаясь плечами, выглянули на улицу.

— Что там? Встревоженно спросила Хельга.

Фрол ответил не сразу. По улице двигалось несколько конных. Лихие, расхристанные парни, втягивались между домов, держа оружие в руках, и настороженно оглядываясь.

— Не твои? — Спросил Фрол китайца?

— Нет, — кивнул тот. — Сброд какой-то.

— Чтож ты бабка? — Обернулся Фрол к хозяйке дома. — Говорила, что в деревне никого.

— Никого и не было, — перекрестилась старуха. — Принесло лешаков.

— Едут сюда. — Заметил Китаец.

Фрол кивнул. Примерился, как бы выстрелить, но опустил ствол. Конники проходили один за одним, а окна избы не давали хорошей видимости для обороны.

— Нам тут не отстреляться, — Закусил губу Фрол.

— В погреб! — Родименькие — Запаниковала старуха. — Коли вас тут найдут, так мне все потроха выжмут.

— В погреб не влезем, мотнул головой китаец. — Я там один едва пересидел. — Давайте наверх!

Китаец подскочил к люку, из которого недавно появился, забросил туда карабин, зацепился одной рукой за полку-надлавочку, ногой за брусок на стене, видать для того и набитый покойным хозяином, и ловко исчез наверху.

— Давай, — Фрол подтолкнул Хельгу к люку. — Хватайся, подсажу.

Китаец сверху протянул руку, и ухватил женщину. Фрол подхватил ее сзади, и подтянул вверх.

"В лядвеях не костлява", — машинально успел подумать он, перед тем как юбка и панталоны шебурша исчезли в люке.

— Осторожно, штык! — Фрол сам забросил наверх свою длинную берданку, и повторяя вслед за китайцем более-менее складно забрался наверх. Кто служил на блиндированном автомобиле, ловкость пролезать в тесных лазах без ушибов, приобретал необычайную.

— Люк закройте, шикнула старуха снизу. Тихо, родименькие.

Китаец закрыл люк. Фрол стянул с себя свой мешочный "плащ", чтоб не мешался. И все трое замерли.

Внизу послышался хрип и ржание конец. Стукнуло. Открылась дверь.

— Старуха! Одна? Есть кто дома? — Спросил густой голос. Избу при этом заполнили частые шаги. Зазвенели шпоры.

— Одна, милок, одна.

— Хозяин где?

— Помер.

— Чужие в деревне есть?

— Никого.

— Еду и спирт на стол. — Скомандовал бас. — И керосин тащи.

— Ничего нет, милые, — Открестилась старуха. — Спирта особенно.

— Проверим.

— Ефим. Здесь погреб, — заметил другой голос.

— Жирный?

— Пустой.

— Так... Ну бабка, — говори где запасы прячешь?

— Так нет ничего, милые. — Снова взмолилась старуха. — Намедни красные приезжали. А после них, эти... Самарские освободители... — Все как египетская саранча подмели.

— Знаю я этих "освободителей", — Фыркнул бас. — Вши лобковые! Думают смогут весь край под себя подмять. А обо мне слышала, бабка?

— А кто ж ты, милый?

— Ефим Шестипал. А это мои орлы.

— Прости милый. До сих не слыхала.

— Твое счастье. Ну теперь давай, не шути. Говори, где прячешь свое на черный день? Потому что — карга, — мы твой самый черный день и есть.

— Откуда ж я чего возьму, сынок?

— Знаешь бабка, — загустел бас, — малохольные по домам хозяев обыском шерстят. А я нет. Я сразу народишку пятки подпаляю. Как плоть до углей доходит, — так оне сразу провещаются. И такие богатства у себя отыскивают. И сами в зубах мне несут.

— Чтож вы за люди-то такие?

— Люди? — Хохотнул бас. — Давно забыли, когда людьми были... Ну, старая, не доводи до греха.

— Есть у меня в подклети немного полбы. И денег двенадцать рублев.

— На кой мне твоя полба. Корм коням. Деньги золотом?

— Откуда? Ассигнациями. Царские. Но с печатью от новых властей.

— Жопу ими себе подотри! Двенадцать рублей... Щас буханка чернушки в городе, говорят, уже под миллион стоит. Украшения, ценные вещи. Это давай. Пока я тебе петуха по пяткам не пустил.

— Ефим, — окликнул еще один голос. — Тут лаз в потолке.

— Ну так проверь, — распорядился бас. Фрол переглянулся с Хельгой и китайцем. Послышались шаги.

— Девки справные в деревне есть? — тем временем продолжал допытываться бас.

— Нет, хороший мой, — отозвалась старуха. — Только как я, ветхие. Полька с продотрядом укатила. Анфису, освободители снасильничали. А муж ее, за вилы, и насильника боднул. А освободители за свого осерчали. И обоих за это... Только старые теперь тут...

— Проверим. У меня парни оголодали. Если что, — за всех молодых отработаешь.

Шаги меж тем приблизились. Скрипнула полка. Кто-то закряхтел. Фрол поднял бердан. Переглянулся с китайцем. Тот показал — мол — я. Фрол кивнул.

Люк приоткрылся. Появилось дуло револьвера, которым снизу подперли и сдвинули крышку. А за ними следом, вверх поднялись папаха и глаза. Фрол успел увидеть, как глаза бандюгана необычайно расширились, когда он углядел направленное на него дуло. И тут китаец нажал на спуск. Бахнуло, будто по ушам плетью. Бандит попался верткий, — перед самым выстрелом успел отпрянуть, — и от пули, и от рук Фрола, что тянулись к его револьверу.

Люк захлопнулся. А бандит, по звуку со страшным грохотом рухнул вниз, на спину.

— Ыааааа! — Глаза мои! — Завопил бандит. — Там они! Вверху! Вытек глаз!..

Пол в нескольких местах взорвался щепой. Пули шили и потолок и кровлю. Хельга упала от выстрела, что прошел прямо перед ней. И следующий пробил пол прямо рядом с ее шеей. Фрол отпрянув в угол, водил стволом по полу, пытаясь понять, куда пальнуть. Китаец присев на колено быстро задергал затвор, выпуская вниз, в пол, четыре пули подряд. И после этого завозился с карабином. Похлопал по подсумку, и вытащил из него всего один патрон.

— Тихо-о! — Громыхнул снизу бас. — Хватит палить. — Ах ты падла старая! Говоришь — никого нет! Я тебя в печь башкой засуну. Эй вы! Наверху которые! Вы кто?

Китаец оглядел Фрола и Хельгу и поднес палец к губам.

— Я Ефим шестипал, — громыхнул между тем снизу голос. — Не отсидитесь. У нас пулемет! Да я с парнями и стрелять не стану! Сейчас просто выйду из дома, — и вас вместе с ним — спалю.

— Не стреляй, господина! — Вдруг с чудовищным акцентом отозвался ему Ли. — Я ходя! Китаица.

— Ходя? — Переспросили снизу.

— Ходя.

— Ты еще тут откуда, черт косорылый? — загремел снизу Ефим. — Бросай оружие вниз!

— Плохо русски говорить... Сдаюся. Спускаю вам оружие и патроны. — оттарабанил вниз китаец. —

Китаец жестом показал Фролу, чтобы тот приоткрыл ему люк. Фрол ни шиша не понимал, но спрашивать времени не было. Он аккуратно оттянул люк на небольшую щель. Китаец тем временем еще раз показал Юролу и Хельге палец, и за ремень спустил свой пустой карабин прикладом вниз.

— Оружие сдаю, — Сказал вниз Ли.

— Давай! — Карабин снизу выдернули из рук, и он исчез.

— Патроны сдаю, — Оповестил Ли.

Китаец вытащил из ножен длинный кинжал-бебут, положил его рядом, расстегнул ремень, и так же закинул за один конец его вниз, в люк.

— Отпускай! — приказал кто-то внизу. —

— Держи — улыбнулся китаец. — Хвост ремня с подсумками вырвался из рук китайца. Но совсем пустой она не осталась. В ладони у него осталось характерное кольцо от милсовской гранаты.

Фрол охнул, но ничего не успел сказать. Грохнуло! Пол подскочил. Мгновенно все заволокло едким дымищем.

Китаец подхватил свой бебут. И с пронзительным криком — вэй хундан!!! — ринулся через дыру люка, вниз.

Фрол вослед посунулся к проему. Один из попавших в поле зрения бандитов на полу шевелился. Фрол коротко прицелился, и пальнул — тот дернулся и затих. Китаец внизу страшно кричал, что-то стучало и звенело. Фрол быстро откинул затвор, выкинул стрелянную гильзу, и загнал в ствол новый патрон. Больше врагов в люк он углядеть не мог, поэтому — эх-ма! — нырнул вниз, стараясь отвести подальше от себя штык. Ударом пригнуло к полу. Нога не выдержала, согнулась, припал на колено. Мелькнула мысль — "слаб!". Выпрямился, водя перед собой длинной, несподручной здесь винтовкой.

Взрыв перевернул комнату. Стекла из окон исчезли. Полка в красном углу упала, рассыпав по полу иконы. Скамья лежала подломленной. Надлавки обвалились, скинув и разбив горшки. Побелку на печке посекло, и она обвалилась кусками. Там и сям лежали вповалку тела бандитов. Один из них вывесился в выбитое окно, лежа животом на подоконнике, свесив туловище на улицу, а ногами оставшись здесь — на спине его алела разваленная сабельная рана, — и Фрол поразился силе удара китайца. Сам китаец, загнав в угол одного из бандитов, со страшной скоростью полосовал его бебутом. Бандит истошно кричал, выронив винтовку вместе с отлетевшими пальцами. Попытался закрыться культей, — что-то у него еще отлетело от руки. И наконец с четвертого-пятого удара он мешком упал в углу с прорубленным черепом.

Фрол держа свою винтовку завернул за печь. Там прижавшись к стене стоял бандит с осоловелым взглядом и дрожащим револьвером в руке. Бандит и Фрол выстрелили одновременно. Левый глаз у Фрола забило, так что мир вполовину померк. А бандит вздрогнул, неуклюже перетоптался на месте, и выронил револьвер. Тот серебристой рыбой медленно выскользнул из пальцев и грохнулся на пол. Бандит тяжелым шагом преодолел расстояние между ними, и ухватил винтовку Фрола за ствол. Фрол попробовал дернуть назад, попробовал кольнуть вперед — бандит держался крепко, в глазах у него плескалось отчаяние.

— Ах ты жихарь запечный!.. — Рявкнул Фрол, борясь за берданку. А в голове опять мелькнуло — "ослабел. Перемочь не могу...".

Бандит отвел от себя винтовку. Фрол пнул его лаптем снизу, и попал удачно — в самое причинное место. Бандит заскулил сгибаясь, и Фрол наконец продрав сопротивление, всадил штык куда-то в мягкое. Бандит хрипло выдохнул, — и бездушной колодой повалился на бок.

Фрол быстро наклонился, и оставив винтовку в левой руке подхватил револьвер. Глянул бегло сбоку на заправленные в барабан головки снаряженным патронов, и снова оглядел хату. Угроз не было. Глянул в окна. Но там кроме нервно поводивших ушами, привязанных лошадей, никого не было. Слабость накатила волной, и он едва не наощупь опустился на стоявший у стены сундук.

Китаец шатаясь выбрался из угла. Утираясь от крови, оглядываясь, обо что бы вытереть бебут.

— А ты ловок, ходя... — В два приема проговорил Фрол, все никак не осиливая вволю вдохнуть воздух.

— Пояс жалко, — сообщил Ли, углядев у стены жалкие остатки своей сбруи, которую разметало взрывом. — Хороший был пояс. Надежный.

Фрол протер кулаком слезящийся левый глаз. Кажись не выбило, и не повредило, только надуло воздухом.

— Погляди, может у этих пояс найдешь.

— Само-собой...

Китаец протер свой бебут у застывшего на полу бандита, и перевернув его, начал обыскивать тело. Фрол вспомнил, что ему и самому надо немного подлататься — на предмет верхней одежды. И сапог. И патронов.

Он хотел отставить винтовку к стене, у сундука, и ткнулся в мягкое. И тут только углядел, что в углу, между стеной и сундуком лежала, свернувшись в клубок, хозяйка хаты.

— Ах тыж чертовы дела!.. — Выругался Фрол. — Мать. — Он затормошил ее. Мать. Ты как? Жива?

Женщина не двигалась.

Фрол перевернул ее с бока на спину. И тут женщина открыла глаза.

— Ой ты лишенько... — Тихонько сказала старуха.

— Ну мать, — облегченно вздохнул Фрол. — Ты чего? Чего не отвечаешь-то? Ты как? Никуда не подранена?

— А я не знаю, — ответила старуха. — Ничего понять не могу. Как громыхать стало...

— Да, вижу, наверно жива. — Обрадовался Фрол. — Крови нет. И не оглохла даже. Дай помогу встать.

Фрол поднял старуху на ноги. Она огляделась, и чуть снова не упала.

— Ой лихо лихое!

Фрол осторожно усадил старуху на сундук.

— Ты посиди мать, отдышись. Сейчас я тебе водички...

— Все в порядке? — Опасливо спросила сверху из люка сверху немка.

— Ах ты ж ёп!.. — Снова ругнулся Фрол, потому что в суматохе он начисто забыл о немке. — В порядке! Наша взяла, Хельга. Спускайтесь! Я вас подхвачу.

Немка высунула вниз ноги, неловко развернулась, и съехала в проем. Фрол ее подхватил. Поставил на пол.

— Грюсс Готт!.. — Немка побледнела, оглядев забрызганную кровью комнату. — Альмахтигер Готт...

— Да етить! — Фрол, забоялся, — не хватало еще, чтобы немка хлопнулась в обморок. — Не смотрите, Хельга. Вам плохо?

— Я в порядке... Слабым голосом ответила Хельга. — Я, пожалуй, выйду на двор.

— Нет! — Нельзя. — Ухватил ее Фрол. В деревне может еще кто-то быть. — Вот. Встаньте у окна. Только не в полный портрет. Притаитесь. Смотрите во двор. Если кого увидите — сразу скажите. Понятно?

— Да.

Фрол сам бросился к двери. Прямо в распахнутой двери навзничь лежал дородный детина, глядя слепыми глазами куда-то за потолок. Прямо между красивых бровей вразлет, чернело неровное отверстие от единственного пойманного им гранатного осколка. В руках детина держал здоровенное ружье-пулемет.

— Надо же, — не обманули насчет пулемета... — поразился Фрол.

Он опасливо высунулся на крыльцо. Никакого движения не было. Болтанулся в проеме — но никто не пальнул. Тогда Фрол выскочил на крыльцо, подхватил одно из ведер, и вернулся в комнату. Углядел неразбившийся горшок на полу, окунул его в воду, протянул старухе.

— Вот. Ты попей, попей мать. Разбавь испуг.

Старуха жадно глотнула. Раз, другой. Опустила горшок себе на колени, и заплакала.

Фрол постоял рядом, не зная, что тут сказать. Глядеть на старуху было тяжко. Поэтому он обернулся, и пошел обирать бандитов. Надо было торопиться. Пока тела не остыли, и вши, со всякой прочей дранью, не начали перескакивать на новых, более теплых хозяев.

Револьвер он сунул в карман. Это был знакомый армейский наган, офицерского образца, и с ним все было ясно. Подлаживаясь к трупам, примерил к своей стопе сапоги. Вышло не справно: — у которых ноги оказались мельче. А два здоровяка, — в дверях и в окне; (последний по всему и был тот самый главарь-шестипал, потому что лишний палец у него на левой руке отыскался), — были стопами сильно здоровее. Фрол прикинул, не помогут ли тут двойные портянки, но поостерегся, — так можно было доходиться до мозолей, причем в самом неприятном месте — под ногтями. Поэтому он просто стащил с главаря его красивые форсовые сапоги, и связал голенища утяжными веревками вместе — на обмен. С курткой вышло лучше. Один из покойников поделился с ним чем-то вроде двубортного бушлата черного цвета, как морского, но не похожего фасоном на наших моряков. Также отыскались котомка с едой, и нужным в походе барахлом, с которым Фрол решил разобраться позже. Полторы пачки патронов для нагана. Винтовки были разномастные, и короткие, неизвестного образца, под незнакомый патрон, и русские армейские. Фрол взял на плечо две русских винтовки. Набил на ремень пять патронташей, но патронов в них было не ахти.

Вытянул из рук мертвеца пулемет, и забросил его вместе с ремнем с пулеметными подсумками на плечо, мысля разобраться с ним позже. У долговязого покойника в кобурке на брючном ремне, обнаружился еще небольшой револьвер, с коротким стволом и длинным барабаном. Корпус был зализанным, скрывая механику, а пуговка спуска была складной. Фрол посмотрел барабан. Тот был полным. Он хотел передать револьвер китайцу, — но тот уже прибарахлился большим револьвером, который споро навешивал себе на новый ремень. Фрол секунду подумал, и подошел к Хельге.

— Вот. Возьмите.

Хельга отрицательно мотнула головой.

— Согласно положению нашей организации, я не могу.

— Бандитам начхать на ваши положения. Поверьте, — лучше его иметь, коль припечет. Возьмите. Сдадите мне в конце пути.

— Я не умею обращаться.

— Тут ничего сложного, — уверил Фрол. — Смотрите. Здесь складная пуговка спуска. Пока она сложена вперед — эта штука не насторожена; вот этот выступ не даст случайно тронуть механизм. Особенно когда пистолет в кобуре. Понадобиться пальнуть — отведите спусковой рычаг вниз, и потом жмите на него. Будет выстрел. Пять жимков — пять выстрелов. Запомнили?

— Запомнила. А потом?

— Если после пяти выстрелов будет какое-то "потом" — дела пошли по пиз... — Фрол крякнул. — нехорошо пошли дела. Тогда подпустите, — и лупите рукояткой.

— Ясно.

— Спрячьте этот кобур так, чтоб никто не видел. Но чтоб легко достать.

— Ясно, — повторила Хельга, изыскивая удобное место в кармане своего передника.

— Вот так.

Когда собрали все трофеи, Фрол подошел к столу, потряс котомку, и извлек оттуда кус зеленого от чеснока сала, и большой ломоть хлеба. Взял нож. Примерился дрожащим лезвием, думая сколько отпластать, балансируя между опытом и совестью. Чертыхнулся, взял целым куском, подошел к старухе.

— Возьми, мать. — Он оглядел разгромленную избу и мертвых бандитов. — С нашей революционной благодарностью... Тела из дома свезите в ближайший овраг...

Старуха взяла сало и хлеб, и судорожно сжала их в руках.

— Если появятся сподручники этих — Фрол махнул на тела. — Скажи, — красные убили. Пусть знают.

— Сынок, скажи, — спросила она Фрола подняв на него запавшие глаза. — Будет когда снова такое время, — чтоб не все подряд. А чтоб хоть какие одни бандиты нас грабили?

Фрол дрогнул, отвел глаза.

— Будет мать. Для того народ и поднялся. Чтоб всех грабителей извести. Скоро будут новые времена.

— Дожить бы... — Задрожала подбородком старуха. — Хоть глянуть, напоследок.

— Доживешь мать. Обязательно доживешь.

Фрол обернулся к остальным.

— Уходим.

На улице китаец повернулся к Фролу.

— Возьмем коней!

— Мы на автомобиле, — отрицательно качнул головой Фрол.

— Я возьму, — Сказал Ли, бросившись к привязанным коням, и осматривая их. — Лишним не будет. Двух возьму; одного, и заводного.

— Кормить-то их чем? — Спросил Фрол.

— Сейчас посмотрю тороки, — китаец бросился проверять сумки у седла. — Не ладно. Нет с собой у них корма. А ведь кони не тощие, кормят они их где-то... Жалко. Справные кони. Я бы всех взял. А теперь — местные съедят.

— Идем, — приказал Фрол.

Фрол прибавил ходу, вяло чертыхаясь. Когда он шел сюда, его обстукивала одна винтовка. Теперь по нему барабанили пара прикладов, патронташи, и пулемет.

— Давайте я помогу, — сказала ему, догоняя, Хельга. — Понесу.

— Не надо, — буркнул Фрол.

— Давайте. Так быстрее будет.

— Ладно... — Фрол сгрузил Хельге на руки винтовку.

— Давайте еще.

— Ну держи. — Отдал и вторую, чувствуя, как после болезни изнемогает под тяжестью ружья-пулемета. — Не тяжело?

— Нет.

— Где ваш автомобиль? — Спросил китаец, — он также тяжело дышал под неудобным грузом.

— Сейчас... — Пропыхтел Фрол.

До опушки, где оставили автомобиль, они добрались быстро и без плутаний. Он стоял где оставили. Но с пустой кабиной, и без водителя.

— Ах ты ж... — Фрол остановился, скинув с себя ремень пулемета. А где ж наш американец? Неужто сбежал, слякотник? Кэмрон? Кэмрон?!

— Кусты за спиной зашуршали. Фрол мотнул туда пулемет, китаец вскинул свой карабин.

— Донт шут. Ит'с ми... — между шуршащих ветвей показалась куртка и комбинезон водителя.

— Вот этот молодчяга! — Обрадовался Фрол. — показал китайцу на водителя. Это наш водитель. Русского не знает. Иностранец. Услыхал нашу пальбу в деревне. Но не убег. А зато спрятался, так чтоб видеть машину. Толковый! — Фрол повернулся к водителю, показал пальцем на Ли, и сжал одну свою руку другой, изобразив рукопожатие. — А это товарищ Ли!

— Водитель помахал китайцу рукой.

Фрол забросил пулемет в кузов, перехватил у Хельги винтовки.

— Едем!

* * *

Машина шла тряско. И Фрол чертыхался в кузове, болтаясь между зерновых мешков, пытая устройство незнакомого ружья-пулемета. Пулемет был грязный, нечищеный, с точками ржи по стволу и затвору. Видать, толком бандиты за ним и не ухаживали, с тех пор как черт знает где его добыли. С помощью винтовочного набора и шомпола, Фрол умаслил пулемет, и сладил его части обратно. Теперь он занимался боеприпасом. Патроны были незнакомыми, — не такими как в русских винтовках. Хранились они в закрытых, сильно изогнутых рожках-обоймицах, с окошками на боку. А те хранились в двух специальных поясных футлярах. Обоймиц в этих футлярах был полный комплект. А вот патронов было не богато. "Не то что бой выдержать — даже деревенскую драку мужиков не угомонишь", — мрачно подумал Фрол. "Однако, — все лучше, чем один бердан".

Фрол отложил пулемет, и занялся добытыми винтовками.

— Ли! — Крикнул он китайцу, что сейчас сидел на его месте в кабине. — Я тут недавно. Расскажи, как дела в округе?

— Плохи дела! — Перекрикивая рокот мотора ответил китаец. — Засуха, второе лето подряд. Неурожай! А запасов зерна для помощи нет! Врангелевцы на юге, когда отступали, — полстраны ограбили, и собой вывезли! Бандиты кругом! Начальников много неопытных. В сельском хозяйстве не понимают. Поздно спохватились. Мы — революционная милиция, — даже раньше хозяйственников тут тревогу бить стали. Я сам — из крестьян! Вижу, когда плохо дело. Докладывали по своей линии! Когда в центре узнали — стали помогать. Везут и хлеб, и помощь от простых людей. Иностранцы приехали — стали помогать. Но дороги разрушены — как подвезешь? Людей мало — кому хлеб доверишь? С оружием плохо. Сельсоветы запуганы. Чекисты из сил выбиваются! Смертники! Мало их! Ездят часто по одному, с большими мешками. Везут и хлеб, и прививки, — а их убивают много. Бандиты — как волки на вола налетают! Иностранцы сперва плохую еду везли. Какаву — дрянь какую-то! Здешние к такой непривычны, а с голодухи дристали еще больше. Организаций иностранных разных много. Трудно согласовать. Все делают по-разному. Разные районы разные организации на прокорм берут. Которые толковые — там с едой лучше. А где организация похуже — там до сих пор ни одного подкорма местным не было. Бывает — две деревни рядом, а организации за ними разные, по краю зон ответа. В этой все живы. А в этой — с голода мрут. Так бывает — голодные набеги на накормленных устраивают, пока еще силы есть. И как их винить? Трудное время!

— Трудное... — согласился Фрол.

— Мы, активная часть. — Стукнул себя в грудь кулаком китаец. — А теперь ЧОН. По всей округе за бандитами мечемся. Будто ложкой морскую волну ловим. Есть которые и не бандиты — с голода образбоились. А есть — лютые люди. На людское горе, как мухи на падаль летят. Но — ничего. Осилим! Теперь — с революцией! — добьем и бандитов, и голод!

Фрол кивнул, — и загнал собранный затвор в вычищенную винтовку.

Дорога меж тем привела к очередной деревне. Появились на горизонте погост, а за ним крыши домов.

— Кэмрон притормозил, оглянулся на Фрола и показал жестами ладони — сперва бросил ладонь вперед, а потом её же провел по округе, мол — будем объезжать, или через деревню.

Фрол огляделся. Местность к объезду не располагала. Было непонятно, что там, за домами.

— Давай напрямки! — Показал Фрол.

— Американец кивнул.

Ли в кабине приготовил винтовку. Фрол взял в руки пулемет, и положив его по-над мешком, проверил скобку предохранителя. Машина въехала в деревню. Людей на улице не было видно. Во дворах не было видно ни петухов, ни скотины, никакой другой живности. Деревня выглядела вымершей. В доме слева, мелькнуло белым пятном лицо за окном. Фрол машинально навел на окно пулемет провожая цель, — и лицо в нем и истаяло, словно морок. Вдруг — Форзихьт! — Раздался отчаянный голос Хельги. Завизжало — Фрола бросило вперед на мешки, отчего он едва не выронил за борт пулемет. Потом машину резко бросило влево, и Фрол кубарем улетел на мешки, — пулемет прихлобучил его сверху. Машина встала. Фрол, барахтаясь на мешках, услышал голос Кэмрона, и совершенно точно сообразил, что это ругательство. Он наконец поднялся, выставив пулемет, пытаясь понять, где угроза. Но улица была пуста. Сам же автомобиль стоял чуть не поперек улицы, подвинув мощным бампером рамы один из хлипких заборов у ближайшего дома.

— Что случилось? — Вертя головой спросил он напарников в кабине.

— Зэ кид! — Повернулся к нему водитель.

— Мальчик, — возбужденно выкрикнула Хельга. — Выскочил прямо под колеса. Так быстро! Хорошо, Кэмрон успел затормозить.

— Мальчик? — Успокаиваясь, и в то же время оставаясь настороженным переспросил Фрол.

— Да.

— Резвый? Это хорошо. — Высказал Фрол. — С голодухи-то не потикаешь.

— Верно, — улыбнулся Ли. — Только сытый конь — резвый.

— Значит, здесь прокорм есть. — Подытожил Фрол. — Кэмрон! Трогай!

Американец дал задний ход, машина отвалила от забора. Но тот водитель оглянулся на Фрола, и поднял указательный палец. Вылез из кабины, обошел капот, подошел к правому крылу, и крякнул.

— Флэт таэ, — буркнул он.

— Что там? — Спросил сверху Фрол.

— Сайдвол блоу-оф, лайк э раббитс эсс бай э бакшот!.. — Необычайно многословно объяснил ему американец. И Фрол понял, что ему стоит глянуть самому.

Он спустился с борта, стараясь смягчить руками удар ослабевший коленей, и подошел к американцу.

Правое переднее колесо автомобиля стояло на ободе. Шина на боковине была разорвана с вырванным клоком.

— Что там? — Спросила Хельга.

— У нас лопнуло колесо. — Ответил Фрол. — И камера.

— Наехали? На гвоздь?

— Ну да, — ты еще найди у нас на дороге гвоздь, — буркнул Фрол, наклоняясь к колесу. — Гвоздь, это у нас ценность... Вот — он вытянул из под машины обломок крупной, коровьей видимо кости, которая была расколота так, что один ее край образовал острейшее острие.

— Бэд лак. — Развел руками Кэмрон. — Спээ таэ. Ви хэв спээ вилс энд джэк. Ай нид ё хэлп.

— Надо поменять колесо, — кивнул Фрол. — Слезайте с машины. Поторопимся. — Хельга — смотрите по сторонам.

Действовали слаженно. Тут слов не требовалось. Фрол уточнил у Кэмрона — тот подтвердил кивком — и скрутил с втулки нужное запасное колесо. И подкатил к капоту. Кэмрон тем временем вытащил винтовой домкрат, толстую доску. Подладил его под нужное место, и начал накручивать обороты. Груженая машина поднималась тяжело. Китаец подошел к водителю, и взявшись за конец сквозного рычага, начал помогать подъему. Наконец, машина, кряхтя напряжением в железном своем костяке, поднялась. Стащили пробитое колесо, поставили новое. Кэмрон начал заворачивать.

Фрол тем временем осматривал округу, выискивая опасность. В окне у дома, в котором они попортили забор, мелькнуло чье-то лицо.

— Ли — пригляди вокруг, — приказал Фрол. — Пойду хоть, — извинюсь за забор. Хоть и худая ограда, а помяли. Негоже, как-никак, я тут представитель власти.

— Хорошо. — Ли кивнул и перехватил винтовку.

Фрол забросил свой пулемет в кузов.

— Я пойду с вами, — сказала Хельга Фролу. — Мы объясним, что это из-за мальчика. Ведь он и убежал в этот самый дом.

— Вот. Значит, тут случай. Мы не виноваты.

Фрол отворил калитку, зашел за забор. Подошел к двери, постучался.

— Хозяева! — Крикнул он.

Никто не ответил.

— Хозяева! Слышь! Кто дома? Нечего таиться, — я вас видел в окно! Ну, выходь сюды! Побалакать надо! Чего у вас дети носятся, без пригляду!

— Уходите. — Вдруг донесся изнутри глухой женский голос.

— Малец у вас! Чуть под колеса нам не попал! А мы как увиливали — так забор вам попортили.

— Уходите! — Повторила женщина изнутри. И было в ее тоне что-то такое, отчего Фрол почуял беду.

Фрол потянулся к штанам, и закрыв большим пальцем шпору взвода, — чтоб не цеплять подклад — вытащил из необъятного кармана Наган. Показал Хельге отойти от двери. И сам тихонько отодвинулся.

— Что там? — Шепотом спросила сзади Хельга.

— Не пойму. Чуешь голос? Как бы не бандит какой у них там? Семью в заклад взял.

Фрол легонько взялся за ручку, для проверки запора. Но дверь неожиданно легко поддалась, и со крипом отворилась. Фрол осторожно поводя стволом, вошел в дом. Внутри пахнуло затхло и тяжело. Немытым крестьянским бытом, и чем-то еще.

Фрол попал в комнату. Лавки, скамья, сундук, печь, прялка. На столе в центре лежало тело, накрытое серой дерюгой. На лавке у окна, привалившись к стене, сидела женщина. Не понять было по ее лицу, сколько ей лет. Вроде и не стара. Но ничего привлекательного, и женского в ее лице уже не осталось. Из-за печки — будто зверьки выглядывали трое мальцов, блестя любопытными и испуганным глазами.

Фрол огляделся, и прикрыл револьвер полой своего нового пиджака.

— Поздорову, хозяйка. — Сказал Фрол. — У вас дверь не заперта.

— Чего запирать — апатично сказала женщина. — Захотите войти — войдете. Два раза уж дверь ломали. Муж успел починить, напоследок. А теперь чинить уж некому...

Фрол поглядел на закрытое тело на столе.

— Вижу, горе у вас в доме.

— Горе теперь везде. — Все также безучастно ответила женщина. — У нас пусто. Брать нечего.

— Ребятенка мы, вашего... Чуть не сбили... — Замялся Фрол. — Увильнули. Дак, смяли вам забор... Уж простите. Вы приглядывайте-то, за сынками.

— Пригляжу, — безучастно кивнула женщина. А брать у нас нечего. Пусто.

Фрол помолчал.

— Покойника-то, отпели? Ни к чему ему в доме, с живыми-то лежать. Вон уж, запах завязывается. Хоронить надо.

— Похороним. — Кивнула женщина. — Спасибо вам.

Фрол неловко кивнул, хотел уж выйти.

Что-то в фигуре на столе было неправильным.

В обводе и пропорции.

И на дерюге, что закрывала тело, запеклась проступающая изнутри кровь.

Фрол подошел к столу, подхватил дерюгу, и поднял ее с тела.

Пахнуло сильнее.

Мертвец был худ. Желтушное лицо, заострившийся нос, утонувшие в черепе глаза. Ног у него не было. Обрубки заканчивались по самый таз. Торчали осколки костей, неумело отделенных многими ударами то ли топора, то ли тесака. Сзади тихо вскрикнула Хельга. Фрол выронил дерюгу из руки. Посмотрел на горшки в печи. Все вокруг стало каким-то нереальным, будто туманный, тяжелый морок дурного сна.

— Это... кто? — Ватными, плохо слушающимися его губами, вымолвил Фрол.

— Муж. — Глядя на него пустыми оловянными пуговицами глаз, ответила женщина.

— Как же ты? — Прошептал Фрол. — Ведь тут дети. Его дети.

