Однажды в Калиновке, или Призрак Интерната

Я буду смотреть оперу из моей ложи номер пять. Да кстати, сударь, вы меня очень одолжите, если на этот раз не будете мазать стены в ложе китайским карандашом. Оставим в покое достоверность. За сим остаюсь вашим покорным слугою, Призрак PS Если мои требования не будут выполнены, то разразится катастрофа, размеры которой намного превосходят ваше скудное воображение. Как говорит малютка Мег, дочка нашей уважаемой г-жи Жири, "за мной не заржавеет" :)

Фирмович потряс головой, но проклятый эмотикон остался на месте.

— Модернизируется, гад, — прошипел директор. — На вот, почитай мое.

Его письмо тоже было накорябано неровным почерком человека, презиравшего каллиграфию:

"Уважаемый господин Фирмович! Долго мне еще ждать жалование? Никто не любит должника, но есть все же разница между простой нелюбовью и нелюбовью деятельной. Вы, сударь, в бизнесе не первый год, уж вам ли этого не знать? Я буду очень признателен, если вы как можно скорее выплатите мне жалование в размере 20 тысяч рублей (в противном случае — см. постскриптум к письму г-на Андреева). Кстати, если вы выплатите мое жалование в полном размере в течении трех дней с момента получения сего письма, то в следующем месяце я предоставлю вам 10%ную скидку. Как видите, постулаты рыночной экономики мне не чужды. Ваш покорный слуга, Призрак."

— Не замечал за ним особой покорности, — кисло отозвался директор.

— Да ладно тебе, по-моему занятное письмецо, — фальшиво захихикал его коллега, желая хоть как-то развеять обстановку. — И написано таким легким и, главное, убедительным слогом! Надо будет его привлечь, когда будем ходатайствовать о дополнительном субсидировании.

— И что теперь, Паша? — оборвал его Фирмович. — Ты как хочешь, а я платить не намерен. Ну серьезно, что он нам сделает? Начнет бегать по чердаку и грохотать цепями? Пожалуется в свой инфернально-криминальный профсоюз? Устроит забастовку?

Андреев сглотнул. Ему представилось, как Призрак Интерната сидит возле железнодорожных путей и колотит каской по рельсам. Причем в каске была голова Фирмовича.

— Сём, давай обдумаем это еще раз...

Благоразумный господин так и не договорил, ибо в кабинет ворвался Рауль Шаньин и одарил директоров улыбкой голодного вампира.

В последнее время Рауль прибывал в подавленном настроении. Дело в том, что Шаньин-старший недавно получил счета по сыновним кредиткам, ужасно разгневался и в наказание велел отпрыску оставаться в Калиновке и контролировать распределение спонсорской помощи. Лучше бы ремнем, честное слово. Теперь юноша прозябал в гостинице "Заря Востока" и засыпал в обнимку с калькулятором. Хотя ситуация казалась не такой уж безнадежной. У Рауля был наготове план, как вернуть родительское расположение. Для этого всего-навсего нужно уговорить Метелкину поехать в Москву. Тогда отец порадуется прозорливости своего наследника и вернет ему утраченные привилегии.

— Итак, вы прислали мне письмо следующего содержания, — начал Рауль с порога, — цитирую: "Милостивый государь Рауль Шаньин, оставьте ваши поползновения в отношении Кристины Метелкиной. Ангел Музыки хранит ее под своим крылом. Подпись — Ангел Музыки."

— Но мы не посылали это письмо, — промямлили директора.

— Я не спрашиваю, посылали вы его или нет! — завопил Рауль. — Ответ на этот вопрос для меня совершенно очевиден. Нет, я хочу уточнить другое — который из вас Ангел Музыки? А? Может вы, Андреев? Или вы, Фирмович? Вот же седина в бороду и целый легион бесов в ребро! Постыдитесь, взрослые люди, а балуетесь такой фигней...

Директора увидели приближение трагической развязки раньше чем Рауль, который стоял спиной к двери. И даже честно попытались его предупредить, но, увы! — слишком поздно. К офису подбежала Карлыгаш Гуидичелевна, широким жестом распахнула дверь, в результате чего Шаньин отлетел к соседней стене, эффектно, как в голливудских фильмах, осел на пол, а вокруг его головы запорхали херувимчики с арфами. Но завуч не удостоила юношу единым взглядом.

