Одни убытки

— Обопрись, по-моему, ты вполне в состоянии идти. Мы поможем.

Рамирес держал Пилар сзади за плечи, изящная, но крепкая арабка принимала снизу, Тревис не делал никаких попыток вмешиваться, ожесточенно дотягивая последнюю сигарету. Всё уже почти успешно завершилось, но скользкая подножка подвела: Пилар потеряла равновесие, ахнула от боли, которую главным образом причинил ей вцепившийся мертвой хваткой брат, но старенькая пуховая куртка поползла по швам, Лейла напрягла все силы...

Дэлмор вмиг возник ниоткуда, подставился, остановил падение, помог утвердиться на ногах — и оба, юная женщина Канала и белый парень, которого в этих местах в лицо знали все, одновременно отпрянули друг от друга. Она боялась его смертельно, он не чуял за собой ни малейшего права на прикосновение.

Отвел глаза, буркнул Лейле:

— Вы давайте, что ли... осторожнее.

Пилар запоздало схватилась за живот. Рамирес слетел к ней, бормоча смесь проклятий и каких-то странных детских словечек, Лейла гладила по растрепанным волосам, успокаивала.

Шон стоял отвернувшись, шагах в трех. Досадное происшествие добавило неловкости и так напряженной ситуации.

Испуганно глядя ему в спину, Пилар, словно пережившая встречу с дьяволом лицом к лицу, прошелестела:

— Santisima Virgen... que esta haciendo por aqui? [Пресвятая Дева, что он здесь делает?]

Рамирес потянул ее к дверям.

— Пойдем, пойдем...

Дождался, пока она послушно начнет двигаться, опираясь и на него, и на Лейлу с другой стороны, пока прекратит судорожно оглядываться на человека, которого смутно видела раз в жизни, издалека, но по рассказам знала о нем достаточно, чтобы обмереть от ужаса при его касании, пусть необходимом и вынужденном. Черноволосая иноземка тоже чужая, но она теплая и добрая, а этот...

Пилар уже не ждала ответа, но услышала у самого уха очень тихий, странный голос Мире:

— No tengas miedo de el. Son seguros todos, pero este — el mas.

[Не бойся его. Они надежные все, но он — самый.]

Докуривший Тревис ждал их на крыльце и уже почему-то с креслом на колесах — старым и раздолбанным на вид, но настолько притягательным для выбившейся из сил Пилар, что, стоило ей опуститься на скрипучее сиденье, она просияла, забыв обо всем. Лейла запахнула плотнее куртку на подопечной, заговорщицки понизила голос:

— Уже совсем чуть-чуть потерпеть осталось. Доберемся до места, до мягкой кушетки — первым делом что мы с тобой сделаем?

— Н-не знаю, — застенчиво созналась латинка.

— Мы согреемся и напьемся чаю.

От неожиданности Пилар фыркнула, ойкнула, положила ладонь на правый бок, но не перестала улыбаться.

— Может, кофе?

— Чай полезнее, — подмигнула Лейла. — Давай, я тебя повезу с комфортом.

Распрямилась, начала бережно разворачивать каталку с немного расслабившейся пуэрториканкой. Оказавшись близко от Рамиреса, Лейла без тени веселья в голосе коротко спросила:

— Ты отец?

Он растерянно моргнул.

— Я — брат...

— Вот как. — Арабка покосилась на всё еще стоявшего во дворе Шона. — Не сказал. Я думала... Не волнуйся. Мы посмотрим, я всё скажу. Ты тоже терпи.

Она не стала ждать реакции, надавила на ручки каталки, и расшатанные колесики немилосердно заскрежетали по бетонному полу коридора амбулатории.

Балансируя на истертом пороге, глядевший вслед девушкам Рамирес сильно вздрогнул от резкого толчка в плечо.

— Чего проход перегородил, чикано? — вздорно осведомился гостеприимный хозяин, от которого нещадно несло куревом и совсем слегка — алкоголем. К себе он крепко прижимал знакомый контейнер из фургона.

— Я не чикано! — неожиданно для себя возмутился Рамирес.

Этим словечком традиционно называли мексов, гнездившихся на Юге, и худшее оскорбление для Неподконтрольных латиноамериканцев еще надо было поискать.