— То-то, — что его. — Согласилась женщина.

— Ты... Это же... Как же они потом? С этим-то? Жить?

— Жить, — согласилась женщина. — Пока будут жить. Уходите.

Фрол поймал себя на том, что неосознанно отступает к выходу, когда ткнулся спиной в Хельгу. Это видать, встряхнуло и ее тоже. Потому что та задушено вскрикнула, и опрометью вылетела из избы.

— Не по-людски, — мотнул головой Фрол.

— Уже ничего не по-людски. — Глядя на него стылыми глазами улыбнулась женщина. И ничего страшнее этого, Фрол за всю жизнь не видел. — Может, когда потом будет. После нас.

Фрол снова глянул на детей за печью. Это было... Было бы невыносимо, если бы не вот это ватное ощущение дурного сна. Или наркоза, после тяжелого ранения.

— А ну кыш! — Гаркнул он на детей. — И его голос ветром сдул тех за печку. — Нет! Надо похоронить! — Он двинулся к столу.

— Не дам!!! — С неожиданной силой вскинулась с лавки женщина. — Это мое!

Фрол ухватился за тело. Женщина подскочила к нему, вцепилась в одежду.

— Не дам! — Отчаянно завопила она, выплевывая во Фрола слова. — Это мое! Наше! Законное! Муж! Муж! Все отняли! Никто не может!.. У детей! Отнять мужа!..

— Отвали! — Рявкнул Фрол, стряхивая с себя женщину, которая целилась в его одежду с силой невероятной. — Отвали, сказал!

Он наконец смог отбросить ее. Та повалилась. Но тут же вскочила. Вцепилась в полуразделанное тело с другой столоны стола, и продолжала кричать.

— Это наше! Семейное! Семейное!!!

Фрол попробовал стащить тело. Женщина упиралась как старое дерево корнями. Дерюга упала вниз. Он не осиливал. В правой руке был зажат наган. Он уже почти сам ополоумел от ужаса, и жуткого крика бабы. Мертвое тело, гадливо-восковое на ощупь, уползало из его рук. Он вскинул правую руку с наганом, прицелился в бабу. Та отчаянно завыла, глядя ему в глаза, но потащила тело только сильнее. За печью заплакали дети. Фрол опомнился, отпустил наган.

За спиной послышался шум. Вбежали водитель и китаец с карабином наперевес. Видимо их позвала Хельга.

— Джизес... — Охнул водитель.

— Отцепите ее! — Заорал Фрол.

Китаец с водителем застыли соляными столбами.

— Отцепите ее от тела! — Снова крикнул Фрол так, что едва не лопнули жилы.

Кэмрон и Ли подскочили к женщине, попробовали схватить за руки. Та не прекращая выть, полоснула ногтями американцу по лицу, и когда тот отшатнулся, так толкнула в грудь китайца, что тот пролетел пол избы спиной вперед, и сверзился на лавку. Фрол тем временем успел стянуть тело со стола — оно шлепнулось на пол, тяжело стуканув по полу обрубками. Баба перелетела стол, — он уж не успел сообразить как — и снова вцепилась в тело звериной хваткой.

— Мое! Мое-е!

— Да отцепите же ее! — Заверещал Фрол, чувствуя, что сейчас сойдет с ума.

— Китаец подскочил к женщине на полу. Перехватил с ремня карабин.

— Разве — прикладом? — Спросил он.

— Как хошь!

Ли примерился. Аккуратно стукнул женщину по спине. Та продолжала верещать. Он стукнул снова. Еще. Сильнее. Сильнее. Наконец, он двинул ей с сильного размаха. Баба охнула, и наконец разжала руки, сжавшись и извиваясь на полу, будто червяк, которого передавили сапогом.

Фрол судорожно хватая воздух наконец вытянул половинного мертвеца из избы, саданувшись при этом затылком о низкую притолоку. Тело стукалось по ступеням крыльца.

— Ли! Дерюгу сюда давай! — Крикнул Фрол внутрь избы.

— Несу! — Ответил китаец.

Ли вытащил из избы дерюгу. За ним вышел ошалевший Кэмрон, зажимая рукой располосованную щеку. Фрол оглянулся на Хельгу, которая стояла у автомобиля, с лицом белее ее подворотничка.

— Клади сюда, — крикнул он китайцу. — Заворачивай.

Они кое-как обернули тело дерюгой. Фрол вскинул его на плечо и — покойник был худ, а без ног потерял еще больше веса — дотащил его до машины.

— На борт, мужики, — выдохнул Фрол. Кэмрон... Кэмрон! Ли, залезь в кузов! Прими!

Втроем они закинули мертвеца на мешки с зерном.

Из избы за ними доносился нечеловеческий вой.

— Товарищи, — Выдохнул Фрол, безрезультатно стараясь унять дрожь в руках. — Товарищи... Да чтож она так орет... Ли. Хельга. У нас есть наш паек. Его немного. Но там... дети. Есть предложение... отдать... половину.

— Я к вам попал в ваш отряд без продуктов, — улыбнулся китаец. — И так вас объедаю. У меня права голоса нет.

— Ты солдат. А наш паек казенный, государственный. — Утирая пот сказал Фрол. Мы тут все равны.

— Тогда я за, — сказал Ли.

— Отдайте весь — предложила Хельга. — Потерпим. Еще несколько дней, и мы будем в Бузулуке.

— Весь — нельзя. — Покачал головой Фрол. Мало ли что. Ослабеем. А нам доверен груз. Половину.

— Тогда — хоть половину. — Согласилась Хельга.

— Хорошо. — Сказал Фрол. — Дрожь в руках все не прекращалась. — Кэмрон. Черт... как же тебе объяснить?..

Фрол стянул мешок с пайком с кузова, подскочил к американцу, и тыкая руками в избу, на них и мешок, как смог, объяснил. Американце, зажимая щеку, кивнул.

— Хельга, — разделите. — Ребята, довинтите колесо. У меня что-то сил совсем нет... Фрол обессилено присел у автомобиля. Немка залезла в кузов, и завозилась с мешком.

— Вот, через некоторое время, она спустила мешок Фролу вниз. Тот принял его.

— Подождите здесь, — сказал он остальным. И снова направился в дом.

В избе все было, как они оставили. Сдвинутый стол, и скамья, и женщина — лежала там же, где упала, дыша тяжело и редко, как раненная собака. Рядом сидели дети, плакали, и гладили женщину по плечам и голове.

Когда Фрол вошел, один из детей испуганно вскрикнул, и убежал от матери за печку. А двое еще крепче прижались к ней.

— Эй! Ты! — Фрол наклонился, и тронул женщину за плечо. — Никакой реакции не было.

— Слушай сюда. — Фрол затряс ее. — Это еда. Продукты. Понимаешь? Еда.

Женщина медленно приподнялась, глядя на Фрола безумными глазами.

Фрол сунул ей в руки мешок.

— Возьми.

Женщина, неотрывно глядя на Фрола, на ощупь перебрала горловину мешка, залезла внутрь, нащупала содержимое, поглядела на него, и прижала мешок к груди так, что побелели пальцы.

— Скоро помощь придет. Корми детей. А о том, что было — забудь. Как и не было. И детям не говори. Никогда не говори. Поняла?

Женщина молчала.

— Поняла, дура?! — Встряхнул ее Фрол.

Женщина вздрогнула. И медленно-медленно кивнула головой.

Фрол встал, развернулся на пятках так резко, что протестующее скрипнули его плетеные лапти. И вышел из избы вон.

* * *

Фрол забросил на могилу последнюю лопату земли. Хоронить мертвеца на погосте его родной деревни побоялись. Могли выкопать быстрее, чем они уедут. Поэтому просто порядком проехали по дороге и встали на обочине. На месте, ничем не хуже другого. Лопата была у Кэмрона в его автомобильном хозяйстве. Копали попеременно Фрол, и Ли. А Хельга в это время из своей небольшой аптечки обработала какой-то жидкостью расцарапанную щеку водителю. Выкопали паршиво — неглубоко. Тут и зверь мог раскопать. "И не зверь", — с холодком подумал Фрол.

И надгробия не было.

Скорее жест самоуспокоения, чем реальные похороны.

Фрол, утаптывая землю, обошел вокруг могилы, слишком короткой для взрослого человека, и отдал Кэмрону лопату.

— Вот. Упокоили. — Сказал он.

— Теперь дети даже не будут знать, где могила их отца. — Покачал головой китаец.

— Может, — и к лучшему? — Пожал плечами Фрол.

— Нет, — покачал головой китаец. Такое не может быть к лучшему.

— Так они, может, забудут про... это... пока вырастут.

— Я только потому и согласился увезти тело, — развел руками китаец. — Мы взяли на себя большой грех. Но так было надо.

— В районе, где были мы, — такого ужаса не было. — Вступила в разговор Хельга. — Там мы успели. Надо поскорее разворачивать большую помощь. Иначе еще многие умрут. Хорошо хоть, мы оставили этой семье еду.

— А другие? — Спросил Фрол.

— Что, другие?

— Семьи. — Пояснил Фрол. — Там в деревне были еще избы. А в них — семьи. И в деревнях вокруг. Мы не сказочный Иисус — тремя хлебами всех не накормим. Этот голод — больше чем мы. Больше, чем наша обывательская жалость.

— Обывательская? — Удивилась Хельга. — Мы... Вы проявили просто жалость. Нормальную, человеческую жалость.

— Этот голод. Его не решить парой добрых дел. Не откупишься мелочью из кармана. Его может победить только организация. А я... поддался волнению.

— Вы жалеете, что отдали им продукты? — Уточнила Хельга.

Фрол хмуро поглядел на Хельгу.

— Если эти дети выживут, — мы сделали доброе дело. Если не вникать — чем они лучше детей из соседних изб, которым мы не дали пайка. А уж если мы с вами, из-за нехватки этого пайка, ослабеем и не сможем защитить засевное зерно в кузове... погибнет намного больше других детей. Сотни. Многие люди могут лишиться жизни — из-за моей жалости. Все не так просто — если думать дальше, чем на один шаг, а? Или я беру на себя слишком много?

Фрол смотрел на Хельгу. Но так и не дождался ответа.

— Ладно, — Фрол отряхнул руки, и вытер их о штаны. — Поехали. Я весь провонял мертвечиной...

* * *

Дул сильный попутный ветер. Для моряков это было добрым делом. Но здесь, на иссушенной земле, и на пыльной дороге, это было мукой. Автомобиль своими колесами поднимал тучу пыли, которую не мог обогнать по своей тихоходности. Ветер нагонял эту тучу на пассажиров, причиняя преизрядные неудобства, забивая дыхание, и режа глаза. Более-менее сносно чувствовал себя водитель Кэмрон, со своими специальными водительскими очками, и широким шейным платом, которым он затянул нижнюю часть лица. Хельга спасалась прижимая к лицу носовой платок. Китаец повязал на нос какую-то-полосу ткани. Фрол за неимением подобного просто расстегнул воротник исподней рубахи, и подтянул ее до глаз. Одной рукой он придерживал рубаху, а второй держал закутанный в дерюгу ружье-пулемет, который по многосложной своей конструкции боялся пыли больше чем винтовки. Рук не хватало. То рубаха сползала при толчке на ухабе, то пулемет грозил убежать из рук. А присутствие женщины даже не позволяло помянуть по матерному все эти неудобства. Кэмрон тоже недовольно бурчал что-то по-своему, судя по его возне вокруг машины при короткой остановке — беспокоился за моторный фильтр.

Ветер переменил и стих только часа через полтора. Пыль стала исправно не поспевать за автомобилем. Но к этому моменту, все вокруг Фрола в грузовике уже абсолютно серыми. Все приспустили с лиц ткань, и вздохнули с облегчением. Хельга попробовала налить воду на платок из баклажки, и протереть лицо.

— Не надо, — посоветовал Фрол, пытаясь выскрести из-под воротника крупинки песка. — Только потратите воду, и размажете. Пыль к мокрому лицу еще лучше липнуть будет. Лучше просто хорошо отсморкайтесь. А помоемся, когда найдем источник воды.

— Прошу прощения, — Хельга последовала совету, отвернувшись в сторону из кабины.

— И кто только измыслил делать открытые кабины? — Профыркался сверху из кузова Ли. — Я видел автомобили и с закрытой будкой для водителя.

— Известно кто — буржуи. — Повернувшись к нему наверх, ответил Фрол. — Видел и я в Петрограде господские автомобили. Общался с водителями. Богатые моторы! Делон-Бельвиль! — Одно название — язык свернешь. Так там водитель сидит как мы тут, — вроде петуха на насесте, всем ветрам и дождям открытый. А задний — господский ряд, — как карета: остекленной кабиной укрыт. Так если богатеи своим собственным водителям укрытие сделать скопидомят, что уж говорить о грузовиках...

— Дэлюне-Белвил? — Повернулся к Фролу Кэмрон, видимо измученный многодневным молчанием. — Ай соу зис. Модел "таун кар". Дрим Кар! Бат нот фо ас! Нот фо ординари пипл.

— Во, — Фрол показал Ли на водителя. — Американец кажись тоже что-то понимает. Нахлебался пыли на дорогах.

— Гука маль!.. — Перекрыла их рассуждения Хельга. — Смотрите! Впереди человек!

Все тут же замолкли, и вперились вперед, на дорогу. Действительно, навстречу машине, шел какой-то человек. По мере приближения стало ясно, что это мужчина, в длинном пальто. Суховей пропыливший по округе не миновал и его. Поэтому и борода, и длинные волосы, и пальто — все это покрывал ровный, как окрас военного корабля, слой пыли. Нарушался окрас только на лице, где размазанные дорожки пота со лба, смешавшись с пылью, превращались в грязную маску.

Сверху, из кузова, над головой Фрола, щелкнул пуговкой предохранителя винтовки Ли.

По мере приближения, Фрол заметил, что мужчина идет как-то странно. Ломано. Будто неисправная механическая кукла. Услышав рокот мотора, человек остановился, оглядел автомобиль, и отошел на обочину.

Фрол, перехватил скатку с пулеметом на сгиб левой руки, а сам приятно повозившись у бедра Хельги, вытянул из правого кармана своих штанов трофейный наган.

— Притормози-ка! — Тронул Фрол водителя.

Кэмрон кивнул, и моторный левиафан остановился рядом с человеком. Фрол осмотрел странника. Тот глядел в ответ, нехорошими, пустыми глазами. Не было в них не разумного страха, ни любопытства. В них вообще ничего не было, будто на выжженном поле. Глаза у странника были полуслепые. Будто и Фрол, и его спутники, и многотонный автомобиль были миражом, за которым прохожий видел что-то свое.

— Эй, дядя! Чьих будешь? — Спросил Фрол.

— Я священник, — ответил равнодушным голосом человек. И Фрол действительно увидел, что одежда человека, это никакое не пальто, а потерявшая от пыли свой цвет, ряса.

— А-а, поп, — презрительно скривился Фрол. — Приходской? Из какого села?

— Из никакого... — мотнул головой человек.

— Монастырский?

— ...Нет теперь села, — будто не слыша Фрола мотнул головой человек. — Убили всех на селе.

Фрол переглянулся со спутниками.

— Кто убил?

— Бандиты убили, — равнодушно отозвался человек. — И все дома сожгли.

— Странно, — Тихо сказал спутникам в кабине Ли. — Бандиты обычно жителей не бьют. Могут, одного двух, ну семью — для устрашения. Вырезают всех наших, советских под корень — это понятно. Но с остальных жителей они кормятся. Убьешь — кого потом будешь грабить?

— Да, странно... — Почесал щетину Фрол. — Может, залетные? Которые знали, что уже сюда не вернутся.

— Может быть...

— И куда ты сейчас? — Спросил человека Фрол.

Священник как-то странно повел головой и плечами. Будто только сейчас над чем-то задумался, но так и не смог найти ответа. И просто показал рукой по дороге.

— Ясно, — кивнул Фрол. — Давно идешь?

— Не знаю, — опять задумался священник. — Так, вроде, третий день.

— Как тебя кличут?

— Василий.

— Вот что, Василий, — Фрол махнул наганом. — Забирайся-ка в кузов.

— Зачем?

— Мы представители советской власти. Едем в Бузулук. Ты там расскажешь в милиции, что и как случилось в твоем селе. Заодно там должно найтись начальство и по твоей — поповской части. Как-никак, уездный город.

Священник нерешительно застыл.

— Ну давай, чего мнешься? — Поторопил Фрол. — Или так и будешь по дороге за окоемом ходить? — Ли, — помоги ему...

Китаец оставил карабин, и подтянул священника в кузов. Тот кое-как, путаясь в рясе забрался наверх, и уселся на мешки.

— Сиди тихо поп, — привстав в кабине и обернувшись назад, — погразил новому пассажиру Фрол. — Мы везем важный груз. Полезешь в мешки — стукну пулей. Понял?

— Понял, — равнодушно и безо всякого испуга кивнул священник.

— Как хоть село твое называлось? — Запоздало спросил Фрол.

— Толкуновка, — так же равнодушно отозвался священник. Но тут, с названием, что-то в нем сломалось. И он неожиданно, заплакал. Он рыдал тихо. Душа себя. Пытаясь вытереть с грязного лица слезы. Скрючившись на мешках, и отвернувшись, будто пытаясь укрыться от взглядов.

— Ну и ну... — Фрол застыл, не очень представляя, что сейчас делать с попом.

Китаец Ли, расстегнул скатку, и с неожиданной деликатностью с головой накрыл священника своей шинелью.

— Ему немного одному надо побыть, — сказал китаец.

— Да... — Фрол сдвинул свой кукуль на затылок. Хельга, может, вы на время перейдете в кузов? Посмотрите, можно немного выделить из нашего пайка? Три дня по дорогам болтался человек... А ты поплачь, поплачь иерей. Поплакаешь. Потом чутка съешь. Да малость поспишь. А жить-то и станет легче.

Фрол повернулся к водителю.

— Трогай, Кэмрон!

* * *

Встали на пригорке.

Американец показал жестами, — Пыль забивала решетку. И надо остановится, — подостудить. Пользуясь остановкой, съели по выделенной пайке. Отложили и священнику, да он пока не просыпался.

Фрол, по заведенной военной привычке, даже во время еды повертывал головой. Доел, бережно собрав с ладони хлебные крошки. Потом встал в кузове — оглядеть по окоему.

— У вас сзади на штанах — дырка — заметила Хельга. — Вас ранили?

— Эхм... — Сразу повернулся к ней Фрол. — Нет, целый я. Не мои штаны-то. С чужой за... с плеча чужого.

— Разойдется дальше. — Покачала головой Хельга. — Давайте я зашью.

— У вас, что же, — и игла с нитью есть?

— Конечно. — С достоинством кивнула немка. — На это — со мной моя женская волшебная сумка.

— А чего там еще, — в волшебной-то? — Улыбнулся Фрол.

— О, всего понемногу. Зеркальце. Бинты и вата. Листы и карандаши. Я ведь немного художница.

— Значит, картины малевать умеете? — Уточнил Фрол.

— Да. — Кивнул Хельга. — Думала, приеду в Россию, — нарисую какую-нибудь восточную экзотику. Только...

— Чего?

— Мне совсем не хочется рисовать, что я тут повидала.

— Надо рисовать. — Убежденно сказал Фрол.

— Почему?

— Зачем же нужен художник, — если он не рисует правду?

— О! — Хельга вскинула руки. — Многие с вами бы не согласились. Есть разные направления в искусстве.

— Где?

— Ну, — в рисунках. Классицизм, сентиментализм, романтизм... Не так давно появился абстракционизм.

— А это... как?

— Ну, это когда... как бы сказать... — Хельга потерла пальцы, пытаясь нащупать верные слова. — Когда художник пытается выразить свои чувства, не перерисовывая реальность, как она есть. А как бы перенося на полотно свои эмоции, в виде ни на что непохожих фигур и линий.

— Непохожих. Это, стало быть... Человек там не похож на человека? Дома на дом? А конь на коня? — Скептически спросил Фрол.

— Ну... чаще всего — да.

— А, как же тогда зритель узнает, что конь — это конь?

— Ну... Иногда он все-таки немного бывает похож. Но если совсем не похож — всегда можно в названии картины объяснить, что художник на ней попытался изобразить.

— Странно. — Почесал затылок под своим кукулем Фрол. — Рисовать на картине так, — чтоб без подсказки никто не мог понять, что там намалевано... Чего не бывает в мире.

— Думаете, — это нелепо? — Улыбнулась Хельга.

— Да как по мне — уж простите — херня какая-то. — Пожал плечами Фрол. — Но я, — простите — в барских рисунках не сведом.

— Нет-нет. У вас свой взгляд.

— Если бы мог — я бы нарисовал, — как тут все. — Твердо сказал Фрол. — Чтоб люди знали. Чтобы... Чтобы что-то в жизни усвоили. Как оно — бывает. И как быть не должно.

— Вы правы, — Хельга кивнула. — Я нарисую, когда будет возможность. А пока — давайте, я все-таки заштопаю вам штаны.

— Уж извиняйте. — Открестился руками Фрол. — Неловко мне портки снимать, да светить перед вами исподним.

— Я работник красного креста. Как медсестра. Неужто вы думаете, — я не видала мужских кальсон? Снимайте, пока есть время.

— Ладно...

Фрол еще раз огляделся, крякнул, вытянул из кармана трофейный наган, и слегка попунцовев, стянул штаны.

— Вот.

Он посмотрел, как немка ищет в своей волшебной сумке иглу, и почему-то решил добавить:

— У меня-то... У самого обычно с собой игла есть, в походном наряде. Да намедни, потерял, по превратности...

Кэмрон все хлопотал вокруг капота. Ли чистил масляной тряпицей свой бебут. Хельга споро разложила штаны. Со снайперским прищуром, с первой попытки всунула нить в иглу, начала метать, сводя окраины пулевой дырки.

— Нихьт вайт фон Вюртенберг унд Бадэн... — Запела немка бодро, но замедляясь на прицелке иголки в ткань. — ...Фон Байерн унд дер шёнен Швайц. Да рагт айн берг зо хох эрхабен. Ден ман ден Хойенцойллер хайст...

Хельга допела.

— Красиво поете, — улыбнулся со своего места Ли.

— Извините, — улыбнулась немка. — Это я по привычке. Бабушка любила напевать это, когда работала по хозяйству... И невольно приучила меня. Нехорошо говорить, когда другие не понимают.

— А про что там? Поется? — полюбопытствовал Фрол.

— Ну... Про высокую гору в родных местах. Где стоит старинный... как это?.. — Крепкий дворец с оградой?..

— Крепость.

— Да, крепость! Сын из этой крепости уехал далеко. Но однажды — все мы возвращаемся на родину. И тогда — радуемся. И все будет хорошо.

— Все будет хорошо... — Повторил Фрол.

— Вот, — Хельга протянула ему штаны. — Готово. С заплаткой было бы аккуратнее. Но так не разойдется.

— Благодарствую, — Поклонился Фрол, и начал внедряться обратно в штаны.

Кэмрон хлопнул по капоту. Показал жестами, мол — можем ехать.

— Наш водитель — очень понимающий человек, — убирай свой бебут, с улыбкой сказал Ли Фролу.

— О чем ты?

— Он закончил несколько минут назад. — Объяснил Ли. — Но подождал. На ухабах в тряске-то — не позашиваешь.

— Ах, едрить!.. — Возмутился Фрол. — Да нам ведь каждая минута... А он тут вежество разводит. Давайте поспешать!

* * *

— Всадники! — Ли, повернулся в кузове, указывая холм по левую сторону. Рука его подрагивала в такт тряске едущего грузовика.

— Вижу. — Фрол встал со скамьи, споро залез в кузов, раскатал дерюгу и достал ружье-пулемет. Китаец тоже приготовил свой карабин.

Всадники тем временем перетоптались минуту на своих конях, видимо, совещаясь. А потом решительно повернулись, и поехали с холма к дороге, машине наперерез.

— Едут к нам, — констатировал очевидное Ли.

— Кто они? — Спросила Хельга.

— А леший его знает, — буркнул Фрол, прилаживая на мешки пулемет. — Все в одной одежде ходят. Щас подъедут, узнаем.

Конники тем временем приближались. Шестеро. Разномастная одежда, была прибрана военными ремнями, портупеями, и подсумками. В руках в конных были винтовки. Несмотря на пыль, когда конные подскакали ближе, Фрол заметил на двоих фуражки со звездами. На левом рукаве детого в кожанку была нашивка в виде красного щита, на поверх которого была звезда. Под ней был полудиск. У остальных на левом рукаве были белые повязки с аббревиатурой, которую Фрол не углядел.

— Так, вроде и свои? — Спросил он у Ли?

Китаец ответить не успел.

— Сто-ой! — Закричал предводитель конников в кожанке и с фактурными вислыми усами, — вскидывая в поднятой руке револьвер.

— Стой Кэмрон, — Передал водителю Фрол.

Американец, вполне уже освоивший простые русские команды, исправно затормозил. Машина встала. Конники начали объезжать машину в кольцо.

— Не окружать! И ближе не подходить! — Фрол приподнял пулемет. Лицо у начальника всадников вытянулось. Все замерли. Некоторое время автомобилисты и конники рассматривали друг друга под размеренное тарахтение двигателя.

— Кто такие? — Спросил предводитель всадников.

— Советский конвой, — ответил Фрол, не отпуская пулемет. — Я Асеев — ответственный за груз. Товарищ Ли — из ЧОНа. С нами граждане из иностранных организаций. А вы кто?

— Милиция. — Представился старший. — Младший помощник начальника уездной милиции Худяков.

— Мандат есть? — Настороженно спросил Фрол.

— Есть. — Всадник в кожанке убрал револьвер в кобуру, залез за отворот куртки, извлек бумагу, и пустив коня шагом, подъехал к машине.

— Ли, — не отводя ствола пулемета от всадников — спросил Фрол. Ты по-нашему грамотный?

— Да, — кивнул китаец.

— Погляди, что там у него за бумажка.

Ли отложил карабин, на всякий случай вытащил из кобуры револьвер, и протянувшись с борта взял бумагу.

— Да-на То-ва-ри-щу Ху-дя-ко-ву Ка. Йа., — по слогам начал перебарывать писанный текст Ли, — в том что он яв-ля-ет-ся млад-ши-м по-мо-щни-ком... Наз-на-чен в се-ло Бе-ло-де-до-вка...

У Фрола уже малость руки устали держать пулемет, когда Ли наконец осилил бумажку.

...Что под-пись-ю, и при-ло-же-ни-ем пе-ча-ти, у-до-сто-ве-ря-ет-ся. — Наконец закончил употевший Ли.

— Ну и чего? — Спросил Фрол.

— Чего? — Уточнил Ли.

— Тыж в этом уезде служишь — хороняка. — Рассердился Фрол. — Бумага-то настоящая?

— Дак, вроде настоящая. — Кивнул китаец. — Все как должно быть. Печать, и подпись.

— Ладно. — Фрол немного расслабился, отпустил приклад, и опустил пулемет на мешок. Все в машине тоже почувствовали себя как-то посвободнее. Ли в это время вернул мандат всаднику.

— А вы откуда и куда? — Спросил усатый Худяков у Фрола.

— Едем из Гамалеевки в Бузулук, — ответил Фрол.

— Что везете?

— Зерно. Засевное.

— Хм... Худяков задумчивым движением руки огладил оклад усов, — Чтож вы одним мотором-то? Тут только большим конвоем ездить можно. Или вы отстали?

— Нет. — Мотнул головой Фрол. — С самого начала одни и едем. Так вышло.

— Если кто в округе узнает про ваш груз... Небось, видели, что тут в округе творится?

— Да уж, видели... — Поморщился Фрол. — Сможете дать несколько своих милиционеров? В сопровождение.

— Надо подумать, — Склонил голову Худяков. — Мне сейчас свое село тоже оголять нельзя. Губерния кипит. Знаете чего? Я смотрю, — вы совсем в дороге примытарились. Поедем с нами? Наше село — Белодедовка — рядом. Там хоть умоетесь, да выспитесь, под нашей охраной. А я помикетю, сколько человек смогу вам в сподруку дать.

— Говоришь, недалеко село? — Прикинул Фрол.

— Версты полторы. — Кивнул Худяков.

— Ну что, экипаж? — Оглядел своих спутников Фрол. — Чего присоветуете?

— Помыться бы нам не помешало, — отозвалась Хельга. Да и Кэмрон хоть выспится в оба глаза.

— Ну так решено, — хлопнул ладонью Фрол. — Умоемся, выспимся, и дальше.

— Вот и ладно, — кивнул Худяков. Фролу он уже начинал нравится своей неторопливой рассудительностью.

Зашуршало, и в кузове объявился проснувшийся священник Василий. Он откинул с себя шинель Ли, сел, провел рукой по лицу, сгоняя остатки сна, и застыл.

— А, проснулся, Поп, — обернулся к нему Фрол. — И осекся. В лице священника был самый чистый смертный ужас.

— Это они, — просипел священник, тыкая в милиционеров дрожащим перстом, — Они! Они сожгли деревню!

Фрол метнул взгляд на милиционеров. Сперва он подумал, что поп повредился умом, но... — их выдали лица. А потом руки, — которые бросились вытаскивать, поднимать и вскидывать оружие.

— Блядь!.. — Рявкнул Фрол, нагибаясь, и подхватывая с мешков пулемет.

Первым выстрелил Ли, который так и не выпустил револьвера из рук. Его револьвер успел отгавкать несколько раз, пока всадники вскидывали винтовки. Худяков охнул. Кто-то закричал. Вскинулась на дыбы и отчаянно заржала лошадь. Грохнули винтовочные выстрелы. Гулко треснул деревянный борт. Мешок с зерном рядом со Фролом взорвался, выворачивая наружу драгоценные зерна. Наконец пулеметный ствол вывалился в горизонталь, — Фрол увидел испуганные рожи всадников — и нажал на спуск. Он перечеркнул их размашистой очередью. Один выронил винтовку. Второй сполз с седла. Самый крайний завопил, и пользуясь, что чего конь был уже отвернут, стеганул каблуками по бокам, и почал прочь. У Фрола внутри сработало что-то животное, хищное, — потому что именно этого бегущего он стеганул вдогон второй очередью. И уже делая это, мгновенно — пожалел; ошибкой было тратить время на бегуна, пока еще были те, кто стреляли. Фрол перебросил пулемет на других, даванул спуск — пулемет был мертв, хотя Фрол едва не выломал усилием полумесяц крючка. Он дернул спуск раз, другой. Пока не сообразил — вышли патроны.

Стеганул выстрел, другой. Что-то ударило, щепя борт, а у щеки Фрола мягко просвистело, будто прошелестел перистым крылом ангел. Фрол выронил пулемет, и сиганул из кузова за борт, противоположный милиционерам. Упал на ноги, так что отбило щиколотки, сверзился на четвереньки, чуть не стукнулся лбом. Поднял голову. Оказывается здесь, за колесом, у кабины, уже сидели Хельга, и Кэмрон, который пытался прикрыть немку, пригибая ее к земле.

— Ай нид э ган! — Отчаянно крикнул свою тарабарщину американец.

— Блядь! — Снова завопил Фрол, грянувшись на задницу, и отчаянно пытаясь выдрать из кармана брюк наган, который кажется застрял там намертво. Сверху из-за кузова хлестанул слившийся хор нескольких почти одновременных выстрелов. — Бляяяяядь! — Взвизгнул Фрол, и неимоверным усилием, под хруст рвущейся ткани выпростал наконец револьвер так, что тот чудом удержался в руке, не улетев куда-то восвояси.

Фрол приподнялся, развернулся, и обойдя немку с водителем выбросил руку с наганом поверх сиденья. В этой нише — между мотором и кузовом, он увидел промчавшуюся лошадь без всадника. И больше никого. Фрол, проскочил дальше, огибая колесо и капот, обошел его спереди, и высунулся уже из-за капота. Теперь он их увидел. Двое. Трое! Один кружил в седле, нечленораздельно ругаясь, и пытаясь вывернутся в седле так, чтобы направить винтовку в сторону автомобиля, от которого его отводило ходом испуганного коня. Второй стоял на колене, дергая затвор. Третий, выставив винтовку, прятался за свалившейся с копыт лошадью.

Справа и сверху жахнуло — Милиционер на коне выронил винтовку, и качнулся в седле мертвым кулем. Фрол бросил взгляд наверх — Ли уже не с револьвером, а с карабином, щелкал затвором, вгоняя новый патрон. Оставшиеся милиционеры пальнули, — оба в кузов, в китайца. Фрол перекинулся руками через крыло колеса. Подпер запястьем левой руки правое сверху, чтоб унять дрожь распором. Взвел курок, выдохнул, и три раза спокойно и методично выстрелил в милиционера, стоящего на колене. Только сделав это, Фрол сообразил, что в крайних двух выстрелах он не взвел шпору, и пропалил самоспуском. И все же — милиционер, стоящий на колене закашлялся, скособочился, и подперев ребра локтями, сжавшись, уперся лбом в траву. Так и оставшись в этой нелепой, будто молящейся о своих грехах позе.