— Я увольняюсь! — ее слова прозвучали трубным гласом, возвещавшим если не конец земной юдоли, то уж точно закат директорской карьеры. — Все, хватит с меня! Напишите в трудовой книжке, что по собственному желанию, хотя имейте в виду, что в областной администрации узнают про истинную причину моего ухода. О да, это бесконечная травля и интриги!

— Но Карлыгаш Гуидичелевна, почему именно сейчас, перед премьерой? — вопросили директора.

— Почему? Да вот почему! На-те, почитайте, — завуч порылась в безразмерном ридикюле и сунула директорам под нос клочок бумаги.

— "М-милая Карлусенька, мой сладкий степной тушканчик",— запинаясь, начал Андреев. Но женщина, издав душераздирающий — вернее, ушераздирающий — вопль, выхватила письмо и достала новое, написанное человеком, который в глаза не видел пропись.

— Ладно, я сама прочту! Тут прямо таки переписка князя Курбского с Иваном Грозным! Правда от того, что я устрою нашему шутнику, Иван Грозный в гробу калачиком свернется. Вот, полюбуйтесь на это художество! "Любезная Карлыгаш Гуидичелевна! Настолько мне известно, по роду своей деятельности вы обязаны пестовать молодые таланты, а не загонять их в угол. Ваше обращение с юной Кристиной Метелкиной просто отвратительно. Не думайте, что если девочка лишена родительской заботы, за нее некому будет заступиться. Ангел Музыки оберегает каждый ее шаг". Животное!

— Это он вам?! — в ужасе воскликнули Андреев и Фирмович.

— Нет, это мой комментарий, — отмахнулась разъяренная завуч. — Продолжаю. "Я настоятельно советую вам оставить девочку в покое, иначе... спросите у господ директоров, какие меры я приму иначе (повторять одну и ту же информацию из письма в письмо, право же, утомительно)". А ну-ка, что он там вам написал?

— Он пообещал сделать с нами что-нибудь ужасное, — директора покраснели как лакмус, опущенный в кислоту.

— Ужасное? Это он еще ужасного не видел! Я ему взвешу килограмм ужасного и сдачи не возьму! А вот и конец послания — "Учите пантомиму про корову. Я буду рукоплескать вам из ложи номер пять. Подпись — Ангел Музыки". Ага, а вот, кстати, и он! Спой, ангел, не стыдись, — глумливо обратилась она к Раулю, который шарил руками по полу в поисках точки опоры. — Хааарош! Еще утро, а он уже успел наклюкаться, пьянь малолетняя. Славную же компанию водит наша драгоценная Метелкина! Не удивительно, что потом она приносит такие объяснительные, что клейма негде ставить!

— Карлыгаш Гуидичелевна, может, мы обсудим эту ситуацию на трезвую голову... за бутылочкой вина? — робко начал Андреев, но женщину было не остановить. Она неслась на крыльях гнева, подобно валькирии, парящей над полем битвы и высматривающей, кого бы подобрать. Или же добить и потом подобрать.

Карлыгаш лишь насмешливо вздернула двойной подбородок.

— Вот в приемной губернатора мы все это и обсудим. Вы — помогите мне с вещами, а вы — вызывайте такси. Ноги моей не будет в этом гнезде каракуртов!

Гордо сложив руки на монументальной груди, завуч отвернулась, а Фирмович начал жестикулировать и подмигивать партнеру. Хотя вполне вероятно, что вопли Карлыгаш спровоцировали у него приступ нервного тика. Некоторое время директора походили на парочку глухонемых, обсуждающих сюжет просмотренного боевика, после чего оба вздохнули и поплелись за завучем в ее спальню, выносить вещи. Отмахиваясь от херувимчиков, Рауль поднялся на ноги, снискав сочувственный взгляд Андреева и предложение сходить в медпункт. Но юноше меньше всего хотелось идти на правеж к фельдшерице Галине Степановне, которая лечила зеленкой все известные науке болезни — от мигрени до заворота кишок.