— Плевать мне, — равнодушно уведомил Тревис, оттирая налипший на ресницы снег. Кивнул в коридор: — Нет, ты слышал? Чай-кофе, мать их. Это только если все причиндалы для застолья у вас с собой, включая посуду, чайник и питьевую воду. У меня есть только спирт. И хрен я поделюсь.

Совершенно без перехода, с той же сварливой интонацией врач продолжил:

— Ну что, как брат, как сам?

Рамирес застопорился, соображая, чем моментально взбесил.

— Ты под седативом, тормоз?! Или просто тупой? Мальчишка летом с дегидратацией и истощением, ты его своим называл, ведь брат же, не сын? Он от патологического сна быстро очнулся?

— Д-да, — из всех вопросов Рамирес ответил, кажется, на последний. Тревиса удовлетворило, он выдал следующую серию:

— А твое сотрясение? Головокружения, потеря сознания, боли? Ты проколол до конца то, что я давал, или бросил? Или загнал дружкам?

— Да ничего не...

— Правильно, чему там у тебя болеть и сотрясаться? — врач быстро сделал профессиональный вывод, перехватывая поудобнее объемную пластиковую коробку. — А добавки не проси ни под каким видом.

Тревис потерял интерес к Рамиресу, спохватился и довольно быстрым шагом отправился вглубь коридора, наступая на волочившийся за ним пыльный шарф.

В который уже раз пуэрториканец дернулся, потому что Шон приблизился совершенно неслышно.

— Знакомы? Ты не рассказывал.

— Я не тормоз! — слегка несвоевременно среагировал Рамирес. Отгоняя от себя тягостное ощущение, что этим отрицанием он, скорее, досадно подтвердил, парень постарался резко переключиться. — Нет. В смысле, знакомы, да. Было дело... да к чёрту, потом. Слушай, а чего он бухой?!

— Да не сказал бы, — усомнился Шон. — Он всегда такой.

— От него несет. И про спирт он вякнул... А если он — того... бля, не то что-нибудь?

— Нет, не думай даже. Тревис махровый асоциал, но при этом очень ответственный.

— Мудак твой Тревис. Хорошо хоть там ваша девчонка, она ничего вроде... А можно я туда?

— В кабинет не пустят, но под дверью посидеть — пожалуйста. Правда, хватит торчать на пороге, пошли внутрь.

Рамирес успел преодолеть не меньше половины расстояния до единственного приоткрытого и освещенного помещения во всем пустынном коридоре, когда понял, что Хостовский следует за ним.

— А ты... — слова предательски уворачивались, нервы давали себя знать. — Что, тоже?

— Ты против?

— Да нет. — Рамирес как-то не чувствовал в себе полномочий распоряжаться ситуацией. — Просто... дела, может? Я и так тебя...

— Я привык давно, — в сторону буркнул Дэлмор. — А вообще надо бы узнать, возможно, им чего понадобится. Эти спецы только и знают, что распоряжаться, то им достань, это обеспечь. Мало ли что там...

Да уж, там может быть что угодно, кроме, наверное, хорошего. В машине с сестрой творилось нечто, на дилетантский взгляд, похожее на чуть ли не схватки... парень, конечно, мало про это знал и никогда пристально не наблюдал, но хоть чего-то при трех племянниках он не мог не соображать. Он слышал, как она бормотала молитвы и уговаривала: "Ну потерпи, не рвись сюда, малыш, еще не время, там тебе будет лучше..." Ее боль, ее страх убивали его, даже сейчас за стеной он чуял биение ее тревоги.

Рамирес передернулся, обхватил себя руками, будто с улицы потянуло холодным ветром. Ничего не сказал, уставился в покрытый следами потеков, растресканный потолок, напрягся, борясь с приступом жестокого озноба и безнадежно проигрывая.

— Да брось, — тихо сказал Шон. — Обойдется всё. Есть вероятность, что они ее осмотрят, дадут чего-нибудь такого хитрого, она забудет про все неудобства и спокойно доносит. Тогда мы с тобой сейчас просто развезем их всех по домам, и точка.

— А если нет? — зубы приходилось сжимать сильно-сильно.