— Васянь! — Панически крикнул тот, — последний — что укрывался за лошадью. — Васяня!..

Ли сверху выстрелил. Неведомо, куда попала пуля. Но у последнего не выдержали нервы. Он пальнул, вскочил, и побежал прочь. Фрол повел стволом, выводя мушку на лопатки, а потом выше, для упреждения, — пальнул вдогонь, раз, два, — теперь уже не забывая взводить шпору курка. Беглец бултыхнулся ниц. — Ага! — Фрол победно вскинул ствол. И зря. То ли поганца задело легко, а то ли вообще не задело — но тот снова вскочил. Фрол попытался снова приладить револьвер на упор, — но карабин Ли грохнул — и беглец так и не успев толком вскочить, завалился назад, и грянулся оземь лицом вверх, нелепо подвернув под себя ноги.

Фрол огляделся. Испуганно шевеля прижатыми ушами, шел конь, волочивший застрявшего ногой в стремени милиционера. Нет, — бандита. Жалобно похрапывал еше один конь, свалившийся на бок. Больше никто в поле не шевелился.

— Ли! Цел? — Позвал Фрол.

— Цел.

— Хельга! Цела? — Фрол глянул за капот. Американец с Хельгой сидели там. Хельга как-то по-птичьи двигала головой. Будто одни мышцы пытались сделать движение, а другие внатяг как-то в противоход мешали. Фролу она не ответила, но попыталась кивнуть. Кэмрон поднялся на ноги сам. И поднял Хельгу.

— Вижу, цела... Целы. — Кивнул Фрол.

Он пошел дальше, вокруг капота, к тому борту, на который пришлась перестрелка. Тихо шуршало зерно, выпадая тонким ручьем из простреленного мешка, падая в пыль дороги. Фрол зачем-то подставил под него руку, поднес к глазам. Недалеко от колес лежал старший в кожанке, с милицейскими нашивками — Худяков. Был жив. Видимо его достал одним из своих первых выстрелов Ли. Левая рука его болталась как хлыст. И в левом же боку, в куртке была дырка, — видать пуля поработала основательно, просквозив руку и на исходе еще попортив тулово. Худяков кряхтел, и пытался правой, способной рукой, добраться до револьвера, который неудачно вывалился у него с левого бока. Что-то в организме у него разладилось, потому что он, неловко перегибаясь сам через себя, все никак не мог ухватить рукоять.

— Дай-ка! — Процедил Фрол, — пинком отшвырнув в сторону револьвер. — Худяков засипел. Фрол зарядил ему лаптем в грудь, откидывая навзничь. Худяков смотрел на Фрола с земли глазами мудрой, грустной уличной собаки, напомнив почему-то деревенского родительского кобеля — Тишка. Собак Фрол любил. Он навел револьвер в лоб Худякову, и глядя ему в глаза, нажал на спуск.

Курок сухо клацнул по пустой гильзе. Фрол удивился. Он, по заведенной военной привычке, считал выстрелы. И выстрелил он пять раз. Три сперва. Да потом еще два. Два живых патрона еще должны был остаться в запасе. Осечка? Или ненароком сдвинул барабан? Фрол поглядел на передний торец барабана, провернул — все гильзы смотрели на него развернутыми пустыми дульцами. Странно. Ведь до боя барабан точно был полный. Когда же он успел выпалить все?...

— Ли! — Крикнул Фрол. — Проверь этих! Не жив ли кто!..

— Сейчас... — Ли спрыгнул с кузова.

Фрол поглядел на Худякова. На его улетевший в траву револьвер. Открыл дверцу барабана, перехватил свой револьвер рукоятью вниз, и начал выковыривать из него стрелянные гильзы.

— Ты впрямь милиционер? — Между делом спросил он лежащего Худякова.

— Да... — Худяков поднял голову, пытаясь глядеть на него, но сил ему не хватало, и он опять откинулся в траву.

Фрол встал так, чтобы Худяков мог его видеть, не напрягаясь.

— Как же ты?.. — Фрол вытолкнул гильзу из гнезда, — Деревню-то спалил? Пошто — людей?

Худяков медленно выдохнул.

— А у меня? В селе... Что? Не люди? С голоду... пухли. А к этим, — толкуновским — иноземную еду привезли. А я... охранять их? Пока мои-то подыхают... Думали сперва, под бандитов... А бабка-Трубачиха — узнала. Начала гомонить. Кто там ее слышал? Всех в распыл и пустили...

— Так ты же народный милиционер! Защитник.

— Что милиционер... От того крылья за спиной не растут. Своя-то, рубашка ближе... Повезло тебе... Приехал бы к нам, — и тебя бы списали. Целый-то грузовик зерна... А Мишка, — дурак. Снял я с попа крест... Говорю — кончи, поповскую сволочь. А поп-то — у тебя в кузовке... Жив... Сказал мне — кончил, а сам-то, видать, пожалел. — Мишка, сынок мой... — где?

— С тобой был? Здесь? — Уточнил Фрол, выталкивая последнюю гильзу.

— Да.

— Все мертвы.

— Боком ему... жалость к попу... вышла.

— Да, — согласился Фрол — От попов всем одни беды.

— Крест ... У меня кармане... Снял... Ан уж... не пригодится.

— Еще где в округе, — такие как ты, милиционеры — есть? — Фрол нашел в кармане, и запихнул в опустевший барабан новый патрон.

— Какие?..

— Которым своя рубашка ближе. — Фрол защелкнул дверцу на барабане.

— Всякие есть... Есть, что верят в вашу революцию, будто в манну небесную... Первыми и дохнут. А в Крестознаменском, вон, милиция вообще у кулака в подкулачниках... Я, так не срамился... Мы и барина нашего... и нашего кулака... первыми извели... по черному переделу... Никому здесь не доверяй, без промеру...

— Спасибо за совет.

Фрол навел револьвер, и прострелил Худякову башку.

Худяков дернулся, и замер, глядя Фролу в глаза. Фрол сдвинулся, и мертвый бандит-милиционер начал смотреть в небо.

— Хельга! — Позвал Фрол. — Помогите пожалуйста собрать с дороги зерно!

— Сейчас. — Отозвалась немка.

Фрол наклонился, и обшарил карманы у мертвого Худякова. Из внутреннего кармана он вытащил тяжелый наперсный крест на цепочке. Подошел к машине, из кабины подтянулся до кузова. Священник сидел, сжавшись на мешках, сцепив руки перед собой в замок. Не-то молился, а не то просто переживал.

— И ты поп, жив, — Дернул щекой Фрол. — Твое?

Василий машинально поймал брошенный ему крест.

— Мое. — Он до боли сжал крест в руках.

— Серебро?

— Откуда? Олово.

— Не богат видать был у тебя приход... А крест, того, — вернулся к тебе, божьим промыслом — усмехнулся Фрол. — Больше уж не теряй.

* * *

Он отвел грузовик полдня, чтобы дать поспать Кэмрону. Тот — добрый хозяин — перед тем как уйти спать, — некоторое время смотрел, как Фрол справляется с автомобилем. И только убедившись, что Фрол в автомобилях с пониманием, показал ему свой знак рукой с пальцами, свернутыми колечком, и ушел спать. Фрол отрулил полдня. Теперь они опять поменялись местами. Фрол полусидел в кузове, натянув на глаза свою импровизированную шапку, и пытаясь поспать. Дорога через грузовик толкала ямами и ухабами. Но он по крайней мере проваливался в отдохновенную дрему. Мысли постепенно потекли медленно, путаясь, и растворяясь. Но тут что-то коснулось его руки.

Фрол поднял капюшон с глаз. Перед ним сидел придвинувшиеся священник Василий.

— Чего тебе, поп?

— Все не мог найти времени поблагодарить тебя, — Тихо сказал Василий.

— За что? — Попытался сообразить спросонья Фрол.

— За крест. — Василий непроизвольно сжал свой крест в кулаке.

— А-аа, — сообразил Фрол. — Носи на здоровье.

Василий помедлил.

— Еще хотел сказать...

— Чего?

— Понять не могу. Ты с товарищами меня на дороге спас. И потом еще раз — когда встретили тех бандитов. А вместе с тем, — Василий еще помедлил. — Чувствую от тебя к себе большое нелюбье. Прав ли? Ошибаюсь?

Фрол сообразил, что его дрема несколько откладывается, и провел рукой по лицу, отгоняя сон.

Китаец Ли, сидевший рядом, смотрел на них со спокойным интересом.

— Правду сказал поп. — Согласился Фрол. — Есть к тебе нелюбье.

— Отчего так? — Внимательно глянул на Фрола Василий. — Мы ведь раньше не встречались.

— И снова прав — не встречались. Только и не надо было. Нелюбье мое к тебе не как к человеку — а как к попу.

— Отчего же? Я слуга Божий, поборник истины.

— Вот, это ты верно сказал, — поборник! — Фыркнул Фрол. — Помню я, как вы в деревне с нас подбирали. За крещение — рубль. За свадьбу — пять. И даже помереть без вас — поборников херовых — нельзя было; — занеси три рубля за панихиду. А рубль чтоб заработать на заработках — нашему брату — неделю горбатится! И попробуй не заплати вам, — поборникам. Мигом стучали куда следует, про неблагонадежность. И как вам лучшую землю в селе отводили — шесть десятин, — да еще с перемежовкой, если вдруг оскудело или заболотило. А нашей общины всей худой землицы едва на прокорм хватало. И как вы нас заставляли вашу землю задарма обрабатывать. Когда у нас еще свое не распахано, да не засеяно. За спасение души! И как вы нам вещали, что нужно налоги платить вовремя и без недоимок — а сами никогда ни хера не платили. Полное вам освобождение! И как вы — суки! — ссужали в бедовые годы мужикам деньги в рост, под кабальный процент. А потом звали приставов, чтоб этот процент выбить. А после читали нам в церкви — "как мы прощаем должникам нашим". И как Матрениного мужа служивые мигом сыскали в схроне, — про который она вам по дурости на исповеди рассказала. И как вы ходили и проповедовали нам смирение — после того как царевы войска со стрельбой и штыками по нашей деревне прошли. Усмирили наш черный передел... Помахали кадилами над мертвыми в овраге. Я все помню поп! Будь воля — я б вас всех, у ваших торгашеских храмов — на перекладинах развесил. И не снимал бы, пока воронье не растащит. А потом ваши храмы — с землей сравнял. И землю солью засеял, — чтоб ни одна поганая травина на этих проклятых местах больше не выросла.

Фрол запыхался, умолк, и тяжело выдохнул.

— Много худого видать ты претерпел. — Смиренно сказал Василий. — Бывают и у матери церкви неправедные пастыри. Чтож на всех нас злобу свою переносишь? Неужто правда думаешь — что все священники — без Бога?

— Я в армии одну вещь узнал, поп. — Разжал занемевшие кулаки Фрол. — Если ты солдат, то делаешь, что скажет генерал. Он — голова. Ты — рука. Он приказал — ты ударил. И если генерал тебя ведет на худое дело, а ты служишь — не важно каков ты сам. Ты. Часть. Подлости. Твоя церковь — та же армия. Даже если ты сам не обирал больше чем тебе приказали сверху — все равно обирал. Ты поп — солдат армии в рясах, что веками гнобила нас, — крестьян. Ты правда думаешь, что будучи в своей поповской армии — ты остался чистым? Одел мундир — держи ответ за всю армию.

— Разве могу я отвечать за престолоначальников? — Вскинул руки Василий. — Я сам всегда старался добро творить.

— Ты что, вообще не понял, что я тебе только что говорил? — Осерчал Фрол.

— Церковь общая. Но каждый грешит и спасается сам.

— Ага, говорите каждый спасается сам. — Прошипел Фрол. — А грабили-то нас союзно да купно. В крепкой поруке с властью. Морды церковные. Я теперь, после революции, как живого попа где в деревне вижу — прям удивляюсь. До чего наш российский народ долготерпимый. Ты лучше отвали от меня. А то я тебя прикладом переебу.

— Последнее спрошу. — Тихо спросил Василий. — Почему же тогда спас меня? Почему не бросил на дороге?

Фрол посмотрел на него, подумал как сказать.

— Потому и спас. Что твои деревенские тебя к воротам не прибили. Им про своего попа было виднее. Видать не худший ты, из своего черного племени. Но того что я сказал про всех вас — солдат в рясе — это не отменяет.

— Спасибо и на том.

Василий отодвинулся, отсел на другой на другой конец кузова.

— Что у вас там? — Спросила снизу из кабины, повернувшись к ним Хельга.

— Ничего, — буркнул Фрол. — Обсуждаем с батюшкой христову веру.

— Не увлекайтесь. — Назидательно сказала немка. — Чёрт сеет раздор даже в богословских вопросах.

— Не будем, — кивнул Фрол. — Мы уже закончили.

* * *

Некоторое время был слышен только шум двигателя и дороги.

— Опять деревня, — Через некоторое время сказала Хельга.

Фрол повернулся в кузове, и глянул вперед, за появившиеся вдалеке силуэты домов.

— Может, — объедем ее? — Предложила немка. — Мне страшно въезжать в жилое место.

— А начстанции мне сказал, — что вы Хельга железная, и ничего не боитесь, — поделился Фрол.

— О, я просто умею держать лицо. Это хороший тон для немецкой женщины. Но мне страшно не только за себя. Там будут голодные. А я... мы, — ничем не сможем им помочь. Тем более с нашим грузом... Я не хочу видеть людей, которым не могу помочь. Давайте объедем?

— Если б могли, — так вообще бы никуда не въезжали. — Развел руками Фрол. — Так тут везде поля каждый год паханные. Трава на них даже под паром — без крепкого сплетня корней. А у нас полный кузов. Будем проседать колесами и ехать медленно. А если засядем, — впятером такой здоровый грузовик уже не вытянем. Сядем сиднем, — бандитов ждать. Не от хорошей жизни мы через деревни едем. Других дорог для нас нет. Кроме того, — Кэмрону нужно заправить водой радиатор.

— Как он это вам сказал?

— Показал руками. Я-то в технике тоже чутка соображаю. Ничего. Заедем быстро, — закинем пару ведер из колодца. Да себе во фляжке зальем. И дальше махом.

— Ну хорошо, вздохнула Хельга.

— Эй, поп, — позвал Фрол, обернувшись к Василию. — Возьми-ка винтовку.

— Зачем? — Василий посмотрел на Фрола, а потом на несколько сложенных на мешках трофейных винтовок. — Мне оружием пользоваться по сану нельзя.

— Знаю что нельзя. Ты просто ее в руки возьми, и сиди сиднем в кузове. Так деревенские увидят, что нас в машине с оружием — число. Будет для острастки. Понял?

— Понял.

— Ну вот и бери. Винтовка-то, на предохранителе. Случайно не пальнет. Ты только не крути на ней ничего. И лицо сделай суровым. Учат вас специально что-ли в ваших семинариях таким постным рожам...

Фрол глянул на Ли.

— Я пойду в кузов, буду руководить водителем жестами. А ты следи в кузове, в оба глаза. На тебя вся надежа.

— Хорошо. — Немногословный китаец приготовил свой карабин.

В деревню заехали лихо. Улицы были почти пусты. Мелькнули впереди пара силуэтов каких-то людей, — которые при приближении автомобилей растворились за тынами и в проулках. В окнах мелькали смутные бледные тени лиц, — будто снулые рыбы, на секунду всплывавшие со дна к поверхности воды, и тут же испуганно исчезавшие в ней. И все же — эти скрывавшиеся в страхе люди, принесли вертевшему головой Фролу, хоть какое-то облегчение. Без привычных в деревне брехливых собак, без петухов и курей, да без прочей живности, — деревня была тихой и мертвой. Это было так неестественно, что рождало ощущение какой-то суеверной жути. Будто не жилые дома вокруг стояли, а избушки на куриных ногах. Будто проехал автомобиль по каленому мосту через смрадную реку из стариковских былин да сказок, и оказался в навьем царстве, куда обычно живым нет входа, а особенно — выхода.

Автомобиль протарахтел, и остановился на главной деревенской улицы, у укрытого крышей сруба деревянного колодца. На скамеечке у колодца, прислонившись к срубу спиной и боком, сидела старуха. Руки ее были сложены на груди, ноги вытянуты вперед, голова откинута назад, так что становилось видно ее лицо — морщинистое, будто печеное яблоко, со впавшим толи от недостатка зубов, а то ли от голода ртом. Глаза у старухи были закрыты. На шум автомобиля старуха ничем не откликнулась, ни жестом, ничем.

Кэмрон затормозил, и выжидательно глянул на Фрола.

— Сиди пока, — показал ему Фрол. — Ли, — верти головой по всем сторонам.

— Она... жива? — Показала на старуху Хельга.

— Сейчас узнаем, — Фрол поднялся с автомобильной скамьи, перехватив винтовку. — Пропустите-ка меня.

Он вылез со стороны привставшей Хельги, спрыгнул с подножки наземь. Под лаптями поднялась куча сухой пыли. Фрол подошел к колодцу. Поглядел на старуху. Вблизи старуха выглядела еще более... древней. И ветхой. Плоти в ней почти не осталось.

— Поздорову, бабуся, — громко сказал Фрол.

Женщина на скамье никак не отреагировала.

Фрол аккуратно коснулся ее руки, перетянутой вытянутыми трудом жилами, — и не почувствовал ничего — ни тепла, ни холода. Рука старухи была такой же, как воздух вокруг нее.

Но что-то дрогнуло, — веки старухи открылись, и на Фрола глянули выцвевшие, стариковские глаза.

— Задремала, — тихим, как ветерок в поле голосом, промолвила старуха, так и не переменив своей позы.

— Не хотел пугать, — Фрол перетоптался на своих лаптях. — Мы тут проездом, мать. Позволишь набрать воды из колодца?

— Набирай, — кивнула старуха. — Колодец для того и устроен.

— Поклон тебе. — Фрол повернулся к Кэмрону, и показал на ведро, и на капот.

Водитель кивнул, спустился с машины. Снял с грузовика свое ведро, и подскочил к колодцу. Глянул на старуху, и аккуратно обойдя, ухватился за ворот. Заскрипело старое дерево, заплескало в колодце.

— А ты чего тут сидишь, мать? — Спросил Фрол.

— Помирать пришла. — Ответила старуха. — Не хочу избу покойницким смрадом портить. Тут, может, кто еще жив в деревне будет — так приберет. А я напоследок, на божий мир поглядела. Солнышком погрелась. Западающее светило проводила.

— Хорошее дело, — неловко кивнул Фрол.

— Тяжкую жизнь прожила. — Старуха говорила под звук вращающегося ворота. — Всю жизнь в церковь ходила. А сейчас — помирать боюсь. Вдруг там бога нет?

— Как же нет? — Уверенно возразил Фрол. — Есть бог. Не может не быть. Твердо тебе говорю, мать.

— Пошто знаешь? — Вперилась в него взглядом старуха.

— Без Бога ведь никуда. Без Бога и жизни бы не было. Взлетишь к нему белым лебедем. Встретит тебя. Хвори все спадут. Будешь там снова здоровая, да молодая. Конец страданиям.

— Спасибо тебе. — Улыбнулась старуха. — Так и отходить легче.

— Ты постой мать. У нас же с собой священник есть, — Фрол обернулся к машине, сделал к ней несколько шагов.

— Отец Василий! Спустись сюда! Тут работа по твоему укладу.

Плюхнула вода. Деревянное ведро на раскрученной Кэмроном веревке, плюхнулось вниз в колодец, и затонуло. Священник неловко отложил винтовку, и через кабину спустился из кузова. Оправляя рясу на ходу подошел к Фролу.

— Поговори со старухой, — Шепнул Фрол Василию, — умирь ее как сможешь.

Василий кивнул, подошел к старухе. Наклонился. Выпрямился.

— Отошла она, — сказал Василий. — Выходит, ты ее проводил.

Фрол посмотрел на старуху. Та невидяще смотрела в никуда, за грань недоступную взгляду живых.

Василий опустил ей ладонь на глаза, и смежил старухе веки.

Хельга спустилась из кабины, и молча подошла к ним. Перекрестилась по своему обряду. Китаец продолжал бдительно смотреть по сторонам, не опуская карабин.

— Слышал я, что ты ей говорил, — повернулся Василий к Фролу. — Ты, выходит, верующий?

— Она была. — Вздохнул Фрол. — Нет у нас времени для похорон. Прочитай что-нибудь, над телом. Что там положено? Не зря же тебя народ столько лет за свой счет кормил.

Василий кивнул. Повернулся к телу.

— Помяни Господи наш, в вере и надежде живота вечного, новопредставленную рабу твою... крещальное имя которой тебе ведомо. И яко благ и человеколюбец, отпущай грехи, и отпускай неправды...

Камрон тем временем намотал на ворот веревку, вытащил бадью с водой, слил ее в свое ведро. Подтащил ведро к машине, споро отвинтил пробку с радиатора, и вставив туда воронку, начал заливать булькающую воду.

— Гости! — Крикнул сверху Ли.

Священник прервал молитву. Все обернулись на китайца. Он сверху показал им за спину — не карабином, а рукой. Фрол с остальными повернулись по жесту Ли. От ближайшего дома к колодцу шла маленькая девочка. Ясноглазая, худая. Очень худая. Рубашка болталась на ней как на жердях пугала, при движении обнажая тонкие, как списки ручки и ножки. Она шла, почти не поднимая ног, ковыляя в пыли.

— Хлебца, дяденьки! — Протянула к ним ручки девочка. — Хлебца... Хлебца...

Хельга тихо заплакала.

— У нас есть полторы лепешки из дорожного пайка. — Хельга положила руку Фролу на рукав. — Пожалуйста...

— Отдай, — Фрол повернулся к Хельге, с облегчением, что для этого он может перестать смотреть на девочку. — Недолго осталось. Доедем, как-нибудь.

Хельга бросилась к машине. Фрол смотрел на нее, чтобы не смотреть назад. Оттуда все доносилось — Хлебца... Хлебца... Василий терзал нательный крест судорожно сжатой рукой. Кэмрон трясущимися поставил ведро с водой на землю. Он не попадал струей в воронку, вода бесполезно лилась по капоту. Водитель с усилием мазнул рукавом по глазам, втирая в них дорожную пыль.

Хельга прибежала обратно от машины, сунула в руки девочке лепешки.

— Вот. Возьми. Только не ешь сразу...

Девочка схватила лепешки, и ломко побежала прочь.

— Варте маль! Постой! Я... — Хельга опустила руки.

— Когда долгий голод, — нельзя есть сразу. — Хельга повернулась к Фролу. — Нам объясняли врачи. Может случиться плохое сварение. Надо найти дитя, и объяснить...

Над деревней раздался вой. Сперва одиночный. Потом превратившийся в многоголосицу. Кричали потерянные души мертвецов, скорбящих о своих потерянных жизнях. Или может быть демонов, что столько лет провели в аду, что уже забыли все, что когда-то делало их людьми. Фрол со спутниками переглянулся, чуя, как по хребту его прошла ледяная рука страха.

— Все в машину! — Скомандовал Фрол, толкая Хельгу к кабине. Кэмрон, — заводи!

В окнах, выходящих на улицу снова всплыли белые призраки лиц. Заскрипели двери домовин, некогда бывших домами. На улицу к колодцу начали вываливаться фигуры мертвецов. Исхудалые скелеты мужчин и женщин, едва обтянутые кожей. Они брели ломкой, спотыкающейся походкой, раскачиваясь, и неловко размахивая руками. Ввалившиеся глаза были пусты. Одежда в пятнах от отваров растений, что они пытались есть, и которые не приняли их организмы. Скрюченные руки тянулись к машине.

— Хле-ееб! — Проскрежетал кто-то из мертвецов утробным голосом. — Хле-еб!..

Улицу захлестнуло утробным нечеловеческим воем.

Кэмрон завел мотор, вскочил на водительское и лихорадочно выворачивал руль. Фрол вскочил в кабину, подсадил под зад запутавшегося в рясе Василия, и подхватом забросил того в кузов. Затянул на скамейку Хельгу.

— Трогай Кэмрон! В бога, в душу — трогай!

Автомобиль медленно затарахтел, обходя колодец. Толпа рванулась к машине.

— Назад! — Рявкнул Фрол, — и вскинув винтовку пальнул из кабины поверх голов.

Никто из призраков не обратил на это ни малейшего внимания. Толпа захлестнула машину. К сидевшей сбоку Хельге подскочил вопящий обтянутый кожей скелет, и щерясь выступающими зубами, схватил ее за руку, вытаскивая из машины. Хельга Завизжала. Фрол развернул винтовку, и хлопнул прикладом скелету в лоб, — тот улетел, раскинув руки, но недалеко. За ним уже напирали.

— Кэмрон!!! — Завопил Фрол.

Автомобиль наконец затарахтел сильнее, и пошел вперед. Толпа перед ним расступалась, но недостаточно медленно. Люди разлетелись от ударов гнутой рамы, как городки от удара биты. Они падали со слабыми утробными стонами, то ли уже не умея выразить боль, то ли уже слабо чувствуя ее. Кто-то попал под колесо, автомобиль прошел по кочке с тошнотворным хрустом. Хельга все кричала, — молодой женский скелет вцепился ей в руку, и тащился за автомобилем. Фрол еще раз стукнул прикладом. Скелет отвалился, и упал навзничь, продолжая утробно стонать. Автомобиль набирал скорость. Сверху из кузова раздался выстрел.

Фрол обернулся, и встав на скамейку перелез в кузов. Несколько призраков тащились за автомобилем, вцепившись в мешки, и в борта. Им не хватало сил подтянутся и залезть внутрь, они тащились за машиной, поднимая тучи пыли. Ли стукал прикладом по скрюченным пальцам. Василий сидел, зажимая руками нижнюю часть лица. Фрол подскочил, и долбанул прикладом по ближайшей руке. Призрак завыл, продолжая цепляться второй рукой. Фрол стукнул еще раз, по второй руке, — но из-за толчка автомобиля на ухабе промахнулся. Занес приклад еще — и встретился взглядом с призраком. В глазах висящего на борту человека было безмерное море отчаяния. Фрол запнулся. — Уйди! — Крикнул он, снова занес приклад. Но бить человека не понадобилось. Тот сам отпал с борта на очередном ухабе. Фрол испытал короткое облегчение, но потом заметил на мешке оторванные с мясом ногти

Преодолевая рвотный позыв Фрол оглядел кузов. Призраков больше не было — Ли ловко сбил их. Они оставались в пыли за автомобилем, кто вяло барахтаясь, а кто лежа неподвижной кучей. Колодец и деревенская улица быстро удалялись. Фрол бросил туда последний взгляд. Потом он часто проклинал себя, что посмотрел туда. Именно туда. А не в какую-нибудь другую сторону. Это потом часто снилось ему по ночам. Призраков у колодца было еще много. Между ними бежала, отчаянно ковыляя на тонких ногах маленькая детская фигурка, прижимавшая к груди две лепешки. Воющие призраки сбили девочку с ног. Навалились, вырывая и лепешки, и все что попадалось под рвущие пальцы, молотя кулаками, наваливаясь друг на друга все больше, и больше, и больше, и... Все скрыла милосердная дорожная пыль.

* * *

Машина бурчала, меняя тон с натуги на облегчение, с горы на подгору. Они отъехали далеко, — чтоб не боятся, что деревня, из которой они убежали, их настигнет. И встали — радиатор снова вскипел. Кэмрон открыл капот. В кабине и кузове тягостно молчали. Фрол приподнялся, поглядел в кузов. Там, Василий, уйдя в себя, проговаривал какие-то молитвы. Ли машинально чистил тряпкой и так чистые ножны бебута. Фролу опустился обратно на скамью. Было тяжко.

Хельга выбралась из машины. Отошла, и подоткнув юбку, села на жухлую траву. Фрол похлопал руками по коленям. Сидеть так было тяжко. Все было тяжко. Он слез, аккуратно подошел к немке.

— Хельга. — Спросил Фрол.

— А?

— Разрешишь? — Он показал на землю рядом с ней.

— Да. Садись.

Он аккуратно примостился. Помялся, и наконец вымолвил.

— Хотел тебя спросить. Да все случая не было... Ты... зачем сюда приехала?

— В Россию?

— Да. Сюда. В нашу... — Фрол замолчал, подыскивая слово — ...в нашу беду. Зачем?

Хельга машинально помяла тонкими пальцами оборки передника. Вздохнула.

— У меня был муж. Его звали Карл. Он пошел на войну. Я провожала его. Я до сих пор помню. Так странно думать теперь. Все... радовались. И мужчины, и женщины. Мужчины оделись как на парад. А женщины бросали им цветы. И оркестры. Везде музыка...

— У нас было тоже самое. — Отозвался Фрол. — Я из небольшой деревни... Мы под гармошку призывались. Но потом я был в столице. В Петрограде. Так там, знакомцы говорили, — тоже все радовались. В начале-то войны. Гражданские на улицах были особенно воинственны. Такие у всех восторги были. Такие чаяния...

Хельга грустно улыбнулась.

— Так и у нас. Я... даже не вполне задумывалась, за что мы воюем. Все вокруг — знали за что. Но думали — не больше моего. Германия ущемлена! — Так говорили они. Нам нужны рынки! Другие державы захватили себе колонии у диких народов, и богатеют на них. Америка взяла необъятные земли у индейцев. Французы у негров в Африке. Англичане у индусов, и по всем морям. Только бедной Германии не оставили места для развития и процветания. Мы не потерпим!.. Германия признает право других стран на место под солнцем, но она не позволит оставить себя в тени. Наши храбрые юноши восстановят справедливость. Они исправят нерасторопность отцов! Они пойдут и возьмут то, — что наше по праву. Это было повсюду. В газетах, на трибунах, в пивных. Все говорили об одном. И наши юноши пошли. Я...

Я разделяла этот восторг. У меня только сердце екнуло, когда Карл вошел в поезд. Я получила от него только два письма. Всего два. Уже с первого я поняла, что что-то не в порядке... Там не было много подробностей. Но Карл написал, что... все совсем не так, как он представлял. А потом... пришло извещение о гибели. А потом... начали прибывать те, кто уходил вместе с ним. Они уходили здоровыми, полными сил. А возвращались по частям. У этого нет руки. У того ноги. А Эрнест — сын соседей — вернулся без нижней челюсти. Он был совсем молодым. До войны, кажется, даже девушку не успел поцеловать. И все время ходил с платочком. У него, постоянно капала... Протезисты сильно разбогатели. Столько работы. Искусственные руки, глаза, носы, маски... Страшно сказать — но тогда это было моим единственным утешением. Что Карла убило совсем. Что ему не пришлось быть... таким. Я это не для себя. Я бы его приняла любым. Я это для него. Понимаешь?

— Да, — Фрол кивнул. — Понимаю.

— Кто пришли с фронта. — разделились. Одни спрашивали, — зачем была нужна эта бойня? Почему Германии вдруг понадобились колонии? Почему наши трудолюбивые земли, производящие так много товаров и хлеба, — вдруг оказалась не в состоянии сами себя прокормить? Почему во время войны богатые стали еще богаче, а бедные — беднее? А другие... они не могли поверить, что все через что они прошли — было чьей-то ошибкой, или преступлением. Они уже не могли думать по-другому. Для них все было правильным. И их жертвы не напрасны. Только малодушие сомневающихся, не дало достигнуть быстрой победы. Надо напрячь все силы! Начались столкновения на улицах.

— И это нам знакомо, — кивнул Фрол. — Еще чуть-чуть, — и мы возьмем у турок проливы... Надо только еще раз превозмогнуть.

— А потом пошли пленные. Очень много ваших — русских. Их гнали на работы. В основном в сельскую местность, но были и в городах. И я смотрела на них, и... Я хотела понять. За что воевали они? За что они... убили моего Карла. Я работала в администрации. Было несколько пленных, приписанных к нам. И я стала пытаться общаться с ними. Учить ваш язык. Мне даже немного доплачивали за это. Так было удобнее работников распределять. Вот — так постепенно я и выучила русский.

— И что?

— Что?

— Узнала, за что мы воюем?

— Нет! Большинство даже не понимало, за что их послали воевать!

— Ясно. А сюда? Зачем сюда приехала?

— Во время войны в Германии начался голод. Мужчин оторвали от земли. Армия много съедала. И нам перекрыли поставки по морю. Но, когда мы заняли Украину, — к нам пошли эшелоны с зерном. Газеты писали — вот, наконец-то Германия получила свою житницу! Скоро мы будем жить сыто, как никогда! Это длилось недолго. Французы с англичанами заставили нас подписать мир. Наши войска оставили захваченные земли. Германию обложили репарациями. И... голод снова вернулся. Хуже, чем был. Я видела обессиленных матерей с костлявыми детьми, что лежали на улицах в пригородах Берлина. Но когда я узнала из газет, что происходит у вас, в Поволжье, — я вспомнила, как мы — немцы — вывозили с ваших земель зерно. Я сильно изменилась, с довоенных времен. Совсем по-другому стала смотреть на мир. И я подумала, — часть ответственности и на нас. Мы вырывали чужой кусок из голодных рук. Забыли нашу честную немецкую мудрость: — "шаффен-шаффен, хойзле бауэн, нихьт нах медле шауэн".