Нетвердыми шагами Шаньин последовал за процессией, в надежде разузнать побольше про Ангела Музыки. Карлыгаш посчитала, что этим загадочным созданием был он сам. Ах, если бы. Это сразу решило бы много проблем. Сейчас Рауль не знал, что и думать, да и шум в голове мыслительному процессу нисколько не способствовал.

Но версии у юного спонсора были следующие: или Ангелом Музыки является один из директоров, которому приспичило приключений на старость лет, или же по школе бродит другой шутник. Был, впрочем, и еще один вариант, очень нехороший. Письмо могла написать сама Крис в момент острого раздвоения личности. Хотя и не такого уж и острого, если приглядеться. Обе личности Кристины Метелкиной находились в гармоничных отношениях и одна из них нежно заботилась о другой. Да, доктор Джекилл и мистер Хайд рыдают друг другу в жилетку, ибо простая девочка из Калиновки посрамила их одним махом.

Пока Рауль с директорами плелись за доморощенной фурией, будто трое задержанных за чекистом, весть об увольнении завуча облетела интернат. Сердца затрепетали. На многих глазах выступили слезы. Ведь Карлыгаш Гуидичелевна стала неотъемлемой частью школы, как цыпки на руках зимой, как солнечный удар летом! Теперь же коллектив был в растерянности. Никто не мог представить, какой будет жизнь после ухода Карлыгаш. Ведь завуч могла затронуть каждую душу, заставить каждое сердце ненавидеть ее как-то по-своему, неповторимо. Без ее полночных рейдов по спальням жизнь станет пресной, и скучной, и счастливой ну просто до оскомины.

Поэтому вся школа — от завхоза до балетной мелюзги — сбежалась попрощаться с горячо любимым завучем, произнести ей напутственное слово, пожелать ей что-нибудь хорошее. Наиболее часто среди этих пожеланий встречались такие конструкции как "спасибо вам за все", "далеко-далеко", и "там и оставайтесь."

Спальня Карлыгаш, расположенная на втором этаже, была обставлена эклектично — вещи, "оторванные" во время дефицита, соседствовали с пришельцами из-за Великой Китайской Стены. В углу стояла массивная кровать с розовым в зеленый цветочек покрывалом, над ней висел гобелен с парочкой рахитичных косуль, а напротив высился огромный телевизор, служивший скорее показателем статуса чем полезной вещью, поскольку в Калиновке было всего полтора канала. Середину комнаты загромождал стол, а на нем лежала книга о вкусной и здоровой пищи, раскрытая на главе про говядину. Если Карлыгаш и вправду решила последовать совету Призрака, она сделала это со всей тщательностью.

Дверь на кухню так и не удалось открыть, потому что тараканы забаррикадировали ее изнутри.

Как следует осмотревшись в спальне, директора опешили, ибо в углу они заметили огромный почерневший котел на изогнутых ножках. Воображение выдало следующую ассоциацию: Карлыгаш, нагнувшись над бурлящим котлом, бормочет "double,double toil and trouble" и швыряет в зелье разные ингредиенты — то шерсть кошки породы сфинкс, то красный диплом двоечника. И при этом сверяется с книгой о вкусной и здоровой пище.

— Это казан. Для плова, — отрезала завуч. — Помогите мне его выкатить.

...Через два часа бесплотных усилий, Фирмович сдался и досадливо махнул рукой наиболее упорным воспитанникам, которые, скользя ладонями по лоснящемуся чугуну, все еще пытались протолкнуть чудище в дверной проход. Даже старожил Ведеркин не мог припомнить, чтобы прежде дети трудились с таким рвением. Но ставки были слишком высоки.

— Вот видите, вазелин тоже не помогает, ваш казан не проскальзывает в дверь и все тут. Не представляю, как вы его сюда втащили в первую очередь, — сердито заметил директор, но предпочел не высказывать свою догадку о том, что происходит с кухонными принадлежностями, если их не мыть много лет.

— Делайте что хотите, но без казана я не уйду!