— Тогда по обстоятельствам. В любом случае, в радиусе миль пятидесяти отсюда эти двое — лучшие. Вентура, будь она моей сестрой, я сделал бы так же, клянусь тебе.

— Верю, — дрожащими губами прошептал Канальский, благословляя темноту и выбитые лампы.

— Ну ладно, — гораздо громче произнес встряхнувшийся Шон. Пихнул Рамиреса к одинокой лавке у противоположной стены, взялся за коммер. — Тревис? А ну перестань мешаться у Лейлы под ногами и сделай благое дело. Давай-ка нам сюда твой хваленый спирт.

К удивлению пуэрториканца, ни споров, ни уговоров, ни препирательств, ни проклятий не последовало, секунд через пять в кабинете метнулась тень, и из дверей вылетела небольшая плоская фляжка. Шон ловко поймал, невозмутимо игнорировал явственно слышимый комментарий "Подавитесь вы насмерть, бандитские ублюдки" и протянул Рамиресу.

— Хлебни, тебе не вредно. Полезнее, чем Тревису, факт.

Фляжка была помятая, здорово исцарапанная. Неаккуратные пятна оловянного припоя уродовали тусклую поверхность с обеих сторон. Хватив и отдышавшись, Рамирес с онемевшим ртом просипел:

— Матерь божья, забирает-то как!.. — Конфискованный спирт протаранил нутро и дал выхлоп в середину мозга. — А чего она такая, с дырками?

— Видать, прострелена была, — отозвался Шон.

— Ух ты. Тревис урод, и так думаю не один я. Кто-то тоже того. Обиделся.

— Чего на него обижаться? Бывает, у людей на словах всё гладко, а по жизни за ними след из дерьма. Уж лучше наоборот.

Рамирес помотал головой — в ней не помещались отвлеченные мысли с повышенной непримитивностью. Он как раз внимательно рассматривал исковерканную ёмкость, пытаясь разобраться, почему идея пальбы по мерзкому травматологу и его спасение благодаря металлической преграде в виде фляжки содержат в себе какое-то неуловимое внутреннее противоречие.

— Ага-а! — озарился, наконец, парень. — А дырки-то две. А как тогда?

— Насквозь, — логично предположил сидевший рядом Шон, явно не постигая затруднений отвлекшегося от тяжелой реальности пуэрториканца.

— Так я и говорю! Как он тогда? Ходит тут и вообще? Он по идее должен быть дохлый!

Дэлмор покосился, помолчал немного. Забрал у Рамиреса загадочную вещь, отхлебнул сам, поморщился.

— Вентура, откуда уверенность, что Тревис первый и единственный владелец этого предмета, и что в момент повреждения фляжка была при нем?

— Чего? — вытаращился взмокший от дозы Рамирес.

— Проклятье, с чего ты взял, что это — его?

— А чьё тогда?

— Ему сюда много кого привозят. Разных. И не всех спасают тонкие дешевые жестянки.

— То есть... я не понял...

— И бывает, что Тревис тоже не всех спасает.

— Joder, — ужаснулся парень, — так это он с трупака, что ли, снял?!

— Не исключено. Даже весьма вероятно, — хладнокровно подтвердил Дэлмор. Не без удовольствия глотнул опять, фыркнул и протянул Рамиресу: — Будешь еще?

— Н-нет уж. — Энергично отодвинувшись, Вентура чуть не свалился с лавки.

Навстречу Лейле он взлетел, уронив сигарету, до которой не успел донести зажигалку.

— Что?!

Она сразу выставила ладони:

— Тихо, все живы. Она задремала, каждая секунда сна на счету, ей нужны силы, так что не будь громким, тебе понятно?

— Да. Так что там?

— В общем, так. У твоей сестры сложная ситуация, по какой-то причине почти уже запущен процесс преждевременных родов. Угроза на грани реализации.

— Как?.. — выдавил Рамирес. — Рано же...

— Поэтому это и называется преждевременные.

— Это опасно? Dios... Почему так?

— Причин может быть много, нечего гадать. Она где-нибудь наблюдалась? — Видя смятение Рамиреса, Лейла перефразировала: — Она ходила к какому-нибудь врачу хоть раз?

— Нет. Не впервые же, и дел у нее... двое мальчишек. И дорого, и не к кому...