— Что это значит?

— Ну... Как это... Впахивать-впахивать, строить дом, и... не глазеть на девушек. — Хельга засмеялась. — Так говорят в Швабии, у бабушки. По смыслу — упорно работать, чтобы построить свое благополучие. А мы — наши правители — попытались построить все на воровстве.

— Наш-то царь был не лучше. — Махнул рукой Фрол. — Как началась война, говорили — помогаем нашим братьям-славянам на Балканах. А как завязалось, так выплыло в газетах — отнимем, мол, у турок проливы, — и будет нам через них удобней торговать. Зерно вывозить из страны, чтоб барышами набивать чьи-то широкие карманы. Вот и все славянское братство.

— Мы, — я и мои товарищи — начали собирать помощь. Продукты и деньги. — Сказала Хельга. — Нам помогали и пасторы и общины в церквях. Это было лучшее, что есть в моем народе. А потом — я ведь знала русский язык — я записалась приехать сюда. Чтобы продукты и лекарства попали куда надо. Вот и все.

Фрол почесал затылок, думая, как сказать.

— Ты Хельга, знаешь чего? Ты настоящий человек.

— На свете много хороших людей. — Отозвалась немка. — Только, их все время путают. И втягивают в плохое. Как бы им объединится?..

— Ничего... Объединимся. — Кивнул Фрол. — Уже объединяемся.

— А ты, Фрол? — Хельга поглядела ему в глаза. Зачем ты солдат? За что воюешь?

Фрол вздохнул.

— Эх, Хельга... Видишь этот ужас вокруг? Голод, разруха. Это результат войны. Сперва великой. А теперь гражданской. Но мои-то родители видели голод в деревне еще при царе, до войны. Понимаешь? В мирное время. Люди работящие — а жизнь от — бедности до глада, по кругу катается. И я пошел в революцию — чтобы это изменить. Чтобы люди по-людски зажили. Вот как.

— Ясно, — кивнула Хельга.

Немка обернулась на машину. Кэмрон присел у открытого капота, на раму, и обмахивал пыльное лицо кепкой.

— Кажется, — у нас еще есть немного времени, — Оценила Хельга. — Пойду возьму сумку. Попробую что-нибудь нарисовать.

— Сиди, сиди. — Осторожно похлопал ее по рукаву Фрол. — Я тебе принесу.

* * *

— Что там впереди? — Спросила Хельга. — Опять деревня?

— Непохоже... — Отозвался Фрол, силясь рассмотреть, что всплывало впереди, перед трясущим капотом.

Виделось там, где дорога шла мимо леса, пара крыш на широком дворе, обнесенном широкой изгородью.

— Сдается, — это заезжий дом. — Наконец сообразил Фрол. — Гостиница для приюта. — Кэмрон, стой...

— Объедем? — Спросила Хельга.

— Щас смикетим, — поднял руку Фрол. — Гляди, коней на подворье нет, так? Значит ни постояльцев, ни банды там быть не должно. Нам бы еды для себя купить. Да не на что...

— У меня есть деньги, — неожиданно сказал сверху Ли.

— Шутишь? Откуда?

— Так я же на службе. Деньги получаю исправно, в отличие от еды... Только на них не купить ни шиша. Потому и копятся. Вот, ношу в бумажнике толику, — китаец похлопал себя по нагрудному карману.

— Давайте попробуем купить харчей, — воодушевился Фрол.

— Не продадут, — покачал головой Ли. — Вот, если бы серебром. Или вещь нужную в хозяйстве.

— Так у нас ничего нет, — разве только лишние винтовки трофейные.

— Винтовки тоже не возьмут. У кого надо уже давно есть. Патроны разве возьмут — но недорого. Вот маленькие револьверы — те подороже.

— Чем черт не шутит. Может договоримся. А то мы весь паек разбазарили, — так уже кишки хором песни выводят.

— Ну, давайте попробуем — согласился китаец.

— А если всеж за деньги сговоримся, — так мы тебе потом вернем, — пообещал Фрол.

— Не надо! — Возмутился Ли. — Вы меня спасли, кормили. Мы теперь товарищи. Если смогу отплатить — только рад буду.

— Ну вот и отлично. Кэмрон — трогай!

Пока подъезжали ко двору, Фрол объяснил Кэмрону, чтобы тот развернул машину, и въезжал к воротам изгороди задним ходом. Так, в случае чего, можно было сразу ударить в бега. Грузовик фырча и плюясь дымом, медленно полз к воротам. Фрол с Ли сидели у его заднего борта с винтовками, напряженно разглядывая постоялый двор. Был он самый обычный, каких много раскидано по русской земле, большое здание, где можно было и поесть, и снять комнату, пристроенная к нему конюшня, загон для скота, да еще пара хозяйственных построек. В окнах зоркий глаз фрола заметил несколько смутных теней — изнутри за шумными приезжими наблюдали.

— Кэмрон, — стой! — Гаркнул Фрол.

Автомобиль остановился в паре метров перед двустворчатыми воротинами изгороди.

— Пойду на разведку. — Объявил Фрол. — Ли, — сиди тут. Возьми пока в руки пулемет, — патронов хоть к нему нет, зато вид сразу на все деньги. Пусть эти внутри видят. А если что — пали из винтовки. Если со мной что случится — внутрь не лезь. Сразу отчаливайте, и двигайте дальше по маршруту. Ты дороги знаешь, доведешь машину до города. Понял? Понял.

— Может, лучше не ходить? — Вмешалась Хельга, привстав на скамье, и заглядывая в кузов.

— Ничего, — где наша не пропадала.

— Будь осторожен.

— Буду.

Василий, молча сидевший в углу кузова, перекрестил Фрола своим наперстным крестом.

— Ну вот, — теперь уж точно ничего не случится, — хохотнул Фрол.

Он отложил винтовку на мешки, перекинулся через борт, придерживаясь руками спустился на землю. Воротины изгороди были прихвачены куском веревочной петли. Он снял ее, и откатив одну створку зашел внутрь. Поднялся на крыльцо постоялого дома. Еще раз осмотрелся, и постучал внутрь.

— Хозяева! Есть кто! Отворяй!

Внутри молчали.

— Хозяева! Я ж вас в окнах видел. Отворяй, говорю!

— Кого там бог несет? — Послышался изнутри настороженный голос.

Фрол глянул на свою повязку, и решил, что надо бы уже представиться своим новообретенным на повторной мобилизации чином.

— Представитель власти! Советская милиция!

— А как поймешь — милиция ты, или не милиция? — рассудили из-за двери. — Все в одной форме. Все себе наделали повязок из порток. Понаписали от руки документов.

— А кабы был я не милиция, а какой бандит — так уж давно сломал бы тебе дверь, и прикладом в лоб залупил, — объяснил Фрол. — Удостоверяет?

— Ну... Удостоверяет, — согласился голос. — А чего тебе надобно?

— Еды хочу купить. — Объяснил Фрол.

— Где ж я тебе нынче возьму еды? — Вопросил голос из-за двери. — Сами не в пост постимся.

— Чтоб на постоялом дворе — да совсем ничего не было? — Хмыкнул Фрол. — А я у тебя ее честно куплю, или обменяю.

— А разве у тебя что на обмен есть?

— Ну вот открой, — да и потолкуем. — И не балуй! Вишь, у меня на автомобиле пулеметчик сидит. Если что, — враз вашу халупу насквозь прошьет.

За дверью помолчали, затем раздался глубокий вздох.

— Открываю...

Послышался лязг засова, дверь отворилась на пороге показался человек. Был он уже в годах, лет за пятьдесят, — пойди разбери под бородой. Если тяжелого труда не знал — может и за шестьдесят. Богато одет. В мягких сапогах, да в зеленых с черной полосой штанах. С розовой рубахой, и черной жилетке на ней. Открыв дверь, он отступил в сторону.

Фрол вошел в комнату и огляделся. Это был небольшой едальный зал. Несколько столов с лавками, да прилавок. Огромный самовар на нем... С стены, рядом с дверью, стояла женщина. В возрасте, но видать помладше хозяина. В синей юбке, да в жилетке душегрейке, да с бусами.

— Здравствуй, хозяйка. — Поздоровался Фрол.

— Женщина кивнула, едва шевельнув губами.

— Так что хозяин, — нам бы поесть. — Чем богат?

— Ничего нет. — Развел руками мужик.

— Ничего нет... — Повторил Фрол. — Он втянул воздух в ноздри. Здесь, внутри, в воздухе висел дразнящий, плотный дух сготовленного мяса.

— А мясом пахнет, — констатировал Фрол. — Что готовила, хозяйка?

Хозяева явственно побледнели. Мужик так особенно, на фоне своей черной бороды.

— Пирожки жена делала. — Наконец вымолвил мужик.

— Из чего начинка? — Спросил Фрол. — Дорого отдаете?

— Я тебе даром их отдам, — пронзительно посмотрел на него мужик. — Ты только уезжай своей дорогой.

— Ага, — Фрол еще раз оглядел хозяев, отмечая, какие откормленные у них были лица, совсем не похожие а те, что он привык видеть за последние дни. — Это можно...

— И еще денег сверху, — кивнул мужик. — Не ассигнациями. Серебром.

— Это можно, — кивнул Фрол, — кладя руку себе на пояс, к брючному карману с револьвером.

За спиной Фрола что-то механически щелкнуло. Он замер.

— Я его сейчас пальну, батя, — послышался молодой, но густой бас у него из-за спины.

— Авдей, дура! — Зашипел хозяин. — Куда вылез?!

Фрол медленно повернул голову. В лицо ему смотрели безразмерные дула двустволки. Держал ружье — вполне уверенно — дородный детина в выбеленной холщовой рубахе. Второй парень — помоложе — стоял рядом, с обрезом винтовки.

— Двери у вас добро смазаны, — заметил Фрол. — И не скрипнули. Чтож твои парни, хозяин, торговлю нам нарушают?

— Я же вам сказал тулиться! — Испуганно гаркнул на детин мужик.

— Он все спознал, батя — махнул на Фрола стволами тот, что постарше. — Я по голосу его уловил.

— Не забывай про пулемет, хозяин, — разведя руки вверх, мягко сказал Фрол. — Не выйду отсюда — дом станет могилой.

Хозяин резко мотнул головой, будто вол, что не может сбросить натершее ярмо.

— Беда с мясным духом. — Пожаловался он Фролу. — С голодухи все за версту чуят. Хоть в лес готовить уходи. Не вовремя ты заехал. Ой не вовремя.

— Батя давай я его пальну! — Вновь предложил старший.

— Дак, — пулемет! — Рявкнул Хозяин. — Ты что, в окно не видишь, окаянный?!

— А я, без пальбы — топорком! — Выдохнул младший, и подскочив к прилавку, вытащил оттуда топор.

— Закричу — покачал головой Фрол. — Услышат.

— Не вздумай! — Нагнув голову, словно бычок, прогудел младший, держа обрез в левой руке, и топор в правой.

— Стой где стоишь — так и не крикну, — обозначил Фрол. Посмотрел на хозяина. — Не в тебя умом дети пошли, хозяин. С такими — быть дому в разорении. Может, все-таки договоримся?

— Обманешь, — тоскливо глядя на Фрола качнул головой хозяин. — Со страху я тебя купить попытался. — А щас вижу, — прав Авдей. Выйдешь, — и обманешь.

— Зачем бы мне? — Целясь в хозяина ладонями мирно сказал Фрол — Ты ж серебра обещал? Кто ж от серебра откажется?

— Обманешь... — С тоскливой уверенностью повторил хозяин.

— Заставим его! — Старший с ружьем подскочил к Фролу. — Пусть позовет своих сюда!

Он подскочил к Фролу, и тыкнул стволами в лицо, так что дула уперлись в щеку. — Кличь сюда!

— Последний резон даю, хозяин, — Повернулся Фрол к бородатому. — Не глупи.

Бородатый хозяин открыл рот. Фрол тем моментом поднырнул под ружье в руках детины, и нырком оказался вплотную с ним. Левой рукой Фрол ухватил ружье перед цевьем, отведя его вверх. Детина дернул ружье, и перемог бы — но правая рука Фрола уже была в кармане с наганом. Не вынимая, только развернув, — глаза в глаза, — прямо через брючину Фрол нажал на спуск. Грохнуло. Глаза детины расширились, зрачки затопили всю радужку. Фрол хотел выстрелить еще раз, но в кармане что-то закусило, и револьвер осекся.

— Авдей! — Завопил младший от прилавка.

Все еще цепляясь левой за ружье, Фрол отпустил револьвер, схватил застывшего перед ним Детину за рубаху, и боднул владельца ружья лбом в лицо. Ружье пальнуло куда-то в потолок. А Авдей с ошеломленным видом и свернутым набок носом, наконец с грохотом сложился на пол, оставив ружье в руке Фрола.

Младший сын хозяина растерянно дергался, глядя на свои руки. В левой руке у него был обрез. В правой топор. Победила левая. Младший пальнул во Фрола из обреза. Фрол судорожно сжался. Глянул на ружье в руках, — курковая двухспусковка. Дрожащими руками, от пояса, выбросил стволы в сторону младшего, дернул спуск, — тихо скрипнуло, ствол был уже отработанный. Младший тем временем сообразил, что промазал. Швырнул в сторону обрез, вскинул топор, и с воплем помчался на Фрола. Фрол перебросил палец на второй спуск, — громыхнуло! — Рубаху младшего иссекло. Тот замедлил бег, секунду перетаптывался на месте, будто пьяный медведь на ярмарке, потом выронил топор, и ударился в пол. Фрол отбросил разряженное ружье. Полез в карман за наганом, дернул. Револьвер наполовину вышел, и застрял, — курок закусил прокладку. Фрол отступил к стене, отвел курок, и вытащил револьвер. Женщина стояла, прижав руки ко рту. Хозяин, нелепо подняв руки до пояса, тряс ими как больной падучей в припадке. На полу, свернувшись клубком, обхватив живот стонал старший.

— Не погуби!.. — умоляюще прошептал хозяин.

Фрол отступил от стены. Подошел к стонущему на полу здоровяку, приставил к голове револьвер, и выстрелил. Баба завыла, и бросилась к выходу. Фрол выстрелил ей в спину, — та вместе с пулей вылетела на крыльцо, и упала там ниц, раскинув руки. Фрол начал поворачиваться к хозяину, — но на крыльце что-то мелькнуло. Фрол снова обернулся туда, наново вскидывая револьвер. — В проеме стоял Ли со своим большим револьвером в руках. Фрол отвел оружие в сторону.

— Я же сказал — если что, — уезжать. — Выдохнул он.

— Решил задержаться, — заходя внутрь, улыбнулся китаец. — Сделай по-другому, немецкая женщина и священник, все равно пихнули бы к тебе на помощь.

Фрол почувствовал, что сил у него совсем нет, и оперся спиной о стену. Хлопая рукой, загасил тлеющую дыру в штанине.

— А что тут? — Спросил китаец.

— Напали.

— Зачем?

— Щас поглядим, — пообещал Фрол. — Посторожи пока этого...

Фрол прошел мимо бородатого мужика, и зашел в ту самую дверь, откуда появились братья. Бегло осмотрел гостевые комнаты. Затем, повинуясь мясному духу, заглянул в другую дверь на кухню. Там он нашел и кастрюли, и пирожки. Румяные, накрытые рушником, чтоб не садились мухи. Желудок урчал, и одновременно Фрола тошнило.

На кухне, рядом с печью, обнаружился люк. Фрол потянул за петлю веревки, чтоб была сделана заместо ручки, открыл его, заглянул внутрь. Видно было плохо. Он огляделся, встал с колен, подошел к печи, отворил. Взял из короба растопочную щепу, и поднеся к еще живому углю, запалил как лучину. Вернулся к люку, глянул внутрь. Посветил. Поднялся, захлопнул люк.

— Там у них холодный погреб, — сообщил он китайцу. — Там же и разделочная.

Ли сжал зубы так, что скулы, казалось, прорежут щеки.

— Люди?

— Люди.

Фрол повернулся к бородатому хозяину. Тот хлопнулся на колени.

— Не погуби, — замолил мужик.

— Сколько? — Спросил Фрол.

— Пятнадцать рублев. Не керенки, не ассигнации. Серебро. Все отдам!

— Людей — сколько? — Уточнил Фрол.

— Не погуби-и.

Фрол повернулся к Ли.

— Иди к автомобилю. Закрой дверь поплотнее. И проследи, чтобы никто из наших сюда не совался. Я скоро приду.

Ли секунду помедлил, кивнул, и пошел к выходу.

Через десять минут Фрол вышел из здания, прошел двор, аккуратно закрыл за собой на веревочную петлю ворота изгороди, и забрался в машину. Никто ни о чем не спрашивал. Видимо, Ли кое-что разъяснил остальным.

— Можем ехать, — Сказал Фрол.

— А хозяин? — Уточнил Ли.

— Умер во время допроса.

* * *

Машина медленно ползла в ночной тиши, посреди полей. Булькающий треск двигателя в темноте, казалось, разносился по округе особенно громко. Кэмрон вел медленно. И машину на неровностях не трясло, а перекатывало, неторопливо валяя и разматывая пассажиров в машине туда-сюда.

Вдруг, с поля, наперерез машине в тусклом свете одной фары, выскочила сутулая тень. Кэмрон шарахнул по тормозам. Машина пошла юзом, и водитель виртуозно матерясь на своем иноземном языке, едва отловил авто, чтоб не улететь в дренажную канаву. Силы тормозов не хватало, чтоб разом остановить многотонную махину. Миг — казалось грузовик снесет человека впереди, но тому хватило ума попятить, и радиатор застыл едва не у его груди. Фара, что оказалось сбоку, освещая дорогу впереди, но затемняя человека под капотом.

Фрол выставил вперед, над капотом револьвер. Сверху, из кузова раздался щелчок предохранителя карабина Ли.

— С дороги, курва! Застрелю. — Процедил Фрол.

Спереди, из-за капота раздался детский плач. Фигура впереди обвалилась, и исчезла за капотом.

Хельга охнула, выскочила из машины. За ней, озираясь в поисках засады, спустился Фрол. Кэмрон дисциплинированно сидел за рулем.

— Ли! Оставайся в машине! — Крикнул Фрол. Он обогнул крыло и капот, и в рассеянном свете подслеповатой фары углядел Хельгу, склонившуюся над лежащим человеком.

— Эта женщина, — растерянно обернулась к нему Хельга. — Совсем маленький. Как это?.. Грудничок.

Фрол наклонился к лежащей, пытаясь хоть что-то рассмотреть. На земле пласталась худая деревенская баба. Не по обычаю простоволосая. Она судорожно прижимала к себе крохотный скулящий кулек.

— Ты что, коза, — ополоумела?! — Рявкнул Фрол. — Куда прешь под мотор?

— Заберите! — Горячечно, проглатывая тяжелое дыхание, зачастила баба, — и протянула Фролу кулек. — Куда хотите увезите. Только чтоб от меня...

— Что бормочешь, дура? — Фрол наклонился ближе. — Как мы сосунка от кормящей заберем? Ему еще год сиську цедить. Даже с тюней не совладает. Что ты здесь делаешь? Ночью на дороге? Одна да с пиздунком?

— Заберите. — Женщина кое как-села, продолжая тянуть кулек Фролу. — А хоште, так голову ему об камень разбейте. Не жилец он со мной... Елизарий Лукич... Он не простит...

Чиркнуло, — Хельга зажгла большую охотничью спичку. Фрол крякнул.

Баба была некрасивой, может потому, что совсем заморенной. А простоволоса была, потому что головной плат как раз и пошел на пеленку груднику. Весь подол мешковатого платья бабы был залит кровавыми разводами.

— Хейи! — Выдохнула Хельга. — Она же... Только что родила. Прямо вот здесь и родила...

Спичка погасла. Ребенок продолжал кричать.

— Так, — распорядился Фрол. — Ну-ка бери ее. На ноги, и в кузов.

Они с Хельгой подхватили женщину под руки, и подтянули встать.

— Ноги тебе не пошибло? — Спросил бабу Фрол.

— Заберите, — невидящими глазами таращилась на него в ответ баба. — Ребеночка... заберите...

— Хельга, двигаем, — Фрол с Хельгой придерживая бабу обвели ее вокруг капота. — Давай ребятенка, — Фрол протянул руки.

— А и заберите! — Женщина сунула ему кричащий кулек. — Все лучше ему будет.

— Поп! Принимай! — Распорядился Фрол.

Василий протянул руки с кузова, и осторожно принял кулек.

— Благодарствую, — обессиленно выдохнула баба. — Вот. И уезжайте теперь. А мне... надо...

— Куда, оглобля? — Фрол удержал бессильно вырывающуюся бабу. — Ли, прими ее! Лезь вверх. Да ногами-то перебирай, ну. Фрол подтолкнул наверх бабу, содрогнувшись, до чего она костлява.

Забрался вослед сам.

— Вот так. Садись здесь. — Баба механически приземлилась на мешки.

— Ребенка-то возьми, — протянул ей кулек Василий. — А то не угомонится.

Женщина приняла ребенка, машинально прижала к себе, и застыла ночной тенью.

— Так, ну теперь порядком рассказывай, — Приказал Фрол. — Что да почем. Как зовут?

— А?

— Зовут тебя как?

— Глафира.

— Почто тут ночью?

— Дак... — Женщина напряглась, а потом выдохнула. — Воровать ходила. Есть грех. А что мне? Я на сносях. А у меня еще пятеро. Все истончились с гладу. И муж слег. Не могла я... Воровать пошла.

— Куда пошла?

— К Елизарий Лукичу. Кулак это наш.

— Ну.

— Наша деревня маленька. — Безразлично и безнадежно бросала слова баба. — А рядом село. Там наш Елизарий Лукич. Я ему когда работу делала. Двор знаю. И собаки его, — злющие. А ко мне попривыкли. И доска у него в заборе прохудилась. Залезла я. В сарай, там у него картошка. Набрала. А всеж сбрехали собаки, на самый уход.

— Ну, — повторил Фрол.

— Дак, обратно через доску вылезала. С брюхом да с картошкой — нескладно. Зашумел двор. Я-то прихоронилась. Дак слышу, они там, с огнем у доски. Говорят, здесь был тать. А потом, говорят, — глянь мол, — лента. Я и охладела. Лента у меня была. С вышиванным узорочьем. Подарок мужний, с ярмороки. Ни у кого такой нет. Как думала помирать — одела. А потом, как переменилась, — решила уворовать, так забыла снять. Ослабла умом по гладу. Ай ей-то и зацепилась! А они-то спознали. Мол, Глашкина лента. Щас поедем к ней в дом, ноги повыдергаем...

— Ну.

— Сорвались они со двора. Ордой мимо поскакали. А я-то, ночью обратно иду. Думаю — зачем иду? Куда теперь? Елизарий Лукич не простит. Ни за что не простит. Ан тут-то у меня по ногам и потекло.

— Прямо в поле? — Всунулась в кузов со стороны кабины Хельга.

— Ан как. Дети своим сроком идут... Я ничего. К рожденью привычна. Легко выпускаю. Кабы не голодна, так еще б легче... Пуповину перегрызла, да завернула.

— Ум Готтес вилле... — Прошептала Хельга.

— А, думаю, до дома не донесу. Ослабела. А и там уже Елизария Лукича подкулачники. Убьют. Дите жалко. А тут вы. Заберите дите. Христом-Богом кляну.

— И что нам с этим делать? — Спросил Ли. — Заберем с собой в Бузулук?

— Картошка где? — Спросил женщину Фрол.

— А? Там, в кустах. Я и не съела ничо. Одну только погрызла. Как дите хватило, так в рот вкрепила, чтоб не кричать.

— Ладно, не бойся. — Сказал бабе Фрол. — Воровать негодно. Но нет такого закону, чтоб с голоду помирать. Теперь власть новая, советская. Она защитит.

— Как же, защитит, — тоскливо помотала головой баба. — Ваша советская власть, — у нашего кулака в доме живет.

— Это как? — поднял брови Фрол.

— Судья у него живет, советский. Как в село приехал, так на второй дён Елизарий Лукич его к себе и поселил. У него дом хоромный, вольготный. Елизарий Лукич судью столует. А тот весь закон по-кулацки толкует. Все у того схвачено. Потому — кулак.

— Ладно. — Фрол встал и двинулся к борту. — Щас заберем картофель, и поедем. Хельга, посмотрите там ее... по женской части.

Фрол спустился с грузовика, и побрел к кусту. Благо, ветер немного разогнал небо, и звезды проклюнулись светом. Картошка нашлась, морщинистая, засевная. Валялась у куста вроссыпь, на домотканной дерюге, которая видать послужила услом. Фрол чертыхнулся, сгреб картофель в ткань, и перевязал углы дерюги по два, крест-накрест.

— Фрол! — крикнул с кузова Ли. — К нам конные!

Фрол подхватил кулек, и побежал к грузовику. Из-за леска показались световые всполохи, задробил топот копыт. Фрол едва успел подбежать к кузову, как подлетело пятеро всадников. В руках всадники держали оружие, а трое — карбидные фонари. 'Богатые', — мельком успел подумать Фрол.

— Гляди, Матвей! — Гаркнул один. — Да вон же Глашка! На автомобиле! Воровское семя!

— Осади назад! — Фрол вытащил револьвер, и шагнул вперед от кузова.

Конные обступили его полукругом, но остановились. Кони хрипели и притаптывали. Негромко шипели горелки карбидных фонарей. Здоровые бородатые мужики на конях, пытливо оглядывали Фрола и машину за ним.

— Вы чьих? — Спросил Фрола, прочему-то самый молодой, и безбородый, который видать и оказался за главного.

— А вы — чьих?

— Мы со двора Елизария Костюхина!

— Никогда не слышал, — равнодушно пожал плечами Фрол.

Молодой поджал губы.

— Эта девка к нам во двор залезла. Уворовала. Отдай ее. Мы в своем праве.

Фрол аккуратно опустил на землю узел, отошел на шаг назад.

— Это то, что она унесла. Забирай.

— А девка? — Переспросил молодой.

— С нами поедет, в Бузулук. Там сдам. Я — видишь — Фрол стволом Нагана показал на истрепанную повязку — милиция.

— Ты не наш, — мотнул головой Молодой. — У нас тут своя власть. Советская. Надо, чтоб здесь народ расправу видел. Чтоб знали голодранцы, как чужую собственность замать!

Фрол оглянулся назад. Ли сидел у борта с карабином. Кэмрон стоял у кузова с револьвером. Рядом с Ли в кузове присела Хельга, вытянув перед собой тот маленький револьвер, что дал ей в свое время Фрол. Священник Василий загородил собой Глафиру и ее ребенка.

Фрол почти улыбнулся.

— Твоя собственность перед тобой. А бабу мы увозим. Не вздумай мешать.

— Постреляем вас всех к чертям! — Пригрозил Молодой.

— Матвей Елизарыч, — осунулся к молодому заросший до глаз бородач в картузе. Не лезь к оружным. Зачем на рожон? Добро-то мы возвернули. А Глашку и так городские, — по-своему накажут.

— Да ты что, — не понимаешь?! — Вскинулся Молодой. — Не в картошке этой снулой дело! В уважении! Вся округа должна знать, — что такое воровать у Костюхиных!

— Оно так, — настороженно кивнул бородатый. — Однакось, Елизарий Лукич сейчас-бы охолонил. Помнишь, как он говорит — в уме у Костюхиных самая сила.

Молодой переживал губу, выдохнул.

— Ладно, Глашка. — Езжай с городскими! Езжай! За тебя твой муж-дошляк ответит! И пащенки твои! Я их сам лично до смерти запорю!

Фрол почувствовал, как у него стянуло кожу где-то в затылке, у ушей. В голову прилило, но мысли при этом остались кристально ясными. Он шагнул вправо, так что шея коня прикрыла его от обреза молодца, ткнул ствол Нагана тому под ремень, и нажал на спуск в упор. Стрельнуло непривычно глухо. Все на момент застыли. А Фрол уже развернулся к ближнему подкулачнику, — и выстрелил еще. И на этот раз громыхнуло дробно, часто, с повторами и раскатами, — потому что выстрелили все, у кого было оружие.

Причудливо бросали свет в разные стороны, лежащие на дороге карбидные фонари. Тихо ржал конь, волоча по земле застрявшего ногой в стремени бородатого мужика. Плакал в кузове ребенок. Конь одного из подкулачников, лежал на земле, и тяжело дышал, раздувая грудную клетку, как кузнечные меха, поводя ошалелым, полным боли глазом. Иные кони разбегались по полю в разные стороны, от упавших хозяев. Молодой главарь все еще держался в седле, потеряв обрез, невообразимо скорчившись в клубок, подтянув к себе ноги, упираясь лбом куда-то в шею своему жеребцу, он выл, — будто в живот ему заливали расплавленный свинец. Фрол шатаясь подошел к коню детины, и рукой толкнул парня из седла. Тот вывалился в сторону, сапоги брякнули в дорожную пыль, но он все продолжал цепляться сведенными руками за гриву. И выл, выл не переставая. Фрол аккуратно примерился, чтоб не задеть коня, и прострелил молодому голову. Тот наконец распустил руки, и обвалился на землю.

Фрол, утирая лицо, передвигая чугунные ноги, подошел к тому коню, что пластался на земле. Поглядел в налитый болью глаз. На пузырившуюся кровью дыру в грудине. Вложил ствол к уху коня, — прости кормилец, — выстрелил туда, и обессилено сполз на землю, упарившись спиной в конский круп.

— Да когда же это все закончится... — Прошептал Фрол.

Убивать людей стало гораздо проще, чем лошадей. Вот что было плохо.

— Что же за день-то сегодня такой?.. Что за жизнь?.. — Фрол шептал, и стягивал лицо себе ладонями, словно боялся, что оно треснет, и развалится на части, как хрупкая личина.

Ему отчаянно была нужна минута, секунда отдыха.

В кузове грузовика безнадежно заголосила Глафира.

— Фрол! — Ты в порядке? — Перекрикивая женщину спросил из кузова Ли.

— Да... я... в порядке... — Пересиливая себя встал Фрол. — А вы? Все живы?

— Похоже, все целы, — отозвался Ли.

Фрол огляделся, убрал револьвер, собрал лежащие на земле фонари. Кэмрон стоял у грузовика, закинув винтовку за спину. Он показал Фролу большой палец. Фрол на всякий случай показал американцу такой же жест. В свете фонарей в руках Фрол увидел, что Хельга все еще сидела в кузове, выставив с мешков руки с револьвером, глядя уму за спину, на лежащих людей.

— Хельга, — позвал Фрол.

— Я... — немка поглядела на него вниз, будто очнувшись. — Я, кажется... попала в человека.

— Может, и не попала, — как смог, утешил Фрол. — Это не так просто, как кажется.

— Хорошо, если так. Но все равно. Это ужасно.

Фрол отдал Кэмрону лишние фонари, оставил себе один, обошел машину с капота, и залез в кузов. Ли в полутьме перезаряжал револьвер. Василий сидел рядом с Глафирой, прижимающей к себе ребенка, и теперь лишь тихо всхлипывавшей. Хельга сидя у заднего борта, все еще целилась за пределы кузова, куда-то в ночь.

— Ты револьверишко-то спрячь. Спрячь. Вот, разжимай руки-то. — Фрол аккуратно вынул оружие из сжатых до судороги ладоней Хельги, и сложил спуск. — Кобурчик-то его где? Вот, туда положи, и убери.

Фрол похлопал немку по руке. Обернулся к священнику с Глафирой.

— А ты не трус, поп-Василий. Молодец, бабу собой прикрыл. Ну а ты — он обратился к тихо глотающей воздух Глафире. — Чего как рыба ртом хлопаешь? Кончилось уже все. Кончилось.

Женщина с ребенком поглядела на Фрола, и отрицательно покачала головой. Шея ходила будто ветка на ветру. Это движение перешло на все туловище. Глафиру качало из стороны в сторону, и Фролу показалось, что женщина сейчас упадет. Василий, сидевший рядом, поддержал Глафиру, укрепил ее в тулове, и та снова начала раскачивать в стороны только головой.

— Сын его... — Наконец вяло мотнув головой на дорогу, где лежали мертвые тела, — простонала Глафира.

— Что? — Переспросил Фрол.

— Матвейка. — Выдохнула женщина. — Молодший. Елизария Лукича сынок. Не простит. Теперь уж точно. Ни муж, ни дети мои — не жильцы. За сынка — он всех прихоронит. Лучше бы они одну меня убили.

Фрол стянул с головы свою шапейку-кукуль.

— Никогда я не доеду до этого Бузулука. — Мрачно прошептал он. — Видать, не судьба... Ли! Хельга. Придется еще немного дать крюка. Чуточку подзадержаться.

* * *

Машина стояла у леска, забившись между двух опушечных деревьев. Сидя в кузове машины, Фрол давал товарищам последние инструкции.

— Ли — ты за меня командир. Мне времени на все — час. С фонарем-то быстро дойду. У тебя Хельга часы. Ты поглядывай. Если... через час обратно не вернусь, — заводитесь, и езжайте от греха.