— О! Ловлю вас на слове! Паша, ты слышал? А вы, Рауль? Все слышали что наша завуч только что сказала — она остается с нами! Ура!

— Мы можем стенку разобрать, — услужливо предложили энтузиасты.

— Незачем портить школьное имущество.

— А если из окна спустить... на веревочке? — пискнул вихрастый третьеклассник, в будущем инженер НАСА.

— Нет! Казан остается здесь, и наша любимая завуч тоже.

Карлыгаш нахохлилась, обиженно поджав губы.

— Вечно так, что не попросишь вас сделать, все насмарку... Ну хорошо, я остаюсь, потому что понимаю, как плохо вам будет без меня. О да, вы тогда не просто локти будете кусать, а прямо таки прогрызете их до локтевого сустава! Хотя мы так и не поговорили об опере...

— Мы не пойдем на поводу у эстетствующего рэкетира, кем бы он там ни был! — протрубил Фирмович. — Нет, в сегодняшней постановке роль Яровой исполнит наша дорогая Карлыгаш Гуидичелевна, а роль мальчика Петьки — Кристина Метелкина. Мег, приведи Метелкину, живо!

Заплаканная Мег Жири, которой ранее навязали эту роль, взвизгнула и понеслась в спальню, торопливо крестясь на ходу. Кристина распласталась на кровати, с головой накрывшись одеялом, и старательно имитировала собственное отсутствие. На прикроватной тумбочке стояла треснувшая банка, а в ней несколько роз. Не проходило и дня, чтобы у девушки не появлялись свежие цветы. Мег даже посоветовала подруге открыть цветочный бизнес, перепродавая подношения загадочного поклонника, но та и слышать об этом не желала. Зануда.

— Пойдем, Кристя, — сладко проворковала Мег, стягивая с нее колючее одеяло. — Господин назначил тебя любимой женой.

— О нет! — на всякий случай воскликнула Кристина, ибо ухмылка Мег не предвещала ничего хорошего. — Что еще стряслось?

— Призрак потребовал, чтобы в сегодняшней опере ты играла роль Яровой, — заметив, что лицо Кристины исказила гримаса неконтролируемого ужаса, Жири поспешила добавить, — но в пику ему директора решили дать тебе роль Петьки.

— НО Я ВООБЩЕ НЕ ДОЛЖНА БЫЛА УЧАСТВОВАТЬ В ЭТОЙ ПОСТАНОВКЕ!!!

— Не горячись, подружка. Чудесная же роль. Да за эту роль можно умереть!

Что верно, то верно, ведь когда Мег узнала о первоначальном кастинге, в ее голове зароились суицидальные мысли.

— Ну неужели ты не сможешь жестами рассказать про кражу коровы? — хрюкнув от смеха, спросила Мег.

— А если я откажусь? — Метелкина не собиралась так быстро сдавать позиции.

— Тогда директора исключат тебя из школы, — сымпровизировала юная балерина, — и фиг кто тебя примет в другую, в середине учебного года.

Кристина схватила подушку, прижала ее к лицу, и минут пять орала про то, как несправедлив этот мир. Затем промолвила покладисто:

— Ну хоть не Яровая. Петьку я еще потяну. Давай показывай мне пантомиму про корову.

* * *

Нинель Мэлсовна Тракторчук, секретарь областной компартии, грузно откинулась на спинку кресла, пошевелила усами, и благосклонно кивнула директорам.

— Приятно, когда молодежь чтит заветы предков. А то современные режиссеры, холодной войны на них нет, ставят сплошную гадость, сплошной какой-то тлетворный модерн. А если и возьмутся за добротную вещь, то так опошлят, что плеваться хочется. То мистики подпустят, то, Рейган их побери, порнографии. Тьфу! Но у вас, насколько можно судить, уважают традиции.

— О да! — нервно отозвался Фирмович. — Традиции и преемственность — это столпы, на которых и зиждется школа-интернат им. Глюка. Посмотрите хотя бы на эту люстру — богемский хрусталь, к ней не прикасались уже много лет! Хотя, если подумать, ей не помешала бы небольшая реставрация, которая ни в коем случае не нарушит преемственности...