— Ясно. Так что причину не узнаем, но это не главное. Парень, ты пойми, пожалуйста, это не страшно, то есть, это, конечно, проблема, но не самая серьезная. Пилар на довольно большом сроке, ребенок вполне жизнеспособен. Конечно, лучше всего бы ей доносить. Но тут встает еще одна сложность.

Рамирес неосознанным жестом потер занывшее плечо, сцепил руки на груди. Поганая внутренняя дрожь возвращалась.

— Знаешь, вообще мы могли бы ввести ей... ну, тебе ничего не скажут названия. Короче, приостановить, успокоить организм, отправить Пилар домой, и пусть она там не вставала бы с постели еще недели две-три, сколько вытерпит ее тело. Причем я имею в виду не-вста-ва-ла. Совсем. А я каждый день колола бы курс, следила за реакцией.

У пуэрториканца в голове первым делом почему-то метнулась странная картинка ежедневных визитов Хостовской девушки в его дом на берегу канала. Арабка, приметная и единственная в своем роде в этих местах, выходит из медфургона в нескольких десятках метров от домов Диаса и Агирре. На второй день сбегутся толпы.

А ведь Дэлмор ее не отпустит без контроля, он ее ценит, говорил же, и видно. Сам привозить будет? Не медфургон, а шонов "хаммер". Каждый день. Охеренно.

Суперреальная идея. Кстати, так же неправдоподобно выглядит мысль о полном покое в течение полумесяца в их маленьком и густонаселенном доме. Рамирес мог бы поменяться с Пилар, пустить в сарай... но неужели кто удержит Хиларио и Сэнди вдали от матери? И ее вдали от них?

Лейла следила за выражением его лица. Вздохнула, покивала:

— Я понимаю. Как вариант, можно было бы устроить ее здесь. Шон бы уломал Тревиса...

Продолжавший сидеть, но внимательно слушавший Дэлмор подобрал рамиресову сигарету с пола и зачем-то тремя пальцами молча разломал ее пополам. Лейла продолжала:

— Это не больница, покоя тут не дождешься, и условия не блеск, но решаемо. Охранять ее от местных пациентов могли бы хоть твои, хоть наши, а нужное я бы привезла, и быть с ней могла бы проще... Но.

— Что... но? — прошептал Рамирес.

— Кажется мне, что нет у нее этих двух-трех недель. У Тревиса другое мнение, но видит Аллах, я лучше разбираюсь. На УЗИ там кое-что есть, и вот это я назвала бы уже серьезным поводом для беспокойства. Угроза отслойки плаценты. Это как бомба замедленного действия у нее в животе. Пока лишь темное пятнышко, но при малейшей нагрузке, волнении, вообще без повода и вдруг — кровотечение, может быть, сильное, может быть, очень опасное. И ребенок без кислорода. И экстренная полостная операция. Где? У тебя дома? Тут на его кушетке? Успеем распознать, поймать момент? Довезем по этим сугробам? Справимся? Спасем обоих, и мать, и ребеночка, или?.. На мой вкус, многовато вопросов. Довести до такого... очень бы не хотелось.

— Господи, — Рамирес судорожно втянул воздух. — Это нельзя вылечить?

— Нет. Пойми, я думаю о худшем, и тебя пугаю, но так надо. Обрадоваться и вздохнуть с облегчением всегда приятнее, чем получить неожиданный реальный шок в лицо.

— Да, но ведь...

— Мы можем не останавливать ничего, не предотвращать роды. Не играть в эту рулетку, не ждать. Так у нас будет больше контроля, понимаешь? Тогда всё кончится уже сегодня, пока мы все здесь и готовы. Между прочим, Тревис за то, чтобы рискнуть, остановить, предотвратить и сыграть.

Шон встал.

— Он не хочет возиться?

Рамирес шагнул в сторону. Инстинктивно неприемлемо было оставлять за спиной человека, у которого в голосе такие нотки.

— Нет, не в том дело, — отмахнулась Лейла. — Он знает, что мимо него всё равно не пройдет. У него свои резоны: конечно, легкие у ребеночка лучше созреют, если не трогать, но идеальные легкие не помогут, если плацентарная катастрофа отрубит ток кислорода ему в мозг. Это очень вероятно и очень неприятно, поверьте.