— Пойдем вместе — предложил Ли.

— Нет. — Покачал головой Фрол. — Нужно довести зерно. И наших иностранцев. Это главное. Это твое задание будет. Ты соблюдай дисциплину, и мне не прекословь. Дело революционное. Понял?

— Понял. — Кивнул Ли.

— Вот и ладно.

Фрол поднялся.

— Фрол, — Хельга схватила его за руку. — Не ходи! Доедем до Бузулука — сообщим властям. Они разберутся.

— Далеко власти. — Грустно улыбнулся Фрол. — Пока разберутся — будет беда. На что ж мы революцию делаем, — если сами на месте злу противить не можем? Тут дело наше, — крестьянское. — Он ласково погладил Хельгу по руке, и аккуратно освободил свой рукав.

— У тебя часы есть. Засекай время, Хельга.

Фрол обернулся к священнику.

— Ну а ты, поп? За кого сейчас будешь молиться? За меня? Или против?

— За род людской, — сжав крест, сказал священник.

— И то ладно. Приглядывай за Глафирой...

Фрол собрался вылезать, но вспомнил кой-что, обернулся.

— Эй? Глафира?

— Чего? — Настороженно отозвалась женщина.

— Пиздунок-то твой — мальчик аль девочка?

— Девочка. Один убыток хозяйству...

— А ты имя-то ей уже дала?

— Ой-ты... — Устало удивилась женщина. — Впопыхах, и позабыла совсем. С мужем-то обсуждали, да так и не порешили. Это по молодости, первенцу имя со тщанием подбирали...

— Ну так пока меня ждете, — ты поразмысли. Вон, у тебя и поп рядом, — почти сознательный. Если надо, может и окрестить. Забесплатно.

Фрол выбрался из кузова. Ли передал ему сверху фонарь.

— Погоди еще, — Ли завозился, и протянул Фролу свой большой револьвер. — Возьми. Еще шесть. Лишними не будут.

— Спасибо.

— Отдашь, когда вернешься.

— Само-собой.

Фрол засунул револьвер Ли за пояс, отрегулировал крантиком смесь в фонаре, чтобы светило потусклее. И пошел к далеким сельским огням.

Фрол шел, стараясь не пускать свет далеко, подсвечивая себе на ноги. Сперва по полю, а потом по пологому холму. И на сердце его было разное. Свет фонаря отделял Фрола от ночи маленьким кругом. И от того же света ночь, за границей света становилась темней. Он будто плыл в небольшом пузыре, и мир вокруг терял свою явь. Будто Фрол перенесся в какой-то другой мир, отчасти даже не вполне реальный. Ночь жила по своим законам. Оттого в ней и творились черные дела.

Улицы села были темны. Нужный ему дом, на окраине, Фрол нашел легко. Описания воровки-Глафиры были в помощь. И забор был приметный, — крашенный. И сам дом за ним, один из немногих, светил из окон светом. Свечи и керосин нынче были в дефиците... Фрол обошел крепкий дорогой забор, — на гвоздях, забор из широких, саморубленных досок, добрался до небольшой ложбинки, подсветил себе тусклым фонарем, тронул доску. И та крепясь вверху, снизу сдвинулась в сторону. Гвоздь что должен был ее крепить, проржавел и перебился в месте входа в лаг. Фрол загасил фонарь полностью — благо ночь раскатилась звездами. Заглянув внутрь, Фрол понял причину точившей здесь забор ржи — ложбинка сформировалась там, где со двора, под забор, за околицу сливали воду. Тут во дворе были и вымоины, и буйный рост растений, попавших на такое поливное место.

Фрол загасил Фонарь. Перелез через лаг, тихо вернул доску открытого Глафирой тайного хода на место. Огляделся по двору. И двинулся к большому, двухэтажному дому. С резными наличникам, украшенными подзорами, дом напоминал сказочный царёв дворец.

Сбрехал кобель, — разорвав тишину заливным лаем, будто с пулемета. Тут же подзавыл второй. Фрол, выставив наган, прижался спиной к стене дома. С будок у ворот, выскочили два лохматых кобеля, и загремев цепями залаяли, подбешивась, от душащих их ошейников.

Фрол замер.

Со скрипом отворилась дверь пристройки, стоявшей справа от дома. Под звезды вылез мосластый сонный мужик, повернулся к псам.

— Да что за ночь-то?.. — Прожевал губы мужик. Хват! Каштан! А ну!..

Собаки бесились, смотря мужику за спину. Но тот не сообразил, пока проскользнувший на мягких лаптях Фрол, не подпер тому затылок наганом.

— Замри, — шикнул Фрол. — А-то мозг тебе разбросаю. У меня, — вишь! — револьвер.

— Тихай! Тихай! — Мужик замер, пытаясь развернуть голову, и увидеть Фрола. — Ты откудова? Не дури.

— В дом!

Фрол подтолкнул мужика ко входу. Тот на заплетающихся ногах взобрался на крыльцо, отворил дверь. Фрол забрался за ним. Прикрыл дверь, чуть заглушив собачий берх.

— Только пикни! — Прошептал Фрол в ухо мужику, застыв в сенях. — Враз в распыл пущу. Шепотни, — кто еще есть во дворе?

— Никого, — жарко выдохнул мужик.

— Не вздумай крутить. — Прибольнил ствол за ухо Фрол. — Кто на дворе?

— Никого, — повторил мужик — Все с Матвей Елизарычем уехали.

— Упаси тебя Бог. Кто в доме?

— Елизарий Лукич. Да два сына его. Да Констянтин Андреич — судья. Да Прокофья-прислуга. Да я. Все боле нет никого. Слухай, — ты это... У Елизарий Лукича все лыко в строку. Он со всеми дружен. Ты, паря, не ошибись...

— Двигай, — перебил его Фрол. — Чуть что — первая смерть твоя.

Коридор тонул в полумраке. Но дальний свет из комнаты указывал дорогу. Фрол двинул вперед, толкая перед собой мужика. Добрый был дом. Толстые лаги. И толстые доски. Ни одна половица не скрипела, неколебимо принимая на себя вес шагов. Мужик под стволом Фрола пах страхом, и шумом судорожного дыхания заглушал даже стук своих каблуков. Свет обрисовал открытую дверь в комнату, из которой доносился негромкий разговор. По мере приближения становишься более явственным.

— Закона в наших людишках нет, — Раздался тягучий голос. — Вот что. Все они про справедливость. А справедливость — что? Она у всякого — к своему животу. Так ничего не построишь. Только когда есть закон. Когда правила — тогда твердое дело устроить можно. Это в человека, — в самую глубину нужно вбить; уважение к нашему закону.

— Верно говоришь, Елизарий Лукич. — Вступил второй голос. — Только закон, — он работает, пока боязнь есть. А если человек в отчаянии, — его законом не окрутишь. Это я тебе, как судья говорю. Вот и девка, что сегодня к тебе во двор влезла — по отчаянию. Опасные сейчас времена, Елизарий Лукич. С голодухи народ и не такое выкрутить может. Надо бы поостеречься.

— А я тебе что? — Возвысил голос первый. — Я и так все село прикармливаю из своих средств. Чтоб знали, кто благодетель. Чтоб — как оградой вокруг меня. Но не могу же я еще и голыдьбу из соседней деревни кормить? Да и из всех окрестных деревень? Мошна развяжется. Это уж твоя советская власть должна — наведет она порядок с пропитанием, или нет?

— В городе говорят, — приезжал специальный уполномоченный из самой Москвы. Ездил, все узнавал. Поедет в столицу с предложением, — чтоб отменить продналог, для тех губерний, что поразило голодом.

— Ну вот, — воодушевился первый — это дело! Хватит с нас этих налогов!

— Ты погоди, Елизарий Лукич, — дальше тебе не так понравится. Еще будут обсуждать, чтобы признать ничтожными все кабальные сделки на хлеб.

— Это как понять?

— Это значит, что все мужики в округе, что тебе что-то задолжали — по заему зерна, или по запродаже будущего урожая, или еще как — все они от долгов тебе — получат вольную.

— Как так?!

— А вот так.

— Не могут такого закона принять. Это что же? Чтоб должник не платил?! Так ведь порушат все честные отношения!

— Говорю что слышал.

— Не-е. Не примут. Тут же никакой законности нет!

— У них там в Москве своя законность — социалистическая. Как хотят — так ей и вертят.

— Против них вся деревня встанет.

— Это такие как ты — встанут. А голытьба долговая — будет большевистской Москве ножки лобызать. Вот и смекай. И еще одно: — по пребывающей помощи от иноземцев, хотят ужесточить. Говорят, — много разворовывают. Будут составлять комиссии — чтоб из местных, грамотных людей.

— Так это и до сих так было. Мы с тобой, да со священником — как раз и есть наша комиссия.

— Раньше мы как комиссия просто продукты принимали на подпись, и все. Никто не смотрел, сколько из иностранных харчей у тебя в амбарах оседало. А теперь, хотят чтоб от иностранцев представители в комиссии оставались, и наблюдали за распределением на местах.

— Ну, это ничего. Иноземцы — тоже люди. С ними договорится можно.

— Люди-то люди. Только люди разные есть. Которые — с другого конца света приехали, чтобы не знакомых голодранцев кормить — с ними осторожно надо. Идеалисты.

— Кто?

— Блаженные, если по-простому. В долю могут не пойти. Хай начнется.

— А ты мне на что? На такой случай...

Фрол пнул мужика вперед, и вошел следом, щурясь от яркого после темноты света.

Комната была большая, с широкими, убранными стеклом окнами. У дальней ее стены стоял большой стол, на десяток, а то и больше едоков. За столом сидели четверо. Один во главе стола, дворе по правую руку — лицом к Фролу. Да еще один с другой стороны — к Фролу спиной. Прерванный разговор у них шел за трапезой. На столе стоял котелок, да кувшин, да графин, да тарелки. В воздухе плыл сытный запах наваристых щей. Фрол усилием воли оторвал глаза от напластанного сала, хлеба, лука... Покрепче сжал Наган.

Лица у сидевших за столом вытянулись. Тот что сидел спиной, обернулся, и от удивления выронил ложку.

— Руки на вид. — скомандовал Фрол. — Ты — он махнул стволом мужику, что сопровождал его со двора — сядь сюда.

— Фрол прошел к пустовавшему торцу ствола, отодвинул стул, и сел, положив руку с наганом на столешницу. Револьвер Ли упирался ему в живот, он вытащил его, и уложил перед собой на стол.

— Кто тут Елизар Лукич? — спросил Фрол.

Сидельцы молча пялились на него. Тот что выронил ложку, был еще совсем юнцом, еще и усами толком не оперился.

— Кто. Елизар. Лукич. — Фрол взвел курок нагана.

— Я. — Глухо сказал мужик на противоположном конце стола. — Был он усатый, с носом утиным, но без уродства, со вполне ладным лицом. Возраст почиркал его морщинами, особенно вокруг глаз. А руки у него были чистые, не сбитые, без земли под ногтями. Но перевитые синими жилами от тягот. Натруженные — но когда-то давно. Когда-то давно — но натруженные. Руки, которым больше не приходилось трудиться.

Фрол глянул на двух сидевших у стола, помоложе, но с явным сходством в хозяина стола.

— Дети твои?

— Да.

— А жена?

— Умерла. Пять летов назад.

— А ты? — Фрол указал подбородком на последнего.

— Я... Сельский Судья. Константин Андреич Журавель.

— Мило, — Покивал головой Фрол. — Щи с мосел подбери...

Хозяин стола машинально оттянул ворот белой косоворотки. Огладил карман с луковицей часов, и, не делая резких движений, подтянулся к столешнице, словно перед серьезной игрой в карты.

— Я... могу чем помочь? — Спросил он Фрола.

— Фрол Асеев меня зовут. Временно мобилизованный. Милиционер.

— Товарищ, — Осторожно вставился Журавель, — Я советский сельский судья. — Чтож вы так, в чужой дом? Посреди ночи?

— Ты мне не товарищ. — Перевел на него взгляд Фрол. — Как ты можешь судить всех селян без пристрастия, — если приживаешься в доме у одного?

— Это... временно. — Заерзал Журваель. — Скоро мне построят отдельный дом, а пока...

— Ясно. — Фрол посмотрел на судью так, что тот почему-то замолчал. — А ты, Елизарий — местный мироед. Кулак.

— Я крестьянин, — осторожно возразил глава дома.

— Какой же ты крестьянин, — если больше землю не пашешь? — Качнул револьвером Фрол. — Ты теперь, в долг даешь, долги выбиваешь. А все в окрестных деревнях тебе должны. Причем так должны, — что никогда уже не расплатятся.

— Я, людям помогаю, — когда у них нужда, — качнул головой Елизарий. — Когда зерном. Когда деньгой. Свое даю, не чужое. Из своего кармана. Свое ведь — вернуть не грех. А должник должен долг отдать. Так по совести. А что чуть над нищетой смог приподняться — так я работал, рук не покладая.

— Да... — Фрол кивнул. — Знаешь, Елизарий. — Я сам из крестьян. Было у нас как-то — случилась засуха. Плохой собрали урожай. У большинства — даже не на свой прокорм. Ан отцу моему свезло — смог собрать других побольше. И вот, начали к нему приходить мужики с нашей общины — земной поклон, помоги мол, Иван Анисимович, — дай зерна на засев. И отец дал. Да не в рост дал, не под процент. А так сказал — возьми, а если повезет, столько сколь взял, столь — с урожая и отдашь. Очень моего отца после этого в округе уважали. Но при таком подходе, он конечно не забогател...

— Растворилась дверь, справа, — Фрол вскинул револьвер. — В проем торопливо просунулась девица с горшком в руках, зажатым в полотенце, — распрямилась, увидела Фрола, — охнула, — горшок вылетев из рук, с метеллическим звоном влетел в пол. Разлетелась по полу дымящаяся картошка. Крышка долго крутилась и тренькала на полу, успокаиваясь.

— А ну девка, — в угол, — Распорядился Фрол.

Девушка, прижимая руки ко рту, встала в углу.

— Вот... — Фрол почесал висок мушкой револьвера. — О чем я?.. Через несколько лет случился другой неурожай. Тут и у общины, и моего отца — зерно повыбило. А свезло Андрону. Этот-то Андрон, в прошлый раз у отца занимал. А теперь отцу пришлось идти к Андрону. Пришел, — помоги, мол, сосед. А Андрон отцу и говорит — дам конечно. А ты с урожая отдашь — сам два. Отец всколыхнулся, — как же мол так, Андрон. Я тебе давал — сколько взял, столько и дал. А ты мне в такой рост? Чтоб я вдвое тебе вернул? Тебе не совестно-ль? А Андрон-то ему — я тебя не принуждаю. Хочешь, — бери. А на нет — и суда нет. Ну, отцу — куда деваться? Чтоб не сдохли мы с голодухи — взял. А отдать не смог. И многие в деревне не смогли отдать Андрону. И через несколько лет — вся деревня уже была Андрону кругом должна. Стал он держать деревню — кулак. А чтоб нищая община ему долги отдавала исправно — завел несколько дюжих подкулачников. И били они нас крепко. Сам-то Андрон уже не работал, конечно. Только приказы отдавал, да считал барыши. Иногда брал чужих жен — побаловаться, за списание части долга... История простая. У нас, почитай, в каждой деревне есть похожая. И скажи-ка мне, Елизарий Лукич — кто по-твоему в этой истории прав? Мой отец? Или кулак Андрон?

— Всяк человек сам выбирает как жить, — развел руками Елизарий.

— Нет, не так — покачал головой Фрол. — Чем богаче в деревне кулак-мироед, — тем больше он решает за других, — как кому жить. Кто жив, кто бит, кто с голоду сдохнет. А кто на кулака еще попашет. А самое страшное — что кулак свой капиталец, и своих должников, — сыну своему оставит. А тот дело расширит. Еще больше вечных должников, — и капитал у мироеда все больше. И так, год за годом, сын за сыном — чудище все больше. Если не дать укорот.

— А может, — то по естеству ход? — Спросил Елизарий. — Может, раз так происходит везде — то так и должно? Может, так из массы серой — лучшие люди поднимаются?

— Чтож это за "лучшие люди", — от которых бедность вокруг, — как чума ползет? — Покачал головой Фрол. — Нет. Это не лучшие люди. Это зараза. Это — зараза...

Хозяин помолчал. Остальные сидельцы тревожно ерзали.

Фрол сжал рукоять револьвера.

— Баба к тебе сегодня залезла в дом. Глафира. Брюхатая. На сносях. В последнем сроке. Семья у нее голодует. Она квелой картошки узел украла. А ты тут на жирных щах сидишь. И ты за ней отряд мордоворотов послал.

— Я того... Худого Глафире не желаю, — Качнул Головой Елизарий. — Наоборот, знаю ее. Работала у меня. Старательно. Я только хотел, поучить прилюдно. Иначе ведь... Весь дом разворуют. А еслиб она не крала, — а попросить пришла. То я...

— Отдал бы ей свою последнюю рубашку, конечно.

— Ты за Глафиру вступиться пришел, — проводя руками по столешнице сказал Елизарий. — Понимаю. Я ведь, тоже не зверь. Жизнь так повернула. Жизнь она ведь — вроде балагана; — каждый должен играть свою роль. Если случился выбор — играть жизнь за богатого, или за бедного, — кто меня за мой выбор осудит? Каждый из бедняков — на моем месте сам хочет быть! А я — и Глафире, и детям ее — могу воспомоществовать. Всегда можно договорится.

— Не всегда. — Сморщился Фрол. — Есть дела без обратного ходу. Подкулачники, которых ты за Глафирой послал, — на дороге воронов ждут. И сын твой — Матвей — тоже. Это я его убил. Тяжело он умирал... твой сын. Что теперь скажешь, Елизарий? Ан можно договорится?

Дрогнул стол, — старший сын вскинулся. Фрол с облегчением навел на него револьвер, — но тот застыл. Глаза младшего сына медленно стали наполнятся слезами. Елизарий стал бледным как смерть — тянул руку к старшему, останавливая. И старший, сжав край стола, сел, — скрипнул стул.

— Всегда можно договорится. — Твердо кивнул побледневший как смерть Елизарий.

— Не прыгнешь на меня? — Спросил Фрол. — Не начнешь проклинать?

— Нет, — Покачал головой Елизарий. — И дети мои, оставшиеся — видишь — тихо сидят. Случилась беда. Время такое лихое. Так уж и не исправишь. А договорится — оно всегда можно.

— Крепкого ты пошива мужик, Елизарий.

— А ты-то, — не убийца.

— Да? — Удивился Фрол. — Знал бы ты, — сколько на мне крови.

— Это, так разумею, по необходимости. А тут другое — ты в дом мой пришел. Ты потому и говоришь. Другой-то бы, уж давно стрельнул — коль собрался. А ты — не бери грех на душу. А я Глафире помогу. И семье ее помогу. И тебе еще доверху досыплю, если захочешь.

— А твой сын — Матвей, — грозил мужа Глафиры убить, и детей ее запороть — заживо.

— Матвей... он горяч был. Это и сгубило... Я не он.

— Ты не он. — Согласился Фрол. — Ты умный. Всем ты хорош, Елизарий, — пока под дулом. Самой малости тебе не хватило. Совести наверно. Один раз — тогда, — по-другому поступить. Дать зерна соседу не в рост; — а по-людски. Вот в тот момент ты и умер, Елизарий. А дальше, — только морок. Для тебя. И всех вокруг.

— Не надо, — помолил Елизарий.

Фрол нажал на спуск.

Поперхнулся свинцом, откинулся, и рухнул назад вместе со стулом Елизарий, вбивая затылок в пол. Старший снова вскочил — дернул щекой, куда попала пуля, вторую уловил грудью, и сметая тарелку, повалился на стол пьяным гостем. Судья закрылся руками, будто это могло помочь, а потом расслабился, растекся, благостно склонив дырявую голову, и уронив руки на колени. Мужик, что привел Фрола в дом, метнулся откинув стул, и дернувшись от выстрела, успел проскочить из комнаты в коридор, и там застучал каблуками до двери. Грохотать прекратило. Наган в руке Фрола щелкнул бойком. Он поднял в левой руке револьвер Ли.

Младший сын Елизария сидел застыв, будто соляной столб. В глазах у него не осталось радужки, одни огромные зрачки. Девка тихо пищала в углу на полу, свернувшись в клубочек.

— И тебя — надо, — сказал младшему Фрол. — Отец ведь тебя уже слепил; по образу и подобию. А не могу. Может, грех мой, — что не могу... Даст Бог, община тебя еще переменит в люди.

Фрол засунул пустой Наган за пояс. Взял револьвер Ли в правую руку. Только сейчас заметил красивую, вставшую на дыбы лошадку, впечатанную на бочку револьвера... Огляделся, подхватил рушник, бросил расшитый плат на стол, сложил в него со стола сало, хлеб, лук. Наклонился, подобрал с пола пару картофелин, добавил туда же. Завязал рушник узлом. Младший все также не двигаясь следил за ним расширенными выжженными глазами. Во взгляде была чистая опустошенная ненависть.

Фрол не поворачиваюсь к младшему спиной, сторожа револьвером, прошел мимо скорчившейся девки, и спиной вышел из комнаты вон. Подкулачника, что привел его сюда, она нашел в сенях, ничком, в растекавшейся луже крови. Тяжела для него оказалась пуля в спине, далеко не унес... Кобели во дворе все брехали. Фрол не стал бороться с ними за ворота, прошел мимо, добрался до уже знакомой доски, выбрался вон, и кое-как перебирая ногами, пошел прочь по холму. Через некоторое время, как подумал, что ушел далеко, от возможного выстрела в спину, запалил поярче фонарь.

Прав ты Елизарий Лукич. — На ходу шептал Фрол, спотыкаясь на поле. — Старая наша жизнь — как балаган. Самими своими отношениями, — на богатых и бедных разводит. Назначает роли. Надо самую жизнь менять. Самую ее суть. Чтоб больше такие как ты, — упырями не становились. Чтоб из балагана кровавого, — люди в хорошее вышли...

Фрол не знал. Сколько он шел так, пришептывая, механически перебирая ногами. Он только держал направление. А дорога все не кончалась, и не кончалась.

— Стой, кто идет?! — Наконец окрикнул знакомый голос китайца.

— Свои... — отозвался Фрол. — Я это, Ли.

Через минуту Фрол уже был у автомобиля.

— Живой! — Вскинулась Хельга.

— Живой, — согласился Фрол. — Чего мне...

Женщина обняла его, ощупала теплыми ладонями лицо, поцеловала в лоб. А он оледенел, и никак не мог оттаять. Может быть, потому, что если бы сейчас оттаял, — то развалился бы, и больше уже ничего не мог делать — долго; а может и навсегда.

— Вот, — возьми. — Он протянул усталой рукой Хельге рушник. Раздели. Нам чутка, для доезда, да остальное Глафире.

Фрол вытянул револьвер, и протянул Ли.

— Нестрелянный. А запасом подкрепил. Спасибо.

Ли хлопнул его по плечу, и запустил револьвер в кобур.

Фрол забрался в кузов. Василий глянул на него, и машинально перекрестился. Женщина с ребенком глядела с боязливой настороженностью. Фролу был знаком этот взгляд. Взгляд человека, который привык, что любая новость будет худой. И который уже не ждет от жизни ничего хорошего.

— Вот чего, Глаша, — сказал Фрол. — Сейчас отвезем тебя домой. К мужу, к детишкам. Еды дадим немного. И картошку твою, умыкнутую. А кулака вашего — Елизарий Лукича, — более нет. И семьи его нет. И подкулачников. Ты это мужу передай. И другим в деревне передай, поняла? Никто вас боле притеснять не будет. Вы только теперь сами сорганизуйтесь. Не давайте новому кулаку возрасти. Сами порядок у себя в общине наведите. А революция из города — она вам тоже в помощь. Поняла?

Глаша поглядела на Фрола, и глаза ее опять наполнились слезами. Но теперь уже, похоже, от облегчения.

— Ну вот, — вздохнул Фрол. — И что вы за бабье племя? Плохо — голосите. Получше — плачете... Ты, Глаша, не плачь. Ты ребеночка-то качай. А, это... — как имя-то? Придумали?

— Придумали, — впервые скупо улыбнулась Глафира. Вона, Василий надоумил. Назвали Флорой.

— Ну, так и ничего себе, — Поразмыслил Фрол. — Звучное.

— Флора, — это имя старинное, — вмешался Василий. — От древнего царства ромеев к нам пришло, вместе с нашей православной верой. От мужского имени прилежает, — которое звучит Флор. Это по-ромейски значило "цветок". А у нас-то народ Флор — на Фрол переиначил.

— Это что-же... — Начал соображать Фрол. — Это выходит?..

Василий глядел на него, и улыбался.

Фрол замялся, и огладил бороду.

— А я и не знал, что я цветок. Тоже мне, лепесточки... Ты это... Ты Глафира — дочку-то порядком расти, поняла?

— Да уж не хуже других, — коль не помрет. — Отмахнулась Глафира.

— Ты тут, — не надо — "не хуже". Тут — лучше надо. Поняла? Всех своих детишек — чтоб лучше. И девчушку — тяжелым не бей. Чтоб выросла непуганая. Чтоб ладная. И ножки чтоб ровные. И чтоб грамоте. Обязательно, всех — грамоте. Чтоб, в люди вышли. Чтоб сознательные. — Фрол для убедительности сжал кулак, не зная, как объяснить. — Чтоб они, — лучше нас. И чтоб они о кулаках. О заемах. О процентах всяких — только в стародавних сказках читали. Чтоб жили светло. Понимаешь?

— А ты, теперь — Глафира показала на девочку. — Вроде крестника ей. С гостинцами заезжать-то будешь? Заодно и проверишь, как воспитуем.

— Коли жив буду, — так не премину; заеду обязательно. — Пообещал Фрол.

И внутри у него что-то чуть-чуть оттаяло.

— Ладно, товарищи-дружина, — огляделся Фрол. — Давайте заводить мотор, да ехать. Нам еще, всю ночь туда-сюда блукатить.

* * *

Автомобиль тарахтел бодро, и как-то даже радостно. Фрол залез в кузов, чтоб хоть немного размять пятую точку после жесткой скамейки. И сейчас сидел у переднего борта рядом с Ли. Места уже пошли тому знакомые. И он указывали Кэмрону дорогу, — благо тот научился нехитрым русским словам, что указывали направление.

— Кэмрон! Вправо давай! — Кричал Ли.

Кэмрон кивнул, и наладил по перекрестку вправо.

— Скоро уже приедем! Пообещал Ли.

Фрол кивнул. Машину потряхивало на кочках.

— Ли! — Окликнул товарища Фрол.

— Чего?

— А ты, — это — как к нам в Россию попал? А то, может, и случая спросить-то не представится...

— У меня отец и дядья — были революционеры. — Гордо сказал Ли. — Еще на родине, в Китае.

— Иди ты? Поразился Фрол. У вас что — там тоже революция была?

— Была — кивнул Ли. — Даже раньше вашей. Но... не вполне такая, как надо. — Мои родичи состояли в союзе под названием "иминьхуэй". Союз справедливых!.. Мы тогда думали, что все беды — от иностранцев. Все кто могли грабили наш несчастный Китай. Родичи думали — изгоним их! Нас поддержала даже императрица. Но сил не хватило. А когда стали проигрывать — императрица нас предала. Императорские войска помогали иностранцем нас добивать и ловить. Китайцы били нас, для выгоды иноземных торагшей. Троих моих дядьев казнили. Двоих — у меня на глазах. Знаешь, как делали? Мы на родине — лоб бреем, а сзади носим длинную косу. Вот, дядьев привязали к столбам. А палач шел — и тянул за косу вперед. Голова склонялась — так ему было удобно рубить мечом. Так шел от одного к другому, по очереди. Как урожай снимал. Я, когда увидел это, сказал, что больше никогда не буду носить косу... Кто не понимает — пусть смеется...

Ли помолчал.

— Сколько тебе тогда было? — Спросил Фрол.

— Десять годов. Но, я уже был с отцом и дядьями. Нас наверно тоже должны были казнить. Но нас спас большой иностранец.

— Это как?

— Он нас купил. — Улыбнулся Ли. — Наверно, это была взятка. А может, нас и правда продавали. Это нам не сказали. Но там был большой человек — русский. Там ведь были и русские царские войска... И вот, — нас переправили в Россию. Говорили, даже будут хорошо платить. Обманули. Но все лучше — чем смерть на родине. Сперва несколько лет — лес рубили. Потом — железную дорогу строили. Вместе с вашими каторжными. — Глаза у Ли потемнели от воспоминаний. — Нас не считали за людей. Ни китайцев, ни ваших каторжан. Тяжкий труд. Отец, умер... Это было плохо. Но это было хорошо!

— Чего ж хорошего? — Удивился Фрол.

— Там, на каторге, — я познакомился с вашими политическими. — И они объяснили мне все. Человек не может быть хорош или плох по месту рожденья. Вот почему императрица продала нас. Вот почему китайцы предали китайцев. Не в народности дело. Есть эксплуататоры — и есть люди труда. И этот раздел проходит в каждом народе. Капиталисты для своей выгоды продадут всех. Они — вроде как тайная отдельная нация. И они между собой — всегда за спиной рабочих договорятся. А рабочий человек — всегда поймет другого рабочего. Потому что они оба честные люди. И делить им — нечего. Наоборот — надо объединятся! Хорошо!

Ли весело взглянул на Фрола.

— А потом, — большая война. Сперва прибывали пленные. А потом — не стало охраны. Революция! Я уже знал, что делать. Мы знали. Другие китайцы тоже. Пошли к рабочим. Вступил в рабочую гвардию. Помотало по просторам... А оказался в самом Петрограде. В 176ом рабочем отряде. Слышал о нас?

— Нет, — мотнул головой Фрол.

— Да ведь это мы, в семнадцатом, — Зимний брали! — Похвалился китаец.

— Почитай, половина кого я в своей жизни встречал — Зимний брали, — пробурчал Фрол. — Если всех, кто мне об этом рассказывал подсчитать, — так на армейский корпус народу наберется. А то и на цельный фронт.

— Я правда был в 176ом, — обиделся Китаец. — И смольный несколько дней охранял. И даже Ленина видел. Неужто — мне не веришь?

— Тебе брат, — верю. — Успокоил Фрол. — Положим, Ленина и я раз видел. Почти. Отправляли за ним наши броневик на вокзал... Я мотор и колодки проверял. Рассказывали из экипажа потом, как он с брони выступал. А ты, что — стало быть — и в быту его видал? Каков он?

— Ну каков... — Задумался Ли. — Вежливый... Не орет. А все дела вокруг него вертятся, — будто в вихрь попадают. А раз было. Слышу, сидит он с совнаркомовцами. Я-то в приоткрытую дверь, через щелочку вижу. — Потянулся он, и говорит — пивка бы сейчас, товарищи, кружечку, — светлого! И так он вкусно сказал — что и я сам пива захотел.

— Человек!

— Это да.

Ли задумался, облокотившись на мешок. Потом подскочил.

— А, Фрол! Смотри!

Из-за горизонта выплывал город. По мере приближения, он постепенно растекался в стороны, будто застывшим морем, где волнами служили двускатные крыши домов. Высились несколько белых церквей. Когда-то, по первости из деревни, до службы в Петербурге, такой город показался бы Фролу огромным. Сейчас это был просто крупный провинциальный город. До которого они все-таки доехали.

— Уж честно сказать, — не чаял, — Перекрикивая мотор, сказал Фрол. — Бузулук?

— Бузулук! Я же говорил, что сегодня доберемся! — ответил Ли. — Еще с утра пошли места знакомые!

— Полезу в кабину, — сообщил Фрол. — Придержи...

Тем временем, впереди показался и пост. Смута последних лет смела старые форменные полосатые будки, и шлагбаумы. Поэтому шлагбаум наново был организован из простейшей жердины на козюльках. Убедительности же посту придавала грамотно вынесенная, укрепленная мешками пулеметная точка, из которой торчал характерный кожух пулемета Максима. Расчет был при пулемете, и наблюдал за подъезжающими. У шлагбаума стоял часовой в военной форме и летней фрунзенке. При приближении автомобиля, он поднял руку вверх, и показал остановиться.

Фрол показал Кэмрону, и тот плавно притормозил у шлагбаума.

— Кто такие? — Спросил молодой начальник поста, плюс-минус ровесник Фрола, с синими петлицами, и квадратом комвзвода на рукаве.

— Коробицын! — Окликнул начальника поста из кузова Ли, — не узнаешь?

— Миша? — Удивленно окликнул Ли начальник поста, тем именем, что китаец когда-то впервые представился Фролу. — Миша-ходяк? Живой?! А мне сказали, ты мол — того...

— Шибанули с коня. — Улыбнулся Ли. — Но спасибо добрым людям, — цел. Вот, и товарищи подвезли.

— А что за товарищи? — Заострился начпост.

Фрол извлек свою удостоверительную бумагу, которая за время путешествия потеряла всякий представительный вид, и протянул ее начальнику поста.

— Мне поручено доставить груз зерна и иностранных специалистов со станции Гамалеевка.

Начпост пробежал взглядом бумагу.

— Ясно. Проезжайте. — Он крикнул солдату рядом со шлагбаумом. — Вереницин! Отвори!

— Подскажете, — куда сдать зерно?

— Вам скорее всего нужно к уполномоченному по оказанию помощи населению, при партийном горкоме, — Почесал затылок начпост. — У них там как раз вся этак катавасия с иностранцами и зерном и идет. Они скорее всего примут на баланс, и уже переправят на склад.

— Спасибо, — вкинул Фрол. — Сможете объяснить, как доехать?

— Это я покажу, — Сказал с кузова Ли.

— Тогда направляй, — Согласился Фрол.

— Вы товарищи, будьте осторожней, — предупредил начпост — В городе неспокойно. Толпы беженцев и среде них всякий мутный элемент. Пальба постоянно. Патрули не успевают. Наши посты на выездах, у госучреждений, складов, железного моста, электростанции, насосной станции, да "красиковской" водонапорной башни — там потише. А так, обстановочка еще та.

— Учтем, — пообещал Фрол.

— А ты, Мишь, доложись скорей, — сказал начпоста Ли. — А то твои тебя уж отпоминали.

— Сейчас, — Махнул рукой Ли. — товарищей сопровожу, и доложусь.

— Ну давай. — Начпоста отошел в сторону. И автомобиль въехал в Бузулук.

* * *

Потянулись, сперва простые деревянные дома, а потом уже и двухэтажные. Опять деревянные. Потом зачастили с кирпичными первыми этажами,и деревянными надстройками. Мелькали высаженные рядами деревья. Улицы были незамощены. Под колесами клубила пыль, переходящая местами в растоптанную и раскатанную грязь. Многие дома были с побитыми стеклами, проломами от снарядов. Кое-где окна заделали подручным материалом, а где они так и стояли с дырявыми выбитыми бельмами.

Народа утром на улицах было немного. Лихие времена отучили людей от пустых прогулок. Встретились пара пролеток. Телега. Несколько спешащих прохожих, жмущихся к домам.

— Кой-черт они тут улицу перекопали... — бормотнул Ли, когда машина уперлась в траншею. Вокруг и внутри ямы красноармейцы под управлением инженера в старорежимной форме, возились что-то налаживая в водопроводной трубе. — Придется окольным путем.

— Тут направо! — Прокричал Ли, и Фрол жестом показал Кэмрону, куда рулить. — Проедем насквозь, а там уже и центр!..

Машина вышла на узкую улицу, видимо особо пострадавшую во время боев. Проломы от снарядов здесь были особо частыми. Несколько домов стояло сгоревшими. Деревянные полностью. А сочетанные — с кирпичным низом и деревянным верхом — потерявшими свои головы. Улицу в середке сужали лежащие на ней большим штабелем тесанные столбы, видимо для телеграфа или электричества, до которых видимо, довольно давно ни у кого не доходили руки. У хозяйственников, видимо потому что столбы были попорчены давним боем — рядом со штабелем явно взорвался снаряд. А у жителей, не растащивших их на дрова зимой, — потому что те были вымочены от гниения в каком-то гнусном купоросе...

Кэмрон принялся обводить машину мимо штабеля, но притормозил, — на дорогу перед машиной выбежала какая-то девица. В длинной юбке, рубахе в горошек, и головном платке. Камрон посигналил, но глупая девица вместо чтоб отойти в сторону, моталась под капотом.

— Да уйди ж ты с дороги, скудоумина! — Махнул рукой Фрол. — Не видишь, мотор едет?

— Простите дяденьки! — Девица обогнула капот, ловко вскочила на подножку, и... неожиданно сунула в нос Кэмрону револьвер. Кэмрон от неожиданности затормозил.

— А ну стой, мотористы! — Гаркнула девушка уже совсем не девичьим голосом. — Бросай оружие!

"Парень переодетый!" — сообразил Фрол, одновременно направляя свой револьвер в голову налетчику.

— Сам бросай, — процедил Фрол.

— Ты бы по сторонам поглядел, дяденька, — без всякого испуга улыбнулась "девушка", целясь своим револьвером теперь уже во Фрола. Вблизи Фрол углядел, что на верхней щеке у нее виднеется явный пушок. — Нас-то — больше.

Налетчик коротко свистнул. И на его сигнал тут же отозвалась многоголосая трель. Фрол повел взглядом, и увидел, что слева, на штабеле, как на баррикаде сидят еще трое с оружием. Свист донесся с противоположной стороны, — в пустых окнах второго этажа, над машиной, виднелось еще двое.

— Сложите оружие, и положитесь на наше милосердие! — Как-то не по-людски воззвал с баррикады один из налетчиков.

— Задрал ты со своими приключенческими романами, гимназист! — Гаркнул напротив — со второго этажа парень с нехорошими глазами, и маленьким браунингом в руке. — Лепишь так, что клиент тебя не понимает! — Он чуть высунулся из окна — Короче, фраера! Нас больше, и мы банкуем. Шпалера бросай, кошели вынимай, цацки снимай, котомки выворачивай! Кто дернется — пакуем в деревянный ящик!

Фрол растерянно вертел головой, не зная, в какую сторону целить. Ли в фургоне так же вертелся флюгером. Вот уж попали, так попали...

— Остановитесь, юноши, — в кузове неожиданно возвысился Василий. — Этот воз нельзя грабить. Мы везем зерно. Это зерно для голодающих.

— Отлично батюшка, — глумливо отозвалась "девица". — Мы твое зерно как раз к голодающим направим. Купят его на рынке, по свойской цене.

Фрол между тем, краем, отметил, что поп по пути прознал об их грузе. А еще мальком отметил, что переодетый парень не робкого десятка — он в отличие от товарищей вылез и под грузовик, и под стволы...

— Вы не понимаете, — воскликнул Василий. — Это зерно нельзя есть. Оно на засев. Тогда оно накормит многих людей. Есть же в вас человеколюбие!..

— А мы что! — Отозвался со столбовой баррикады один из налетчиков, рядом с гимназистом — По-твоему есть не хотим? Тут еще при Дутове весь край пограбили. Да при Колчаке дограбили. А красные по сусекам метут! Умолкни, поповская морда!

— Всем нелегко в этот тяжелый час, — Вскинулся на голос Василий, — У нас нет ни золота, ни денег, ни еды. Только это зерно. Пожалуйста, вы можете нам помочь спасти много невинных людей.

— Умолкни, поп! — Гаркнул сверху парень с браунингом. — Что вы с ними треплетесь? Ждете пока патруль подвалит? Бросай оружие, хлебовозы!

— Стригун, — может, это? — Закричали с баррикады. — Отпустим? Все-таки священник...

— Гимназист, сука! — Завопил в ответ парень в окне. — Ты мое имя спалил!

— Это же не имя, а кличка!

— Заткнись, дятел книжный! Теперь всех вали! — Парень в окне вскинул браунинг. И хлопнул выстрел.

Все на мгновение застыло, будто и людей, и окружение заморозил сказочный колдун. "Хана", — пронеслось в голове Фрола. А потом, уже не мыслью, а каким-то инстинктом, он понял, что сейчас выстрелит в "девицу" на подножке кабины. — И время понеслось.

Фрол дернул револьвер, подводя на "девицу". Но прицел ему перекрыл своей широкой спиной повернувшийся Кэмрон. Он левой ухватил рукой револьвер "девицы", за ствол, а правой от души врезал переодетому налетчику кулаком в лицо. Пистолет девицы пальнул. Кэмрон охнул. А девица, взбрыкнув юбкой навзничь рухнула с крыла в дорожную пыль.

Загрохотали выстрелы. Фрол привстал, и пальнул в налетчиков на баррикаде. Дзинькнуло, — в капоте перед Фролом появилось отверстие. Он обернулся, увидел, как в них садят из здания, из окон второго этажа, — пальнул туда два раза.

— Хельга! Вон! — Фрол крикнул это, уже не докончив схватывая, — что женщина не поймет. Холодея, Фрол уперся руками Хельге куда пришлось, — и буквально выпихнул из кабины через бортик скамьи.

Хельга охнула, зацепилась ногами за подножку, слетела с нее на землю, нелепо перескакивая ногами пробежала еще пару шагов, и упала в пыль. Фрол выскочил за ней.

— В дом! — Он подскочил к ней. Подхватил, вздернул на ноги, — откуда силы? — И толкнул в плечи к разбитому дверному проему. Фрол толкал Хельгу как буксир баржу, но в этот момент что-то хлопнуло его в правую голень, да так, что нога разом отнялась. Последним усилием Фрол вбросил Хельгу в проем, запоздало сообразив, что возможно толкает ее навстречу засевшим врагам. А сам рухнул у входа, так и не добравшись до спасительного проема.

Полуобернулся в пыли назад, — неловко, ниже колена ему будто привязали деревянный чурбан. Кэмрон сидел, навалившись на руль. Василия не было видно. Ли уже был не в кузове, а со стороны Фрола, за задним колесом грузовика, — палил из револьвера куда-то вверх. Сам грузовик закрыл Фрола от налетчиков на "баррикаде" из столбов. Зато у капота полусидела "девица" со вскинутым дымящим револьвером, и подтирая кровавые сопли из разбитого носа, наново целилась во Фрола. Пальнула! — обдало откуда-то сверху кирпичной крошкой.

— С-сука! — Фрол прицелился, сам пальнул — рядом с "девицей" справа взметнулся всплеск пыли. У переодетого парня на лице появилось какое-то преддверие испуга, и револьвер в его руке дрогнул. Фрол снова начал целить...

Сзади истошно закричала Хельга. Фрол повернулся обратно, подскочил на здоровой ноге. Ввалился в проем. Хельга с ошалелым видом зажалась в углу, прижимаясь к какой-то разбитой, лишенной дверец, рухляди, со следами рубки топором. Справа, по лестнице, вниз спускался парень в фуражке и шинели реального училища последних классов, с выражением крайнего испуга на лице. Одолевая ступеньки, он на ходу палил в Хельгу из револьвера. Увидев Фрола "реалист" дернул револьвер в его сторону. Фрол опередил — пальнул — парень качнулся, и рывком уронил руки, и таким же рывком рухнул задницей на ступеньки. Револьвер его загрохотал вниз. Фрол выстрелил в реалиста еще раз. Но тот уже не шевелился, скрючившись на ступеньках, привалив плечо и голову к стене.

— Хельга! — Кобурчик! — Рявкнул Фрол.

Хельга перевела на Фрола ошалелый взгляд.

— Кобурчик! — Отчаянно пуча глаза завопил он. И то ли волшебная сила взгляда, то ли жест левой руки, как бы вытаскивающий оружие, пробил оторопь девушки. Она судорожно кивнула, и завозилась, извлекая свой маленький револьвер.

На улице стреляли. Фрол, подволакивая ногу, — она не болела, — подперся вверх по ступенькам. Миновал мертвого реалиста. Помогая себе рукой по перилам, наконец вывалился на площадку второго этажа. Дом был небольшим. Перед ним были двустворчатые двери с разбитыми стеклами. А из комнаты за ними, — виднелись драные полосатые обои красивого зеленого цвета, — слышалась стрельба.

Фрол дотянул на ноге до двери, глянул в комнату. Тот самый парень в кепке, с мелким браунингом в руке, пальнул вниз из окна. Пистолетик щелкнул. Парень глянул на пистолет, грязно матернулся, и завозил рукой по карманам, видимо уловляя запасную обоймицу. Фрол нацелил на него, и выстрелил — дверь подвела, — двинулась под ним, и сбила выстрел. Рама рядом с парнем охнула, впитав пулю. Парень обернулся на Фрола, рявкнул — Блядь! — И бросив пистолетик ринулся в открытое окно. Там, внизу, — хлопнуло его падение. Кто-то снаружи неразборчиво крикнул.

Фрол рывками быстро доковылял до окна. Стрельбы не было. Налетчики на противоположной стороне, на "баррикаде" — исчезли. Грузовик стоял, где остановился. Поп Василий ничком лежал в кузове, на мешках. Китаец был у заднего колеса, — теперь он сидел, привалившись к нему, прижимая руку с револьвером к груди, где-то у ключицы.

— Ли! — Крикнул Фрол.

— Я схлопотал! — Отозвался китаец.

— Я тоже... А этот? Из окна?

— Прыгнул. — Отозвался китаец. — Да сразу вскочил, и в бег. Как мячик резиновый. Я не успел. Худовато мне...

— Чтож такое? — Пробормотал себе под нос Фрол. — Столько проехали... Бандитов лютых... А тут молокосня нас так общипала...

— Погоди! — Крикнул Фрол китайцу в окно. — Сейчас я... Спущусь.

Фрол присел на пол. Кряхтя, стянул лапоть, размотал портянку. Выглядело страшно, и кровило. Но прошло поверху, бороздкой. Он перемотал портянку, затянул потуже, вяло выругавшись от наступающей боли. Нацепил кое-как обратно лапоть, и преодолевая дурноту, пошел вниз. Хельга так и сидела у разбитого шкафа, сжимая в двух руках маленький револьвер.

— Пойдем. — Сказал Фрол, подавая ей руку. — Отбились. Кончилось все.

Они вышли на улицу. Хельга сразу бросилась к Ли.

— Моя сумка! — Крикнула она Фролу. — Там, в кузове.

Фрол поковылял к машине. В кабине по-прежнему сидел Кэмрон, навалившись на руль. Фрол откинул того назад от баранки. У Кэмрона было мертвецки бледное лицо, но он шевельнул губами.

— Хельга! — Крикнул Фрол. — Тут Кэмрон! Ты тут нужнее!

— Сумка!

— Несу.

— Фрол кряхтя залез в кузов. Василий лежал ничком, раскинув руки крестом, напитывая кровью мешки под собой. Пуля разорвала ухо, прошла в голову, и размотала Василию лицо.

— Да чтож ты будешь делать... — Прикусил губу Фрол.

— Держи. — Он перекинул Хельге ее сумку через борт. — Иди к Кэмрону. Он в тулово пулю словил. Ли, браток. Ты не бойся. Я сейчас сам тебя перемотаю.

— Бинт! — Хельга порылась в сумке, и положила на колени Ли бинт. А сама поднялась, пошла к кабине.

Фрол перекинулся через борт. Стукнулся ногами о землю, припал от взрыва боли в правой, помянул мать...

— Погоди браток, — он наклонился над Ли. — Сейчас я... тебя подмотаю.

Он разорвал рубаху, оголил товарищу плечо. Вскрыл пакет и начал наматывать, следя, чтоб один моток поддерживал другой.

— Где же патрули-то ваши, бузулуцкие? А? — Приговаривал Фрол. — Терпи Ли. Терпи браток. Вот так... Давай-ка...

Фрол помог Ли подняться, подвел к кабине.

— Что Кэмрон? — Спросил Фрол у Хельги.

— Я не доктор. — Развела руки Хельга. Плох, но дышит. Легкие вроде, не задеты.

— Ли, давай, — в кузов. — Распорядился Фрол. — Вот так. Хельга, — помогите мне вытащить Кэмрона. Черт!.. До чего ж он тяжелый... Подпирайте, у меня нога не держит. Тяни! Еще! Вот...

Кэмрона кое-как уложили на мешки, убрав руки лежащего рядом Василия.

Фрол спустился обратно из кузова. Мельком оглядел авто. В капоте зияла пулевая дыра. Он перебрался, поднял капот — слава богу, свинцовая плюха миновала двигатель. Капот обратно. Так... Он хотел уже снова сесть за водителя — когда услышал стон. Кто-то слабо стонал справа, за штабелем со столбами.

— Хельга! — Фрол вытащил револьвер. — Слышите?

— Да!

— Будьте начеку.

— Это как? — Переспросила Хельга.

— Кобурчик, — Объяснил Фрол. Он отошел от машины, и держа револьвер наготове, осторожно обогнул штабель.

Там, в пыли, с противоположной стороны, штабель был слегка расползшийся. Часть бревен сошла, пара столбов лежала откатившись отдельно. Вот между этими бревнами, в пыли, лежал парень в форме школяра. Видимо, он оступился, сверзился, и хорошенько приложился головой. Фрол с револьвером наготове, подошел ближе. Отбросил пинком вниз по улице чужой револьвер. Глянул на фуражку, со значком реального училища.

Парень снова застонал, схватил себя нетвердой рукой за лицо. Потом рывком сел. Начал озираться, и уперся взглядом во Фрола. Замер.

— Мы, потому что... есть нечего... — Залепетал он. — Генка-гимназист. Из самой Самары... Говорит, — надо что-то делать... А мы здешние... Дяденька. А этот, — Стригун. Говорит, — оружие есть. Добудем, все что нужно... Не стреляйте!...

Школяр-реалист присел на корточки, поднялся, одну руку просящее протягивая к Фролу, а второй зажимая затылок.

— Мы... Я больше не... Не буду... Я домой пойду... Я дяденька... Домой пойду...

Реалист, шатаясь, развернулся, и нетвердой походкой пошел от Фрола. Потом как-то сладил с ногами, и валко побежал. Фрол поднял револьвер, и выстрелил реалисту в спину. Тот подломился, и упал в пыль.

— Зачем? — Спросил сзади голос Хельги. — Это же почти ребенок.

Фрол развернулся. Хельга стояла позади, у штабеля, со своим маленьким револьверщиком в руке.

— Поехали, — Махнул рукой Фрол.

— Зачем? — Повторила женщина. — Ведь можно было пожалеть.

— У нас три раненных, один труп. — Устало взглянул на Хельгу Фрол. — Я и пожалел; — тех, кого он встретил бы потом.

У Хельги на лице проявилось выражение отчаяния.

— Поехали. — Повторил Фрол.

И заковылял к машине.

Он завел мотор. И они уселись в кабине.

— Ли, — обернулся к кузову Фрол. — Куда нам? Где здесь больница?

— Не больница, — мотнул головой бледный Ли. — Ты подранен. Я плох. Охраны почти совсем не осталось. Сперва зерно, — больница потом. Едем к зданию земской управы.

— Больница потом, — согласился Фрол. — И преодолевая дурноту от боли в ноге, воткнул первую передачу.

* * *

К зданию земской управы Фрол подкатил, почти до самых деревянных "ежей", преградивших ход. Часовой снова спрашивал его. Фрол снова махал своим измятым мандатом. Прибежал начкараула, а вместе с ним, несколько солдат. Подогнали телегу, сгрузили туда, вздрагивающего от боли на любом движении Кэмрона. Ли спустился сам. После всех этих дней, Фрола расслабило, и он едва удерживался, чтобы не уснуть. Все вокруг было как в какой-то дымке, будто от крепкой махры.

— Там мертвый наш, — Сказал Фрол солдатам. — Священник. Надо его похоронить, по-человечески. По его обряду.

— Щас, выгрузим, — пообещал сверху рябой от оспы солдат. — Бери его за ноги Третьяк. Как тут в кровищи-то не замараться...

Солдаты приподняли тело Василия, и тут рябой удивленно ухнул:

— Ебёна... Да он живой!

— Как живой?! — Вскинул голову Фрол. — Да ведь ему голову пробило!

— Шевелится, — отозвался солдат. — Ухо ему счекрыжило, да в рот вошло. Подрастерял зубьев. Глядит на меня.

— Мы же его даже не перевязали, — выдохнул Фрол. — Ли! А ты-то куда в кузове глядел.

— Так... он и не шевелился совсем. — Отозвался Ли. — Лежал как колода. Видать, сильно пулей ушибло.

— Вытаскивай его, братцы! — Фрол подскочил к борту.

— Сиди ты сам, с ногой своей, — отмахнулся рябой. — Сейчас, я ему бинта наложу хоть как. И выгрузим. — Да убери ты руки, — забурчал он уже в кузове, видимо Василию. — Ну вот. Снова в беспамятство впал. Видать, нервы совсем оголенные. Бери-ка его мужики! Каждый за ногу. Аверьянов, — принимайте!..

Василия вытащили, двое взяли его с борта, подошли еще двое — и так загрузили в телегу, малость потеснив там застонавшего Кэмрона.

Фрол с Хельгой подошли к телеге. Хельга подошла к Кэмрону, погладила по голове, прошептала что-то по-немецки — махш гут... Фрол, стоя за ней, показал Кэмрону большой и указательный палец, свернутые колечком. Потом большой палец вверх. Подумал, что он там еще смог выучить от американца за несколько дней? Не вспомнил, и поклонился по-русски, с ладонью у груди.

— Олл райт, — Выдохнул слабо улыбнувшийся Кэмрон.

— Олрайт, вестимо. — Согласился Фрол. — Спасибо тебе брат.

Фрол подошел к Ли, аккуратно хлопнул того по здоровому плечу.

— Ну, браток. Благодарствую. Без тебя бы не сдюжили.

— Ты сам-то, что с ногой? — Спросил Ли. — Давай с нами, в больничку.

— Да стою пока. Зерно сдам, и уже к докторам.

— Не затягивай.

— Ну, я ж себе не враг. Толковый ты мужик Ли. Надега. Даст бог, — еще свидимся.

— В больнице отыщи. А то давай к нам, в летучий отряд.

— Отыщу. — Пообещал Фрол. В летучий отряд ему не хотелось... — А там, поглядим.

— Давай, — Ли распахнул здоровую руку — обнимемся, по нашему обычаю.

Фрол аккуратно обнял китайца, стараясь не трогать плеча. Хлопнул еще раз того по спине. Отошел.

— Шматко! Парфенов! — Распорядился усатый начкараула. Поедете с возом для охраны. — Еремеев, трогай. Да смотри, не тряси там слишком.

— Как же не тряси, — буркнул возница. — Чай телега, не коляска рессорная...

— А ты всеж побережней, — пристрожил начкараула. — И отвечать в армии надо "есть".

— Есть, — буркнул возница.

— Ну вот. Вези давай.

Лошадь тронула. Телега заскрипела рассохшимися колесами, и пошла от управы.

— Ой, — всплеснула рукой Хельга, когда телега уже скрылась за поворотом, — я забыла отдать им портреты!

— Какие портреты? — Повернулся к ней Фрол.

— Я же всех вас нарисовала, — объяснила Хельга. — Тогда, на привале. Вот... — Она полезла в сумку, и достала кипу листков.

Фрол осторожно взял бумаги. Неловкими пальцами перевернул листы.

Они все были там — на бумаге. Хельга ухватила их на привале. Экономными штрихами она успела нарисовать их всех. Кэмрон присел у мотора. Ли чистил бебут. Василий ушел в себя, сжимая крест. Фрол поглядел на свой портрет. Он стоял, задумчиво прихватив бороду, и глядя куда-то, вдаль, за пределы листа.

— Ну, — Уважительно протянул Фрол. — Как вживе все тут. Только... могла бы не в лаптях меня нарисовать. А, скажем, в сапогах яловых...

— А кто мне говорил, что художник должен рисовать правду? — Улыбнулась Хельга.

— И то верно, — согласился Фрол. — Ну, пусть в лаптях.

— Им-то — Хельга показала не пустую улицу, — забыла отдать.

— Ничего, — успокоил Фрол. — Закончим дело, так отыщем их в госпитале. И отдашь.

Начкараула подошел к Фролу и Хельге.

— Пойдемте. Проведу вас к товарищу Мержиевскому. Ему сдадите груз под опись.

Начкараула провел Фрола через резные двери главного входа, мимо вяло отдавших честь солдат. Прошли по веренице коридоров, мимо разнообразного вида людей, с бору по сосенке, от всех недавно отмененных сословий. Начкараула уверенно постучал в дверь, открыл настежь.

— Разрешите?

— Да, товарищ Седых? — Отозвался человек за столом.

— Антон Игоревич, — привел вам двух товарищей. Наш, и иностранка. Привезли грузовик засевного зерна с Гамалеевки. В пути их побило. Раненных я распорядил в больницу. А им надо сдать груз.

— Да, конечно. Проходите. — Хозяин встал.

У стола было два гостевых стула, боком к столу, лицами друг к другу. Хозяин кабинета учтиво пододвинул стул Хельге. Фрол сел с другой стороны.

Фрол оглядел севшего напротив человека. Некрасивый. С узкой челюстью, но лобастой головой, с залысинами. Глаза умные.

— Я товарищ Мержиевский. — Представился хозяин. А вы?

— Асеев, — кивнул Фрол.

— А спутница ваша?

— Фрау Штробль. Я из германского красного креста.

— Из Гамалеевки ехали?

— Да. — Кивнул Фрол. Кивать было легче, чем держать голову прямо. — Товарищ Гнатюк нас послал. Есть вести от него?

— Станцию ограбили бандиты, два дня назад. Станцию мы обратно взяли — бандиты сами ушли. Но товарищ Гнатюк...

Фрол опять кивнул.

— Тяжело вам было? — Спросил начальник.

Фрол переглянулся с Хельгой. В голове не было никакого подходящего ответа.

— И так и сяк, да наперекосяк... — Наконец сказал Фрол.

— Да, чтож я?.. — Потер мешки под глазами человек. — Устал, задаю глупые вопросы. — Сопроводительная на груз, есть у вас?

— Вот, — Фрол вытащил бумажку от покойного Гнатюка.

— А, заново мобилизованный, — Человек оторвался от бумаги, остро поглядел на Фрола. — И не сбежал? Вот за это спасибо. Не от меня. От людей, которым это зерно пойдет.

— Мне бумагу бы, — сказал Фрол. — Что довез, чин-чином. Хоть и непонятно, кому теперь предъявлять...

— Конечно, сейчас напишу, и заверю. А пока — чаю хотите? Настоящий чай, листовой.

— Можно чаю, — кивнул Фрол. — Засыпаю.

— Сейчас, я распоряжусь...

Человек вышел из-за стола, открыл дверь.

— Пал Петрович! Если можно, распорядитесь на два стакана чаю. Из настоящего чайного листа. И скажите товарищу Яновскому — там у входа грузовик. Пусть с товарищами пересчитает мешки, и сообщит мне количество. Что?.. Да. Это срочно.

Хозяин кабинета снова вернулся за стол. Взял чистый лист, и начал аккуратным почерком выводить на нем текст, иногда сверяясь с измученной бумажкой, которую дал ему Фрол.

— Вот, — наконец сказал он. — Готово. Сейчас пересчитаем мешки. Я впишу количество, — и готово. А вам — он повернулся к Хельге. — Бумага нужна?

— Обязательно, — подтвердила Хельга. — Вот расписка от товарища Гнатюка. — Часть груза в машине, — немецкого красного креста. Мы не так часто везем продовольствие. Чаще — лекарства; ведь в Германии тоже голод. И я должна быть уверена, что каждый грамм будет оформлен должным образом, и пойдет по назначению.

— Давайте я посмотрю, сколько было загружено... и напишу вам.

Открылась дверь. Вошел сутулый человек, в черном пиджаке. Поставил на стол два подноса с чаем. Фрол взял стакан за подстаканник, пощупал. Чай был теплым.

— Простите, товарищи, — развел руками Мержиевский. — Греть постоянно, мы пока не настолько богаты. И сахара нет.

— Это ничего, — Фрол отхлебнул чай. — Хороший. Главное, что не морковный. Да не из травы сбор какой. Не помню, когда в последний раз верный чай пил.

Хозяин кабинета вдруг чему-то улыбнулся. Пометался придать себе серьезный вид. Не выдержал, улыбнулся снова; и вышло у него отчего-то, почти по-детски.

— Чего вы? — Удивился Фрол.

— Да так... простите. Подумал просто... Ведь когда, — отстроимся, наладим жизнь. Так и чаю всем вволю будет. Приестся. Так ведь, может такое быть, что тогда люди от обычного чая будут нос воротить. А пить морковный, или вот, травяной, — как какую диковину.

— Не-е, — отмахнулся Фрол. — Не будет такого. Надо не вполне в уме быть, чтоб чай на этот жмых променивать.

— Кто ж знает, — улыбнулся хозяин.

Снова открылась дверь. Вошел человек в военной форме, но без знаков различия. Четко доложил о количестве мешков. Хозяин кабинета кивнул, вписал их в бумаги.

— Вот еще товарищи, — поднял голову человек. — Вопрос с автомобилем. Он чей и откуда?

— Это автомобиль американской ассоциации. — Пояснила Хельга.

— Америкэн Релиф Администрайшн?

— Да.

— Водитель на нем был, американец — вступил Фрол. — Так ранило его. Увезли в больницу. А машину надо его организации вернуть. Он за ней честно всю дорогу отследил. Нехорошо, если сейчас по рукам пойдет.

— Конечно. — Кивнул Человек. — А как же вы машину-то довели? Без водителя?

— Я сам шофер, — Пояснил Фрол.

— А, вот как... — Человек задумался. — Вот что товарищи. У меня к вам есть просьба. Автомобиль конечно надо вернуть. Но мы, — сами понимаете — моторами небогаты. И шоферов у меня под рукой нет. Мы конечно можем найти подводы, и перегрузить груз... Но, если вы сами шофер — человек посмотрел на Фрола. — Может быть, вы уже довезете мешки отсюда, до склада? Здесь недалеко. А потом уже сами и вернете грузовик американцам. Охрану я вам вам дам. А? Как, товарищи?

Фрол переглянулся с Хельгой.

— Далеко отсюда? — Вздохнул Фрол.

— Нет. Считай, совсем рядом. Это бывшие склады купца Киселёва. Провожатые вам покажут. Сделаете?

— Айн катцен шпрунг фон хиир. — Устало улыбнулась Хельга, взглянув на Фрола. — Один кошачий прыжок. Так у нас говорят, если хотят показать, что недалеко.

— Вот-вот, — Воодушевился человек — Поможете нам? С этим кошачьим прыжком?

— Чего уж, — отозвался Фрол. — Сюда столько везли. Так уж положим на твердое место.

— Вот за это вам спасибо великое. — Обрадовался хозяин кабинета. Тогда сделаем так: — Довозите зерно до киселевского склада. — А они вам на складе дадут продукты для детского дома. Довезете ребятишкам продукты, — и возвращайте авто хозяевам.

— Продукты детям — и все. — Предупредил Фрол. — А то у нас так бензин кончится. И ногу мне надо врачам показать. А перед этим еще Хельгу вернуть в ее красный крест.

— Все. — Подтвердил хозяин. — Договорились. Спасибо вам, товарищи.

Человек встал, протянул Фролу руку, крепко пожал. Хельге протянул чуть по-иному, открытой ладонью вверх, и сжав, чуть поклонился, будто с намеком на старорежимное приветствие.

Фрол махом допил чай, поставил стакан на стол.

Через несколько минут, они с Хельгой уже снова сидели на знакомом автомобиле. Фрол завел мотор. Начкараула Седых забрал ружье-пулемет и винтовки, и давал последние указания четырем красноармейцам, которых отрядил на охрану.

— Шароваров! — Выговаривал он бойцу, — За главного. Значит, покажешь товарищам дорогу на киселевский склад. Там поможете разгрузить зерно. Загрузят продукты. Вот. Покажешь тогда товарищам дорогу к детдому.

— Это в доме Хохлова?

— Нет, там детдом квакеров. А нужно в наш.

— Понял, товарищ помкомроты. Есть отвести в наш.

— Вот так. Выполняй.

— Давай в машину, парни! — Скомандовал Шароваров остальным солдатам. — и залихвацки запрокинув на затылок фрунзеновку, залез в кабину слева от Хельги.

— Значит, выводи машину, и вертай влево, — показал он Фролу. — Поедем так...

* * *

Волокиты на складе не было. Но и завсклад и его зам принимали какой-то другой груз. Пришлось подождать. Поэтому, к детскому дому они подъехали только к полудню. Это был двухэтажный дом, с кирпичным низом, и деревянным верхом. С левой стороны к дому примыкал огороженный двор, высотой по первый этаж. Фрол остановился у ворот, и посигналил. В окнах второго этажа появилось несколько детских мордашек. Но больше никакой реакции не было. Боец Шароваров спрыгнул из кабины, подобрался к воротам, и азартно постучал в дверь прикладом, явив и свою луженую глотку.

— Эй, служба! Открывай давай! Продукты приехали!

Наконец, за воротами что-то заскрипело, лязгнуло. Показался сторож. Не старый, но рано постаревший, инвалид, с пустым рукавом гимнастерки, приколотым к груди.

Он выслушал Шароварова, кивнул, и начал отворять двустворчатые ворота.

Фрол аккуратно развернул машину, и очень медленно — у него не было опытна на эти габариты, завел машину во двор.

Вышла женщина. Невзрачного вида, неопределенного среднего возраста, в очках.

— Мы привезли продукты со склада, — сказал Фрол. Кто примет груз?

— Я приму. — кивнула женщина. — Я заведующая. Фёдорова моя Фамилия.

— Куда разгружать? — спросил Шароваров.

— Вот сюда, по коридору и налево — Заведующая зазвенела ключами. — Подождите, сейчас склад отопру...

Заведующая скрылась внутри здания, вместе с Шароваровым. Вернулись. Бойцы — один в кузове — трое на подносе — начали сгружать и носить мешки. Заведующая, поправляя свои круглые очки, стояла рядом, и считала количество мешков. Фрол, как мог, поудобнее вытянул в кабине свою ногу, и задремал.

Хельга сидела, прислонившись к его плечу. Тоже близкая к дреме. Вдруг, взгляд ее привлекли фигурки, у второй двери во дворе. Там стояло несколько детей. Двое. Нет, трое. Кто-то еще выглядывал из-за спин других, из прохода. Лет по пять семь. Впрочем, сейчас в этих местах трудно было определять возраст.

— Их гинг им вальде, зо фюр михь хин. — Глядя на детей, тихо произнесла Хельга. — Унд нихьтс цу зухэн, дас вар май зын...

— А? Чего?.. — Продрал глаза у нее на плече Фрол.

— О, прости. — Хельга поглядела на Фрола. — Там, у дверей, дети. Вспомнила стихи.

— Какие?

— Человек шел по лесу. Цветок спросил его — буду ли я сломан и увяну? И человек бережно взял цветок. И принес в место, где тот мог спокойно цвести.

— Ага, — непонимающе-сонными глазами глянул на нее Фрол.

— Дети — это цветы. — Пояснила Хельга. — Хорошо, что для них нашли место. И что мы привезли им еду.

— А. Да... да..

— Ты, поспи, поспи... — Хельга погладила Фрола по плечу. И тот снова смежил веки.

Хельга снова оглянулась. Дети все также стояли у дверей. Хельга мягко отодвинулась от плеча забурчавшего Фрола. Тот уперся затылком в борт, укрыл лицо кукулем, и засопел. Она вылезла из кабины, оправила пыльное платье. Подошла к детям. Те попятились в проход.

— Кайне ангст!.. Не бойтесь, маленькие. — Хельга подошла ближе. — Внутри, за дверью она увидела коридор с комнатами, в ближней из которых за открытой дверью виднелся ряд железных кроватей с матрасами. Из комнат справа и слева на нее смотрели дети. Тонкошеие, большеглазые, остриженные налысо для борьбы с паразитами.

— Какие вы тоненькие. — Сказала Хельга.

Дети молчали.

— У меня нет для вас никаких гостинцев. Но мы привезли продукты. Скоро вас здесь хорошо откормят.

— Не откормят нас здесь, — вдруг сказал мальчик постарше, с какой-то недетской решимостью в глазах.

— Тихо Гришка! Ты что!.. — Потянул его за рукав какой-то мальчик поменьше ростом, опасливо глядя на Хельгу.

— Обязательно откормят, — мягко сказала Хельга. — Не бойтесь. Я из красного креста. Худшее позади. Со всего света хорошие люди шлют сюда продукты. Мы скоро наладим поставки. Будете есть хлеба, сколько нужно.

— Не будем. — Упрямо мотнул головой мальчик, которого назвали Гришкой.

— Никшни Гришка! Беду на нас наведешь!.. — Отчаянно шикнул кто-то невидимый из комнаты.

— Почему так говоришь? — Нахмурилась Хельга.

— Артёмовна. — Сказал Гришка, вырывая рукав. И отчаянно глядя на Хельгу. — Она нас обирает.

— Кто есть Артёмовна?

— Заведующая наша. Людмила Артёмовна. Крыса. Она нашу еду продает.

— Нет, — возмутилась Хельга. — Ты напрасно так думаешь. Просто сейчас мало еды. Всем мало.

— Ан, не всем, — тряхнул головой мальчонка. — Что мы, — не видим? Кажную неделю к ней подвода приезжает. Мужик чернявый. Грузят продукты. А он ей в обрат, — добро всякое. А инда — пакость всякую привозят на подмену. Так мы ее едим. А наше — сами они говорили — на рынке все влет уходит.

— Это правда, дети? — Побледнев спросила Хельга.

— Дети опасливо молчали.

— Дети, не надо боятся. Это правда?

— Правда, тетенька, — сказала, высунувшись из-за двери маленькая девочка. — Вы только Гришку не бейте. Он у нас совсем оглашенный. Все как есть говорит.

— Не выдавайте Гришку, — попросил еще кто-то.

— Она и мертвых наших продает. — Сказал, осмелев, мальчонка с носом-кнопкой.

— Как это?

— Мрем мы, — с недетской тоской сказал мальчик. — А Артёмовна получает продукты да лекарства, будто живы. Тоже в карман ей идет.

— А людей-то в доме и взрослых меньше. — Высунулась девчушка. — За все ответчик один инвалид наш, Арсентий. Все он трудит. А как бы работных людей много.

— А Генка-то, Артёмовны сынок, — сытную крепость наел. Бьёт нас. Нам с ним не сладить...

Хельга помолчала.

— Дети, вернитесь в свои комнаты, — наконец сказала она. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Скоро будет лучше.

— Нет, не будет, — упрямо сказал Гришка.

— Будет. Я вам твердо обещаю.

Хельга развернулась, и крепко закрыла за собой дверь. Вернулась во двор. Заведующая все принимала мешки, чиркая в журнале.

Наконец, красноармейцы закончили носить, встали у машины, устало расправляя затекшие плечи. Пустили по отрыву бумажки махру, начал скручивать.

— Кто будет расписываться за груз? — Спросила заведующая Хельгу.

Хельга поглядела на дремлющего Фрола.

— Я. — Ответила Хельга. — Прошу вас, отойдемте на минуту со мной.

Хельга развернулась, и не оборачиваясь пошла к воротам. Оглянулась на входе. Заведующая непонимающе двинулась за ней.

— Зачем это?

— У меня к вам дело. — Понизив голос сказала Хельга. — Без лишних глаз. Наедине.

Они вышли за ворота.

— Давайте, где подписать, — сказала Хельга. — Порядок, он прежде всего.

— Вот здесь. Под количеством мешков. — Заведующая дала Хельге химический карандаш, и подставила журнал. — А вы мне накладную отправки.

Хельга расписалась. Вернула дрожащей рукой карандаш. Подошла к заведующей вплотную.

— Продукты воруешь. — Сказала она, глядя заведующей в глаза. — У детей воруешь.

— Что? — Вытаращилась на нее заведующая, с каким-то пришибленным испугом. Но без удивления.

— Воруешь, и на рынок продаешь. — Задыхаясь выплюнула Хельга.

— Чего?! Чего ты мелешь? — Отступила от нее заведующая, защищаясь журналом в руках. — У меня порядок бумажный! У меня на каждый лист — печать законная!..

— К стене встань.

— Чего ты?! — Отступила от нее завидущая. — Чего?! Оговор! Нешто пащенков этих неблагодарных послушала?! Нашла кого! Они ж конченные! Мать родную, — и ту охулят!

Хельга отступила назад. Нащупала кобурчик, дернула револьвер, и оттянула вниз пуговку спуска. Вытянула дрожащей рукой револьвер. Трясло ее не от страха.

— Ты что? — Взвизгнула заведующая. Журнал она держала перед собой на вытянутых руках, будто обережную икону. — Спрячь! Спрячь!!!

Хельга нажала пуговку. Револьвер дрыгнул в руке. Заведующая охнула, безмолвно открыла рот, начала сползать спиной по кирпичной стене, все еще удерживая в руках журнал. Хельга шагнула вперед. Выстрелила еще раз. На третий раз револьвер только щелкнул. И на следующий. И на следующий тоже. В очках на лице заведующий отражались блики солнца.

Из ворот вывалились красноармейцы с винтовками в руках. Увидели, застыли.

— Едрить тебя кочергой!.. — Растерянно припустил винтовку Шароваров.

— Да-а... — Протянул стоящий у него за спиной. — Вы почто, барышня?

Послышалось натужное кряхтение. Из ворот, припадая на ногу, вывалился Фрол, с револьвером в руке.

— Что тут?! — Спросил он. — Хельга?

— Она, воровала продукты. У детей. — отстраненно сказала Хельга. — Кому сдать оружие?

Фрол поглядел на заведующую у стены. На Хельгу. На детский дом. Хельга не рассчитала. На первом этаже были внешние окна. И сейчас, оттуда, на улицу вкось, плюща носы и щеки, смотрели детские лица. И Фрол не знал, хорошо это, или плохо...

— Кому сдать оружие? — Повторила Хельга, протягивая ему револьвер.

— Ну уж не мне. — Фрол, хромая, подошел к Хельге. Обнял ее за плечи. — Точно, не мне.

— ...Махорку рассыпал, — пожаловался соседу Шароваров.

— И я, — с огорчением ответил тот, закидывая винтовку на плечо.

— Пойдем. Может, не все затоптали? Может, еще соберем?

— Может и соберем. — Согласился боец. — Попробовать стоит.

* * *

Эпилог 1: двенадцать лет спустя.

США. Год 1933.

— Ставьте обратно в ящики, скорее. — Распорядился Кэмрон.

Люди по цепочке передавали бутылке женщине, что сливала их содержимое в бидон на тележке. По той же цепочке возвращали бутылки, а стоявший рядом старик запихивал их обратно в ящики.

Кэмрон проверил, что в ящике нет ни одной незаполненной ниши, и поставил тару в грузовик.

— Сделано, — сказал он старику. — Я приеду снова, когда смогу. — Младший Бенсон передаст вам, как это будет.

— Благослови тебя Бог, сынок. — Протянул ему руку старик.

— Уже благословил, — Ответил Кэмрон.

— Да? — старик улыбнулся в бороду. — Чем же?

— Я понял, как устроена жизнь. — Ответил Кэмрон. — Не торопитесь ехать отсюда. Дайте мне отъехать подальше. Лучше, чтоб нас вместе никто не видел.

— Мы будем осторожны — пообещал старик.

Разгруженный грузовик потряхивало, и Кэмрон сбавил скорость. Несмотря на то, что бутылки в кузове были упакованы в ящики, ему не хотелось случайно растрескать парочку. Оплачивать их пришлось бы из своего кармана. Кроме того, солнце палило изрядно. А он не хотел перегреть двигатель. Форд был уже достаточно стар. И если кабина и фургон были окрашены в небесно-голубой цвет, с логотипами "Мэлтон и Ко" — то капот у машин был черным. Черный грелся сильнее. Здесь, в Арканзасе, летом могло припечь. Говорили, что на фирме Форда могли обкрасить кузов в нужный цвет, но капот оставляли черным всегда. Почему именно капот не окрашивали в другой цвет, Кэмрону было неведомо. Может, Форд строил только капот с рамой и двигателем, а кузова пристраивал сторонний подрядчик? Или была какая-то другая из тысячи причин? В любом случае, спешить не следовало. Да и некуда особенно. На сегодня, его работа закончилась.

Слева от дороги на поле, что-то белело в зарослях у канавы. Кэмрон притормозил, рассмотрел получше. На поле лежал человек, зажимавший в руке широкополую фермерскую шляпу. Слишком бледный и слишком раздутый, чтобы предположить, что ему может понадобится помощь. Это было уже не дело Кэмрона. Он всегда рад был помочь ближнему. И человек должен быть похоронен, по заветам Господа нашего. Но городской совет недавно нанял молодых парней, чтоб они объезжали округу, и собирали вот таких бедолаг. Те старались. Сын Бенсона устроился туда. Это была грязная работа. Но юным парням без специальности в руках, сейчас не приходилось рассчитывать на лучшее. В любом случае, Кэмрон не мог перевезти бедолагу на своем пищевом грузовике. Он по приезде в город, и скажет, где видел бренное тело.

Странников в округе становилось все больше. Они проезжали на грузовичках, шли пешком, толкая перед собой телеги с добром, или просто шли пешком. При удобном случае, они спрашивали Кэмрона, — нет ли где в округе работы? Работы не было даже для местных. Возможно, в центральных графствах, — сперва отвечал Кэмрон. — Или в Литл Рок. Это большой город, там делаются большие дела... И люди шли в Литл Рок. Говорили, что на окраинах столицы Арканзаса, уже организовался целый палаточный город. Его прозвали "Гувервиль" — Город Гувера — в честь нынешнего президента-республиканца. Который только и мог, что красиво молоть языком, пока страна катилась под откос. Говорили, что такие бесславные "города", сейчас образовались вокруг многих настоящих городов в Соединенных Штатах.

К поздней осени свой небольшой город беженцев стал образовываться и у родного Годсбелла. Это был плохой признак. Если уж люди оседали рядом с такими небольшими городами, — значит они уже ничего не наделись найти в более крупных местах. Сперва пришлые ходили, и спрашивали работу. Потом начались случаи воровства. Местные собрались, взяли дубины, ружья, и сходили к чужакам в палаточный городок. Кэмрон не пошел. Он уже кое-что соображал. Ему удалось отговорить Боба Бенсона. Но Генри — даром что друг детства, — поперся туда со своим дробовиком.

Утром палаточного городка уже не было. Но на земле, среди разорванных и сожжённых палаток, — осталось пять трупов чужаков. Генри Осборн потом отводил глаза, и говорил, что в темноте и суматохе, кое-кто из парней перестарался. Но лучше уж так, чем бродяги заполонили бы их городок. Шестой труп, отыскали случайно, через две недели, в отдалении. Это была женщина, и судя по всему, ее не только убили. Осборн истово ужаснулся. Те, кто ходил разбираться с бродягами, пытались вспомнить, кто где был, и кто пропадал на время, — но так ничего и не выяснили. Шериф тоже не слишком напирал на расследование. Хуже всего после происшедшего стали относится к Кэмрону — он, мол, не помогал местному сообществу отстоять свои интересы. Что за человек, если он жалеет чужаков, больше чем своих?

Но земля не имеет памяти. Чужаки все равно шли, и снова основали палаточный городок. Это было уже перед началом сезонных работ. Местная милиция из парней снова возбудилась громить "бродяг, воров и попрошаек". Кэмрон снова не пошел, и на этот раз ему даже не пришлось уговаривать Осборна — тому хватило прошлого раза. Другие — пошли. Но на этот раз жестоко разочаровались: У палаточного городка их встретил шериф Мак-Брайд с помощниками. Шериф заявил, что люди основали лагерь не на частной земле. И никто не имеет право тронуть американца в его стране, если тот не нарушает закон. Местные покричали, и разошлись. Никто не мог понять, с чего это шериф вдруг так воспылал к букве закона.

Это выяснилось позднее, — когда пришлых начали нанимать на предприятия Мэлтона. Пришлые были готовы работать за сущие центы. И тогда управляющие Мэлтона заявили, что если местные хотят сохранить работу — им тоже придется согласиться на меньшие зарплаты. Община пыталась урезонить мистера Мэлтона. К нему даже обращались в церкви, вместе со святым отцом. Но мистер Мэлтон сказал, что — он не Бог, и не может перевернуть экономику. В крупных городах бывшие богачи падают из окон небоскребов, как листья с деревьев во время шторма. Фирмы банкротятся. Сбывать продукцию все труднее. Мэлтон и ко разорится, если не будет соответствовать законам рынка: — найми того, кто сделает то же, за меньшую цену. Парни почесали голову, и согласились работать почти что за еду. Вот такие теперь были времена.

Гукнуло, — Кэмрон очнулся от раздумий. — Сзади гудел автомобильный горн. Он повернул голову, и глянул в боковое зеркало — но там ни черта не было видно, — дорога была пуста. Сзади опять нетерпеливо начали долбить в горн. Видимо кто-то болтался сзади, закрытый фургоном, и требовал пропустить его вперед. Кэмрон аккуратно повел рулем влево, и вместился ближе к обочине. Взревело, и его машину обогнал, пуская клубы дыма из-под шин, легковой черный "Студебеккер Коммандер". У Кэмрона нехорошо свело нутро, — в округе была только одна такая машина.

Студебеккер лихо затормозил, и чуть довернув, загородил грузовику Кэмрона дорогу.

Кэмрон нажал рычаг тормоза, и его Форд тоже принялся сбавлять скорость. Бутылки в кузове протестующе бряцали.

Грузовик встал.

Двери Студебеккера открылись, и из него вылезло четверо крепких парней, со специфическими лицами. Менни Пул, и его команда. Люди мистера Мэлтона. Которых он посылал на те дела, для которых не годился шериф.

— Жаркий денек! — Приветственно махнул рукой широкоплечий остроглазый мужчина в щегольском костюме. — Он неторопливо подошел к машине Кэмрона. Трое парней шли за ним. Их шляпы стоили больше, чем весь заработок Кэмрона за последний месяц.

Кэмрон выбрался из кабины.

— Жаркий, — согласился он, обтирая вспотевшие руки, о свой шоферский комбинезон.

— Знаешь меня? — Спросил, подойдя, остроглазый.

— Ты Менни, — Работаешь на мистера Мэлтона.

— Решаю проблемы мистера Мэлтона, — мягко поправил остроглазый. — Он махнул рукой себе за спину, на одного из спутников, телосложением похожего на шкаф, с плечами настолько широкими, что голова на них казалось лишней. — А его, помнишь?

— Френки.

— Френки-Копёр, — так мы его зовем. Ты знаешь за что?

— Знаю, — непроизвольно потер себе солнечное сплетение Кэмрон. — Бьёт он сильно, ничего не скажешь.

— Я вот чего не пойму, парень, — сдвинул свою шляпу на затылок остроглазый — Морда у тебя конечно так себе. Но по виду ты не дурак. Френки пришел к тебе, — и все объяснил: Если мистер Мэлтон сказал тебе вывозить просроченные продукты с его фермы и магазинов в болото, — то какого хера они оказываются в ебаном городке бродяг, а?

— Я делаю, как сказал Мистер Мэлтон, — осторожно сказал Кэмрон.

— Реально? Парень, — в Чикаго ничего не происходило без моего ведома. А там народа живет больше, чем травы в вашем сраном захолустье. Ты думал, я не отслежу, где вы теперь встречаетесь с бродягами? Ты думал, — это офигенно умный план? Что теперь не ты едешь к их городку, а они встречают тебя сидя в кустишках, по пути к болоту?

Кэмрон молчал. Сказать было нечего.

— Ты и других водителей втянул в свое дерьмо. — Продолжал остроглазый. — Это непорядочно паренек. Мистер Мэлтон дал тебе работу. Ты знаешь, как нелегко ее сейчас найти. А ты вот так, отплатил ему за доверие.

— Я только отдал голодным бедолагам еду, которую и так собирались уничтожить. — Пожал плечами Кэмрон. — От этого никому нет вреда.

Менни вздохнул, поглядел в небо.

— Парень. Эта страна стоит на честных сделках. Для того чтобы съесть кусок, — его надо заработать и купить. Если бродяги начнут получать еду бесплатно — зачем им работать? Если они не работают — местные начинают клянчить повышение зарплаты. Если люди жрут задарма — зачем им покупать в магазинах мистера Мэлтона? Это рынок, парень. И у него свои законы. Ты что — хочешь разорить мистера Мэлтона? Ты хочешь так отблагодарить его за доброту?

— А тебе самому не жалко тех бродяг, Менни? — Попытался Кэмрон. — Они ведь, такие же люди. Ты разве сам родился в семье богатеев?

— Ты понятия не имеешь, где я родился, парень, — сжал зубы Менни. — Там таких как ты, давили раньше, чем ты успевал вывалится у своей мамки между ног. Может, мне и жаль бедных ублюдков. Но не я создал такую жизнь.

Кэмрон вздохнул.

— Может быть... ты и твои парни закроете на это дело глаза?

Менни хохотнул.

— О, парень. Но мне платят как раз за то, чтобы я не закрывал глаз. Или у тебя есть деловое предложение?

— Ты про деньги? — Уточнил Кэмрон.

— Всё — про деньги, — развел руками Менни. — Доллары — смазка этого мира.

— Денег нет, — развел руками Кэмрон. — Мне нечего тебе предложить. Только радость, — что ты помог людям, и поступил правильно. Может, попробуешь?

— Я на такое дерьмо не куплюсь, парень. — Покачал головой Менни.

Кэмрон шмыгнул носом. Вдохнул, отгоняя страх.

— Знаешь, Менни. В 21ом году, я был в России. Там был голод. Смертельный. Мы привезли им помощь. Недостаточно. Но сколько смогли. Так я тогда думал. А потом я вернулся домой, в мою страну. И узнал, что в это же время пшеница гнила у наших фермеров. Потому что они не могли найти покупателей для излишков зерна. А теперь — я вижу голодных людей уже здесь, в моей стране. Но вы — вы! — все равно будете уничтожать еду. Пусть даже сдохнет пол Америки. Только чтоб хозяева не лишились прибыли. Ты знаешь, о чем я говорю. Неужели тебя самого не тошнит от этого?

— Поболтали, — и будет. — хмуро глянул на него Менни. — Тебя велено проучить. И это, — последнее предупреждение.

Фрэнки, другой, с усиками а-ля Дуглас Фэрбенкс, и третий, с отбитыми боксерскими ушами, двинулись на Кэморна.

— В тот раз ты ударил подло, исподтишка, — сказал Кэмрон Френки, отступая. — В этот раз я буду драться.

— О, давай! — Хохотнул Френки наступая, как ходячая скала, и приглашающе махнув руками, развлеки меня, деревня.

Кэмрон широко замахнулся, и ударил правой. Френки легко отклонился, и... отлетел назад с ошалелым видом. Кэмрон достал его коротким апперкотом слева. Так его учил Маки в "153'м стрелковом", во время службы, и... — руки помнили. Френки был здоров как буйвол, и если его не свалить... — Кэмрон ударил еще, еще, — и Френки улетел на землю.

Слева у Кэмрона будто взорвалась граната, мир пошатнулся. Он отскочил и увидел слева того — с ушами — в боксерской стойке. Карнаухий не стал тратить время на разговоры, и пошел на него, с характерной раскачкой. Кэмрон попробовал напугать парой ложных ударов, не доведенных до конца, карнаухий качнулся, не сводя с него внимательных глаз, — и Кэмрон зевнул в корпус, так что ребра застонали. От второго удара он едва успел опрянуть. Карнаухому он был не соперник. Кэмрон ударил так быстро, как только мог, — и пока боксер отшатнулся, метнулся к машине. Он сунулся в кабину, что-то ударило его в поясницу, так, что он едва не упал, — но он вертанулся обратно, — с гаечным ключом в руке. Карнаухий отскочил.

— Ну, подходи!.. — Крикнул Кэмрон.

— Нет-нет, мудак, — Менни залез за отворот своего щегольского костюма, и достал оттуда длинноствольный пистолет. — Ну-ка бросай железяку! Бросай я сказал!

Кэмрон глянул на него, — и отбросил ключ на землю.

— А красношеий-то — неплох. — Хохотнул, глядя на Кэмрона тот, что с усиками. — Хорошо он тебе приложил, а Френки?

Френки, на земле потряс головой, ставя глаза на место. Приподнялся, опираясь на землю руками-лопатами.

— Ну, пидор!..

Френки вскочил, в три шага подбежал к Кэмрону, тот снова попробовал ударить, но Френки просто снес его, как бык, и прижал к борту грузовика. Ввалив его левым плечом, Френки ударил Кэмрону в лицо правой, — так что свет сразу померк. При втором ударе что-то страшно хрустнуло. А третьего, Кэмрон уже не почувствовал. Все как-то онемело, и отодвинулось. И он не мог понять, он стоит, или уже упал.

— Хватит! Ты что сделал, придурок? — Услышал Кэмрон откуда-то издалека сверху голос Менни. — Ты ему голову развалил! И выбил глаз.

— Этот пидор меня ударил!

— А ты не должен был дать себя ударить! Нам надо было его поучить!

— Ну, мы и поучили. Теперь уж точно никто из водил не будет рыпаться.

— Слышь ты, кабан безмозглый, — я работаю чисто, понял?

— Ага. Так чисто, что о тебе в "Чикагской Трибуне" писали на первой странице. А теперь ты ныкаешься здесь.

— Заткнись! Я после себя инвалидов и свидетелей не оставляю. Люди либо делают, что я говорю. Либо исчезают. Без концов. Понял?

— Ну и что?

— А то что ты этого парня уделал, без приказа. Ну вот теперь и доделай работу, умник.

— Да без проблем, Босс. Вообще не стоит крика.

И больше Кэмрон уже ничего слышал.

* * *

Эпилог 2: двадцать лет спустя.

Германия. Год 1941й.

— Стоять. — Окрикнул ее конвоир.

Хельга остановилась.

Второй конвоир распахнул дверь, и зашел внутрь.

Задержанная Штробль, доставлена.

— Заводите, — разрешил голос.

— Проходи. — Солдат показал Хельге на дверь. Хельга помедлила секунду, потом решительно шагнула внутрь. Кабинет был небольшим, скорее всего рассчитанным на одного хозяина. Но сейчас внутри было двое. Один сидел за столом, видимо на своем месте. Второй на стуле, сбоку, у большого конторского шкафа. Оба были в светло-серых мундирах. За столом, — постарше. Сбоку — помоложе. И оба моложе ее. Во взгляде старшего была скучающая меланхолия. Младший смотрел на нее с некоторым любопытством. Самым суровым взгляд был у портрета над столом. Тот — с портрета, с узкими окопными усами фронтовика, смотрел сурово и мрачно, как некое требовательное языческое божество. Возможно — он таковым и был для хозяев кабинета.

Первый конвоир в штатском обошел Хельгу, вытянул из-за отворота плаща ее паспорт.

— Ее документы, — он протянул книжечку человеку за столом.

Офицер принял паспорт, и положил его на стол.

— Сопротивлялась?

— Нет.

— Личный досмотр?

— Ни оружия, ни ядов, ни прочего.

— Это точно? На прошлой неделе у Бреннеке клиент при аресте раскусил стеклянную капсулу, зашитую в воротник. Говорят, теперь у незадачливого коллеги может исчезнуть серебряный шнур с петлицы. И это в лучшем случае. Я не хочу чтобы такой фокус случился со мной.

— Ощупали всю. Чиста как младенец.

— Обыск в квартире?

— Проводится прямо сейчас. Наблюдение за адресом продолжается

— Хорошо. Держите меня в курсе. Можете идти.

— Здравие Гитлеру!

— Здравие.

Конвоир вышел из комнаты, аккуратно закрыв дверь.

Меланхоличный человек за столом поглядел на Хельгу.

— Можете сесть.

Хельга подошла. Стул для гостей стоял в центре комнаты. Она взяла стул за спинку. И под неодобрительным взглядом хозяина кабинета, переставила стул ближе к столу. Теперь стол разделял их будто барьер на дуэли. И, расстояние до барьера было равным. Впрочем, это здесь было единственное равенство. Но эта крохотная победа, порадовала Хельгу.

— Какова, а? — Старший посмотрел на своего коллегу.

— Наглая. Как и все из чертовой богемы. — Отозвался сидевший рядом. У него было хорошее, природно добродушное лицо, которому наверно очень пошла бы улыбка. С возрастом, как отмечал опытный художественный взгляд Хельги, у него наверно появятся обвисшие брыли. Но сейчас он был прямо кровь с молоком.

— Я — отрядныйвождь-из-СД, Матиас Беккер. — Представился человек за столом. Это мой коллега младшийотрядныйвождь, Хельмут Краузе.

— Отрядныйвождь... — Повторила Хельга. — Я художница, и совершенно не разбираюсь в этих новых званиях тайной полиции. Это большой чин?

У человека на щеках проглянул легкий румянец.

— Достаточный, чтобы разобраться с вашим делом.

— Хорошо — кивнула Хельга. — Тогда давайте приступим.

Ее мутило, живот сводило и пекло. Но она старалась сидеть ровно, ничем не показывая своего состояния.

Человек за столом потянув руку к кипе бумаг, вытащил оттуда папку, раскрыл ее.

— Отвечайте на вопросы. Вы фрау Хельга Штробль, урожденная Шац.

— Да.

— Родилась в деревне Хирлинген, земля Баден-Вюртембург, в 1895 году?

— Да.

— Когда переехали в Берлин?

— В 1915ом.

— Зачем вы переехали? — Вдруг отошел от казенных вопросов Беккер — В большом городе, без гарантированной работы, в те сложные времена. В деревне, на земле, было проще.

— Мой жених. Он погиб.

— На Великой Войне?

— На ублюдочной войне. Все вокруг знали, и... я не хотела оставаться там. Я сменила место.

— И где вы тогда поселились в Берлине?

— В Кёпенике.

— А в 1921ом, вы поехали советскую Россию. И пробыли там почти год.

— Да. Это была гуманитарная поездка германского Красного Креста.

— Видишь, Хельмут, — человек за столом повернулся к своему коллеге. — Немного простых вопросов по биографии, и опытный сотрудник уже может кое-что понять о человеке. Кёпеник был самой жидовской окраиной Берлина, — пока мы ее не вычистили. Видимо там жиды впервые обработали молодую девушку. Среда формирует мысли... И потом поездка в жидо-большевистскую Россию. И вот результат: по крови — немка. А по уму — пособник жидов. А ведь ее жених был достойным немцем. Погиб за отечество.

— Не трогайте моего жениха! — Выпрямилась Хельга. — И перестаньте причитать. Вы можете прямо сказать, зачем притащили меня сюда?

— Ничего не проходит бесследно, фрау Штробль. Нам — национал-социалистам — приходится разгребать такие кучи дерьма... Все эти спартаковцы, коммунисты, гомосеки, вырожденцы, и жиды. Но мы ничего не упускаем. Ничего не забываем. Вы в последние пару лет притихли, затаились. Крутились в богеме, и потому думали, что выпадете из нашего внимания. Но нет. У нас просто не сразу дошли руки. Здесь, — человек похлопал руками по папке — показания о ваших открытые контактах с Союзом Красных Фронтовиков, и Коммунистической Партией Германии.

— Это было давно. Еще до запрета компартии в 33м.

— Здесь показания, как вы защищали жидов Будзиславских от их соседей, — возмущенных честных немцев.

— Рудольф Будзиславский был портным. Честные соседи, что пришли громить его ателье, были в его костюмах.

— И наконец, эта история с берлинским отделением газеты "Народный Наблюдатель", в тридцать седьмом.

— Да какого черта? — Усмехнулась Хельга. — Ваша газета опубликовала мои зарисовки голода в Берлине двадцать третьего и двадцать четвертого годов! А подписали их — будто это современный голод в Советской России! "Голод в "красном раю"" — такой был заголовок! Это прямой подлог! И они думали, — я смолчу?

— Об этом и речь, — Фрау Штробль. — Идет война. Война не на жизнь, а на смерть. Борьба за будущее национал-социализма. На этой войне позволительны мелкие неточности. Тем более — в пропаганде. Но вы не хотели входить в общую политическую ситуацию, — и на всех углах рассказывали свою... версию событий.

— Версию событий?! Правду!

— Кому нужна правда — если она не служит победе и величию немецкого народа? — Человек за столом сделал паузу, поглядел Хельге в глаза. — Ведь вы же немка, фрау Штробль. Неужели вы не видите, что происходит в Германии?

— А что по-вашему происходит? — Спросила Хельга.

— Вы же сами видели в 20х. Даже рисовали это. Голод. Обессиленные люди на наших улицах. Отсутствие работы у честных немцев. Поражение в войне, из-за предательства вырожденцев проникших во власть. Национал-социалисты смогли прекратить все это! Мы — накормили людей. Мы — дали людям работу. Мы — построили новые дороги и предприятия. Мы — подняли армию из пепла, и возродили попранное достоинство нации! Мы — восстановили общественную справедливость, и объединили людей на новых основаниях. Разве честный человек станет отрицать все это?

— Ничего вы не изменили — покачала головой Хельга. — Я была там — в советской России — где люди хотят построить жизнь по справедливости. Они упразднили паразитов-богачей. Строят новый мир. И считают каждого человека достойным, — какого бы он не был цвета и народа. Им не надо делать из соседних стран колонии. А у вас... Богачи при вас стали еще богаче. А бедняков вы согнали в банду, и отправили в другие страны, чтобы кормится убийством и грабежом. Тупых посредственностей вы убедили что они сверхчеловеки, просто по факту их рождения в моей несчастной Германии. Вы нацисты — просто другой облик капитализма. Новая морщина на старом, уродливом лице. Вот и все ваши "успехи и достижения".

— Слышал, Хельмут? — Человек за столом снова повернулся к коллеге. — Мотай на ус. Дай арестованному возможность раскрыться. Так ты поймешь, — кто он. Стали ли его действия следствием недомыслия, глупости, или это зрелая воля убежденного врага? Запомни. Тайная Государственная Полиция — не слепой карающий топор. А скальпель, который отсекает опухоли. И этот скальпель, — служит исцелению всего организма, под которым, — естественно — разумеется немецкий народ. Понял?

— Понял!

— И кто по-твоему наша сегодняшняя арестованная?

— Очевидно, идейный враг.

— Увы. Я пришел к таким же выводам.

— Вы что, меня как учебное пособие используете? — Спросила Хельга. — Она чувствовала себя все хуже. Но всеми силами старалась не подавать вида.

— А почему нет? — Усмехнулся Беккер. — Иногда, допрос требует прецизионного подхода, где выверено каждое слово. Но не в вашем случае. Здесь можно немного и поучить молодняк. Так и вы сможете принести хоть немного пользы государству.

Хельга фыркнула.

— Ладно, Фрау Штробль. — Закончим с делами прошлых дней. Поговорим о настоящем. А именно — о ваших рисунках для подрывных листовок, и для нелегальной газеты "Внутренний фронт", что порочат национал-социалистический режим. А, — вы бледнеете. На вашем месте, я бы тоже боялся. На суде — это минимум, — государственная измена, и пособничество врагу. И это... если мы еще передадим вас в суд.

— С чего вы решили, что я что-то знаю об этих листовках? — Спросила Хельга.

— С того — что у вас очень характерный персональный стиль рисунка, который вы не смогли скрыть даже в примитивных карикатурах. Берлин — не такой уж большой город, фрау Штробль. И мы нашли экспертов, которые смогли опознать вашу руку.

— Кажется, запираться нет смысла? — Вздохнула Хельга.

— Ни малейшего. Наоборот. Если вы все честно и быстро расскажете — вы облегчите положение. И себе, и даже вашим подельникам.

— И все же — я лучше помолчу.

Беккер скорбно вздохнул, поднялся со стола.

— Неразумно, фрау Штробль. — Совершенно неразумно...

Беккер обошел стол. Деловито, без размаха, саданул Хельге в солнечное сплетение, и аккуратно придержал ее за волосы, чтоб она не свалилась со стула, когда ее скрутил пароксизм боли.

— Запоминай, Хельмут. Старайся не бить в лицо. Можешь сам ободрать себе пальцы, например об зубы. Кроме того, некоторые арестованные, могут потом плевать в тебя кровью — придется отдавать униформу в чистку. Бей в твердое мягким, а в мягкое твердым. Например — кулак в живот. Расслабляющий удар. Понял?

— Понял.

— Но и в корпус нельзя бить бездумно. Удар должен быть контролируемым. Ты здоровый кабан. Сломаешь ребро, оно проткнет легкое... и арестованный, вместо показаний, уедет в больницу. Темп допроса и всего дела будет потерян. Этого допускать нельзя. Понял?

— Да.

— Кроме того. Есть еще медицинские ограничения. Всегда лучше перед применением силы — если есть — посмотреть медицинскую карту арестованного. Если у него какие-то серьезные проблемы с внутренними органами, лучше туда не бить. И кстати — никаких ударов ногой, арестованного сидящего на стуле. Если он опрокинется, и неудачно ударится затылком... Мертвый арестованный — плохой рассказчик. По этой же причине, мы в Берлинском управлении, не держим среди дознавателей садистов. Уразумел?

— Да.

— Хорошо.

Бекер опять повернулся к Хельге.

— Дышите ровнее, фрау Штробль. Да, вот так. Попробуйте выпрямится. Уверяю вас, вы не сильно пострадали. Просто небольшой аванс. Чтобы показать, что игры кончились. Располагайтесь поудобнее. Молчать у вас не получится. Придется говорить. И разговор у нас будет долгим.

Хельга как смогла выпрямилась.

— Нет. Не будет у нас долгого разговора. Но кое-что, я тебе все-таки скажу. Ты — прошлое. Атавизм. Ошибка. Дурная ветвь на древе человечества. Как и твой марионеточный вождь. Как и вся твоя убогая нацистская свора, и стоящие за ней финансовые магнаты. Я не увижу, как рухнет ваш кровавый шабаш, — но какая разница? Я ведь знаю, что это будет.

— Смело. Но глупо, Фрау Штробль. И абсолютно меня не задевает. Неужели вы думали, что я не слышал здесь ничего подобного?

— Если захочешь посмотреть на глупца, болван — посмотри в зеркало. — Спокойно сказала Хельга. — Твои люди облапали меня всю. Да, у меня не было ампулы — я же не шпион. Но чего не отыщешь в аптеке? Я приняла яд, еще когда твои люди шли за мной. Мне только нужно было время, чтобы он сделал свое дело. Пока меня везли сюда. Пока ты самодовольно молол тут своим языком. Я уже едва тебя вижу. Ну, теперь ты сам побледнел? О чем ты еще хочешь спросить меня, тупица? Пара минут у тебя еще наверно есть?

— Краузе! — Завопил Беккер. — Чего ты пялишься, остолоп?! — Беги за врачом! Беги за врачом!!!

Хельга уже ничего не видела. Комната истаивала, равно как и понятие пространства, верха и низа. Но это была ее победа. И смутно чувствуя, как ее непослушное тело клонится

со стула, и падает в никуда — она улыбнулась.

* * *

Эпилог 3: Двадцать лет спустя.

Россия. Год 1941.

Сырость пробирала до костей. Гимнастерка и штаны намокли, сковывая движения. Поясной ремень раздался от влаги, и сполз на бедра. Фрол охватил ладони в замок и подул на них, пытаясь хоть немного отогреть. Бойцы вокруг Фрола растирали ладони, расстегнув ремни, засовывали руки себе в подмышки. Ночь выдалась неожиданно холодной, а перед тем, вечером, прошел дождь, напитавший лес влагой. Любой присест на колено или задницу, оканчивался мокрой одеждой. Поэтому народ вокруг мучился, пристраиваясь на корточках, или стоя. Кто мог, устраивался на поваленных деревьях, разбитых минами.

— Долго еще, товарищ капитан? — Спросил Фрола лопоухий Симакин.

Фрол поправил на ремне автомат, который из-за широкого выпирающего бубна был несподручным, как его к телу не приложи. Оттянул рукав гимнастерки, и поглядел на большой циферблат часов со светящимися стрелками.

— Десять минут, — и пойдем.

— А я слышал, что самое "воровское" время, — это между тремя и четырьмя часами утра, товарищ капитан. — Сообщил Симакин.

— И я слыхал такое, — кивнул Фрол.

— Так, может... Еще погодим?

— Ты не местный, Симакин?

— Из-под Пензы.

— А в Ленинград как попал?

— В артель приехал, к дядьке.

— Тут, у Ленинграда — ночи короткие. К четырем часам уже будет светло, как днем.

— Точно. Не сообразил, товарищ капитан.

— Ну то-то.

Фрол откинул голову, попытался отодвинуть ремень автомата, и размять движением шею. Сдвинул пилотку, потер ладонями седые виски. Староват он уже был, для этой войны...

Фролу не нравилась аббревиатура для Дивизии Народного Ополчения; — Д.Н.О. Дно — звучало не сильно духоподъемно. И тем не менее, его батальон показал себя намного лучше, чем рассчитывал Фрол. Старые питерские рабочие, в массе, были дисциплинированны, сознательны, и страшны в бою, вот этой своей неторопливой основательной ухваткой. Это была наглядная сила коллектива заводчан, который работал вместе, и отдыхал вместе, и жил вместе, и умирал — вместе. И все знали друг-друга, от отцов к сыновьям, по рабочим династиям. И кто трусил — а кто не трусит на войне? — Не показывал этого; потому что это был бы позор на всю семью. И с винтовкой мастера работали так же серьезно, как у своих станков. Были ветераны еще тех войн, — первой империалистической, и гражданской. Кое-что могла и молодежь, прогнанная под программу ГТО. И Фрол невольно завидовал этим молодым, физически развитым парням. Его дореволюционная молодость прошла в таком труде, который не развивал, а калечил... А что не хватало боевого слаживания... с этим уж было ничего не поделать. И вооружена дивизия и ее батальоны была щедро, на всю роскошь души. Благо до ленинградских военных заводов было рукой подать. И они здорово вломили фашистам. Те схлопотали, встали, поперли — и снова схлопотали. Но отдать гадам должное, — как же их было много. Противник напирал с полным численным преимуществом. А Фрол, по своему давнему военному опыту знал — так бывает, когда враг умеет хорошо перемещать войска. Чтоб их было много именно там, где надо, — на направлении удара. И враг подтвердил свою квалификацию — когда с тыла дивизии пришли панические вести, что их обошли и отрезали от своих. Значит, фланговый удар, клещи, кольцо. Они не запаниковали, — но это уже мало что значило. Отрезанная от тылов часть, была похожа на человека, которому накинули удавку. Человека удавка лишала воздуха. А военную часть — подвоза провианта и патронов. И когда отсеченная часть исстрачивала наличные у нее боеприпасы, — что происходило очень быстро, — ее время кончалось. Противник начинал рассекать окруженцев ударами, будто нарезая адский пирог, и проглатывая его куски по частям. И все что теперь оставалось — прорваться к своим. Или умереть.

Фрол оглядел скопившихся вокруг него солдат. Было много незнакомых. Их смяли, и люди, потерявшие своих командиров, прибивались к чужим. Военным органам придется попотеть с проверками. Окружены могли запросто притащить с собой несколько вражеских шпионов, как собака, нахватавшая блох. "Но это уже не моя смена", — подумал Фрол. — "Сперва надо вернуть людей к своим".

Бухали дальние разрывы. Минометы не смолкали ни днем, ни ночью. А здесь, пока было тихо. И лес вокруг, местами был еще цел. На последней позиции, с которой Фрол получил приказ сняться, и прорываться, от леса остались одни столбы разной высоты. Потому что кроны все порубило...

Стрельба, — привычный фон, — прекратился. Наступила минута тишины, которая не будет долгой. Но нарушило ее не то, чего все ждали. Зашипело, зашкворчало, а затем издалека, путаясь и сталкиваясь со своим же эхом, загремел далекий, усиленный техникой голос.

— Внимание! Солдаты и офицеры красной армии! — Загудел голос с чужим иноземным говором. — Вы полностью окружены. Ваше положение безнадежно. При сопротивлении вас ждет только гибель. Или — вы можете сдаться в плен. Вам будут гарантированы: достойное обращение, хорошее питание, и приличные условия проживания. После скорого конца войны, вы сможете спокойно вернуться домой. К своим семьям. Солдаты и офицеры красной армии! Немецкий народ, и немецкая армия — вам не враги!..

Вокруг молчали.

— Нахваливает себя фашист... — Сказал кто-то.

— Я вот, братцы... — Послышался в темноте неуверенный голос. И Фрол узнал рабочего Павленкова. — В империалистическую, попал, в плен, к немцам-то. Так, побатрачил. А сказать по правде, — народ они культурный.

— А я сейчас, в самом начале, под Брестом к немцам в плен попал — перебил Павленоква злой голос, — Так твои — культурные — согнали нас под открытое небо. Огородили как в выгоне козлячем. И держали там, без еды и воды, — пока мы дохнуть не начали. Хорошо убег. Ты лучше примолкни, немцелюб.

— Павленков! — позвал Фрол.

— Я, товарищ капитан.

— Вы не в Берлине, часом, в плену были? Не в Кёпенике?

— Нет, товарищ капитан. Ульм — у них там большое место называлось. Вот под ним, на чем-то навроде большого хутора — там я был. А что?

— Да так. Ничего. — Мотнул головой Фрол. — Ничего... Послушайте товарища, и заткнитесь. А от кого еще услышу о прелестях фашистского плена — ответит по закону военного времени.

— Ничего. Дай срок, — и мы немчуре в матюгальники покричим, — Подал голос сидящий рядом Симакин.

— Правильно говоришь, Симакин. — Кивнул Фрол. — Только не немчуре, — а фашистам. Я... знал немцев. Очень достойных товарищей. А фашист — это не про национальность. Это про тупость, жестокость, и желание грабить других. Если эти три качества в человеке есть — под фашиста его обстругать — никакой сложности. Понял?

— Так точно, товарищ капитан.

...Внимание! Солдаты и офицеры красной армии! — Пошел на второй круг чужой рупор. — Вы полностью окружены. Ваше положение безнадежно. При сопротивлении вас ждет только гибель. Или — вы можете сдаться в плен. Вам будут гарантированы: достойное обращение, хорошее питание, и приличные условия проживания. После скорого конца войны, вы сможете спокойно вернуться домой. К своим семьям. Солдаты и офицеры красной армии! Немецкий народ, и немецкая армия — вам не враги. Мы пришли не поработить вас. Мы пришли освободить вас от ига жидо-большевистской власти. С нашей помощью вы сбросите антинародное ярмо большевиков. Мы восстановим для вас старые добрые порядки!..

Раздался басовитый рокот, будто рядом завелся трактор для транспортировки тяжелых орудий. Фрол повернул голову, — это хохотал Логвинюк. Здоровенный, с руками лопатами, с моржовыми седыми усами, рабочий. Начальник смены в мирной жизни. В военной — сержант. — Ха-ха-ха-ха-ха... Заходился он, опираясь на винтовку, и испуская из себя спокойный басовитый рокот. Фрол напрягся — только нервного срыва ему сейчас и не хватало.

— Успокойтесь, Логвинюк, — окрикнул здоровяка Фрол.

— Что?.. А?.. Не могу... — Задыхаясь пропыхтел сержант. — Старые порядки они пришли восстановить... Это как, а? Чтоб снова кулак в неурожай дал деревне зерна под неподъемный процент? А через сезон — уже вся деревня его с потрохами? И чтоб кулак заставлял мужиков своих жен к нему водить в уплату долга? Я молодым видел... Старые порядки — нашли, чем блазнить. Заманивала гулящая баба сифилисом! А-ха-ха!

Логвинюк имел авторитет. И так он заразительно смеялся, что Фрол и все вокруг непроизвольно прыснули.

— Верно, — Хмыкнул в темноте, вроде-бы Михайлов. — Старые порядки... Как там при батюшке-царе таблички висели? А? Кто помнит? "Собакам, и нижним чинам вход воспрещен". В ресторан рабочему нельзя. В парк носу не суй — не по чину. Там баре гуляют. Спасибо что пришли вернуть, господа-фашисты.

— Верно, Лукич. — Я в царевой армии успел послужить. Солдат — на тротуар не ходи. Нам — быдлу — не положено. Изволь только по мостовой, чтоб не мешать благородным господам.

— А вы, молодые, — что лыбитесь? Я на фабрике господина Еремеева до революции погорбатится успел. Четырнадцатичасовой рабочий день — не хочешь? И спишь при фабрике. И продукты купить — только в магазине хозяина при фабрике. И по его ценам, которые он сам назначает. Так не хочешь?!

— У нас, до красной власти, при царе, за рабочей стороной, квартал проституток был. Девчонки по одиннадцать-двенадцать лет. Возрастом как моя внучка. Своим срамом торговали. А царская власть им — рабочие билеты. Вот тебе старые порядки.

— А в нашей деревне-то, при прежней власти — зачахла община. На выкупные платежи не тянули. Земля худая, черезполосица. А у барина — лучший чернозем. А он еще по нашим худородам — со своими собаками, пьяный — на псовую охоту. Мы на бунт — а приехали солдаты, и нас пальбой да штыками. Отца моего прикололи. Добрые были порядки!

Смех поднятый Логвинюком быстро угас. В голосах людей, через память, появилась злоба. Иногда веселая, а иногда горькая, как полынь. Но Фрол решил, что для здесь и сейчас — это было хорошо. Он и сам вспомнил. И нищую деревню. И жирующее неправедное начальство в круговой поруке. И роскошь богатеев, на фоне безпролазной бедности. И неподъемные долги. И постоянный страх, за завтрашний день. А потом революция, — невероятный хаос. И все те беды и труды, через которые большевики повернули жизнь на какие-то совершенно новые рельсы. И последние десять лет — счастливые тридцатые, в которые он, и его семья, и люди вокруг, — жили. Потому что оказывается можно было жить, а не выживать. Без страха за завтрашний день. Без закона, что служит лишь богатеям. Без хитрых денежных махинаций, в которых тебя всегда обманут. Без денег под процент, долгов, выкупных платежей, и ипотек. А теперь к нам пришли вернуть старые порядки...

— Ладно, мужики. Мастера-рабочие, — Фрол повысил голос. — Хорош галдеть. Не ровен час, враг на звук нам подарков накидает. Посмешил фашист старыми порядками, да... Память у нас не короткая. Но спасибо, что еще напомнил. Пока мы живы — хрен им, а не старые порядки. А как нас не будет, — дай бог, — дети и внуки будут не дурнее нас.

Фрол поднялся на затекшие ноги, глянул на часы.

— Подъем, мужики. Наш срок. Оружие зарядить. Все лишнее бросить. Идти молча. Командиры — к каждому ходячему раненному приставить по человеку для сподруки. Лежачих несем на носилках в хвосте. Кто остался без командиров — айда за нами, делай как мы. Если кто заблукатит или отстанет, пробирайтесь как наметили. При гибели командира — командование по старшинству. Выбьет всех командиров — по рабочему авторитету. Пулеметчиков вперед не пускать. Если немец нас первый заметит, то наших первых и срежет. Пулеметчики должны нам дать огня на прорыв. Огонь на свое усмотрение. Тихо пройти все равно не выйдет... Берем в напуск! Назад не сдавать. Нас и так немного. Второго шанса прорваться не будет. Ну, вроде все... Вперед, товарищи-рабочие. Увидимся на той стороне. Ни пуха — ни пера.

Люди стали подниматься, зажурчали тихие голоса, забряцало оружие. Двинулись первые силуэты через лес.

Фрол отвалился от дерева. Перекинул ремень автомата под правую руку. Выдохнул сильно, вдохнул глубоко. И шагнул в туман.

* * *

Эпилог 4: сорок два года спустя.

Россия. Год 1963й.

— Лиша, — позвала его жена, выглядывая из кухни. — Лишенька! Погляди, какая-то машина к нам подъехала, да гудкует.

Ли очнулся. Он не слышал никакой машины. Его слух, к концу седьмого десятка, не ослаб; в отличие от зрения. Но он в последнее время, он все чаще стал впадать в задумчивое забытье. Когда мысли забирали его настолько крепко, что он часто не слышал ничего вокруг. В старые времена, с таким "багажом", он был бы негоден ни к бою, ни к караулу...

— Сейчас погляжу, Катенька...

Он поднялся с кресла-качалки, у журнального столика. Проходя мимо жены, погладил ее по плечу. Подошел к входной двери, открыл ее, и выглянул на крыльцо.

Забор у его дома был — одно название, — штакетник. Благо, сейчас были не старые времена. Не от кого было огораживаться заборами. Тем более, в их колхозе. Но яблони перед домом разбросали ветви так густо, что ему пришлось наклонится, чтобы хоть что-то углядеть с крыльца. Спина в наклоне привычно и досадно стрельнула болью.

За штакетником, блестя на солнце хромом, стояла двухцветная, бело-бордовая "волга". У водительского места стоял молодой человек, в модной у городских безрукавной тужурке, и солнечных очках с синими стеклами. А с пассажирского выбирался... Ли напряг глаза, поправил очки. Тягостна старость. Спустился с крыльца, подошел к штакетнику, и наконец углядел гостя.

— Лёня!

Старик у машины махнул рукой. И прихрамывая на трость, пошел к забору.

— Здравствуй, Миша!

Хвори отступили. Ли добрался до штакетника, открыл калитку, обнял гостя.

— Ах ты старый гриб! — Радостно фыркнул Ли. — Уж и щеки обвисли.

— Старый, не старый, — усмехнулся гость. — А ты меня сразу узнал.

— По глазам. — Хлопул его по плечу Ли, разомкнув объятья.

— Сколько мы не виделись? — Спросил Гость.

— Да уж... лет семь? С последней встречи ветеранов нашего отряда, в Ленинграде.

— Встреча, встреча... — Меланхолично сказал гость. — Смогли собрать всего четверых.

— Грозовые годы, — развел руки Ли. — Многие прожили раньше срока. А кто уцелел, — добирает старость.

— И беспамятство молодых, — кивнул гость. — 176-й рабочий боевой отряд... Сейчас никто и не помнит про нас.

— Номера отрядов — не главное. — Пожал плечами Ли. — Главное, — чтоб помнили принципы.

Гость неопределенно покачал головой.

— В дом пригласишь? — Спросил гость.

— Мой дом, — твой. — Кивнул Ли. — А водитель?

— Это — сын, — улыбнулся гость, поглядев на водителя. — Вениамин. Попросил его привезти. Сам-то уже не вожу. Руками ослаб.

— Похож на тебя, — заметил Ли.

— Врешь, — улыбнулся гость. — На мать он похож. Весь в мать...

— Зови к нам.

— Нет, — отрицательно качнул головой гость. — Он в машине передохнет. Я, Миша, приехал, с тобой поговорить. И если у тебя в доме родные — давай лучше пройдемся.

— Даже так? — Нахмурился Ли.

— Да, вот так.

— Жена дома, — поразмыслил Ли. — Но я ее сейчас отправлю.

— Не обидится?

— Она у меня — товарищ проверенный. Долгую жизнь со мной прожила.

— Ну, веди, — согласился гость.

Они неторопливо прошли по дорожке к дому. Ветерок колыхал сучковатые ветви яблонь, тихо шелестел листвой. Подуло сильнее — раздался шлепок: Яблоко упало с ветки, и глухо ударилось о землю.

— Красивые яблоки, — заметил гость.

— Много падалицы в этом году, — качнул головой Ли. — Червяк какой-то завелся. Жрет изнутри. С виду яблоко красивое. Даже зреет раньше срока; — как раз потому, что его изнутри червь ест. А потом уже и на ветке удержаться не может. Гниет. И падает.

Гость помолчал.

Они дошли до крыльца.

— Неудобно, — оглянулся на машину Ли. — Сына в машине держать. Жарко. Давай я его хоть в дом проведу. Сами уединимся.

— Ничего, — ухмыльнулся гость, и на секунду стал похож, на себя молодого. — Потерпит. В конце концов, — он капитан. А я генерал.

— Ого, — вскинул брови Ли. — Пошел по твоим стопам?

— Да уж, по моим. — Фыркнул гость. — Мы с тобой, на земле спали. Край хлеба делили. Товарищей хоронили. А этот, только по загранкомандировкам горазд.

— Нехорошо ты о сыне.

— Другие они... — Поглядел на человека у машины гость. — Пусть хоть тут почувствует "тяготы и лишения военной службы". Помаринуется малость.

— Пойдем.

Они вошли в дом. Ли коротко представил жене своего старого боевого товарища, и попросил сходить на почту — журнал "Наука и Жизнь", в этом месяце почему-то не пришел... Катерина улыбнулась, и ответила, что про журнал она лучше справится у почтальона, когда тот придет в среду. А сейчас сходит к Галинке — жене агронома. На том и порешили.

— Настоящая она у тебя, — сказал гость, когда за женой закрылась дверь. — А у моей — все хрусталь, да тряпки, да ковры... Дом уже на музей похож. Нет живого угла... И сама — как экспонат; манекен царицы в брильянтах...

— Проходи, садись, — пригласил Ли. — Голодный?

— Нет.

— Откупорим?

— А чем богат? — Оживился гость.

— Всем, что дает природа, — улыбнулся Ли. — Вино из крыжовника, из смородины черной, красной, розовой. Сидр.

— Метрополь, как есть! — Всплеснул руками гость. — А сам что посоветуешь?

— Из розовой смородины. Ты газированное любишь? Есть молодое.

— Нет, — покривился гость. — С газов меня пучит.

— Ну, тогда старого урожая.

Ли принес бутылку, бокалы, набросал мужской рукой нехитрую закуску. Выпили.

— Не хуже магазиничных, — причмокнул губами гость. — Лучше даже.

— Да, — согласился Ли.

— Не жалеешь, — что ушел из госбезопасности? — Спросил гость.

— Ты уже спрашивал, — улыбнулся Ли. — Не помнишь? И в 30е. И потом, — когда встретились под Вязьмой. И после войны.

— Так, — махнул бокалом гость — в том и интерес. Вопрос один, — а человек с годами меняется.

— Я крестьянин. — Пожал плечами Ли. — Думал, свой долг с ружьём отдал. Видишь — председателем колхоза-миллионника стал.

— И депутатом.

— Был и депутатом. — Кивнул Ли. — Земля, и люди земли — вот моя жизнь. Так я думал. Я не жалел. Думал — сделал жизнь правильно. А вот теперь, на пенсии...

— А что — теперь?

— А теперь, — именно теперь, — думаю. Может — поторопился? Может, нужен я был еще в органах?.. Разве мало у нас осталось врагов?..

— Снаружи, или внутри?

— Оба-два.

Помолчали.

Гость посмотрел на стену с призами, вымпелами и грамотами. На видном месте висел мастерски-минималистичный карандашный рисунок, на уже пожелтевшем от времени листе. На нем, хозяин дома, молодой, слегка ссутулившийся, сосредоточенно чистил вытащенную из ножен короткую шашку. Сбоку от рисунка висел плакат. На нем двое радостных людей, с европейским и азиатским лицом, радостно жали друг-другу руки, на фоне индустриальной стройки, и красных флагов. Под ними шли красные иероглифы.

— Плакат, — Спросил гость. — Китайский? Что написано?

— Написано — "учись у старшего брата, крепи советскую дружбу". — Перевел Ли.

— Откуда такой?

— Родственники из Китая прислали. Пока еще можно было.

— Ну... — Посмотрел в бокал гость. — Вот про это я и приехал поговорить.

— Про плакат? — Удивился Ли.

— Я уже на пенсии, — поглядел ему в глаза гость. — от дел отошел. Но ты же знаешь, — у нас бывших не бывает.

— Я же — бывший, — улыбнулся Ли.

— Ты ушел, до того, как мы вполне оформились, — криво ухмыльнулся гость. — А ко мне по старой дружбе поступают сигналы. И скажу тебе Миша-ходяк так: — над тобою тучи ходят хмуро.

— Поясни?

— Да вот так. Идут на тебя сигнал за сигналом — по партийной линии.

— Леня, — вздохнул Китаец. — Ты говоришь, — а ясности никакой. Мы с тобой в молодые годы не так говорили.

— Прав. — Качнул головой гость. — Ну, давай напрямки. Идут сигналы. Что у тебя в колхозе, — поп косорылый живет. Пугало — без половины лица. Смущает людей. Втягивает граждан в религиозное мракобесие. Занимается антисоветской пропагандой.

— Это Василий, — улыбнулся Ли. — Я его... почитай с двадцатых годов знаю. Так он не поп. Бывший. Не с прихода живет. Он сторож при колхозе. И никакой антисоветской пропаганды он и близко не ведет. Это я ручаюсь. Все тяготы с нашим колхозом — он пережил. А если, к нему люди за какой своей надобностью идут, — так это, их дела. У нас гражданам общаться между собой, не запрещено.

— Я тебе только передаю, — что по своей линии узнал, — развел руками гость. — Далее: ты сам активно сносишься с иностранными гражданами. И ладно еще из братской ГДР. Но и из оппортунистического Китая. И в переписке, — позволяешь себе откровенные антисоветские высказывания. Ведешь пораженческие разговоры в райкоме партии.

Ли помолчал.

— Все? — Наконец спросил он.

— А мало? — Вскинул брови гость. — Когда ты с районными секретарями из ГДР, ругаешь в письмах первого секретаря ЦК КПСС! Это уже, знаешь чем пахнет?

— Ну ты-то, надеюсь, — не думаешь, — что я антисоветчик? — Спросил Ли.

Гость посмотрел в окно.

— Что я думаю, — дело десятое. — Не я буду решение принимать.

— Я не про это. — Напрягся Ли. — Я своего боевого товарища спрашиваю. Ты знаешь, что я не антисоветчик? Веришь мне?

— Ну, положим, — знаю. — Кивнул гость. — Иначе не был бы здесь.

— Ну вот, — Выдохнул Ли. — Это уже разговор.

— Сейчас, времена помягче стали. — Наклонился к Ли гость. — Страна за ядерным щитом. Поэтому с плеча не рубят. Ты — человек заслуженный. Герой труда. Пенсионер местного значения. Тебя трогать — много шуму. Никто этого не хочет. Просто... чуть... прикрути фитиль. Не надо бегать по округе, и всем рассказывать, что ты думаешь о Хрущеве. Понимаешь?

Ли помолчал. Посмотрел в бокал.

— Леня... — Наконец сказал Ли.

— Да.

— Ты еще жив?

— Чего?! — Вскинул брови гость.

— Много думаю в последнее время, — провел по поредевшим волосам Ли. — Покуда человек может считаться живым? Помнишь, — если кто из наших товарищей предавал дело — умирали они для нас. Даже если еще были живы, и землю коптили. А сколько наших умерло. Но не изменило нашим идеям. За моей спиной целый полк наших мертвецов...

— Не улавливаю, — отставил бокал гость.

— Я воевал. За то, — во что свято верил. — Ли сжал руки. — Во что верю до сих пор. И победил! И здесь, и в моем родном Китае, — люди стали строить лучший мир. А я, остался тут. Потому что — какая разница, где жить, если Китай и Союз — братья навек? И Катерину я здесь встретил... А потом, вдруг, — вижу. Впереди — недостойные командиры. Они — держит мои флаги. Они — говорят мои речи. Они — приказывают моим товарищам. А люди вокруг — даже не понимают, что происходят. Знаешь, что мне писали мои немецкие друзья, — после Хрущевского съезда? Где он на мертвого Сталина порочил? Для немцев — это был удар! Сталин — освободил их от нацистов. Сталин — для них — был лицом коммунизма. И вот, — хилый наследник, говорит всем — мол, извините. Нас всех вел к светлому будущему, по трупам — кровавый палач. Секретари из ГДР писали мне — не знаем, что говорить людям! Ты поднимешь — какая бомба? И там. И здесь. Скольким людям веру сломали? Какой подарок врагам? А потом? — Ли еще крепче сжал Кулаки. — Индийско-Китайский конфликт, в прошлом году. Мой Китай — наш брат! Почему Хрущев поддержал в тот момент Индию — а не Китай?

— Ну... — Прикусил губу гость. — Может... там, наверху, видели какие-то политические и экономические резоны.

— Очнись! — Вздрогнул Ли. — Наш коммунистический Союз пошел против коммунистического Китая — за капиталистическую Индию. Какой мог быть резон, — чтоб сотворить такое? Мы перестали бы получать в наш сельский клуб индийские фильмы? "Мунна — потерянный ребенок"? "Девушка из Бомбея"? — Душевное кино! Но ради этого предавать брата?! Если в тот момент наверху — все решали выгоды... Ты понимаешь, — что это значит? Где выгоднее по деньгам — так не мыслят коммунисты. Только капиталисты!

Гость молчал. Ли выдохнул.

— А Хрущевские экономические выкрутасы? Укрупнение колхозов, — так что никаких рук управлять не дотянешь. А уничтожение артелей? А машинно-тракторных станций? Я сейчас матом начну — на двух языках! Но главное — как он смог? Вот что меня убивает. У нас же снизу доверху коллективное правление. Ведь было политбюро. Был съезд. И все народные наказники слушали этого предателя? Никто не встал — не выбил слякотника с трибуны? Ты понимаешь? — Ли положил кулаки на стол. — Падалица! Яблоко красивое. А внутри — черви. Долго не пролежит.

Гость молчал.

— Вот и скажи мне, боевой друг. — Ли сгорбился. — Мы с тобой — еще живы? Тогда — молодыми. Что бы мы сделали, — если бы наш командир, оказался перевертышем? А? И ты и я — знаем. А что сейчас?

— А сейчас, — мы с тобой уже старики, Миша. — Печально улыбнулся гость.

— Молодыми — мы ничего не боялись. В любой момент могли потерять жизнь. А сейчас — боимся за ее жалкий остаток? У нас отнимут звания? Награды? Пенсии? — Но разве мы с тобой воевали за пенсии? Разве не за лучшую жизнь?

Гость молчал.

— Или мы с тобой — как бараны? — Допытывался Ли? — Нам повезло оказаться в нужном стаде, и мы бодро бодались в строю. А когда стадо растеряно — и не в едином порыве — и мы иссякли?

Гость молчал.

— Я боюсь смерти. — Признался Ли. — Но я не боюсь смерти.

— Китайская мудрость? — Улыбнулся гость.

— Человеческая мудрость. Человек живет — пока борется. — Утвердил Ли. — Если прекращает бороться — это уже тление фитиля. Пусть даже он продымит еще годы... Я боюсь умереть вот так. Заживо. Сидя на персональной пенсии. Под дежурные славословия непуганых жизнью молодых; — которые уже и не знают, против какого ужаса мы бились. Бессильно наблюдая, — как враги, пробравшиеся на места командиров — разлагают все вокруг. Отнимают нашу победу. Губят будущее. Вот чего я боюсь. — Потряс сухим сморщенным кулачком Ли. — Но я не боюсь, умереть как человек. В борьбе за людей. А ты?

— И что ты будешь делать? — Вперился в него гость. — Эмиграция в Китай?

— У меня в Китае большая семья, — улыбнулся Ли. — Много братьев. Они там постоят за дело. А мне — надо дать бой здесь.

— Добром для тебя это не кончится, — покачал головой гость.

— Значит — Твердо глянул на него Ли — это хотя бы кончится достойно.

* * *

Эпилог 5: Век спустя.

Наши дни.

 Согласно данным ООН, каждый год, несколько миллионов человек на Земле, умирают от голода, и связанных с ним болезней.

 В 2014м году, опубликован доклад организации ООН по продовольствию и сельскому хозяйству ООН. Согласно ему, треть(!) всех пищевых продуктов, производимых на Земле, используется не по назначению, или специально уничтожается.

 Главным мерилом мировой капиталистической экономики, продолжает считаться денежная прибыль.